Раскрывшийся бутон (джен)

Ещё до того, как фигура скинула капюшон мантии, Северус понял: это был не преподаватель и не кто-то из взрослых. Потому что он узнал голос.

Перед ними стоял Магнус Селвин, слизеринец с седьмого курса. Он никогда не стремился в лидеры факультета, не водил за собой толпы, не возглавлял ни клубов, ни кружков, ни шумных компаний. Учился он средне, без особых достижений, и внешне казался почти незаметным — но за этой кажущейся посредственностью скрывался куда более хитрый и цепкий ум. Все в Слизерине знали: если тебе нужен редкий ингредиент, доступ в запретную секцию библиотеки или слух, который ещё не распространился по замку, — ищи Селвина. И будь готов заплатить его цену.

Именно поэтому Северус не удивился, увидев его здесь. Магнус был из тех, кто не рвётся вперёд с палочкой наперевес, но кто знает всех и вся, кто умеет тянуть за ниточки и направлять чужие руки вместо своих. Он не блистал харизмой в обычном понимании этого слова, но в его спокойствии, в умении выжидать и наблюдать было что-то, что заставляло к нему прислушиваться.

Селвин скинул капюшон, выпрямился, оглядел их, задерживая взгляд на каждом чуть дольше, чем нужно, — будто взвешивая на невидимых весах. Затем слегка усмехнулся, словно уже знал, кто из присутствующих пойдёт до конца, а кто дрогнет.

Он выдержал долгую паузу, давая им осмотреться, почувствовать неловкость от тишины, и только потом заговорил:

— Рад, что вам стало интересно. Не буду тратить ваше время на пустую болтовню, которую так любят в Министерстве, — его губы дёрнулись в ухмылке, и в полутёмном зале раздались приглушённые смешки.

Северус молча слушал, отметив про себя, как ловко Селвин расположил к себе всего одной фразой. Он знал, что многие слизеринцы недовольны политикой Министерства, которое ориентировалось на магглорождённых и постоянно ужесточало законы об использовании тёмной магии и кровных ритуалов. Сам он думал, что традиции нужно защищать, а тёмную магию нельзя бездумно запрещать, но и не отрицал, что магический мир развивался слишком медленно по сравнению с маггловским.

Тем временем Селвин продолжал говорить, медленно расхаживая перед ними:

— Мы здесь не для того, чтобы слушать глупости о морали, равенстве и долге перед обществом. Это, — он сделал широкий, неторопливый жест, очерчивая полукруг, — не клуб дебатов, не собрание мечтателей. Мы здесь потому, что каждый из вас хочет большего. И я говорю не про оценки и кубки факультетов. Я говорю о вещах, которые действительно что-то значат в мире за пределами Хогвартса.

Селвин говорил спокойно, почти лениво. Его слова застревали в сознании, медленно, но уверенно, создавая нужную атмосферу.

Северус внимательно слушал. Пока что то, что говорил Селвин, как раз и было пустой болтовнёй. Однако он всё равно слушал. И не потому, что верил каждому слову. Нет. Он хотел понять, кто стоит за этим, что они предлагают и каков их настоящий мотив. Северус слишком хорошо знал цену ничем не подкреплённым словам в магическом мире.

Селвин замедлил шаг, словно давая им время обдумать сказанное, и продолжил:

— Вступление в Вальпургиевы рыцари даст вам возможности, нужные связи, — сказал он, скользнув взглядом по ним. — Настоящие учителя и знания, о которых в Хогвартсе предпочитают молчать. Настоящая магия — не та, что ограничена запретами Министерства. Вам станет доступна настоящая сила!

Он снова сделал паузу, остановившись и внимательно осмотрев каждого, заглядывая в лицо. Свет от факелов падал на его лицо, придавая ему какое-то исступлённое, почти фанатичное выражение. А в голосе Селвина чувствовалась убеждённость — он сам верил в то, что говорил.

— Мы ищем не просто учеников. Мы ищем тех, кто готов стать частью перемен, тех, кто не боится взять свою судьбу в свои руки! — Селвин экспрессивно раскинул руки в стороны, ученики зашептались. — Вальпургиевы рыцари будут стоять во главе, и вы можете присоединиться к нам!

Северус чуть прищурился. Селвин не назвал ни одного имени, ни одной конкретной детали — одни обтекаемые формулировки, удобные для любых интерпретаций. Он лишь поманил их тем, что может заинтересовать слизеринцев: обещанием власти, силы и знаний. Звучало слишком обтекаемо, а поэтому подозрительно.

Магнус снова скользнул глазами по залу и чуть наклонился вперёд:

— У вас есть время подумать. Следующая встреча состоится в Хогсмиде, в «Кабаньей голове», в воскресенье. Те, кто решит прийти, сделают свой первый шаг к величию. Кто нет, что ж... — он улыбнулся тонкой, скользящей улыбкой, не договорив, обвёл всех взглядом. Но в его взгляде ясно читалось предупреждение: за вами будут пристально наблюдать. — Не ошибитесь.

Он выпрямился, коротко кивнул, накинул капюшон обратно и, не оглядываясь и не задерживаясь, покинул зал. Тёмная фигура растворилась в коридоре, словно её и не было.

Один за другим за ним потянулись остальные. Северус не спешил. И когда последние шаги стихли, Северус накинул на себя маскирующие чары и выбрался в пустой коридор.

Следующие несколько дней тянулись необычайно медленно.

Жизнь в школе шла своим чередом: уроки сменялись один за другим, старосты спорили с нарушителями, а студенты шептались, обсуждая последние новости из мира квиддича (совсем недавно в Болгарии прошёл чемпионат). Но для Северуса всё это было лишь фоном.

Он поймал себя на том, что всё время возвращается мыслями к этой встрече. Слова Селвина не давали покоя. Они звучали как приманка — умело подобранная, обращённая к самым тонким, самым скрытым его желаниям: возможности, знания, сила. Всё то, чего Северус хотел всегда, но чего мир так упрямо ему не давал.

Он давно размышлял о том, как изменилась бы его жизнь, если бы мама не сбежала из дома с магглом (называть его отцом не было никакого желания). Она редко говорила об этом вслух — слишком болезненно было вспоминать о прошлом, где её имя вычеркнули из родословной так же легко, как стирают чернила с пергамента. Годами Северус собирал обрывки её истории, как собирают разбитую вазу: случайные упоминания, оговорки в порыве гнева, случайно вырвавшиеся в приступах тоски фразы. Он знал, что дед был жесток, что мир чистокровных был жесток, и что сам факт существования Тобиаса Снейпа и его, Северуса, стал для матери билетом в изгнание.

Иногда Северус спрашивал себя: кем бы он был, останься в той семье, родись чистокровным? Был бы у него престиж, уважение и возможности, которые сейчас казались недостижимыми? И всё из-за чистой крови с двух сторон?

Он прекрасно знал, что мир чистокровных не был ни справедливым, ни добрым. Но, несмотря на это, иногда внутри него теплилась злость — глухая, усталая: почему всё лучшее всегда доставалось другим? Почему ему приходилось пробиваться сквозь насмешки, высокомерие и недоверие, в то время как те, кто имел правильную фамилию и кровь, получали всё просто по факту своего рождения?

И теперь перед ним открывалась возможность. Пусть не совсем ясная, пусть обёрнутая в недомолвки и обтекаемые формулировки — но реальная. Возможность, которую ему никогда бы не дал ни Дамблдор, ни Министерство, ни мир, построенный для удобства сильных.

Он работал над эссе, слушал лекции, мельком переглядывался с Мальсибером и Эйвери, обмениваясь короткими взглядами. Они не договаривались о встрече, но было ясно: каждый из них помнил о предстоящем воскресенье. Было ясно и другое: каждый понимал, что решать придётся самому, без подсказок и без права на ошибку.

Даже привычные вечерние часы в библиотеке теперь не давали ему прежнего спокойствия. Раньше библиотека была его убежищем, местом, где царили порядок, тишина и чёткие правила: книги, чернила, знания. Теперь же мысли упрямо соскальзывали к предстоящей встрече. Неопределенность раздражала, и Северус злился на себя, но остановить этот поток мыслей не мог.

Петуния написала короткое письмо. И лаконичность насторожила его. Петуния никогда не была особенно многословной, но за последние пару месяцев её письма стали ещё суше, ещё осторожнее, словно она боялась сказать лишнее. Северус чувствовал, что что-то происходит, но Петуния, как всегда, предпочитала скрывать тревоги — и от него, и от Лили. Не желая нагнетать ситуацию, он ответил сдержанно: несколько ободряющих фраз, обещание помочь, если понадобится. О своих собственных делах — о Вальпургиевых рыцарях — он писать не стал. Сначала он хотел разобраться во всём сам.

А затем наступило воскресенье.

В Хогсмид он отправился в компании Мальсибера и Эйвери, рядом были и другие слизеринцы. На вид ничего особенного — обычная прогулка. Только Северус всё время ощущал напряжение где-то между лопатками, как перед экзаменом или дуэлью, и пальцы невольно сжимались на рукояти палочки в кармане.

«Кабанья голова» встретила их так, как и следовало ожидать: тёмный, прокуренный зал с мутными окнами и скрипучими половицами. Запах дешёвого эля и перегара стоял в воздухе густым туманом. За дальними столами сидели пара подвыпивших волшебников, хозяин, угрюмый и неопрятный, вытирал стойку тряпкой, которая явно не менялась много месяцев.

Северус огляделся и пошёл вглубь, туда, где за большим круглым столом уже собрались те, кого он видел на тайной встрече. Среди них были и Крауч, Блэк и Розье.

И ещё один человек.

Он сразу бросился в глаза, даже несмотря на сдержанный вид. Взрослый мужчина, лет сорока или чуть старше, с правильными, резкими чертами лица, короткими тёмными волосами. Его мантия была сшита из хорошей ткани — неброской, но дорогой, а в руках он держал пару тёмных перчаток. Он сидел спокойно, почти лениво, но его холодные серые глаза скользнули по каждому из вошедших с такой внимательностью, что у Северуса возникло ощущение, будто его пристально изучают.

Когда Северус приблизился, незнакомец чуть кивнул им всем.

— Добрый вечер, — произнёс он. Голос был ровным, глубоким, лишённым жеманства. — Рад видеть, что вы решили проявить интерес.

Он снова медленно провёл взглядом по каждому лицу, будто взвешивая их на невидимых весах.

— Можете звать меня мистер Броуди.

Фамилия ничего не говорила Северусу. Вполне возможно, что она была ненастоящей, а маг скрывал личность под Оборотным зельем, но утверждать он не мог.

— Сегодня вы узнаете чуть больше. Но для этого нам понадобится больше уединения, — сказал Броуди и указал на узкую лестницу у задней стены паба. — Поднимайтесь наверх. Там для нас приготовлено место, четвёртая комната слева.

Без лишних слов он встал, забрал перчатки и первым зашагал к лестнице.

Они поднялись следом — цепочкой, молча переглядываясь. Ступени скрипели под ногами, но никто не обращал на это внимания.

Комната оказалась тесной для такого количества людей. Но стоило им войти, как пространство словно раздвинулось. Воздух наполнился серебристым туманом, и стены отступили. Старые стулья исчезли, уступив место простым тяжёлым стульям, расставленным рядами.

Броуди подошёл к небольшому возвышению у дальней стены и обернулся к ним.

— Здесь нас никто не услышит, — сказал он спокойно. — Магия комнаты защищает нас от подслушивания, а хозяин знает, что лучше не задавать вопросов.

Он позволил им рассесться и только потом продолжил:

— Мир меняется. Медленно, почти незаметно. Но те, кто смотрит внимательно, видят это. Магглы умнеют, а грязнокровки требуют равных прав. Министерство старается угодить всем и сразу. И каждый из вас уже ощутил, к чему это ведёт — маги вырождаются, потакая грязнокровкам.

Броуди говорил спокойно, будто обсуждая очевидные факты. При этом он не спускал с них цепкого взгляда.

— Магия становится слабее, когда ей диктуют условия те, кто её не уважает. Мы же предлагаем вам другое — путь силы. Путь настоящего господства.

Северус не отрывал от него взгляда. Броуди не кричал, не размахивал руками. Его сила чувствовалась в другом — в тихом, ровном голосе, в уверенности, с которой он говорил.

— Мы ищем тех, кто не боится видеть реальность такой, какая она есть. Кто готов учиться по-настоящему. Не школьным фокусам, а настоящей магии, которая требует преданности, упорства... и готовности принять её правила.

Он сделал короткую паузу, давая весомым словам осесть.

— Вальпургиевы рыцари — это не кружок для подростков, желающих почувствовать себя особенными. Это общество тех, кто готов строить будущее магического мира. И каждый из вас может стать частью этого. Те, кто не готов менять магический мир, могут уйти прямо сейчас.

Броуди махнул в сторону выхода, но никто не шелохнулся. Казалось, что все студенты боялись пошевелиться и быть тем, кто обратит на себя всё внимание.

В комнате стало ещё тише. Северус почти чувствовал, как напряжение зависло в воздухе.

— Те, кто решат идти дальше, получат наставников. Доступ к знаниям, о которых в Хогвартсе даже не упоминают. Защиту. Поддержку. И возможность расти без ограничений.

Он чуть прищурился.

— Но и спрос с вас будет соответствующий. Нам не нужны те, кто сомневается или колеблется. Мы возьмём только тех, кто готов идти до конца.

Он облокотился на трибуну.

— У вас есть две недели на размышление. Следующая встреча состоится здесь же. Тогда мы узнаем, кто готов стать одним из нас. Советую хорошо обдумать своё решение.

Он наклонил голову в коротком кивке и исчез — растворился в вихре аппарации, словно даже не пожелал тратить силы на обычный уход через дверь.

Они остались одни.

После его ухода за столом повисла напряжённая тишина. Никто не торопился подниматься. Лишь скрип стула, когда кто-то пошевелился, да потрескивание поленьев в камине нарушали молчание.

Северус мельком обменялся взглядами с Краучем — тот выглядел спокойно, даже с лёгкой тенью удовлетворения на лице, будто услышал то, что и ожидал услышать. Блэк сидел чуть напряжённее, сцепив пальцы в замок на коленях, взгляд его был опущен. Видимо, он ещё не решил.

— Что скажешь? — тихо спросил Мальсибер, наклоняясь к Северусу. Его голос звучал приглушённо, но в нём угадывалось нетерпение.

Северус задержался с ответом, обдумывая каждое слово.

— Пока ещё рано что-то говорить, — наконец произнёс он, покачав головой. — Единственное ясно — что Селвин, что Броуди умеют говорить. Так что мне интересно, во что нас так настойчиво толкают.

— Интересно? — с другой стороны хмыкнул Эйвери, подаваясь вперёд. — Это же очевидно! Нам дают шанс получить силу и стать кем-то. А не прозябать потом в Министерстве на третьесортной должности. Я не наследник, так что мне нужно крутиться самому.

— Или жить, выслушивая, как грязнокровки учат нас, как правильно использовать собственную магию, — добавил Мальсибер с презрением.

Северус нахмурился, раздумывая.

— Вопрос в том, какую цену за это попросят, — тихо заметил он.

— Подумаешь, — усмехнулся Эйвери, беззаботно махнув рукой. — Как будто у нас есть лучший выбор. Хотя ты, Кассий, можешь не переживать — ты-то единственный сын.

Мальсибер нахмурился, отвёл взгляд и промолчал. Северус знал, что у того были какие-то проблемы в семье, но Кассий никогда не распространялся, а они с Адрианом и не спрашивали, уважая его нежелание рассказывать.

— В этом мире или ты сам рвёшься вперёд, или тебя растопчут, — продолжил Эйвери. — Никто нам не предложит ничего просто так: ни тебе, ни мне, Северус

— Я это знаю, — коротко ответил Северус.

Он понимал, что Эйвери и Мальсибер смотрели на происходящее проще. Для них всё сводилось к разделению мира на «мы» и «они», к чёткой и понятной перспективе: встать по одну сторону и защищать свои интересы — интересы чистокровных.

Но Северус был осторожнее. Он не привык действовать на эмоциях. И хотя обещания были заманчивы, но ему нужно было больше информации.

— Сначала я хочу увидеть, во что это на самом деле выльется, — сказал он, глядя на них пристально.

Мальсибер ухмыльнулся, словно ожидал такого ответа.

— Увидишь, — пообещал он. — Главное — не опоздай.

Эйвери махнул рукой, откидываясь на спинку стула:

— В любом случае, хуже не будет. Мы либо впишемся в новую игру и сорвём куш, став игроками, либо останемся за бортом. А сидеть на месте и ждать — это для глупцов.

Северус ничего не ответил. Просто медленно встал, собираясь уходить. Барти Крауч-младший в это время тоже неспешно поднимался, словно вообще не торопился. Лишь когда Северус проходил мимо него, Крауч негромко бросил:

— Ты ведь тоже придёшь, Снейп. Знаешь же, что это твой шанс.

Это не был вопрос, а утверждение. Северус задержал на нём взгляд, затем коротко кивнул и вышел в промозглый холодный вечер.