Завтра (гет)

Настроение — лучше прежнего. Свернутый лист бумаги в руке, добродушный кивок на стоящее перед столом кресло.

— Отличная работа! Это не письмо — это фантастика. Мартинес, да ты гений психологии. Что ты с девчонкой сделал, чтобы она такой трогательный шедевр написала? Да и эта самая… Бет умеет разжалобить. Люблю, скучаю, грущу, умираю — они там захлебнутся слезами всей тюрьмой. А уж прочитав о том, как маленькая девочка сидит сытая, чистая, обогретая, да еще и сказки на ночь с добрым дядюшкой читает… Гениально, просто гениально!

— Все в норме? — встревоженно склонился над столом Цезарь, не понимая, иронизирует Губернатор или искренне восхищен полученным результатом.

— Я же говорю. Великолепно. Я даже не ожидал. Сам, поверишь ли, чуть слезу не пустил, читая записку. Не поверишь, ну и ладно, — хмыкнул довольный главарь.

— Значит, скоро все решится? — поинтересовался успокоившийся Цезарь, откидываясь на спинку такого удобного кресла.

— Да, завтра-послезавтра передадим письмо и обсудим окончательный вариант. Обсудим, — хмыкнул своим мыслям Губернатор, недобро улыбаясь.

Зная Филиппа, Мартинес даже не сомневался в том, что все договоренности будут построены таким образом, чтобы их можно было разрушить одним движением — легко, просто и быстро. Убивая всех. В лучшем случае — изгоняя оставшихся так далеко, чтобы даже не вспоминать о них. Если кто-то останется. Если кто-то уцелеет. Это была игра — пока еще план игры. Долгой, медленной, мучительной. Торопиться некуда. Все в руках этого человека напротив — все жизни и судьбы. Все.

— Да, кстати, чем тебе Валери не пришлась по душе? — с интересом взглянул на помощника Губернатор. — Что-то не устроило в первую ночь? Твое дело, конечно…

— Для расслабления подошла в самый раз, — пожал плечами Цезарь.

— Может быть, тебе больше нравятся рыжие? Или блондиночки? Молодые, сладенькие, голубоглазые блондиночки? — понимающая улыбка. — Знаешь, я сегодня был у нее. У этой твоей, как там ее… Бет? Ничего такая девочка, очень даже. Понимаю твой выбор.

— Она ребенок! — мотнул головой Цезарь, кривя губы в непонимающей улыбке.

— Да брось ты. Я ее видел, я с ней говорил — взрослая девушка уже. Ну, мелковата чуток, разве что, — отмахнулся Филипп. — Так что, раз уж тебе Вэл не подошла, принимай другой подарок. Должен же я как-то отблагодарить тебя за верную службу.

— Не понимаю, — напрягся Мартинес.

— А что тут понимать? Пока мы не договоримся окончательно, у тебя есть несколько дней. Она — твоя, делай что хочешь. Только сильно не калечь и личико не порти, может еще пригодиться. Ну да ты вроде никогда жестокостью к женщинам и не отличался, насколько я помню.

— Почему? — все еще хмурился помощник.

— Что почему? Она мне больше в хорошем настроении не нужна. Письмо у нас в руках. Мне она не очень-то и нравится, предпочитаю не связываться больше с блондинками, — задумчиво взглянул в окно Губернатор. — А ты с ней столько возился — заслужил награду. Впрочем, если откажешься, можно и кому-то из парней за хорошую службу выделить ночку. Она-то, наверное, еще никогда и ничего? Ценный приз, а?

— Да. Для них слишком ценный, — не поднимая глаз, бросил Мартинес, поднимаясь. — Спасибо.

— Я знал, что ты оценишь! — хмыкнул Филипп. — Наслаждайся, пока она тут. Надеюсь, девчонка окажется достаточно сговорчивой.

— Я разберусь, — кивнул помощник. — Я свободен?

— Не терпится воспользоваться новой возможностью? Не смею мешать, — хохот довольного собой Губернатора.

Три торопливых шага к двери. Сжатые кулаки, стиснутые зубы, взгляд — жажда. Жажда крови.

* * *

Счастливая улыбка с порога. Не в силах сдержать радости, девчонка бросилась на шею вошедшему в комнату Цезарю, не замечая его странного выражения лица.

— Они меня скоро отпустят, как ты и говорил! Уже немножечко осталось!

Два океана голубых глаз совсем рядом — утонуть можно. Нежная щека прижимается к его щетине, звонкий голос делится радостью, руки заброшены на шею — подхватить и закружить. Нет. Аккуратно взяться за талию — не бросить на одеяла, не впиться губами в нежную кожу на шее, не запустить жадные руки под детскую майку с кружевами, не накрыть всем телом, вжимая в пол... Просто отстранить от себя.

— Ты не рад за меня? — обиженный голос ничего не понимающей — и хорошо! — Бет. — Или что-то случилось? Мне сказали неправду? Он обманул? Это письмо не поможет? Что? Не молчи же ты! Почему ты так смотришь?

— Что? — прикрыть ладонью глаза в попытке прогнать навязчивые видения. — Нет, все в порядке. Так, с людьми кое-какие проблемы... Так что ты говоришь? Скоро отпустят? Ну вот видишь…

— Да, это ваш… Губернатор сегодня приходил, — задумчиво вернулась к своим одеялам Бет, поглядывая на так и стоящего столбом посреди камеры Мартинеса и его сжатые кулаки.

— Он тебе ничего не… Не обижал тебя? Все хорошо?

— А должен был? — испуганный взгляд уже снизу. — Иди, садись, ты что? Он был очень… обходительным, вот. Вежливый такой, добренький весь из себя. Словно я не пленница, а принцесса какая-то. Попросил письмо написать. В тюрьму… Я думала, диктовать будет что-то. Но он оставил бумагу и ручку и вышел. А потом вернулся и забрал, даже не проверяя, что я написала, словно ему все равно.

— А что ты написала? — присаживаясь в этот раз не рядом, а напротив нее, поинтересовался Мартинес.

— А ты не читал? — прищурилась вдруг она, глянув с вызовом на собеседника.

— Не читал. Ты мне не веришь? — откуда эта глупая обида в голосе, какое ему дело, что думает эта девчонка.

— Верю, — кивнула и откинула голову на стену, вдруг закрывая глаза, перекрывая доступ к их синему небу, к воздуху.

— Если не хочешь, можешь не говорить. Это личное, — пожал плечами Цезарь, не сводя взгляда с маленькой венки на белой шее.

— Ничего такого. Написала, что скучаю и грущу по ним. Написала, чтобы не переживали, ато со мной все в порядке. Что вы меня не обижаете и даже заботитесь. Что у меня есть еда и много интересных книжек. Только их рядом нет… Еще про тебя написала, ничего? — распахнула глаза она, не сводя взгляда с не успевшего отвернуться Мартинеса, смотрящего на нее исподлобья.

— Что обо мне? — слишком хрипло.

— Ну, что ты хороший... Не такой как все здесь, что ты меня спасал и помогал, что ты — мой друг, — быстро-быстро моргающие ресницы и скривившиеся, словно от боли, губы.

— Ты чего?

Не удержаться, чтобы не придвинуться ближе, подымая пальцами маленький подбородок, пытаясь заглянуть в полные слез глаза и понять, что… что не так.

— А потом знаешь, что я написала? — всхлипнула Бет.

— Что? — безуспешные попытки стереть со щек беспрерывно льющиеся слезы своими, казалось, слишком грубыми ладонями.

— Я написала: Мишонн, Кэрол, Рик, Карл, Дэрил, Джудит, Глен, — нараспев повторяла родные имена девочка, глядя куда-то вдаль. — Папа, Мэгги… Я люблю вас…

Несколько минут тишины. Девушка, обхватившая своего надзирателя тонкими слабыми руками. Мужчина, не имеющий сил оттолкнуть от себя свою пленницу. Две потерянные души. Правда и обман. Искренность и игра. Добро и…

— Ты скоро их всех увидишь. Совсем скоро, — неловкая попытка утешить.

— Я надеюсь, — робкая улыбка и пальцы, гуляющие по обложке книжки. — Читаем?

Всего несколько вечеров — и уже обычай. Несколько часов, проведенных вместе — и уже своя традиция. Маленькая тайна, ни для кого уже тайной не являющаяся. Секрет о том, насколько ценны для каждого из них эти минуты. Завораживающий голос девочки, старательно произносящей каждую букву... Внимательные глаза мужчины, улавливающего каждое слово, слетающее с ее губ... Переплетенные — вдруг, невзначай, незаметно — пальцы.

— А ты будешь скучать? — озорной огонек в глазах и улыбка вслед снова уходящему Мартинесу.

— Что? — приподнял брови он, замирая у выхода.

— Ну, когда я вернусь к своим? Ты будешь скучать? — внезапно серьезный взгляд вокруг и вздрогнувшие плечи. — Я буду помнить. Не это все, нет... Тебя.

— До завтра, — слишком резко хлопнувшая дверь.

У него нет ответа. Это нельзя передать словами. Это выше памяти — это в нем. Уже в нем и никуда не деться. Не сбежать.