Взаперти (гет)

Весна 1996 год

Сириус Блэк

В кабинете — тишина и дым. Голова откинута на спинку кресла, глаза закрыты, а все равно перед веками череда свитков, записок, карт… Виски стучат. Потом — запах. Ее духи. Вереск. Мох. Ветер. Ее запах. Дыхание сбивается еще до прикосновения.

Холодные пальцы на висках. Вздрагиваю. Ладони скользят ниже, впиваются в шею. Большие пальцы давят на зажимы у черепа. Резкий выдох. Рык. Мурашки бегут по спине.

Поворачиваю голову, утыкаюсь лицом в ее запястье. Вдыхаю глубже — вереск, кожу. Волна мурашек. Ее ответный вздох — короткий, резкий. Моя рука на ее пальцах. Прижимаю их к себе. Губы обжигают ладонь. Не целую. Кусаю. Чувствую соль. Она отвечает сдавленным стоном.

Открываю глаза. Она надо мной. Взгляд — мрак. Отражает мою жажду. Дышим в одно горло, часто, грубо.

Дергаю за руку. Тяну на себя. Она на моих коленях. Тепло, тяжесть. Ее руки на плечах — ожог. Грудь прижимается, чувствую, как дико бьется ее сердце. Утыкаюсь лицом в грудь. Пахнет ей. Пальцы находят пуговицы. Расстегиваю. Хруст ткани. Кожа под пальцами. Горячая. Вожу по позвонкам. Из ее горла вырывается тихий, надломленный звук.

Она вздрагивает. Ее пальцы в моих волосах. Дергают. Больно. Обожаю. Хочется еще. Мое дыхание — сплошной рев в ушах.

Отрываюсь. Смотрю в лицо. Провожу пальцем по губе. Она прикусывает. Легко. Рывком притягиваю вплотную. Ее следующий вдох — резкий, как удар. Рука под платьем. Прижимаю к себе. Лоб ко лбу. Дыхание сливается, горячее и влажное. Горим.

Наклоняюсь. Слышу, как ее сдавленный стон тонет в моем рычании...

…Она уснула, прижимаясь ко мне бедром. Яростная нежность поднимается в горле комом. Провожу пальцами по грубой ткани шрама. По тому саму, что остался, когда я не смог ее уберечь. Адская боль. Ярость. И безумная, звериная благодарность, что она жива.

Даже сейчас ее силуэт... сводит с ума. Ловлю себя на мысли разбудить ее, впиться снова. Потому что моя Кэт — мне всегда тебя мало. Никогда не насыщусь.

Провожу пальцами по бархатной коже живота. Крохотная выпуклая родинка под ребрами. Моя карта. Моя территория. Мягкая грудь под ладонью тихо вздыхает во сне. Тело тянется, выгибая спину. И все во мне сжимается от желания и… бешеной ревности ко всему миру.

Гребаный Ад, Кэтрин...

Укутываю ее в свои руки, вдыхая ее запах. Глубоко, до головокружения. Пытаясь впитать в себя, спрятать под ребра. Замедляю свое сердцебиение, считая удары ее сердца. Мой единственный ритм.

Спит, расслаблена, спокойна. А я горю. Горю от ярости, что завтра утром она уйдет. От страха, который гложет. От любви, которая разрывает грудную клетку

Рычу от бессилия, но знаю — моя Кэт вернется.

Потому что знаю: если ее вновь посмеют тронуть, она сожжет их дотла. А я дам ей направление, где именно их искать.

Моя. До пепла. До конца.

* * *

Воздух в лаборатории пах антисептиком, дымом и горелой тканью. Римус сидел на табурете, ссутулившись, без рубашки. Его худая спина была испещрена старыми шрамами, а на плече и предплечье зияла свежая, глубокая рваная рана — грубое, багровое пятно на фоне побелевших следов прошлого. Кэтрин, хмурясь, наложила заклинание стазиса, останавливая кровь, и аккуратно очищала рану от земли и щепок.

— Римус, нужно шить.

Он медленно повернул к ней усталое лицо.

— Шить? Как одежду?

— Магглы часто применяют этот метод. Мне он нравится. Особенно в таких ранениях. — Ее пальцы, не дрогнув, взяли иглу.

Римус закрыл глаза, выдавливая:

— Затянется. У меня регенерация оборотня.

— Значит, затянется быстрее и ровнее. Не все можно вылечить чаем. Хотя Сириус вчера открыл двадцатилетний виски...

Уголок его рта дернулся в подобии улыбки.

— Никогда не думал, что буду рад это услышать.

Сверху донесся оглушительный грохот, а следом — раскатистый, беззаботный смех Тонкс. Римус весь напрягся, словно под ударом. В его глазах вспыхнула такая тоска, что, кажется, следующей секундой он завоет. Кэтрин, не поднимая головы, продолжила накладывать аккуратные стежки. Он морщился, но терпел. Она закончила один шов и вопросительно подняла на него бровь. Что случилось? Он понял вопрос без слов и опустил голову, словно признаваясь в чем-то постыдном. Тогда Кэтрин мягко, но твердо положила ладонь ему на здоровую щеку и повернула его лицо к себе. Не смей стыдиться этого. Ее взгляд был прямым и безжалостно понимающим.

— Я не могу, — выдохнул он, глядя куда-то мимо нее, в темный угол лаборатории, где стояли склянки с мутными зельями. — Я... Она...

— Римус, — ее голос был тихим, но твердым. — Почему?

— Я старше ее на тринадцать лет.

— И что? — она не моргнула.  — Ей двадцать три, а не шестнадцать.

— У меня нет ничего, что можно было бы ей дать. Ничего, кроме... этого. — он мотнул головой в сторону своих шрамов.

Кэтрин скептично подняла бровь, давая ему понять всю ничтожность этого аргумента. Они молчали, а сверху доносились голоса Молли, Сириуса и снова — тот самый, ранящий его смех.

— Она — мракоборец. С восемнадцати лет в гуще всего этого. У нее есть все...

— У нее есть работа, — перебила его Кэтрин, ее пальцы все еще лежали на его щеке. — Друзья. Цель. А чего у нее нет? — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Тебя.

Римус зажмурился, словно от физической боли. По его лицу пробежала судорога. Его рука дрогнула и накрыла ее пальцы, сжимая их в немой благодарности — и за заботу о ране, и за эту жестокую, спасительную правду. Ему было чертовски плохо. И в то же время он был счастлив, узнав, что Тонкс влюблена в него. И только с Кэтрин можно было вот так, молча, переживать эту невыносимую смесь боли и счастья, страха и надежды.

* * *

Дом поглотила гробовая тишина, та самая, что была здесь до ее прихода. Сириус стоял последним выжившим в роду Блэков посреди гостиной, где когда-то раздавались ледяные тосты за чистоту крови. Его шаги эхом отдавались в пустоте. Он позволил себе это — ходить без цели, пока ее не было. Пока не за что было цепляться. Он знал куда сегодня направится перед работой с бумагами.

Комната утопала в пыли и сожалениях прошлых поколений. Взгляд Сириуса упал на гобелен. На выжженное пятно с его именем. А рядом — аккуратная, черная нить, вышитая с чопорной точностью: Регулус Арктурус Блэк.

Горло сжалось. Воздух вышел хриплым, не звуком, а признаком жизни.

— Здравствуй, брат.

Голос прозвучал грубо, непривычно. Он не произносил этих слов шестнадцать лет. Если не больше.

— Я не думал, что еще когда-нибудь с тобой заговорю. Но, видишь ли, в этом проклятом доме кроме тебя и призраков больше нет никого, кто бы… помнил.

Он сделал шаг ближе, его пальцы сжались в кулаки, потом разжались.

— Представь, Рэг. Я. Женат.

Он коротко, беззвучно хохотнул. Звук был похож на лай.

— Да. Тот, кто клялся, что никогда не наденет на себя это ярмо, как наш отец. Женат. И моя жена… — он намеренно сделал паузу, глядя на вышитое имя, — полукровка. Да еще какая. Умнее, сильнее и чище душой, чем все наши предки, вшитые в этот гобелен, вместе взятые. Наша мать, — он плюнул на пол, не в силах сдержать ярости при одном ее образе, — снова схватила бы удар. Оба ее сына умудрились добить старую суку, каждый по-своему. Я — разорвав все ее установки в клочья. А ты…

Сириус замолчал. Горькая складка залегла у его рта.

— Ты, братец, свернул не в ту сторону. Не в ту идеологию. Не в ту веру. Ты так боялся гнева старой твари, так хотел ее одобрения… что шагнул прямиком в пасть тому, кто сожрет тебя без остатка. И ты сгорел там, где я выжил. В этом вся ирония. Ты, образцовый наследник, сгнил заживо среди тех, кого она, наша мать, боготворила. А я, позор семьи, нашел… — он обвел рукой мрачный зал, но имел в виду не его, а ту тихую спальню наверху, где пахло вереском, — …дом. И знаешь, брат. Я кажется счастлив.

Он поймал свое отражение в пыльном стекле портрета. Уставшее лицо мужчины, а не мальчишки.

— И знаешь что еще, Рэг? Мне все равно, что ты там натворил. Мне плевать, кого ты убил по приказу своего Темного Лорда. Но если бы ты был здесь… Если бы ты увидел ее… Может, и тебе хватило бы духу сбежать из этого цирка уродов. Я бы принял тебя.

Сириус резко отвернулся от гобелена, как будто спохватившись.

— Ладно. Все. Просто знай. Траханный драконами род Блэков не вымер. Он просто наконец-то стал тем, кем должен был быть. И последнее, что услышат те, кто пытается это уничтожить… будет ее имя. Не наше. Ее.

Он не ушел. Рука сама потянулась дотронуться до золотых нитей, что кто-то вышил рядом с его проклятым именем. Кэтрин Эллен Блэк (Кейм).

«Плевать на эту тряпку», — подумал он с привычной усмешкой.

В тот миг, когда его пальцы коснулись шелка, по ткани пробежала волна. Теплая, живая. Гобелен под рукой вздохнул. Сириус отшатнулся. От имени Кэтрин, от их общей брачной ветви, потянулась новая, тончайшая золотая нить. Она была не вышита, а прорастала на его глазах, пульсируя в такт его собственному сердцу. Она тянулась в пустоту, к месту для нового имени, и на ее конце уже набухала крошечная, едва видимая почка.

Лед ударил в затылок. Воздух покинул легкие. Это была не метафора. Это был ритуал. Древняя магия крови, фиксирующая продолжение рода. Тряпка не сообщала ему новость. Она провозглашала ее в мир, и он это чувствовал кожей — стая стервятников уже ощутила рождение новой ветви.

— Кэт… — его шепот был похож на хрип. Он смотрел на пульсирующую нить, на эту часть ее, вплетенную в самый ненавистный ему символ. — Как давно ты… скрывала?

Вопрос был уже не о факте. А о ее страхе. Ее одиночестве. Ее решении носить это знание в себе.

Сириус закрыл глаза, направляя взгляд вглубь. Туда, где по выцветшей багровой татуировке на их запястьях — метке Кровного Обета — струилась общая, живая нить их жизни. Он искал в ней эхо ее паники, ужаса, смятения. Но нашел лишь ровное, теплое, уверенное биение. Она была спокойна. Его жена, носившая такую тайну, была в порядке. Прямо сейчас.

Он бы почувствовал ее страх. Обет донес бы до него ее боль, как свою. Но была лишь тишина и сила.

Он открыл глаза, и в них уже не было обиды, только леденящая душу ясность. Она не скрывала это от него из недоверия. Она берегла его. Берегла его ярость, его отчаяние, его готовность сжечь мир дотла, чтобы оградить их. Она приняла весь груз страха на себя, чтобы дать ему время — время быть стратегом, а не одержимым мстителем.

Это открытие не принесло облегчения. Оно сдавило горло в тысячу раз сильнее. Потому что теперь он понимал истинную цену этой пульсирующей нити на гобелене. Это была не просто новость. И его ответом могла быть только одна вещь — стать той скалой, о которую это знание разобьется, не причинив ей вреда.

В этот момент гобелен перестал быть символом прошлого. Он стал предупреждением о будущем. Самый страшный бой в его жизни только что обрел нового, хрупкого заложника. И его ярость стала не просто разрушительной. Она стала оборонительной. До последнего вздоха.

* * *

Воздух в бывшем кабинете Ориона Блэка, превращенного в командный центр, был густым от дыма сигарет и запаха старого пергамента. На большом столе лежала подробная карта Южной Англии, утыканная разноцветными булавками. Сириус, с темными кругами под глазами, водил пальцем по тревожному скоплению красных булавок в Йоркшире.

— Три «несчастных случая» за неделю. Это не совпадение. Они отрабатывают логистику перед крупной акцией.

Рядом, опираясь на спинку его стула, стоял Аластор Грюм. Его магический глаз бешено вращался, глядя в потолок, а обычный скептически щурился на карту.

— Бумажки, — прохрипел Грюм, стряхивая пепел с рукава. — Враг бьет по городам, Блэк, а ты тут в географическом квартале копаешься. Нужно действовать, а не чертить!

Сириус даже не взглянул на него, его пальцы сжимали край стола.

— Именно в этих «бумажках», Аластор, я вчера нашел схему канализации под тем складом, который ты едва не штурмовал вслепую. Хочешь в следующий раз тоже без чертежей идти? Пожалуйста. Скажи заранее, куда прислать медиков.

Грюм хрипло хмыкнул, но не стал спорить дальше. В этот момент дверь в дом с грохотом распахнулась, впустив в напряженную атмосферу вихрь энергии в лице Тонкс.

— Мы их почти достали! Фургон в щепки! А потом появился он, Ван... Сам, черная такая тень, плащ развивается, в глазах «я сейчас всех убью!». Представьте, злится, ага.

Все взгляды устремились на дверной проем, где за Тонкс стояла Кэтрин. В саже, с потускневшим плащом, но с тем самым огнем в глазах, который Сириус помнил по Первой войне. Азарт охоты.

Тонкс театрально развела руками.

— Но Кэти сделала короночку ... «Пуф!». И вот мы дома. А он там бесится один.

Но Сириус уже не слышал конца рассказа. Он пересек коридор за два шага, отсекая Кэтрин от общего гула. Его ладони легли на ее закопченные щеки, взгляд был пристальным, почти невидящим. И прежде, чем кто-либо опомнился, он наклонился и поцеловал ее. Нежно, но с такой интенсивностью, что было ясно — это не проявление чувств, а проверка реальности. Подтверждение: ты здесь. Жива.

Он оторвался, не выпуская ее лица из ладоней. Голос его был тихим, но отчетливым в наступившей тишине.

— Пуф?

Кэтрин, слегка ошеломленная, кивнула, ее пальцы сжали его запястья.

— Пуф.

В углу комнаты Грюм фыркнул, но в его единственном глазу мелькнуло нечто похожее на понимание. А Сириус, все еще глядя на жену, мысленно отмечал, что красную булавку в Йоркшире нужно будет сдвинуть. Потом. Сейчас все его внимание было поглощено одной-единственной мыслью: его самый ценный стратегический актив вернулся с поля боя. И ради этого можно было на время забыть даже о картах.

* * *

Воздух в подвальной лаборатории был густым и тяжелым, пахнущим железом, полынью и чем-то кислым, что медленно пузырилось в колбе на треноге. Кэтрин, стоя спиной к двери, вглядывалась в мутнеющий раствор, когда сзади раздался бесшумный шаг. Она не обернулась — достаточно было сменившегося давления в воздухе и знакомого чувства холодка на спине.

— Мисс Кейм, — его голос прозвучал ровно, без привычной ядовитости, отчего стало еще более зловеще.

Она кивнула, давая понять, что слушает, и медленно повернулась. Северус Снейп стоял в проеме, его черные глаза скользнули по колбам, тиглям, остановившись на ее рабочем столе с оценивающим, почти клиническим взглядом.

— Ваши попытки стабилизировать эту суспензию с помощью стандартного метода обречены на провал, — констатировал он, сделав несколько шагов вперед. Он не ждал ответа, протянув ей сложенный лист пергамента. — Кислотность сока, который вы используете, нейтрализует его эффективность на семьдесят процентов. Вам требуется катализатор, а не стабилизатор.

Кэтрин молча взяла пергамент. На нем аккуратным, угловатым почерком были выведены химические формулы и результаты кратких, но исчерпывающих испытаний. Решение было элегантным, неочевидным и, что важнее, работающим.

— Капля дистиллированной желчи огненного саламандра, — прочла она вслух.

— В определенной фазе нагрева, — кивнул Снейп. — Выкладки прилагаются. Эффективность возрастет втрое. Без нежелательных… побочных эффектов.

В его голосе не было ни одобрения, ни желания помочь. Была констатация факта, словно он поправлял ошибку в студенческом эссе — не из доброты, а из неприятия хаоса и некомпетентности.

— Благодарю вас, профессор, — сказала Кэтрин, откладывая пергамент. — Это… неожиданно.

Снейп медленно обвел взглядом лабораторию, его взгляд задержался на запертом шкафу, где она хранила самые опасные компоненты.

— Не питайте иллюзий, мисс Кейм, — произнес он, и его голос приобрел новый, маслянисто-угрожающий оттенок. — Ваши… алхимические упражнения начинают привлекать именно то внимание, которого следовало ожидать. В определенных кругах, где ценят нестандартный подход к решению проблем, о ваших успехах уже осведомлены.

Он сделал паузу, дав ей осознать вес этих слов.

— Интерес к персоне, чьи работы демонстрируют такой… целеустремленный потенциал, неизбежно возрастет. — Он чуть заметно наклонил голову, и в его взгляде промелькнуло нечто, что можно было принять за подобие уважения, смешанного с холодной расчетливостью. — Результат, в общем-то, прогнозируемый. Было бы крайне неразумно… игнорировать открывающиеся перспективы в своих дальнейших изысканиях.

Он не стал ждать ее ответа. Развернувшись, Снейп бесшумно вышел, оставив после себя не только запах трав, но и ясное, невысказанное послание:

Ты стала достаточно опасной и ценной, чтобы быть разменной монетой в большой игре. Дамблдор этого и ждал. Моя задача — обеспечить, чтобы ты это поняла и сделала правильные выводы. Не подведи нас.

Кэтрин осталась стоять с пергаментом в руках, понимая, что только что получила не помощь и не предупреждение, а благословение на эскалацию. Ее рост как алхимика был не побочным продуктом войны, а стратегической целью. И теперь настало время пожинать плоды — в виде пристального внимания Волан-де-Морта.

* * *

Воздух на кухне был густ от запаха тушеного рагу и нервного напряжения. Кэтрин разложила на столе перед Гестией Джонс пергамент с четким списком. Бывшая учительница летних курсов Хогвартса, а ныне — ответственная за снабжение Ордена, изучала его через пенсне.

— Мне нужно это и это к полнолунию, — сказала Кэтрин, понизив голос. — Базовые антисептики на исходе.

— Понимаю, дорогая, — Гестия провела пальцем по двум строчкам, и на ее обычно невозмутимом лице появилась трещина озабоченности. — Порошок рога нарвала и корень сицилийской мандрагоры... Это проблема. Мои обычные каналы пересохли. Все запасы выкуплены через подставных лиц. Будем искать обходные пути, но это время и дополнительный риск.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, впустив вихрь ночного воздуха и Тонкс. Ее лицо, испачканное сажей, сияло торжеством.

— Получилось! Вытащили семью Гаррисонов из Девона! Все живы!

На секунду в комнате воцарилось облегченное оживление. Молли обернулась с улыбкой. Даже Гестия на мгновение забыла о мрачных мыслях.

Их прервал Римус. Он вошел бесшумно, его плечи были напряжены.

— Семью Олбрайтов в Норфолке забрали. Час назад. Мы опоздали.

Радость на лицах мгновенно погасла. Тонкс потухла.

Кэтрин медленно свернула свой пергамент. Она посмотрела на список в руках Гестии, потом на потухшее лицо Тонкс. Одна семья спасена. Другая — потеряна. Ресурсы на исходе, а враг действует на опережение, скупая все нужное им для спасения жизней. Гестия сняла пенсне и устало протерла глаза. Это был не просто провал миссии. Это была тактическая победа Пожирателей на экономическом фронте. И все они это понимали.