Снежными искрами (гет)

Баню топили на другое утро — натаскали воды, накололи поленьев. Ради такого дела поход через временной портал к северу отложили еще на пару дней. Герде ребята объяснили, что надо делать, и она тоже рьяно взялась вместе со всеми за работу, таская воду, чтобы помочь захворавшему Владиславу.

Мылись по очереди — сначала Таня с Гердой, потом Владислав с Мишей. Взявшиеся втроем за дело ребята управились по-настоящему, не хуже взрослых.

…Герда шагнула в разогревшуюся, жаром пышущую парилку, осторожно ступая, и испуганно глядя на все вокруг — пар, ушаты с водой, веники и горящий огонь.

— Да ты не боись, не дрожи, — ободряюще сказала Таня. — Чай, тебе тут не остров Шпицберген. — И, зачерпнув воды, плеснула ее на раскаленную каменку.

…То ли и впрямь чудодейственно помогла Владиславу баня, то ли и правда, как говорил Зосимыч, место тут особое, но полегчало ему в этот раз значительно быстрее, чем обычно. Как он ни возражал, стыдясь своей беспомощности и не желая быть обузой для ребят, девочки уступили ему широкую кровать Зосимыча, которую до сих пор Таня с Гердой делили вдвоем. Его уложили в постель, Таня дала ему выпить какой-то отвар, который приготовила на скорую руку по рецептам лесника — и он отлежался, боль в суставах прошла.

Уже на другой день Владислав был на ногах и ни в коем случае не соглашался более откладывать временно-пространственную экспедицию на остров.

Вечером готовились к завтрашнему походу. Ко сну собирались рано, ибо вставать завтра надо было затемно. Вечер был теплый, и Таня выгнала парней спать на сеновал, пока они с Гердой в избе готовились, причесывались, разложив на столе кое-какие вещи, захваченные Таней из домашних сундуков.

День к вечеру распогодился, серая муть последних дней прошла, воздух был теплым и ласковым. Миша с Владиславом улеглись рядом на сене. Болезнь Владислава, суета всех вокруг него и совместное мытьё в бане как-то примирили их за эти дни и разрядили обстановку больше, чем их драка.

Небо над ними было ясным, прозрачным, зажигалось звёздами. Никто в эту ночь их не тревожил, никакие призраки не появлялись в ближайших окрестностях.

…Ну а если и появлялись, бродили здесь призраки? Наверняка они защищали ребят, ограждали их, чтобы никто не нашел, и лошади их ласково пофыркивали, гуляя вокруг избушки лесника.

В окне избушки горел огонёк. На столе светила лампа. Перед зеркалом в нарядной раме Таня расчёсывала и заплетала волосы Герде, потом причесывалась сама.

Владислав положил голову на душистое сено, потягиваясь, прислушиваясь к ощущениям в теле после бани. Удивительная лёгкость ещё держалась внутри. Каждый суставчик был словно разъят и снова соединён. На небе над ними одна за другой появлялись и мигали звезды.

— Слышишь? — шепнул Владислав, глядя вверх на звёзды.

— Мм? — отозвался Миша.

«Я, когда буду править, обязательно буду налаживать отношения с Данией, — хотел поделиться Владислав. — Узнаю всё, что это за страна такая…»

Но тут он так быстро заснул, что и не помнил — произнёс ли это вслух.

— — -

Встали, как и собирались, еще затемно; ещё не пели третьи петухи в деревне, когда Таня разбудила всех.

Пока шли к крепостной стене, постепенно становилось светлее; тёплую одежду несли с собой, чтобы не упариться.

Вот и знакомый закоулок, ниша, пролом в стене. В рассветных сумерках отчётливо обозначилось светлое сияние над плитой и травой, растущей из-под неё — как сотня светлячков зажгла свои огни.

Пока ребята отваливали плиту, Герда присела на один из камней.

— Сейчас я наконец-то увижу Кая, — прошелестел её тихий голос. — Вот сейчас…

Владислав украдкой взглянул на её нежное, беленькое, словно фарфоровое личико с чуть заметно проступившими веснушками. После бани Таня заплела ей волосы в две косички, перевязала их белыми ленточками и завернула калачиком. Герда смотрела перед собой, как будто уже видела названого братца…

И вот перед ними открылся, заиграл, заискрился цветными всполохами волшебный портал.

— Ну пора, что ли, — сказала Таня. — С Богом…

Они оделись в зимнее, укутались плотнее, встали у ямы, сгрудившись, плечом к плечу — девочки в середине, мальчики, защищая и охраняя их — по бокам и чуть впереди.

— Ну, вместе: чудесные врата, доставьте нас ко дворцу Снежной Королевы!

— На остров Шпицберген!

— К Каю…

…Когда на них дохнуло из пролома ледяным, арктическим холодом, когда на лица лег мгновенный иней северного дыхания, все четверо, не задумываясь, разом осенили себя крестным знамением. Миша и Таня — православным, Владислав и Герда — католическим. И в следующую секунду наступила мгновенная тьма…

…Они стояли посреди огромной снежной равнины, простиравшейся на многие дали вперёд и в стороны до обрамленного ледяными блестящими горами горизонта.

И над ними, распахиваясь и переливаясь во всё небо, играли столбы, полосы и всполохи света — от зеленовато-голубого до золотистого и розового. Через все небо, во всю ширь, ввысь и в стороны — и вперед, до конца равнины, где сияние словно сходило на землю и виднелся словно образованный этим чудесным сиянием, казавшийся отсюда игрушечным, ледяной сверкающий дворец.

— Господи, спаси и помилуй… — простонала Таня, закидывая голову и глядя в небо, на простиравшееся докуда глаз хватало яркое свечение.

— Я знаю, что это, — сказал Владислав, у которого вдруг во рту пересохло и дыхание перехватило от смутного ощущения, что где-то он это уже видел. — Это северное сияние. Мне отец рассказывал. В Швеции…

— Да знаем, что северное! — не сдержался Миша. — Чай, без тебя грамотные! Книжки-то, поди, читаем!

— Пошли? — тихо сказала Герда, взглянув в сторону дворца.

Они ещё немного постояли, помолчали, глядя на расстилавшиеся перед ними сверкающие просторы.

Внезапно и, кажется, впервые им стало ясно, что вот сейчас, после того как все эти дни они действовали так слаженно, помогая друг другу, так сплотились — им надо будет расставаться. И Бог знает, увидятся ли они ещё когда-нибудь…

А вокруг стояло безмолвие, и ни единой живой души не было кругом, и только яркие сполохи в небе переливались, меняя цвет, сияя.

Ничего больше не менялось, не двигалось вокруг. Остров словно молча ждал, притаившись, что они будут делать.

Тогда они взялись все вместе за руки и пошли — пошли вчетвером, вперёд, не скрываясь, прямо на сверкающий впереди ледяной дворец.

И тут же в лицо ударил ветер, завыла вьюга, из туч, невесть откуда набежавших на небо, только что чистое и сиявшее, посыпал снег. Ветер бил в лицо, валил с ног, но они шли и шли, не сдаваясь, против ветра, против бьющего в лицо, колющего, густого снега. Даже снег здесь был какой-то особенный — жёсткий, колючий, густой. Шли вчетвером, держась за руки — девочки в середине, мальчики по краям. Герда всю дорогу, не переставая, молилась, шептала слова, и по лицу её текли, замерзая на ходу, слёзы. Владислав прижал к себе ладошку Герды и больше её не отпускал.

И посреди метели, в снегу, спереди и сзади, шли с ними, мелькали тут и там белые фигуры — Таня сказала потом «Это они. Ангелы», а Миша, хотя и не разглядел их толком, но все же соглашался с сестрой. Может, и Владиславу виделись свои? Владислав и Герда, если кого и видели, то ничего об этом не сказали.

…И слева белые, и справа белые, и сзади, и спереди — шли с ними сквозь снежную метель, сквозь бьющий в лицо ледяной снег и холод. И бог знает сколько ещё оставалось пути до колдовского замка.

…А потом вдруг всё кончилось. Разом. Они стояли у края огромного ледяного озера. Над ними высился ледяной замок. Сверкающая гладь озера, расстилаясь широко во все стороны, уходила в его ворота.

И всё прояснилось, и стало вдруг так тихо и ласково, как дома на Рождество; снег лежал пушистый и мягкий, чуть падал лёгкими хлопьями на озерную гладь, и яркими искринками в ней отражалось северное сияние, и дворец весь радужно и приветливо играл красками. Всё вокруг приобрело чёткие и ясные очертания.

И тишина над озером словно ясно говорила:

«Да забирайте вы своего мальчишку! Нужен он мне!» — как будто и вправду Хозяйка этих мест вовсе не думала им противиться, и не она навела на них вначале снег и бурю.

«Разве я буду вам мешать, если хотите его увести? — словно ласково, со смешком говорила тишина. — Не он первый, не он последний! Забирайте, а меня и дома-то нет, не буду я вам препятствовать!..»

И правда, что ей какой-то мальчишка, когда у неё во владении — вся вечность?.. Не первый, не последний он, чьим присутствием пробовала она скрасить одиночество во льдах!

…И так ясно виделось — то, что открылось в зеркале у колдуньи — как Герда войдёт в чертоги дворца, спустится на лёд, на озеро внутри — и подбежит к сидящему у подножья пустого трона, обернувшемуся к ней белокурому мальчику…

Пора было прощаться. Они стояли у края озера.

Владислав поправил меховой воротник на шее Герды, как будто делал это всю жизнь.

— Ну, Господи благослови! — Таня притянула к себе Герду, поцеловала её в щёку. — Может, ещё увидимся…

И деликатно утащила Мишу за собой.

— А как же… — Миша удивлённо широко открыл глаза. Он думал, что Владислав пойдёт к порталу с ними.

— Мал ты ещё, ничего не понимаешь! — шикнула Таня, таща его за руку.

Мише ничего не оставалось, как последовать за ней.

— Ну и ладно. А Смоленск всё-таки за нами! — тихо пробормотал он, поддевая ногами смёрзшиеся комья.

Владислав с Гердой остались стоять вдвоём у замка.

…Ну вот вы и остались вдвоём, стоять, держась за руки, не выпуская её ладошки, под легко кружащим снегом, заглядывая в её голубые глаза, и снег снежными искрами, иглами оседает на соболиный мех, и ты стоишь и не решаешься хоть как-то заявить о своих чувствах…

…Можно было бы спросить: «я так и не понял, брат он тебе или кто?» — но ты не решишься, ни на что не решишься, даром что ты — будущий король, так и будешь стоять, неловко заслонив её от северного ветра, ради неё отправившись сюда, в ледяное царство… Снежная вьюга закружит, снежные олени унесут от тебя твою любовь…

…Губы близко, ледяное на морозе дыхание…

— Гердзя!

— но стой и не решайся -

— ...можем мы ещё когда-нибудь увидеться?

Таня с Мишей шли обратно к воротам и всё оглядывались назад, на озеро у замка. А видно было далеко, и они всё стояли там — две фигурки, казавшиеся совсем крошечными на большом расстоянии.

— И не жалко-то ей его, немке окаянной, — вздохнув, пробормотала Таня.

Миша заглянул ей сбоку в лицо и увидел, что у Таньки закушена губа и в глазах дрожат слёзы.

— Тань…

— Простудит ведь его, как Бог свят, простудит, бестолковая! — горячо и быстро проговорила Танька. — Столько-то на морозе стоять! И так еле оклемался… Снова ножками будет страдать, сердешный… Свет ясный… Хороший такой — и хворый…

Миша забежал вперёд, встал перед нею, заглянул ей в глаза.

— Тань…

— Отстань ты, мал ещё, ничего-то не понимаешь! — отмахнулась Таня.

И всю оставшуюся дорогу до портала они шли молча.