Прощай, Серый (джен)

Прохожий, бодрыми шагами

И я ходил здесь, меж гробами,

Читая надписи вокруг,

Как ты сейчас мою читаешь.

Намек ты этот понимаешь?

Прощай же, до свидания,

друг.

Надпись на могильном камне

Друзья — это одна душа на двоих. Не всегда это можно осознать при жизни. Однако я рад, что смог понять абсолютно весь заложенный в эту фразу смысл, даже смог прочувствовать, пусть и после физической смерти.

Слепые люди, знайте: вы безумно счастливые люди. Насколько же, наверное, ужасно видеть полуживое, а то и мертвое тело самого близкого тебе человека. Хочется завыть, рыдать навзрыд, долго и протяжно, словно это что-то сможет изменить. Но при этом ты успокаиваешься. Не сразу, нет, но слезы будто очищают твою душу от страданий. И сейчас я проклинал себя за то, что не мог плакать. Эта тоска и боль будут биться внутри несуществующего меня, словно в герметичной коробке.

От моей души осталась полудохлая бабочка. Ещё недавно я ее ненавидел, а сейчас она спасала жизнь. Наверное, это первый раз, когда я смогу помочь Серому так же, как и он мне. Я не сомневался, что делал правильно.

* * *

На дороге лежало неслышно дышащее тело: голова прижата лицом к неровной дороге, разбросанные, словно во сне, руки, неестественно согнутые ноги. Столпилось немало народу, но 80%, как всегда, ради зрелища, остальные 20% пытались испытывать чувство, похожее на сочувствие. Не то сейчас поколение, чтобы говорить, что люди сочувствовали искренне. Это, скорее, рефлекс, выработанный за последние лет 50, — в определенных ситуациях, подходящих под критерий "кому-то плохо", хвататься руками за голову и делать глаза по пять копеек, в исключительных случаях хвататься за сердце. Не скажу, что я при жизни был Человеком с большой буквы, но помочь выйти с транспорта бабушке с сумками всегда мог. К сожалению, сейчас и это делает даже не каждый пятый. Посему я хотел, чтобы эта толпа исчезла, я хотел побыть с Серым наедине, в тишине, а меня сбивало всё.

Через минуту Серёга уже лежал на носилках, которые с максимальной для такой скорости аккуратностью были занесены в машину Скорой помощи. Той самой Скорой помощи, которая его и сбила. Той самой Скорой помощи, которая везла мой труп.

Ирония судьбы, друзья. Или с лёгким паром. После такого сложно не верить в.. нет, не в судьбу и не в Бога. В силу обещаний. Извини, Серый, что наша встреча произойдет в результате катастрофы. Я как всегда виноват, хотя ты бы заставил меня отрицать это.

Израненное наполовину лицо, словно по нему прошлись наждачкой, идущая с немного подбитого носа кровь, так же кровоточащая нижняя губа, разбитая бровь, подранные ладони, переломанное тело.. Я чувствовал, что Серого врачам придется собирать по косточкам. От этого пазла зависела дальнейшая жизнь моего друга. Его сердце ещё билось, я посадил на него свою бабочку. Ей было тесно между жизненнонеобходимым органом и относительно уцелевшими ребрами, но и выбора я ей не дал. Конечно, вы понимаете, что бабочка — всего лишь выдуманный мною символ моей же никчёмной жизни после смерти. У меня действительно было желание помочь Серёге выкорабкаться из смертельной ямы, поэтому я готов был отдать ему всё, хоть и было у меня совсем немного.

Скорая помчалась, её вины в аварии не было, милиция разберётся потом. Милиция всегда разбирается не сразу. Наверное, привычка такая. От скорости, на которой мы летели по местным колдо(ё)бинам, врачи, сидевшие с нами, боялись уже и за свои жизни. Мне давно ничего не угражало, моя непринужденно вывалившаяся рука слегка болталась при наездах на ямы и горки. В то же время Серого изо всех сил пытались привести в чувства, чтобы была хоть какая-то гарантия, что несчастный доживёт до реанимации. Мужчина, доктор, сидевший рядом с инициатором аварии, путём различных манипуляций и приборов всё-таки добился желаемого результата: веки Серого еле заметно стали шевелиться, дыхание участилось. Через пару секунд он даже смог попытаться сжать руку в кулак, но тело пронзила боль, острая и нечеловеческая, которая дала понять, что максимум движений — лёгкий поворот шеей. Серого распирало желание откашляться, но у него не вышло даже набрать в лёгкие воздуха больше, чем при его бессознательном дыхании диафрагмой. Однако из-за кома в горле кашель все же вырвался из груди товарища, перебив и без того сбитое дыхание и заставив напрячь все тело от боли, разлившейся по нему. Обезболивающие препараты, которые уже циркулировали в крови Серого, не смогли так быстро унять боль. Но Серёга был сильным и духом, и телом. Наверное, это и объясняет то, что ему удалось прийти в сознание так быстро. Но от этого я волновался лишь сильнее, ведь чувствовал, насколько сильную боль испытывает друг.

Медсестра, сидевшая рядом с моим телом, сочувствующим взглядом окидывала Серёгу. Было заметно по ее переживаниям, что она никогда с таким ещё не сталкивалась. Даже не исключено, что это ее первый выезд на скорой. Вряд ли с мертвым телом много нужно было бы делать, о проведении спасательной операции точно не задумывалась. Мужчина, пытающийся поддерживать Серого в сознании, чувствовал себя спокойнее и увереннее — не самый страшный случай в его жизни, это было видно. Но для меня это был не просто страшный, а до второй смерти ужасный случай.

Глаза Серого наконец начали открываться после зажмуривания, вызванного болью. Только видел он мало что, слышал ещё меньше, а понимал и вовсе ничего. Может слышали когда-нибудь, как немцы в лагерях развлекались? Ставили в ряд, плечом к плечу, около десяти заключённых, приговоренных к расстрелу, направляли дуло в висковую долю, с громким смехом делали ставки, сколько голов пробьет, и стреляли. Больше всех везло первым двум: смерть была гарантирована, к тому же быстрая. Остальным не всегда везло так же. Но хуже всего было тому, в чьей голове эта пуля останавливалась, ведь не всегда она его убивала. По ощущениям, Серёга находился как раз в состоянии "Застрявшая пуля". Он был на грани сознания и его отсутствия. Как ни странно, но боль не давала ему снова отключиться. Я знал, что Серый поправится, его вылечат, но только при одном условии: он не узнает о том, что всё-таки со мной случилось.

К счастью или к сожалению, мой друг память не потерял. Когда он свыкся с болью, то попытался заговорить. Он не мог поступить иначе.

Голос его был тихим, за шумом сирены и грохотом в машине почти не слышен.

— Т.. телефон, — произнес Серёга с такой болью в голосе, что я сам хотел заткнуть его. После этой красноречивой фразы он вновь закашлялся, что доставило ему ещё больше острых ощущений.

— Пострадавший, лежите спокойно, вы и так на грани, — приказывающим тоном ответил доктор.

Я не сомневался, что дружище проигнорирует этот приказ.

— Ттелефон, пожалуйста, п.. позвоните. Там.. там номер.. ппервый самый.

Разумеется, первый номер был моим. Только вот телефона не было: от удара вылетел из руки. Сейчас он, скорее всего, уже валялся в пакетике для улик у милиции. Ну что ж, будет лежать рядом с моим, который тоже демонстративно изъяли и упаковали.

Доктор не ответил, да и Серёга не разобрал бы сказанного, сознание резко помутнело. Голова невольно стала падать набок, а движения век были различимы лишь благодаря длинным ресницам. Понадобилось около минуты, чтобы хоть как-то сфокусировать взгляд. Но после того, что увидел Серый, ему захотелось нажать CTRL+z. Причем раз так двадцать. Слепые люди, знайте: вы безумно счастливые люди.

Я уже упоминал, что моя рука предательски торчала из под белой простыни. Поначалу медсестричка пыталась ее укрыть, но и про дороги я вам говорил. Видно было немного: всего-то пальцы и костяшки. Однако из тысячи рук мою все равно можно было узнать, особенно другу всей жизни: на пальце было тату. Даже более того, это тату было парным. Парным с Серым. Ничего примечательного, всего лишь две вертикальные полосы. Сделано это было, как говорится, по молодости. Мы хотели затем добавить слова между этими полосами, но так и не придумали, какие именно. Оставили в итоге как есть. Было круто здороваться за руку и видеть, как стараются пересечься эти линии. Ладно, никакой сентиментальности с моей стороны. Как вы могли догадаться, Серый заметил эти полосы на безымянном пальце моей левой руки даже с таким расплывшимся фокусом. Если бы у него были силы, он бы резко изменился в лице. В данной ситуации он сжал челюсть изо всех сил, чтобы не закричать, зажмурился и старался не дать сердцу выпрыгнуть из груди. Ещё каких-то пару мгновений он надеялся, что это не я, но все факты говорили об обратном. Серый забыл про физическую боль, которая всё ещё не до конца покинула его. Сейчас его тревожила лишь душевная. Доктор не понимал, что происходит с пациентом, почему его состояние резко ухудшилось, почему подскочило давление, а девушка понимала ещё меньше. Но им удалось наблюдать, возможно, самую трогательную в их жизни картину.

На глазах у Сереги стали появляться слезы, губы растянулись в улыбке, вызванной предистеричным состянием, но он смог взять себя в руки, ибо кричать было больно, он бы не вынес и отключился. Далее пошел разговор шизофреника, как подумали доктор и помощница.

— В..вот мы и встретились, Ссаня. Ччто ты натворил, д..друг? Зачем? — старался четко говорить Серый, но между словами невольно приходилось делать паузы, чтобы вдохнуть.

Прошло буквально секунд пять, а состояние товарища кардинально изменилось: он стал дышать умеренней, давление пошло вниз, улыбка на лице уже не дергалась, как у сумасшедшего, только вот и взгляд стал утухать, будто свечка, которую ради забавы пытается затушить ребенок, подбирая силу, с которой надо подуть.

— Ты.. ты все же сдержал обещание. За это я и любил тебя, дружище. И люблю. Спасибо тебе.. за всё. Мы ещё увиди... — тут Серёга слегка закашлялся из-за нехватки кислорода, параллельно протягивая свою почти целую правую, точно так же татуированную руку, но вскоре продолжил: — Мы ещё увидимся, Сань. Поэтому я говорю "До свидания". Прости, что не увидел боли в твоих глазах.

Прошла секунда. Доктор уже вновь бешено старался что-то предпринять, что-то найти, что-то подключить, ибо жизнь из Серого вытекала с невиданной скоростью. Да что я говорю, жизнь ушла из него как раз за ту единственную секунду. Как много может произойти всего-то за один миг...

Помните бабочку, которую я посадил на жизненнонеобходимый орган друга? От увиденного сердце Серого начало биться с такой силой и скоростью, что ее просто расплющило о верхние ткани и кости ребер. В тот момент я услышал до ужаса громкий душераздирающий крик. Казалось бы, откуда? Почему я слышу? А потому, что крик этот был моим. Мне стало так больно, как никогда не было и не могло быть. Мой путь на небо сопровождался адской болью, будто мне все кости сломали в одно движение. И болело не тело, болела израненная мною же душа. Я всё-таки сорвал голос, но чувствовал, как рядом со мной поднимается ввысь душа лучшего друга.

Навсегда вместе, друг, ты ещё дашь мне по голове за то, что я натворил.

Наши тела лежали в позе божеств, тянущихся руками на картине "Сотворение Адама". Вокруг метались доктор и медсестра, скорая уже подъезжала к больнице, только смысла в этом не было. Никакой дефибриллятор не вернёт жизнь Серому, его душа предпочтет остаться в ином мире, но с моей. По-прежнему не знаю, чем я заслужил такого друга. Спасибо тебе, Серый, ты был и останешься лучшим. Я знаю, что ты видишь эту слезу на моей щеке, но я не вытру ее: у меня нет ни рук, ни тела, ни щеки. Только вот все равно есть слеза. И у меня всегда есть ты.

Вот мы и увидились, Серый.