Стороны свободы (гет)

Заходящее солнце заглядывало в окна, будто прощалось до следующего утра, оставляло теплые поцелуи на коже и вплеталось в волосы, даруя им оттенок искрящегося золота. На дереве за окном чирикали птички, перелетали с ветки на ветку и стучали крохотными лапками по черепице крыши и деревянным рамам, опускались на бумажные фонари и ни на миг не умолкали, будто желая как можно больше делиться своим певучим счастьем. Я выводила иероглифы на белоснежном листе, изредка поглядывала на читающего какой-то наверняка очень важный свиток Зуко, тоже бросающего на меня взгляды. Солнце слепило глаза, но мне нравился его мягкий свет, окрашивающий небо над страной Огня в огненно-рыжий и романтично-розовый.

— Хинаи, — Зуко позвал меня, заставляя оторваться от письма.

Я аккуратно отложила кисть, дунула на чернила, высушивая, и расправила неизменные теперь широкие рукава. Наверное, стоило поменять местную моду, но для начала мне нужно было отвоевать у упрямых служанок собственный гардероб.

— Я внимательно тебя слушаю, — протянула я, пытаясь подражать голосам птичек.

Получилось откровенно фальшиво, и я захлопнула рот, возвращая внимание скрывающемуся за крышами солнцу. Ярко-синяя птичка опустилась на подоконник, и я подставила ей палец, насвистывая себе под нос.

— Я должен тебе признаться, — голос Зуко звучал тревожно, но в последнее время не происходило ничего вызывающего беспокойство, — я встречался с Мэй, когда ты была в Кипящей скале.

Птичка дернулась и упорхнула, забирая с собой переливчатую песню. Солнце совсем скрылось, и на город опустились голубоватые сумерки.

— Я знаю, — я обернулась, опираясь ладонью о мягкую табуретку, — почему ты решил поговорить об этом сейчас?

Зашуршал откладываемый свиток, Зуко подался вперед, разглядывая меня пронзительный взглядом. Последний заблудившийся солнечный лучик скользнул по его волосам и засветил в левый глаз. Волосы из распустившейся прически падали мне на лицо и накрывали глаза, а белая прядь маячила точно напротив его лица.

— Ну я, — Зуко замялся, сцепляя пальцы перед собой, — недавно встретил ее, мы немного поговорили. Тебя совсем это не волнует?

Я сдула с лица волосы и заправила их за уши, пожимая плечами. Сидеть, опираясь на ладонь, стало неудобно, разболелось запястье, и я выдернула из-под себя руку, сжимая и разжимая пальцы. Зуко смотрел на меня, едва ли дыша, и от его вида горячий смех волной поднимался в груди.

— Сейчас-то ты мой муж, — я снова пожала плечами, закидывая ногу на ногу, — к тому же твой первый поцелуй тоже достался мне.

— Так ты помнишь, как украла мой первый поцелуй? — рассмеялся Зуко, а я непонимающе хлопнула глазами.

— Украла? — новая волна жара поднималась от живота. — Ты первый поцеловал меня тогда в Ба Синг Се!

Смех Зуко смолк, он округлил глаза и развел руками. Жар кольнул ухо и затрепетал на кончике языка, и мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы усмирить. Птички за окном продолжали переливчато петь, и к ним, кажется, присоединился один из лягушко-соловьев, звонко и мелодично квакающий в тишине.

— Я говорю не о Ба Синг Се, — Зуко мотнул головой, и его волосы рассыпались по плечам, — когда мы были маленькими, ты поцеловала меня и заявила, что любишь. Мама тогда беспокоилась, Лу Тен, который каким-то чудом оказался рядом, смеялся, а Азула злилась.

Я почувствовала, как жар заливает щеки и уши, опустила голову, позволяя волосам вновь скрыть лицо. Белая прядь как всегда болталась перед глазами, раздражая самим своим существованием. Хотя в последнее время меня много чего раздражало, наверняка от длительного торчания в четырех стенах.

— Я этого не помню, — закусила губу, почувствовав металлический привкус на языке.

Белая прядь исчезла с моего лица, а за ней исчезли и остальные мешающие волосы. Мягкие руки скользнули по скулам, задели пылающие уши и аккуратно собрали хвост на макушке. Зуко присел на корточки, оказавшись передо мной, покачал головой и скользнул ладонью по щеке, будто стирая уродливые красные пятна.

— Наверное, именно тогда я полюбил тебя, — он смотрел мне в глаза, и я не видела ничего, кроме пылающего золота, — уже тогда я знал, что никто на свете не будет со мной так честен и искренен.

— Не припомню, чтобы была искренней в детстве, — я мотнула головой, пытаясь сбросить руку, но только увязла крепче.

Губ коснулись горячие губы, Зуко ухватил меня в охапку и стащил на пол, усаживая себе на колени. Я чувствовала, как заполошно билось его сердце, слышала вырывающиеся из горла смешки, и ощущала подступающее к горлу мерцающее искрами счастье.

* * *

Дети резвятся во дворе, бегают вокруг дерева и мерцающего солнечными лучами в прозрачной воде фонтана, громко непосредственно смеются и переговариваются, обсуждая новые варианты игры. Среди них единственный мальчик и четыре девочки, одна из которых смеется громче всех и меньше других играет.

Одна из девочек сидит на бортике фонтана, опускает руки под воду и рассматривает разлетающиеся в разные стороны прохладные брызги. Она не видит, как другая пробегает мимо и вытягивает руку, чтобы столкнуть ее, тихо напевает что-то себе под нос и с громким визгом погружается под воду. Вода хлещет ей на лицо, но она продолжает сидеть, совсем не пытается выбраться, глядя на отражающееся в потоках солнце.

Мальчик дергает ее за руку и ставит на ноги, осматривая с ног до головы, но она только улыбается и кивает, стряхивая воду руками. Три девочки смеются, и громче всех та, что толкнула бедняжку.

— Прости, Хинаи, — тянет она слишком надменным для маленького ребенка голосом, — рука, кажется, соскользнула.

Девочка снова кивает, коротко улыбается и отворачивается, будто уже забывает о случившемся. Стекающая по одежде вода ее вовсе не беспокоит, она продолжает глядеть на скрывшееся за пышной кроной солнце.

— Ну же, Хинаи, — задира снова толкает ее, закидывает руку на плечи, — Зу-Зу спас тебя, что ты должна сделать?

Девочка смотрит на нее удивленно и пожимает плечами, сбрасывает руку и разворачивается, в упор глядя на смутившегося мальчика. Он отворачивается, бурча, что ему ничего не нужно, и задира смеется, толкая девочку в спину. Еще одна девочка с угольно-черными волосами хмурится, но не рискует идти против веселящейся подруги.

— Поцелуй его! — задира хлопает девочку по спине и громко смеется. — И малыш Зу-Зу будет счастлив! Может даже умрет с тобой в один день!

Девочка снова пожимает плечами, безразлично глядит на задиру и переводит взгляд на густо покрасневшего мальчика. Черноволосая девочка дует губы и складывает на груди руки, и подруга гладит ее по плечу.

Девочка смотрит на яркое солнце, жмурится и шагает вперед. Красный с ног до головы мальчик пятится и крепко жмурится, закрывая глаза ладонями, и вздрагивает, когда губы девочки касаются вовсе не щеки. Задира громко улюлюкает и смеется, показывая на них пальцем, а мальчик смотрит на девочку сквозь растопыренные пальцы.

— Ты украла его честь! — хохочет задира, а черноволосая девочка всхлипывает и утирает слезы. — Теперь ты обязана взять на себя ответственность и жениться на нем!

— Что здесь происходит? — ее обрывает строгий женский голос, и мальчик краснеет еще больше и снова накрывает лицо ладонями.

— Мама! — задира взмахивает руками и снова тыкает пальцем в девочку. — Хинаи поцеловала Зуко! Прямо в губы!

Рядом с женщиной стоит высокий подросток, оглядывает каждого присутствующего пристальным взглядом и в конце концов останавливается на все еще красном мальчике. Женщина качает головой и журит задиру, объясняя, что нельзя так громко кричать.

— Хинаи, — она подзывает девочку к себе, гладит ее по голове и утирает с лица воду, — ты не должна целовать кого-то только потому, что Азула сказала тебе сделать это.

— Целуй только того, кого любишь, — кивает подросток, едва сдерживая смех.

Девочка непонимающе моргает, сбрасывая с себя руки женщины, оборачивается на застывшего мальчика, и, кажется, впервые улыбается. Мальчик завороженно смотрит, и глаза его сияют словно яркое солнце.

— Но я люблю Зуко, — заявляет девочка, серьезно глядя женщине в глаза.

Подросток прыскает и громко смеется, хлопая себя по бедрам. Девочка склоняет голову набок, лицо женщины вытягивается, и становится слышно, как задира скрипит зубами. Мальчик хлопает глазами и широко улыбается, скрывая губы ладонями.

* * *

Мягкая трава щекотала ступни, ветер играл в распущенных волосах и остужал горячие щеки. Солнце пекло макушку, земля под ногами подрагивала и вспучивалась от каждого шага, повинуясь ввинченному в тело стержню. Птицы вспархивали и перелетали с ветки на ветку с каждым шорохом, недовольно покрикивали и обстреливали пометом каждого неосторожно прошедшего мимо.

— Магия земли всегда давалась мне сложнее всего, — выдохнула я, роняя себе под ноги очередную глыбу.

— Ты просто ленишься! — хохотнула Тоф, запуская в меня каменной крошкой.

Нога неосторожно скользнула по траве, и я рухнула, выплевывая смешанный с пламенем воздух. Крошка осыпалась кольцом вокруг, и Тоф рыкнула, снова нападая и не давая мне подняться. Я перекатилась, дернулась от прошедшей по телу дрожи, прижала ладони к земле и закусила губу, прислушиваясь к разносящимся эхом шагам.

Почва вздыбилась и задрожала, скрывая солнце и накрывая огромной тенью. Жар в груди вырывался искорками пламени на языке, гас на раскаленной земле и впитывался черными пятнами размазанной сажи. Вокруг меня высилась уменьшенная копия дворца, а на верхушках крыш горело, играя на ветру, пламя. Тоф хлопнула в ладоши и постучала по стене костяшками.

— Ух ты, там внутри даже маленькие люди, — она принюхалась и поскребла окошко ногтем, — хотя я сделала бы лучше. Твое маленькое чудовище не будет против, что ты творишь такие штуки?

Я шумно выдохнула, приваливаясь спиной к земляной стене. В макушку упирался угол крыши, под ладонью оказался низенький заборчик, а рядом с бедром брызгал водой крошечный фонтанчик.

— Мое маленькое чудовище требует, чтобы я делала что-то такое, — огоньки пламени прыгали над макушкой, перебирались с одной крыши на другую и текли по колоннам на входе, — я как раз хотела тебе сказать. Как ты узнала?

Тоф плюхнулась рядом, создавая из одного из боковых зданий кресло и вытягивая ноги.

— Я чувствую, — Тоф хлопнула меня по плечу и расхохоталась, запрокидывая голову, — и ты потяжелела.

— Чего? — огонек на крыше дрогнул, а я придавила намочивший одежду фонтан. — Еще даже живота не видно!

— Видно-видно, — покачала головой Тоф, язвительно улыбаясь, — или у вас здесь все еще более слепые, чем я?

— Я бы сказала, что ты видишь куда больше большинства людей, — выдохнула я, создавая подушку под головой.

Тоф фыркнула и насупилась, закидывая ногу на ногу и покачивая в воздухе грязной ступней. Огонек тлел над макушкой, мягкой грел и окутывал прозрачным теплом. Крыша главного дворца постепенно осыпалась во внутренний сад, засыпая пруд и пушистое дерево.

— Эй, Хинаи, — Тоф неожиданно дернула меня за рукав, и я локтем проделала дырку во втором этаже, — я должна тебе кое в чем признаться.

— Ты тоже встречалась с Мэй, когда я была в Кипящей скале? — фыркнула я до того, как успела сообразить. — Прости, я в последнее время немного взвинчена.

Перед глазами плавали яркие разноцветные пятна, и я провела рукой по лбу, стирая испарину. Козырек над головой вырос буквально сам собой, и огонек резво перескочил на него, заплясав еще радостней. Тоф фыркнула и пожала плечами, и за ее креслом появился раскидистый зонтик.

— Помнишь, когда нас схватили, а потом ты загорелась и ушла? Мы разделились, чтобы найти тебя, и я на самом деле сделала это довольно быстро, и… — ее голос звучал сдавленно и неровно, то и дело падал до едва слышного шепота, — еще я очень злилась на Катару, когда мы бросили тебя в Ба Синг Се.

Я резко выдохнула скопившийся в горле пар, когда Тоф замолчала и отвернулась. Не то чтобы я думала, что меня бросали, потому что всем было плевать, но все-таки большую часть времени чувствовала себя в компании Катары с Соккой лишней. С самого начала я не нравилась им, потому что была из народа Огня, но все-таки я хотела думать, что подружились мы не только из-за стоящего в сердце всего Аанга.

— И я тоже хочу маленькое чудовище, чтобы мое и твое чудовища всегда были вместе, — Тоф вскинула руку и топнула ногой, разрушая весь мой земляной дворец.

Пламя вспыхнуло ярче и погасло, я шлепнулась спиной на траву, прыснула и расхохоталась.

* * *

Девочка шагает между деревьев, подбрасывает в воздух камни и ломает ветки. Она оставила своих друзей, чтобы найти другую подругу, чуть не поссорилась со всеми разом, а теперь только и думает о том, что, наверное, не стоило так говорить с ними. Девочке нравятся все ее друзья, хоть и встретились они совсем недавно, но больше всего она любит делать то, что сама хочет.

Сейчас она хочет найти подругу, к которой тянется, и которая, кажется, понимает ее так, как никто на свете, и потому шагает сквозь лес, прислушивается к земле и исходящим от нее звукам и дергает за ветки, отпугивая мешающих птиц.

В деревьях она чувствует шаги, знакомые и чьи-то чужие, бросается туда, не успев подумать, но оклик незнакомца останавливает ее, заставляет замереть с занесенной для шага ногой. Девочка прислушивается тщательнее, понимает, что тот, кого она приняла за врага потерявшейся подруги, вовсе не ведет себя враждебно. Они оба смеются, и от этого в груди девочки разливается густая колючая обида.

— Ты еще кто?! — рявкает она, переключая внимание на незнакомца.

Она чувствует тучного мужчину в возрасте, но чувствует и исходящую от него мягкую силу. Девочка топает, выращивая между ними стену, но незнакомец не двигается с места.

— Оставь их, — тихо говорит он, когда она делает шаг, чтобы забрать подругу, — прошу тебя, оставь. Они нуждаются друг в друге…

— Я тоже нуждаюсь! — обрывает девочка, слушая, как подруга рассказывает историю не ей.

Ее подруга смеется, и тот человек, с которым она говорит, улыбается тоже, неловко посмеивается и становится ближе. Девочка всхлипывает, давя слезы обиды, и отворачивается, кроша стену слабым ударом.

— Моя ученица дорога тебе, — незнакомец опускается на землю, достает что-то из сумки, — спасибо. Не забывай это чувство, и оно никогда не иссякнет.

— Чувство обиды? — фыркает девочка и плюхается на мягкую листву. — Мы познакомились только недавно. А они давно знакомы?

Незнакомец раскладывает на земле чашки, протирает рукавом чайник, и из ниоткуда возникает крохотный горячий огонек. Девочка хочет сказать, что он может устроить пожар, но огонь не распространяется, послушно пляшет на кучке прошлогодней листвы.

— С самого детства, — отвечает незнакомец, протягивая ей одну из чашек.

— То есть у меня нет шансов? — снова спрашивает девочка, принюхиваясь к содержимому.

— Это зависит от того, чего ты хочешь, — улыбается незнакомец, и девочка делает осторожный глоток.

* * *

В подземных камерах было темно, испуганно трепетали огоньки в редких факелах, высвечивая разве что соседние кирпичи и не дотягиваясь светом даже до макушки. Шаги отдавались гулом, расходящимся эхом по телу, тонули в бесконечных сырых коридорах и терялись в завываниях и стонах. Пленников здесь было не так уж и много, но все они старались свети с ума и заточить рядом с собой каждого неосторожного посетителя.

Я шла за Зуко, цепляясь за его руку и наступая точно на его следы, глотала вязкую горькую слюну, упорно выбрасывая из головы настойчивые воспоминания. Я ни разу не заходила сюда с тех пор, как вернулась в страну Огня, да и не то это было место, куда следовало ходить на экскурсию.

Зуко вел уверенно, крепко держал меня за руку и изредка оглядывался. Света было слишком мало, чтобы он мог увидеть мое побледневшее лицо; жар, поднимающийся от низа живота, утих и будто сжался в комочек, изрыгая на кожу колючие красные пятна. Огонь в факелах не успокаивал, огонек на ладони тоже, и я в конце концов впечатала его в стену, оставляя ожог на камнях.

— Прости, что попросил тебя пойти со мной, — Зуко остановился перед металлической дверью с крохотной решеткой на уровне глаз.

Глубокий рваный вдох привел мысли в подобие порядка, и я выдохнула, выплевывая скопившийся на языке жар. Пальцы подрагивали, волосы постоянно выбивались и падали на глаза, но я боялась не того, что увижу за этой дверью. Все это место было кошмаром, одним-единственным бесконечным страшным сном, перемежающимся короткими глотками-пробуждениями.

— Все в порядке, — пламя вздрогнуло и разгорелось ярче, — но с чего ты взял, что твой отец расскажет о твоей матери мне?

Зуко покачал головой, сбрасывая капюшон. От лишенного огня Озая нас отделяла металлическая дверь и металлическая же решетка посреди каменной комнаты без окон, но я чувствовала, как от его насмешливого взгляда нагревается воздух.

— Он сам сказал мне, — и ты поверил, захотелось крикнуть, — пообещал ответить на мои вопросы, если приведу тебя.

— Сомневаюсь, — тряхнула головой, гася пламя внутри и снаружи, — что он способен делать что-то не для себя.

Тяжелая дверь скрипнула под слабым напором, пропуская нас внутрь. Зуко усмехнулся, крепче сжимая мои пальцы и на мгновение прижимая их к губам, и тонкая полоска дрожащего света вырвала из темноты толстые прутья. Тишина окутала звоном, дверь гулко захлопнулась за спиной, и пламя вырвалось из груди, заплясало в воздухе у самой решетки.

Озай резко каркающе расхохотался, воздух заплясал и забурлил. Он сидел посреди камеры в позе лотоса, сложив руки на коленях, длинные распущенные волосы болтались на груди, а в глазах была такая же холодная расчетливая насмешка, как и всю жизнь назад.

— Я обещал ответить на твои вопросы, — заговорил Озай, пристально глядя на меня, — но где же мой чай? Или ты решил лишить беспомощного отца последней радости?

Он не смотрел на Зуко вовсе, не отрывал от меня взгляда, будто копался в самом существе. Зуко сжимал кулаки и скрипел зубами, очевидно, слыша эти слова уже не в первый раз, а у меня в груди поднималось странное липкое чувство скованности. Огонь свистел в ушах, каменные стены давили, перед глазами вставала алая пелена.

— Сегодня обойдешься без чая, — каркнул Зуко, и звуки схлопнулось и упали на голову, — я задам тебе вопрос, который задавал уже множество раз. Где моя мама?

— Мой отец был прав, — хохотнул Озай, почти перебивая Зуко, — ты приведешь нацию Огня к возвышению. Какая невообразимая удача!

— Отец!

— Тебе плевать на нацию Огня, — жар поднимался из низа живота и искрами свистел на кончиках пальцев, — все, чего ты когда-либо хотел — это стоять на вершине мира в одиночестве.

Жар искрил на губах, взрывался хлопушками над головой и ложился пеплом на плечи. Озай смотрел мне в глаза, будто выводил из себя одним взглядом, совершенно не двигался с места и широко улыбался.

— Ты выбрал полезную жену, Зуко, — хохотал он, — хвалю!

Пламя вилось и клекотало по-птичьи, обвивая меня горячими руками-крыльями, опадало на плечи и застилало глаза.

— Ты желал доказать собственное величие, потому что все вокруг были лучше тебя, — слова вырывались сами собой, сгорали у самого языка и рассыпались колючей золой, — ты играл людьми, отобрал трон у собственного брата и убил своего отца, но даже став Хозяином Огня остался по-прежнему жалок.

— Ты видишь это, сын мой? То, чего тебе всегда не доставало, то, что поставит народ Огня выше любого другого народа!

Пламя взвизгнуло и схлопнулось, гася звуки и погружая камеру в темноту. Тишина накрыла, утопила в соленом озере, заскребла кожу и лопнула колючими брызгами.

— Ни один народ больше не посмеет встать выше другого.

* * *

Девочка стоит на коленях, низко склонив голову, а перед ней отделенный стеной алого пламени высокий трон между покрытых искрящимся золотом колонн. На троне восседает седовласый старик в слепящем одеянии, смотрит пристально и с интересом. Пламя между ними бушует и стрекочет, но за очерченные границы не выходит, слушается молчаливого повеления и опадает, стелясь под ногами и облизывая ботинки.

— Встань, дитя, — приказывает старик, и голос его гулко разносится по огромному залу.

Пламя дрожит у его ног, и девочка поднимается, почтительно складывает руки и склоняет голову, не отрывая взгляда от собственных ног. У самых мысков ее туфелек играет пламя, стелется и ластится, взмывая в воздух яркими искрами. Девочка смотрит на огонь завороженно, и старик видит это, довольно улыбается и делает короткий взмах, позволяя пламени подняться.

— Тебе нравится огонь? — спрашивает он, и голос снова эхом разбивается о стены.

В ярко-зеленых глазах девочки отражается алое пламя, всполохи красят щеки будто румянами, и тонкие губы растягиваются в счастливой улыбке. Девочка кивает, и огонь опадает и взвивается, будто следуя за ее движениями.

— Возьми его, — повелевает старик, и девочка шагает вперед и опускает ладони в алую стену.

Языки пламени прыгают между ее пальцев, и она завороженно смотрит, как жар облизывает ладони. Старик улыбается, терпеливо ждет, пока девочка наиграется, и взмахом руки заставляет огонек в ее руках погаснуть.

— Ты ведь умеешь покорять пламя? — девочка снова кивает, глядит на опустевшие руки, а в глазах ее плещется разочарование. — Покажи мне.

Старик усмехается, когда девочка встает в стойку для одного из самых простых упражнений, взмахивает ладонью, и пламя на ее ладонях снова вспыхивает, но гаснет уже мгновение спустя. Девочка тянется за ним, хлопает в ладоши, пытаясь поймать, и огонь между ними волнуется и тянет языки к высокому потолку.

— Я не хочу смотреть на бесполезные упражнения, — строго говорит старик, но в его голосе не слышится злобы, — покажи мне, как ты повелеваешь огнем.

Девочка поднимает на него искрящиеся отраженным пламенем глаза, делает глубокий вдох и снова кивает. Пламя между ними становится выше, закрывает обзор, будто отрезает, колышется и пляшет. Девочка тянется к нему, и оно отвечает, нашептывает ей и поднимается, окутывая мягким теплом. Пламя ластится и греет, повинуется не хозяину, но своей собственной сути. Старик удовлетворенно кивает, наблюдает за игрой, а девочка все кружится, и огонь кружится вместе с ней в замысловатом взмывающем танце.