Неправильно... или - 7? Мир, дружба, мутанты. (джен)

Ощущение чего-то странного не покидало Артема. Впрочем, волноваться было, кажется, не о чем. Обычный туннель, даже крысы есть, что говорит об отсутствии аномалий. Но что-то внутри царапало тревогой. Еще и запах этот. Они давно покинули коллектор, а аномальная вонь осталась. При этом полковник, кажется, перестал обращать на нее внимание. Может, Артему просто стоит последовать его примеру, а не забивать себе мозг ерундой?

Украдкой глянув на Мельника и Киру, Артем с трудом сдержал улыбку. Мельник, всегда выглядящий таким суровым и непрошибаемым, сейчас больше походил на заботливого отца, рассказывающего сказку маленькой дочери. На отца — потому что представить Мельника классическим таким дедушкой парень не смог, даже хорошенько напрягая неслабую фантазию. Дедушка — это шаркающий и шепелявый старик, сидящий на лавочке. А Мельник еще далеко не старый. Хотя, если подумать… На вид ему лет сорок пять, но может быть и полтинник учитывая, что Аня старше Артема на два года.

— Началось все сразу как мы в метро жить начали. Еще тогда разговоры пошли на «Боровицкой» о том, чтобы сделать режимную станцию. И всех нежелательных лиц со станции выкинуть. В основном гражданских, но если кто из военных слишком борзел — тех тоже выгоняли. Мы так и оказались на «Смоленской» в итоге. Я, несколько моих друзей, толпа гражданских. Сначала ни о какой защите других станций речь не шла — самим бы выжить, но потом к нам народ потянулся. Тогда ведь как раз начались эти объединения станций в государства, а мы старались особняком держаться. Ну и недовольные новыми режимами в итоге разбрелись по разным станциям, в том числе и к нам. И пока они своими идеологическими войнами занимались, проблему с теми же стражами да упырями решать было некому. Мне в голову мысль и пришла организовать что-то вроде группы особого реагирования. Сначала собирали с разных станций тех людей, кто служил в военных структурах и что-то умел. Потом из тех детей, что мы подбирали, многие к нам примкнули. И сейчас народ приходит. Вот как он, — Мельник чуть кивнул на Артема.

— И почему вы не убили Рейх? Они ведь плохие.

— По многим причинам. Во-первых, хоть мне и самому не нравится идеология рейха, за ними банальное численное превосходство. Они годами воюют с Красной Линией без особых результатов, только людей с обеих сторон в этой свалке гробят. И если я в эту мясорубку брошу своих людей, то…

— То вас просто убьют? Потому что вас мало? Но вас ведь и мутанты могут убить. Получается, мутантов не боитесь, а Рейха боитесь?

— Да не боимся мы их. Но если ввяжемся в войну с одним из государств, то нас просто перебьют. В итоге и тем, кого Рейх обижает, ничем не поможем, и тварей с поверхности остановить некому будет.

— Кажется, я понимаю… Но если бы вы могли, то убили бы Рейх?

— Могли бы — убили. И фюрера, и шестерок его с этой их гнилой расовой идеологией. Недобили предки в сорок пятом эту… — Мельник явно чуть было не выругался, но вспомнил о том, что разговаривает хоть и с паранормальным, но все-таки ребенком.

Кира молчала, обдумывая узнанное.

— Значит, Рейх плохой, а Спарта хорошая. А ты меня в Спарту возьмешь, деда Мельник?

— Вырастешь, стрелять научишься — возьму.

— Это вряд ли, — Кира снова становится грустной. А Артем, кажется, начинает понимать, что именно происходит. И почему в этом туннеле, как и в коллекторе, где они были до этого, разносится такой мерзкий запах.

— О, а вот и та дырка. Видите, я говорила, здесь вылезти можно, — девочка показала на ржавую лестницу.

— Не внушает доверия… — Мельник нахмурился. — Так, Артем. Лезешь первым. Ты вроде легче меня, так что тебя эта х… лестница должна выдержать. Кира — делаешь, что я скажу. Все поняла?

Они еще о чем-то переговаривались, но Артем уже не слушал — все внимание было сосредоточено на том, чтобы не свалиться вниз и не оторвать случайно ржавые перекладины. Одна из них уже была вырвана, причем достаточно высоко. Судя по всему, девочка почти выбралась на поверхность тогда…

— Тем, кидай веревку, — парень оглянулся в поисках подходящей страховки, за которую можно было зацепить трос. Благо, что рядом оказалось хоть и старое, но кажется, все еще мощное дерево. Обмотав веревку вокруг ствола и завязав узел, как учил еще Сухой в детстве, он бросил свободный конец в шахту.

— Я одна не полезу! — донеслось оттуда. — Мне страшно!

Судя по всему, Мельник пошел на поводу у ребенка и, снова усадив ту себе на закорки, начал подъем. Кажется, пару раз ноги сталкера срывались и если бы не веревка — его ждала бы та же судьба, что и Киру.

— Здорово! — оказавшись на поверхности, девочка закатала рукава старого драного свитера. Тут же красная линия на ее руке стала намного четче.

— Класс! Выставил на солнышко на минутку — получай готового боевого телекина, — фыркнул Артем. — Думаю, рейху бы не поздоровилось, если бы ты в тот раз не сорвалась вниз.

— Это уж точно, — ребенок посмотрел на него внимательно. — Как давно ты догадался?

— Не сразу, — пожал плечами парень. — Но Рин кое-чему научить успела, так что дошло, хоть и со второй попытки.

— Рин — это девочка с крыльями? Привет ей передай, что ли, когда увидишь.

— Ты из-за нее нас отпустила? — уже напрямую спрашивает Артем.

— Эй, вы двое… Вы вообще о чем? — Мельник, судя по всему, все еще не понимает, что именно происходит. И Артем не знает, как сказать ему правду. Как только собирался выложить все, как есть, сразу вставало перед глазами лицо Мельника там, в подвале, когда он рассказывал Кире о Спарте и обещал ей найти нормальную семью. И у самого в глазах начало щипать.

— Не понимает… — девочка вздохнула. — Из-за нее. Из-за тебя. Из-за него. Ты сдержишь обещание?

Артем кивнул.

— Не прямо сейчас, но через пару лет — милости просим.

— Спасибо. Браслет себе возьми, пригодится.

— Вы двое, может, посвятите меня, наконец, в предмет вашей высокоинтеллектуальной беседы? — полковник, кажется, вызверился. — Или, может, закончите ее, наконец, и мы уже пойдем домой, а не будем стоять тут мутантам на радость?

— Все дело в том… — начал было Артем. Он хотел подготовить. Хотел объяснить издалека, как сделала бы Рин.

— У тебя на спине, — тихо произнесла Кира. Мельник буквально на секунду отвлекся, чтобы машинально схватиться за детскую руку, лежащую на его груди. За то, что осталось от этой детской руки, на голых костях которой болталось некое подобие деревянных четок…

За это мгновение Кира исчезла. Да и незачем ей больше было находиться рядом с ними, ведь все, что нужно, они друг другу сказали.

Мельник все понял сразу же судя по накатившему на спартанца ступору. Артему пришлось самому преодолеть два шага, разделяющих их, и снять со спины полковника полуистлевшее тело ребенка.

— Судя по всему, Рейх преследовал ее за пределами станции. Она пробралась в коллектор и попыталась выбраться наружу через старую вентшахту. Потом сорвалась и погибла. И последующие лет пять, надо думать, занималась тем, что заманивала в этот туннель рейховцев и убивала их. Помните запах?

Мельников кивнул, отрешенно глядя перед собой.

— Вот это от их трупов и было, судя по всему. А потом Ринкина фишка с погодой привела к тому, что открылся еще один проход, в который мы и влезли.

Мельник не ответил. Его трясло. Артем чувствовал странную смесь отчаяния, злобы, растерянности, которая терзала другого человека. И корил себя за неспособность найти нужные слова. Сказать что-то, что изменит ситуацию к лучшему. Наверное, пока что не стоит его трогать… И посматривать по сторонам на случай, если вдруг на них полезут какие-нибудь мутанты.

Оставлять тело Киры вот так вот парню не хотелось. Оставалось только радоваться, что в снаряжении была предусмотрена саперная лопата. Копать было тяжело, благо, что минут десять спустя к нему присоединился Мельник. Руки сталкера еще дрожали, да и эмоциональный фон не думал утихать, но внешне он держался так, будто не было никакого дерьма. У Артема такого самообладания не было. В горле стоял ком, поэтому говорить сейчас он не рисковал. Просто боялся сорваться и разреветься прямо здесь, над свежевырытой могилой.

Они все сделали правильно. Об этом говорит небольшая дрожь земли под ногами и обвал в проклятом коллекторе. Больше там никто не погибнет. Впрочем… Рейховцев и не особо-то жалко. Но… Раз Кира ушла, значит… Значит все теперь будет хорошо? Ведь призраки в каком-то роде тоже пленники обстоятельств…

— Домой? — тихо спрашивает Артем полковника, глядя на свежий холм.

Тот кивает. В метро они возвращаются в полном молчании. Из плюсов — у Артема вырисовались перспективы будущего расширения семьи. Из минусов — девочку было очень жалко. Но полковника жалко сильней. Потому что Артему за несколько недель знакомства присутствующие рядом с ним паранормалы уже вдолбили азы понимания реинкарнационного цикла, а заодно — более спокойное, чем принято у людей, отношение к смерти. А вот для Мельника все это до сих пор было темным лесом. И даже если он мог воспринять эту информацию умом, то душой обычного, хоть и очень храброго человека, все еще считал смерть чем-то непоправимым. И казнил себя за каждую невинную жизнь, которую не смог спасти. А тут еще такое… Нашел ребенка, вытащил, семью обещал… А оказалось, что этому ребенку уже ничего не нужно и ничем не помочь.

Избавляясь от одежды в комнате очистки и глядя на ушедшего в себя Мельника, который явно все делал «на автомате», Артем понимает, что сейчас было бы правильным выкинуть что-то в духе Рин. Той Рин, которая Айрин. Уж она бы нашла нужные слова. К сожалению, сам Артем фантастической способностью «контачить» с душами людей не имел. Разве что Хантер мог бы. У него ведь личностная матрица Айрин стоит, значит — запросто мог бы действовать, как она. Он ведь и раньше так делал…

В голове что-то щелкнуло. Только сейчас Артем вспомнил, что Хантер может мониторить чужие мысли на довольно большом расстоянии. И раз он сейчас, отключаясь от чужой башки, выдал себя — мысли Артема его то ли разозлили, то ли… Расстроили? Почему, непонятно только.

Аня нашла его в дальнем углу «Смоленской». Тут была своя библиотека, причем даже больше, чем на ВДНХ. Артему нравилось это место своей тишиной и отсутствием людей. Забравшись между двумя книжными стеллажами, парень достал блокнот и привычно примостившись спиной к стене, принялся рисовать. Почти треть толстого ежедневника уже была исписана и изрисована. Изначально привычка вести дневник казалась ему чем-то детским и даже постыдным. Когда та же Айрин посоветовала ему подобное «в тренировочных целях» — он очень сильно удивился. Оказывается, дневники ведут чтобы лучше разбираться и в самих себе, и в других людях. Правда, у альтернаторов они в основном электронные. Да и не всем хватает терпения записывать свои мысли и описывать происходящие события.

— Красиво, — уже заканчивая последние штрихи он понял, что в помещении не один. Анна стояла перед ним, нагло разглядывая рисунок, на котором улыбающийся Мельник тащил на закорках такого же улыбающегося ребенка.

Взгляда глаза в глаза было достаточно, чтобы Анна узнала о событиях этого дня.

— Мда… Вот серьезно, сразу как разберемся с восстановлением планеты надо будет от рейха избавляться. Хотя… Мне кажется, от них уже детки избавятся. Ведь если у нас даже сейчас массово рождаются одни лишь паранормалы, то им не очень понравятся злые хмыри, убивающие таких, как они, верно?

Артем сразу представил ватагу детишек сродни тем, что сейчас тусовались известной ему альтернаторской научной группе, и нервно сглотнул.

— Знаешь, от этих деток, кажется, не только рейх наплачется, — он говорит это просто чтобы сказать что-нибудь. Анна не особо-то его слушает. Она разглядывает девочку на рисунке. — О чем думаешь?

— Да так… Если заизолировать электропроводку, приварить к полу всю мало-мальски тяжелую мебель и выцыганить у Айрин пару книжек по технике безопасности при жизни с телекинами, то Киру мы себе позволить можем. Ну, года через два, как ты и сказал.

И взгляд такой игривый сразу. Еще и к плечу прижалась, голову на него положила и в шею дышит. Артем почувствовал, как по коже побежали мурашки. Все-таки, он привязался к Ане. И вся эта вынужденная разлука только укрепила понимание: эта девушка ему родная. Может быть дело в паранормальной системе «свой-чужой», а может быть в чем-то еще. Разобраться в этом парень был, увы, не в состоянии.

* * *

Глаза получилось открыть не сразу. Да и пошевелиться удалось попытки эдак с четвертой. Чувствительность тела была полностью потеряна. Глубокий вдох… Выдох… Обшарпанный потолок качается…

Когда он снова открывает глаза, видит первым делом не потолок, а знакомую почти детскую моську.

— Паш, ты меня видишь-слышишь? Узнаешь?

— Да… — он хочет еще уточнить, что ответ положительный по всем трем пунктам. А еще — спросить, где он находится и как здесь оказался. Но горло раздирает сухой кашель, поэтому сказать ничего не удается.

К губам подносят флягу с водой. Он пытается протянуть руку, чтобы перехватить ее, но ничего не выходит. Поэтому приходится терпеть, что его поят, как беспомощного ребенка. Из плюсов — пока пил, успел вспомнить кое-что, предшествующее отключке. Черт! Эд и Данила! Что с ними? Судя по спокойному поведению Рин — с ребятами все хорошо, но спросить бы…

— Где… остальные?

— Ульман дрыхнет, Данила с Юной на стреме стоят. Ты шевелиться можешь?

Павел поморщился. И с трудом, но все же смог поднят вверх левую руку, которая тут же бессильно упала обратно на грудь.

— Ничего. Дня два-три — и двигательные функции полностью восстановятся. Будешь, как новенький.

Он чуть прикрыл глаза показывая, что услышал слова ребенка. И только сейчас понял, что именно показалось странным с самого пробуждения. Они ведь все еще на поверхности. А между глазами и окружающей действительностью нет мутноватого стекла защитного шлема. И респиратора на лице не чувствуется, из-за чего дышать сейчас слишком легко.

— Твои фокусы? — голос звучит сипло, но в кашель не срывается.

— Ты о чем?

Видя, что девушка не въезжает сразу в тему разговора, он с трудом подносит левую руку к лицу.

— А, ты про противогаз…

— Респиратор, — он морщится. Собственная педантичность мешала спокойно воспринимать путаницу в терминах. Особенно когда подобное допускал человек явно неглупый и способный отличить защитную маску для органов дыхания от защитной маски, которая закрывает не только органы дыхания, но и кожу лица с глазами.

— Да какая разница, — девушка машет рукой.

— Очень большая. Респиратор защищает только нос и рот. Противогаз закрывает лицо полностью. При этом если в противогазе разбить стекло, пострадают не только глаза от яда в воздухе, но и легкие от того, что мы с этим воздухом вдохнем. А респиратор… — снова закашлялся на середине объяснения. Рин ухмыльнулась.

— Ну извини, педант хренов. Я не могу вдогонку к бестиарию аномалий и паранормальных тварей еще заучивать, как конкретные предметы в разных мирах называются. Особенно в тех мирах, где я надолго задерживаться не планирую. Поэтому твой респиратор отныне противогаз и не ебет. Вопросы есть?

— Какая же ты… — на язык просилось много слов. Противная, стерва, сволочь, а также куда более ругательные эпитеты. Ну что поделать — не уживался он с Рин в любой из ее ипостасей.

— Какая? — серые глаза насмешливо прищурились. — Ну давай, попытайся расширить мой словарный запас.

— Иди к черту, — он махнул рукой. Это далось легче, чем прошлые движения. — Что было после того, как я вырубился?

— Показалась та тварь, которая тебя вырубила, я ее пришила, пока отступали. Потом мы переночевали в схроне Хантера где, собственно, сейчас и находимся. Короче, ничего важного ты не пропустил, расслабься.

— Легко сказать, — он вздохнул. В голове начали всплывать обрывочные видения. Будто его звали куда-то… Будто это его родители… И будто кто-то еще тащил обратно, не давая уйти к ним. Бред хренов. Вот надо им с этой ненормальной по всяким аномальным местам таскаться? А все Эд. Наркоман адреналиновый, блять.

Зевок и хруст, будто кто-то потягивается. Ага, точно, он же как раз про Ульмана вспомнил, вот тот и проснулся.

— Утро доброе.

— Уже утро? Вот почему так всегда, мать? Только глаза закроешь, как сразу утро и уже снова пора валить за приключениями на наши задницы… Мда… О, смотрю я не один проснулся. Как сам?

В своем репертуаре, шутник чертов.

— То ли много пили, то ли долго били… — Павел вздыхает и все-таки делает попытку подняться. Упасть вперед мешают сразу четыре руки.

— Не торопись.

Голос Рин очень мягкий. И сейчас эта мягкость и забота почему-то воспринимаются спокойней, чем раньше. Он послушно делает, что говорят. Сначала не торопится вставать, давая зрению прийти в норму, а мушкам перед глазами исчезнуть. Потом так же осторожно встает и, делая первых два шага, опирается на руки Ульмана и Рин, удерживающие его с двух сторон.

— Вроде все в порядке, — сообщает он им. — Ощущения, как будто в лазарете провалялся недельку на постельном режиме и сейчас заново ходить учусь.

— Ну, сейчас восстановится все быстрей, чем после лазарета. Хотя спать по шестнадцать часов в сутки ты будешь еще неделю где-то.

— Черт…

Павел не любил болеть. А кто любит? Вдвойне не любил, когда болеть приходилось из-за всякого дерьма. Когда мутанты покусали или пулю словил — это понятно, ничего не попишешь. А вот хватать вирусы какие-нибудь или подставляться под аномалии — это как-то… позорно, что ли?

— Да ладно тебе, — Ульман утешающе хлопает по плечу. — Все равно сейчас все тихо-мирно и эту неделю мы, скорей всего, просидим на базе.

Павел вздохнул одновременно с Рин. И, встретившись взглядом с аномалией, заметил, что мордочка у нее стала совсем унылой. Похоже, девчонка тоже не в восторге от перспективы сидеть взаперти неделю.

— Ну что, выдвигаемся на Проспект потихоньку?

— Ага. Давай только Данилу от твоей подопечной оттащим, а то он за ней всю ночь хвостиком мотается, как приклеенный.

— Он не мотается. Он учится. Демонов изгонять, — педантично поправила Рин.

— А он и это может? — с интересом уточнил Ульман.

— Как сказать… Я знаю только одного спектрала. И она демонов в родном мире гоняла только так. Правда, Дис помимо того, что спектрал, так еще и полноценный такой храмовник, так что там сочетание навыков идет. Но ничто не помешает Даниле во время обучения на Базе пройти курс какой-нибудь магической ахинеи в одном из дружественных миров. Архимагом не станет, но по мелочи работать сумеет без проблем.

До Проспекта они идут молча. Павел честно старается не грузить своим весом Ульмана. Но получается плохо и из-за слабости и из-за противогаза, который усиливает дефицит кислорода, так необходимого сейчас.

— Слышь, мать, а ты чего, не можешь свою зону очищенного воздуха с собой таскать? — тут же принимается расспрашивать Эд.

— Я могу. Но она может неожиданно исчезнуть, например, если меня вырубят. Или если мы попадем в какое-нибудь аномальное поле, способное нейтрализовать мою «магию», — последнее слово Рин демонстративно взяла в воздушные кавычки. — А у вас тут, как я поняла, минута-две без противогаза — и готовьте гробик.

— Нас поэтому полковник и перевел на респираторы еще восемнадцать лет назад после одного случая, — договорив, Павел понял, что Эд рядом подозрительно напрягся. Кажется, не стоило при Ульмане о той злополучной вылазке разговаривать. Полковник тогда, по слухам, чуть не умер, а Эд, хоть и ребенком совсем был да чувств своих никому не показывал, явно переживал за него больше всех.

— Какого случая? — уточнила аномалия с интересом в голосе. Ах, да, врожденное любопытство. Она, с одной стороны, не требует в ультимативном порядке ей что-либо рассказывать, но с другой… Чуть проговоришься о чем-нибудь — и получай пачку дополнительных расспросов.

— Мы детьми тогда еще были, подробностей особых не расскажем. Я только знаю, что Мельник на вылазке отвлек на себя тварей, а они мало того, что покусали его знатно, так еще и противогаз разбили. И ему, в отличие от многих других, повезло, что вход в метро недалеко был — успел добраться до того, как отключился. А газ этот, от которого нас респираторы защищают — он и через дырки в химзе ожоги оставляет, и глаза разъедает, про легкие и говорить нечего. И это сейчас, а что тогда было — сама понимаешь, — Эд с трудом подавляет раздражение в голосе. — А респиратор в сочетании с защитным шлемом оставляет больше шансов выжить. Потому что если стекло разобьют, то только глаза пострадают.

— Извини, — видимо, Рин поняла, что расспрашивать не стоило. — Я не хотела делать тебе больно.

Только эта фраза расставила все по местам. И странный дискомфорт, который возникал при общении с Рин, и порой непонимание ее поведения. И осознание заставило Павла хрипло расхохотаться, осознавая, каким идиотом он все это время был. Телепат, блять! Засрет мозги, блять! Внушит хрен знает что, блять! Да хоть бесится, когда ребенком называют, но ребенок это и есть! Говорит, что думает и что чувствует. И, вдобавок — слишком хорошо чувствует, что ощущают другие, причем даже если эти «другие» сами не могут дать оценку своему состоянию.

— Ты чего? — Рин смотрит с недоумением, а Эд хмурится. Да уж, смех был явно не к месту.

— Ничего, ребенок, — фыркает он.

— Эй, я же говорила, чтобы ты не называл меня ребенком!

— А как тебя называть, если ребенок ты и есть? Чистенькая наивная душонка, у которой что на уме, то и на языке?

— А… — девчонка хватанула ртом воздух. Потом нахмурилась и произнесла. — Если с этой точки зрения… Тогда ладно, можешь так называть. О, а вот и станция!

Надсадный вой заставил рефлекторно схватиться за ствол, но потом Павел понял, что в этом уже нет необходимости — к моменту, когда отряд подошел ближе к источнику воя, их встретили только зверски растерзанные трупы стражей и довольная хитиновая тварь. Странно, но он даже не содрогнулся, когда Хомяк помахала им приветственно хвостом с окровавленным шипом на конце.

— Зачет? — уточнила у зверя Айрин. Тварюга кивнула. А потом ее очертания расплылись на мгновение — и перед отрядом возникла маленькая девочка в смешной шапке с помпоном.

— На время. Кто-нибудь, блять, знает, где тут нормальные стаи водятся? Мне надо сто мишеней за три минуты! Сто, блять! Их же тут больше двадцати не бывает!

— Не здесь. И вообще не возле выходов из метро. Давай я тебе на карте покажу, где мы еще не лазили — может, там будут стаи побольше, — предложил девчонке Ульман.

— Показывай.

«Это дурдом», — мысленно вынес вердикт Павел глядя на то, как эти двое дружелюбно переговариваются, обсуждая самые опасные места Москвы. Данила и Юна в это время так же мирно обсуждали каких-то тварей с труднопроизносимыми названиями, а они с Рин просто наблюдали за всей этой идиллией и молчали.

— Все-таки хорошо, что мы все с вами познакомились, — после двух минут тишины произносит Айрин.

— Это почему?

— Потому что. В научной группе большинству персонажей очень не хватает веры в существование нормальных людей. Там, кроме Юны, все натерпелись от вашего брата по самое не могу. А теперь вот, хлебают противоположного отношения.

— А ты?

— А у меня все еще веселей. Помнишь я рассказывала про военных, которые меня… Ну, не меня, а Кэтрин, но…

— Помню, — он словно почувствовал, что ей тяжело говорить. И без долгих раздумий опустил руку на чужое плечо.

— Я теперь знаю, что они меня не предавали. Я теперь знаю, что они просто попали под телепатическое влияние человека, который был заинтересован в моем возвращении на Базу. И теперь я знаю: я не потеряла способность чувствовать людей. И в них я не ошиблась. А значит — я не ошиблась и в вас. В тебе, в Ульмане, в Мельнике и остальных… Ты извини, что мы тебе тогда гадостей наговорили в танке и в депо. Мы, ну или я… неправы были. Ты хороший человек. И твои товарищи по Ордену — они…

— Не продолжай.

«А то сейчас слезу вышибешь, скотина». Этого он не сказал, но кажется, Айрин поняла. Или телепатически считала, он ведь руку до сих пор не убрал. Блять, эта детская искренность от ходячей машины для убийства их всех до психушки доведет. И его в первую очередь.

Путь до Смоленской не запомнился. В основном потому, что большая часть дороги прошла на дрезинах, где Павел банально дрых, сидя между Ульманом и Рин. Которая тоже, судя по ровному сопению, предпочитала дрыхнуть, пока есть свободная минутка. И правильно делала, потому что после возвращения на базу ей понадобилось не опять, а снова, пилить решать проблемы. То ли свои, то ли чужие — неизвестно, но на ночь в казарму она не вернулась.