Следы прошлого... (гет)

Только зайдя во двор небольшого двухэтажного дома, Эмма вспомнила, что так и не показалась на занятиях, которые ведет у неё их местный врач. Только вот отступать было поздно, да и некуда. Из дома вышел невысокий мужичок лет сорока, с проплешиной на макушке, маленькими, маслянистыми глазками, которые видели всё и всегда, и пивным животиком. Вроде и пренеприятнейший тип, но стоит с ним разговориться, как начинаешь понимать, что он очень умный, интеллигентный и интересный собеседник. И, между прочим, когда-то был ухажером матери Эммы, так что он её в какой-то мере считал своей дочерью и периодически подкармливал сладостями.

Заметив "свою дочурку", Генрих быстренько спустился по невысоким ступеньками и, покачиваясь из стороны в сторону, моментально приблизился к девочке, состроившей такой виноватый вид, что любой пес со щенячьими глазками пошел бы сдавать переаттестацию на умильность. Только вот мужчина даже не глянул на свою ученицу и схватил её за ухо, что та тут же запричитала и начала просить прощение.

— Если ещё раз пропустишь занятия, я лично заставлю тебя вызубрить весь учебник, а потом отправлю сдавать экзамен к леди Кристе, вот тогда и поглядим, как ты захочешь пропускать уроки. Бестолочь, — отчитал Эмму врач, не обращая внимания на рядом стоящего Ману. Несмотря на всю его привязанность к девчушке, когда дело казалось работы или её успеваемости, он тут же превращался в серьезного дядечку, способного отчитать кого угодно и за что угодно. — А ты, Мана, мог бы и Диану попросить в магазин сходить, твою руку ещё нельзя тревожить.

— Да ничего с ней не случиться, заживет, — отмахнулся мужчина, а врач лишь скептически его осмотрел, мол, "ты мне ещё тут сказки начни рассказывать".

— Ну, ладно, ребятки, там Диана уже стол накрыла, проходите, не стойте, — заулыбался мужчина и потащил за собой, словно на буксире, несчастную Гринц.

Чаепитие проходило весело, Генрих рассказывал смешные случаи из работы, какие-то новости и много различной ерунды. Только вот Мана вел себя странно: постоянно глядел на часы и нервно крутил в руках ложку, хотя это никто не замечал, пожалуй, кроме самого врача, иногда нервно передергивающего плечами. Так что, когда на втором этаже раздался грохот и Кембелл сорвался с места, рванув по лестнице на верх Эмма лишь непонимающе уставилась на печального врача, только теперь заметив, что за столом не было младшего брата Маны. Она хотела было уже кинуться следом, но её остановила Диана, грозно на неё глянув. Эта блондинка умела, когда надо, и втык дать, и по голове треснуть и добрым словом одарить. Как говориться, и кнутом и пряником. Так что пришлось Эмме сидеть и делать вид, что она пьет чай, пока Генрих и Диана переглядывались и перебрасывались ничего не значащими фразами. Только вот девушку изнутри разъедало любопытство и она то и дело поглядывала на лестницу.

— Господин Генрих, подойдите пожалуйста! — раздался голос Маны со второго этажа и врач тут же поспешил придти на помощь. Эмма лишь непонимающе смотрела на все происходящее и испугалась, когда раздался крик:

— Больно же, придурки! — взвыл Неа, от чего Гринц вскочила со своего места, ей хотелось узнать, что же там происходит. Только вот Диана так не думала, по этому она тут же собрала Эмме мешочек со сладостями и выпроводила её из дома, напутствовав добрым словом и пожеланиями всего лучшего её матушке.

Постояв во дворе ещё немного и посмотрев на дом, девочка пошла домой. Ей ничего не было понятно, а то, что ей вообще отказались что-либо рассказывать, наводило на мысли, что все что-то скрыли от неё. Хотя, чему она удивляется? Она же всего лишь ребенок, хоть и довольно смышленый.

* * *

Сидя около дома, Эмма пропалывала цветы. С момента появления в их поселке этих странных братьев, она начала задумываться о сущих мелочах, к примеру таких, а как там, в других странах? А что они там делали? В какие приключения они попадали? При чем задумывалась настолько, что иногда уходила от реальности слишком далеко. Так и сейчас, она настолько погрузилась в раздумья, что не сразу заметила как к ней подошла мать.

— Эмма, — обратилась женщина к своей дочери и присела перед ней. Девочка вздрогнула и уставилась на нежно улыбающуюся женщину. — Ты последнее время странная. Что-то случилось?

— Нет, все в порядке. Все нормально... — попыталась улыбнуться, но в результате только сделала хуже. Все же лгать она никогда не научиться. — Мам, скажи, можно ли привыкнуть к человеку за несколько недолгих встреч? — Женщина рассмеялась, под непонимающий взгляд дочери.

— Конечно, можно! По крайней мере у меня с твоим отцом так и было. Он как только меня увидел, то тут же начал за мной ухаживать и не отставал, даже когда я его тумаками награждала за очередной букет. Только вот, когда он на войну отправлялся, я поняла, что он мне по настоящему дорог и я с самой нашей первой встречи тоже к нему привязалась. А ведь он тогда совсем мальчишкой был, доброволец. А когда вернулся, я его сама под венец потащила. Вот хохоту было! — веселилась мать, наблюдая как Эмма тоже стала улыбаться. Она помнила эту историю о том, как её боевая мама тащила ошарашенного отца сразу после фронта к священнику. Вся в слезах, орала на него, ругала и тумаки успевала ещё дать, а поселок хохотал над ними. Мол, как такая хрупкая девушка тащит возмужавшего жениха, который тоже не против был жениться на ней. Конечно, два года за ней бегал, она его посылала подальше, а тут на тебе. Только вернулся и сразу под венец. — А вообще, твой отец тем ещё дураком был! Запинался перед алтарем, людям на смех, и на меня неверяще глядел.

— Мама, а за что ты папу любишь?

— За то что он тот, кто есть. За все его недостатки тоже люблю. А вообще он хороший. Очень хороший. Ну да ладно, я вот что хотела. Сбегай-ка ты к пастуху, пускай корову нашу возвращает.

— Мам, у нас же нету коровы...

— Ну, Эмма! Статуэтку пусть возвращает! Корова, белая такая, в разноцветную точку. Помнишь? — Гринц призадумалась, вспоминая, про какую статуэтку говорит мать. После чего протянула недовольно "а" и кивнула. — Ну вот, верни пятнистую на родину и получишь кукиш, — хохотнула женщина.

— Ну ма-а, — Эмма насупилась.

— Ладно, ладно... На озеро сходишь.

— Угу! — радостно согласилась девочка и побежала умываться.

До так называемого "пастуха" Эмма быстро добежала. Пастухом её мама называла дядю Генриха, который в детстве коров пас вместе с ней. Врач сидел на террасе и разговаривал с Неа. Конечно, девочку этот факт не обрадовал, но другого выхода она не видела. Её уже давно звали на озеро, а она все никак, то дела, то просто нельзя. А тут такой шанс, и его она упускать ой как не хочет.

— Дядя Генрих! — только войдя во двор, крикнула Эмма и помахала рукой, привлекая внимание дядюшки и его собеседника.

— Рад тебя видеть, Эмма, — добродушно улыбнулся мужчина, когда девочка подошла поближе.

— Привет, — коротко и не менее весело поздоровался Неа и получил в ответ лишь кивок.

— Дядя, мама меня за статуэткой прислала. Просила вернуть. Что-то ей там понадобилось. Вроде как подпись памятную надо кому-то показать, — объяснила она ситуацию, стараясь не обращать внимания на весело улыбающегося Неа.

— А, ты про ту корову что-ли? Не думал, что спустя такое время, вы о ней вспомните. Помню, ты её за собой на тележке с веревочкой таскала, — хохотнул мужчина, чем вызвал пристыженный румянец на щеках подопечной, — я сейчас её принесу. Неа, налей пока гостье чаю.

— Хорошо, — парень кивнул и придвинул к девочке пустую чашку, взял чайник и налил ароматного напитка. Эмма же тяжело вздохнув, села на свободное плетеное кресло. — Чего кислая такая?

— Ничего, — буркнула Гринц и принялась пить чай под изучающем взглядом парня. Стало не по себе, слишком уж внимательно он смотрел.

— Я, конечно, могу чего-то не понимать и не знать, но то, что ты чем-то обеспокоена — видно сразу. Первая любовь? — Предположил Кембелл. Эмма подавилась чаем и закашляла, неверяще уставившись на собеседника. Какую же чушь он городит? Это же с чего он такое мог предположить? Эмме даже мысль такая в голову не приходила. Любовь. Смешно даже.

— Это... ты бредишь, — решила она не церемониться и сразу перешла на "ты", вспомнив, как он нес её на руках. После этого у неё просто язык не поворачивался обращаться к нему на "Вы". — Любовь — это глупость. К тому же, мне ещё рано заморачиваться на счет таких вещей.

— О как, — парень усмехнулся, придвигая к девочке поближе печенье, — и с чего же ты взяла такое мнение? В твоем возрасте положено мечтать о прекрасном принце на белом коне. А ты говоришь, что любовь — глупость.

— В отличии от некоторых, я много читаю и уже смогла получить множество уроков о жизни из книг. И большая часть любовных историй — полнейший бред. — С важным видом заявила она, вспоминая, как восхищается своими родителями. Вот там действительно настоящая любовь!

— Конечно, то ведь придуманные истории и сильно приукрашенные. В обычной жизни многое не так, как хотелось бы. От многого приходиться отказаться.

— Да ты, как я смотрю, философ, — совсем не по детски усмехнулась Эмма, словно издеваясь над собеседником. Все же Неа не ошибся, эта девочка действительно забавная.

— А ты, случаем, не гений? — без капли смеха поинтересовался Неа, а Эмма рассмеялась.

— Нет, до гения ей ещё очень далеко. Но ты прав, Неа, эта девочка много умнее, чем кажется. Она быстро воспринимает информацию, но при этом не способна контролироваться свои эмоции и понимать их, когда они выходят за рамки её восприятия. Такое чувство как любовь, у неё лишь на уровне родители-дети, и это видно сразу, — сказал вернувшийся доктор. Он держал в руках довольно увесистую фарфоровую статуэтку коровы, всю в разноцветных пятнах. Когда-то эта корова была любимой игрушкой Эммы. Она ставила её на деревянную тележку и таскала за собой. Но, так как корова была тяжелой, то она останавливалась буквально через каждых два шага. Зато ей было весело!

— Спасибо, дядя, — отсмеявшись, буркнула Эмма, понимая, что её только что описали как неспособную саму себя понять.

— Сама-то дотащишь? Она тяжелая, -для наглядности он качнул корову в руках, но и сам тоже покачнулся.

— Да, раньше же дотаскивала. Спасибо за чай, — она встала и подошла к дяде, что бы взять статуэтку, но как только та оказалась у неё в руках, то, если бы не Генрих, оказалась разбитой. Пятнистая оказалась тяжелее, чем показалась на первый взгляд, а Эмма не подумала, что надо было бы с собой тележку захватить.

— Неа, поможешь ей?

— Нет! Я сама! — Выкрикнула Гринц прежде, чем парень успел хоть что-то сказать.

— Почему бы и нет. Мне не сложно, — он пожал плечами, встал из-за стола и взял у бурчащей себе под нос какие-то недовольства Эммы статуэтку. — Передайте Мане, что я скоро вернусь, — обратился Неа к врачу и весело сказав "пошли", спустился с террасы и направился к калитке.

— Дядя Генрих, ты предатель. — Буркнула девочка и побежала за парнем. Первое время они шли молча, и Эмма лишь косо поглядывала на Кембелла. Вроде и обыкновенный парень, а вроде что-то в нем не так. Да и что тогда в доме доктора произошло? Ему явно что-то вправляли на место, а теперь он спокойно идет рядом с ней и несет тяжеленную статуэтку. Все эти мысли не давали ей покоя и в результате она, насупившись, шла и уже в упор смотрела на Неа.

— Ну и чего ты так смотришь? — не выдержал Кембелл и тоже посмотрел в её сторону. Гринц тут же покраснела и отвернулась, фыркнув. — Странная ты.

— Кто бы говорил, — буркнула она ему в ответ. И чего, спрашивается, покраснела? Ответа она не знала и знать не хотела.

— Ну, может так и есть, — не стал отрицать Неа, — а что это за статуэтка-то такая?

— Не твое дело. Вызвался нести, вот и неси молча.

— Какая ты грубая. Совсем на девушку не похожа, — будто бы обиделся, произнес Неа, хотя сам во всю улыбался и еле сдерживался, что бы не засмеяться в голос.

— Ну и славно, — обижено сказала Эмма и сложила руки на груди. Было действительно обидно. Да, она не ведет себя как другие девочки. Не играет в куклы, не забивает голову тем, как она выглядит, да и вообще, просто не похожа на обычную мечтательную девушку.

— Ты что, обиделась? — пораженно спросил Неа. Он думал, что эта девчушка непробиваема, а тут на тебе, из-за такой мелочи и обиделась.

— Нет, я не обиделась, — заявила Эмма и и стоило парню чуть наклониться, что бы заглянуть ей в лицо, как выдернула из его рук злосчастную статуэтку. Покачнулась.

— Ты что творишь?! Она же тяжелая!

— Я же не девушка! Так что можешь не волноваться! — крикнула Гринц и пошла вперед, еле удерживая эту корову в руках. "И чего это я так? Подумаешь, какая мелочь! Я и сама справлюсь!" — думала она, и, не заметив камень под ногами из-за того, что слезы начали мешать глядеть, упала. Статуэтка выпала из её рук, разбившись.

— Эмма! — крикнул Кембелл и побежал к девочке, — проклятье, что ж ты творишь, а? — начал было он возмущаться, но заметив, как она всхлипывает, тут же замолчал, — ну, чего ты? — он посмотрел на осколки статуэтки и увидел кровь. Гринц сидела на земле и прижимала к груди руку, всю в крови. — Вот...! — хотел было выругаться, но вместо этого спокойно сказал: — Эмма, не плачь, — он оторвал кусок ткани от своей рубашки и аккуратно взял руку девочки. Гринц не сопротивлялась и вообще на него не реагировала. Она лишь плакала, иногда горько всхлипывая. Но оно и понятно, упасть руками на осколки.

Осмотрев руку, парень понял, что она не просто порезалась — несколько кусочков фарфора врезались в руку. Осторожно замотав руку, он поднял Эмму на руки и пошел обратно к врачу, благо, не слишком далеко успели отойти.

— Генрих! — крикнул он на весь дом, только открыв двери. — Тащись-ка ты сюда!

Со второго этажа тут же прибежал врач и выругался. Он достал инструменты, пока Неа усаживал девочку на диван.

— Ну, Эмма, все хорошо, — успокаивал её Кембелл, поглаживая по голове. И какого он, спрашивается, так разволновался? Всего-то какая-то девчонка руку порезала. В жизни и не такое случается.

— Неа, у неё шок. С ней бесполезно разговаривать. Она очень сильно боится боли, — пояснил Генрих и принялся обрабатывать рану, осторожно вынимая фарфор из ладошки. Пока врач занимался своим делом, Кембелл прижал девочку к себе и успокаивающе гладил по голове, говорил какие-то глупости. То, что она сейчас его не воспринимает, ему было как-то все равно и как он потом заметил, даже на руку. Почему-то он сам волновался за эту девчушку. — Вот и все, — закрепив бинты на ладони, врач посмотрел на картину перед собой.

Генрих знал, кто такой Неа, по этому его не мало удивляло то, что он так заинтересовался его ученицей. 14-й Ной, который безжалостен ко всем и лишь притворяется милым и пушистым, искренне беспокоиться о какой-то девочке, с которой от силы знаком пару дней. Раньше Неа заботился только о своем брате и ему не было не до кого дела, а теперь вот. Это вызывало множество вопросов у него, но задать он их не решался — собственная жизнь была дорога.

— Я пойду. Диану я отправил к её родителям, — пояснил врач и, забрав все инструменты, ушел из гостиной, оставив Неа убаюкивать девочку и дальше.

"Эта девочка... Интересно, почему я так за неё испугался? Она же просто человек... Так почему? Я ни черта не понимаю. Слишком сентиментален стал", — думалось ему, пока он сидел с Эммой. Девочка уже перестала плакать и лишь иногда всхлипывала, а он все никак не мог отстранить её от себя. Ему просто не хотелось.

* * *

Проснулась Эмма от того, что над её ухом раздавалось спокойное и ровное дыхание, от которого было щекотно. Гринц с трудом открыла глаза и осмотрелась. Она была в доме врача и спала на чьей-то груди. Попытавшись пошевелись и при этом опереться руками, что бы посмотреть, на ком она так удобно расположилась, девушка зашипела от боли. Ладони ужасно саднило от одного только движения. Её копошения не остались не замеченными и от "подушки".

— Да спи ты, — проворчал Неа и прижал девочку поближе к себе. Эмма жутко покраснела, но сопротивляться не стала. Хотя одно только осознание того, что она мирно спала на груди Неа, её жутко смущало. Но, что поделать, если тебя прижимают к себе и не собираются отпускать? Только устроиться удобней и снова уснуть.