Потерянная — незнакомая себе (гет)

Драко Малфой был наследником одного из самых древних и влиятельных чистокровных семейств в Британии.

Малфои были могущественны, уважаемы, а главное — счастливы в своей изоляции от остального волшебного мира. В их доме царили чёткие устои: порядок, контроль, роскошь и строгость традиций.

Драко рос в любви. Его мать, Нарцисса, окружала его вниманием, заботой и обожанием. После рождения Драко она больше не могла иметь детей — то ли болезнь, то ли проклятие древней крови, но он остался её единственным ребёнком. И ему позволялось почти всё.

Отец, Люциус, был сдержаннее и требовательнее, но Драко знал: он любим. Он старался быть таким, как отец — уверенным, хладнокровным, властным. С раннего детства он слышал речи о чистоте крови, об опасности магглорожденных, о предателях рода — и перенимал эти взгляды как должное.

Мать никогда не поощряла фанатичной неприязни к магглорожденным, но и не могла выступить против традиций. Домом заведовала она — приёмы, визиты, семейные связи, — но делами мужа не интересовалась, и в некоторых из них предпочитала молчать. Любовь между ней и Люциусом, несмотря на то, что их брак был по договорённости, была настоящей, и Драко с детства восхищался этой связью.

Всё было ясно, привычно, выверено — до тех пор, пока он не поступил в Хогвартс.

Там он впервые столкнулся с тем, что кто-то — особенно знаменитый Гарри Поттер — может не захотеть его дружбы. Чистокровный, уважаемый наследник Малфоев был отвергнут в пользу грязнокровки и предателя крови. Это потрясение породило в нём зависть, ярость и желание доказать свою значимость.

Он ненавидел Поттера, ненавидел Гермиону Грейнджер, эту магглорождённую выскочку, и презирал Уизли — всю их семью. Он даже нашёл особенную ненависть к одной тихой девочке — Еве Браун. Она всегда вертелась рядом с тем неуклюжим глупцом Невиллом Долгопупсом, защищала его, заботилась о нём, как будто она была не девочка, а какая-то жалкая нянька. А однажды она даже осмелилась — он до сих пор это помнил — накричать на него, и даже накинуться. Во время матча. После он отомстил показал ей, где её место. Или думал, что показал...

Но всё изменилось этим утром.

Мать, всегда грациозная и собранная, вдруг сама отправилась за «гостьей». Не послала эльфа, не открыла камин как делала это, как обычно когда приходил Северус. Лично. Это было впервые.

Вернулась она с девочкой.

Ева. Ева Браун.

Он узнал её сразу. Онемел. Он не мог поверить, что мать, его утончённая, гордая, непоколебимая мать привела в их дом магглорожденную сироту. Её лицо, её мантия, её взгляд — всё кричало о сиротстве и чуждости.

Он сдержался, не задал вопросов. Ждал, пока мать сама всё объяснит.

И тогда прозвучали слова, от которых у него закружилась голова:

— Драко, сынок, поприветствуй Еву Браун — внучку Эмилия Принца сестру Эйлин Принц которая мать твоего крёстного, Северуса Снейпа.

— Но... как?! Она что, чистокровная? — спросил он, ошарашенно глядя то на мать, то на девочку.

— Да. Но из-за некоторых обстоятельств её род и происхождение скрываются. По этому она вынуждена носить эту фамилию Браун. Ты не имеешь права говорить об этом никому. Наш род — весь род Малфоев — дал обет молчания, и ты связан им, как и твой отец. Даже если бы захотел — ты не сможешь выдать её. Это магическая клятва рода. Она погостить у нас летом. И это секрет от всех.

Драко молчал. Его взгляд метался между матерью, отцом — который молча и холодно кивнул в знак приветствия — и этой... этой девочкой.

Та самая, которую он презирал.

Теперь — часть его дома.

* * *

Нарцисса Малфой оказалась на удивление прекрасной женщиной. Когда Ева впервые прибыла в поместье, Нарцисса ни на минуту не оставила её одну: показывала комнаты, рассказывала, где что находится. Ева была ошеломлена: Менор был великолепен. Теперь она хорошо понимала, почему Драко Малфой такой высокомерный — их дом ничуть не уступал Хогвартсу, а в чём-то даже превосходил его. Да, он был меньше замка школы, но поражал своим благородным размахом, как для одного семейства.

Однако Ева сразу почувствовала: Драко и Люциус не были рады её приезду. Нарцисса — напротив — была доброжелательной, внимательной, почти сияющей. Но, несмотря на её тепло, Ева ощущала себя лишней. Правда, вида не подавала.

Она провела много времени в библиотеке Менора. Конечно, доступ к самым закрытым книгам ей не давали — это было бы небезопасно. Но даже те, к которым Нарцисса разрешила прикасаться, были редкими и интересными. И всё же больше всего Еву поражало поведение хозяев друг с другом. Люциус Малфой, столь холодный и отстранённый с другими, рядом с женой становился другим: внимательным, мягким, почти нежным. Они были как две половинки одного целого — понимали друг друга без слов. Именно в такие моменты Ева начинала по-настоящему понимать, откуда в Драко это врождённое чувство превосходства: он вырос в доме, полном любви, силы и уверенности.

Нарцисса купила Еве множество красивых одежд. Ева сначала отказывалась, но Нарцисса настаивала. Казалось, она с удовольствием подбирала ей наряды, как для живой куклы, и уже строила планы, во что нарядить её на следующий день. Еве это не нравилось — она никогда не любила быть в центре внимания, и в конце концов с мольбой в голосе попросила у Нарциссы что-нибудь попроще. Та нехотя, со вздохом, согласилась.

Иногда Ева ловила на себе странные взгляды — почти ревнивые — со стороны Драко и даже Люциуса, когда Нарцисса обнимала её или дарила ей поцелуй.

Живя с ними, она многое поняла о Малфоях, чего не узнала бы из книг. Драко, которого в школе она знала как надменного, язвительного хама, в доме был просто сыном, любимым и избалованным. Рядом с матерью он становился мягче, вежливее. Нарцисса не терпела грубости и всегда останавливала его одним взглядом. Иногда Драко капризничал, но, столкнувшись с её безусловной, но строгой любовью, быстро остывал.

Теперь Ева начинала думать: может быть, в школе он вёл себя так вызывающе просто потому, что ждал от всех такой же любви, как от матери — а когда не получал её, раздражался и огрызался в ответ.

* * *

В библиотеке Менора царила тишина, прерываемая лишь лёгким шелестом страниц. Ева усердно читала древний трактат о трансфигурации, стараясь погрузиться в сложные заклинания и забыть на время о беспокойстве, что копились внутри. Рядом неожиданно тихо села ещё одна фигура — Драко Малфой. Он взял книгу с полки и устроился напротив, будто случайно оказавшись рядом.

Между ними повисла пауза — ни один не решался заговорить первым. Ева ловила взгляд Драко — он хотел спросить, но колебался. Она же делала вид, что не замечает, и продолжала читать, желая дать ему время.

Наконец он вздохнул и осторожно заговорил:

— Мне интересно… — начал он, едва слышно, — как ты, чистокровная волшебница, оказалась в мире магглов? И почему столько времени оставалась там?

Ева отложила книгу, тяжело вдохнула. Она знала, что перед ней не просто любопытство, а глубокое непонимание. И ей было трудно найти нужные слова.

— Всё гораздо сложнее, чем кажется, — тихо сказала она.

— Тогда объясни, — настоял Драко, — потому что я запутался. Я знаю, что никто из твоих близких не должен знать твою тайну. Но, если честно, мне кажется, что ты пытаешься скрыть многое. Почему тебя исключили из команды по квиддичу? Почему ты внезапно оказалась в больничном крыле? Все эти истории про Тайную комнату, сплетни и героизм — всё это ваши жалкие сказки чтобы отвлечь внимание, да?.

Ева стиснула губы:

— Меня не исключали. Я ушла сама. Повредила руку, — спокойно, но с напряжением в голосе ответила она.

— О, перестань, — усмехнулся Драко, покачивая головой. — Поттеру Локонс кости удалил — ничего, тот всё равно играет. А тебе пришлось уйти. Всё это звучит как оправдания.

— Я не повредила руку на поле, — твёрдо сказала Ева, стараясь не повышать голос. — Это случилось до игр.

— До игр? — переспросил Драко, настороженно приподняв брови. — И когда именно? Почему я ничего не заметил?

— Ты следил за мной? — спросила она, чуть улыбаясь.

— Нет, конечно! — вспыхнул он. — Просто… ты же была запасным игроком. Не так уж сложно было бы заметить, если вдруг ты попала бы в больничное крыло и перестала бы появляться на уроках. Лонгботтом дал бы знать со своим жалким видом без твоих забот вокруг него.

— Не надо меня учить, — хмыкнула Ева. — И перестань унижать моих друзей.

— Ах да, твои друзья… — его голос стал язвительным. — Невилл и компания. Серьёзное окружение для тебя. Ты правда думаешь, что никто из них не догадывается о твоём происхождении? Может, именно поэтому тебя решили убрать? Потому что ты чистокровная, и это угрожает их привычному миру предателей крови и грязнокровок?

Ева сжала кулаки.

— Ты не знаешь ничего, — резко сказала она. — Ты не знаешь, что со мной было. Я пострадала в приюте — меня там избивали, наказывали за мелочи, запирали… они … он … мне обожгли руки закалённым металлом . И оставили там на полу подвале… что бы я там … Я пыталась лечить себя сама, но сделала только хуже. Повредила руку так, что она будет болеть всю жизнь.

Драко на мгновение замер, глядя на неё широко раскрытыми глазами.

— Ты… — начал он, но не смог договорить.

— Я знаю, как это звучит — Жалкий, вечный инвалид без родителей и имени. — продолжила Ева, — но мои друзья не отвернулись от меня. Ни до того, ни после того, как я узнала, что я останусь инвалидом на всю жизнь. Никому я об этом не говорила, и никто, кроме них, не знает. Представляешь, как бы к такому отнеслись твои Крэбб и Гойл, если бы узнали, что ты вечный инвалид сирота без твоих властных родителей? а ты— уверен, что Крэбб и Гойл остались бы с тобой?

Она не могла сдержать слёз, но гордость не дала им упасть.

Драко опустил глаза. В его голове взрывалось много мыслей — не только о своих предубеждениях, но и о том, как сильно он недооценивал чужую боль.

— Я…

Он молчал, пораженный. Она не ждала ответа. Быстро шагнув к двери, Ева вышла из библиотеки, оставив его одного.

* * *

Ева вышла из библиотеки. Внутри всё горело — злость, боль, обида, стыд. Она не могла просто так прийти в себя. Всё это… разговор, воспоминания, осуждение — слились в одно невыносимое чувство. Даже огромный особняк, казавшийся бесконечным, теперь был тесен и душен.

Она направилась к выходу — наружу, в сторону леса, что начинался сразу за кованым забором поместья. Там, у задней стены, была калитка, ведущая в густую чащу. Дойдя до неё, Ева попыталась открыть дверь, но почувствовала невидимое сопротивление. Что-то отталкивало её, будто сама земля не пускала дальше.

Защитная магия Менора.

Заклинания охраны не только не выпускали её наружу, но и не позволяли войти в лес — даже если он был частью территории. Она стояла, чувствуя, как слёзы текут по лицу, и не знала, что делать. Хотелось закричать, разбить это невидимое препятствие, раствориться — лишь бы не чувствовать.

Вдруг краем глаза она заметила движение. Маленькая белочка легко перебежала по дорожке и, не встретив никакого сопротивления, юркнула в лес. Без колебаний, без боли.

Животных защитная магия не трогала.

Ева замерла, потом закрыла глаза и сосредоточилась. Она глубоко вдохнула, стараясь унять дрожь. И в следующее мгновение её тело изменилось, вытянулось, став лёгким и гибким — грациозная лань мягко ступила по камням дорожки.

Пара минут — и она подошла к тому самому месту, где человеческая Ева не могла пройти. Теперь барьера не было. Ни сопротивления, ни преград. Только тихий шорох листьев и запах хвои.

Лань скользнула в лес.

В тот вечер Ева чувствовала себя по-настоящему свободной. Она бежала среди деревьев, легко перепрыгивая поваленные стволы, и ветер играл в её серебристой шерсти. Простор леса, шелест крон, отблески заката между ветвями — всё это наполняло её тишиной и счастьем. Менор, несмотря на свою холодную роскошь, оказался для неё подарком. Она нашла здесь не только приют, но и свободу. Настоящую.