Мир, что не стал тебе домом (джен)

Том старался следовать точно в ногу за мистером Роджерсом, однако его размашистый шаг практически не оставлял такой возможности. Все еще не до конца осознав происходящее, мальчик обдумывал, как обратиться к нему так, чтобы не нарваться на грубость. Еще ночью дядя Стюарт — как незнакомец назвался всего несколько минут назад — показался Томасу странным, несколько пугающим, но все же порядочным человеком. Когда Том так по-детски расплакался, решив, что папы не стало, он в своеобразной манере помог успокоиться и даже сделал то, до чего ни один взрослый до этого не додумался — позволил отцу и сыну наконец увидеться. Если бы мистер Роджерс не оказался в прошлую ночь в палате папы, смог бы Том вообще с ним поговорить? Мальчик поджал губы, стер со лба пот, шумно вдохнул и резко выдохнул. Эта беготня по солнцепеку утомляла. Должно быть, и мистер Роджерс спасался от жары, ведь так стремительно шел к жилому корпусу, где Том остался спать вместе с Тишей.

— Почему вы говорили с ней так? — не выдержав, сказал Том наконец. Дядя Стюарт и виду не подал, должно быть, не расслышал. Тогда мальчик продолжил громче, прочистив перед этим горло: — Тиша очень расстроена, она и так слишком часто плачет, а вы… Почему вы были таким грубым?

Хоть мистер Роджерс и был ниже и худее папы, отчего казался менее внушительным, было страшно представить, какое выражение приняло его лицо. Походка осталась уверенной, осанка — идеально прямой, и только покрасневшая от палящего солнца скула на мгновение выступила больше обычного. Стюарт зачесал взмокшие волосы назад, убрал выступившие пряди за уши, такие малиновые, что Том на секунду подумал, что пристыдил его. Однако, помолчав еще немного, мужчина заговорил, и тон его голоса остался прежним: спокойным, слегка насмешливым.

— Ты ждешь к себе особое отношение, сопляк. Мне это нравится. Но здесь я такое не поощряю, — он мельком взглянул на наручные часы и нисколько не ускорился, хоть увиденное вызвало у него недовольный вздох. — Советую тебе лучше следить за языком, я могу и с тобой ни в чем себе не отказывать. Твое родство с Риком меня не слишком заботит.

Том запнулся, чуть повалился вперед, но, к счастью, не упал. В возмущении надул щеки: да как за ним вообще можно угнаться?! Он быстро отвернулся, поймал взглядом белокурую девочку, одиноко уходящую в сторону столовой и явно не заинтересованную в происходящем вокруг. Накаталась, с ухмылкой подумал Томас. Надо будет потом узнать ее имя, решил он. Тиша наверняка захочет завести себе здесь подружку, пока они вместе дожидаются выздоровления папы. А времени на это уйдет много. Мальчик вновь вздохнул. Какой же тоскующий, страдающий вчера был у папочки взгляд. И эти бесконечные бинты, замотанное лицо, его тихие стоны. Будто еще чуть-чуть, и он бы и вправду… Нет, это невозможно! Том, на время замедлившийся, чтобы перевести дух, снова догнал руководителя Приюта.

— Папа… папа не умрет, вы сами так сказали вчера. А сегодня пугаете ее, что умрет. Она же боится!

— Все когда-нибудь умрут, и твой отец — не исключение.

В спину подул прохладный ветерок, и мистер Роджерс остановился, повернулся к Тому (или все же к ветру) лицом, вдохнул грудью и расслабленно улыбнулся, прикрыв глаза. И, стоило Томасу вновь задаться мыслью — кто такой этот человек? — Стюарт посмотрел на него в упор. Сердце на мгновение замерло, как когда мальчик спросил, погиб ли папа. Будто мистер Роджерс знал ответы на все вопросы, даже на те, что озвучить особенно страшно.

— Возможно, Рик умрет раньше, чем вам хотелось бы. А возможно, кого-нибудь из вас он так сильно достанет, что вы самолично задушите его во сне. Так что не вижу проблемы.

Странный, пугающий человек, который знает слишком много и ни в чем не признается. Он хорошо знаком с папой, понял вдруг Том и вспомнил слова Тиши. Коллеги, а не друзья. Даже и не верилось как-то. Хоть папочка никогда не рассказывал о друзьях с работы, кроме мистера Стрейнера очень давно, мальчик еще больше загорелся идеей разобраться, что же тут на самом деле происходит.

— Вы… вы вчера были добрым. А сегодня притворяетесь злодеем, — Том не скрыл своей досады от Стюарта и увидел, как тот наконец обращает внимание на его слова. — Вы… хороший. Почему же вы такой злой?.. Вы… устали?

Мистер Роджерс, будто прекратив сдерживаться, громко рассмеялся. Его приятный уху баритон придал смеху глубины и вместе с тем едкой остроты. Как если бы после него захотелось поскорее запить, и все равно бы продолжало жечь во рту и груди.

— Устал ли я? Ну что ты, нет, конечно. Я на курорте, я счастлив, — широкая улыбка стремительно увяла. — И еще счастливее я буду, когда писк твоей тупой сестры перестанет трещать у меня в ушах, и когда ты наконец заткнешься.

Он отвернулся, быстро добрался до жилого корпуса и скрылся за дверью. А когда Том, не сразу пришедший в себя, забежал внутрь и обнаружил мистера Роджерса ожидающим у самого входа, услышал его настойчивый голос:

— Молча забирай все, что не жалко навсегда потерять, и мы сделаем вид, что этого разговора никогда не было. Договорились? — и Тому не осталось ничего большего, кроме как безмолвно, поджав от обиды губы, согласно кивнуть.

Походная сумка еще с ночи была не разобрана, оттого было нечего делать в их с Тишей комнате. Томми проверил, в порядке ли Шесть и котята, оставил лужицу воды на полу — все равно не во что было налить им попить. Переложил из потайного отдела рюкзака нечто очень важное в карман красных шорт, умылся ледяной водой, утер сопливый нос, натянул на лоб кепку. Спустя всего пять минут он вернулся в коридор, где мистер Роджерс остался ждать.

— Тиша не тупая, — сказал Том серьезным тоном, не поднимая на Стюарта глаз. — Она просто девочка, они часто плачут.

Подтянув лямки рюкзака, он не стал дожидаться, когда руководитель Приюта что-нибудь ответит ему, и направился к выходу первым. Мистер Роджерс молча хмыкнул, и Томми краем глаза увидел, или же показалось, что он на секунду довольно улыбнулся.

— А вы познакомите меня с ребятами? — спросил Том спустя какое-то время, когда обида наконец отпустила его, а лицо просветлело в дружелюбной улыбке. Воодушевленный идеей, он ловко пнул камушек. — Я хочу поиграть с ними в футбол! Я лучший нападающий в нашем районе. Папа в прошлом году пропустил восемь моих мячей, представляете? А вы останетесь посмотреть? Вы любите футбол?

— Надо полагать, отец тебя не бьет.

— Нет, а зачем ему меня бить?

— Да это я так, мысли вслух, — и снова он ухмыльнулся сам себе, только теперь иначе, ядовито. — Досадное упущение.

Томми вдруг пожалел, что Тиша запретила ему называть других идиотами. Его ноздри раздулись, а зубы стиснулись. Кулаки сжали лямки рюкзака с такой силой, что костяшки побелели. Том предпочел спрятать от мистера Роджерса свое покрасневшее лицо и опустил голову, прикрываясь козырьком кепки. Нет, Тиша права, подумал он спустя время, когда Стюарт молча открыл перед ним дверь в длинный двухэтажный дом. Не друзья, а коллеги. Скорее бы увидеться с папой.

* * *

Дом пустовал. Пыль, тяжело осевшая на перилах у лестницы, паутина в тускло освещаемом углу прихожей с кучей грязных кроссовок и кед, разбросанных невпопад и явно не по парам — все это создавало впечатление заброшенности, покинутости нерадивым хозяином этого места. Что-то явно здесь было не так, решил Томас, глядя на вешалку, беспомощно заваленную тонкими куртками разного размера. За дверью, на улице, кипела жизнь; крики детей пробуждали в груди такой энтузиазм, что хотелось с воплем броситься в их толпу и изваляться в траве всей оравой, хохоча и перебрасываясь забавными шутками. Внутри же, где ребята, очевидно, поселились насовсем, царили хаос и запустение. В походе Акела никогда бы не позволил побросать так небрежно палатки и одежду, пусть даже и грязную. Том покосился на мистера Роджерса. Его лицо выдавало понятное неудовольствие и брезгливость. Мужчина еще раз метнул взгляд на часы, только теперь настенные, слегка скошенные набок. Либо прошло уже так много времени, либо они ужасно спешили. Надо ускориться, с досадой подумал Томми и шумно зашагал по ступенькам наверх. К его собственному удивлению, половицы под ним даже не скрипнули.

Наверху Тома ждала огромная, на весь этаж, спальня. В комнате не оказалось ничего лишнего, впрочем, как и во всем Приюте, по его впечатлению. Первое, что бросалось в глаза — многочисленные кровати, часть из которых оставалась незастеленной. Другая часть, имеющая своих ночных обитателей, пребывала в подобном же беспорядке, что и нижний этаж. Одеяла были скомканы, простыни — частично на полу и истоптаны обувью. Подушки, к счастью, за исключением пары штук, все лежали на матрасах.

— Постельное белье получишь ближе к отбою, — отстраненно заявил мистер Роджерс, неохотно проходя вглубь комнаты, осматриваясь с безутешным видом. — Надо приставить к ним кого посмекалистей из старших. Ничего не доходит, шайка грязных бездомных собак. Чего встал? Располагайся.

Том медленно ступил ближе к открытому настежь окну и обнаружил длинную трещину на нем. Комната освещалась единственной лампочкой под потолком, и вечерами здесь наверняка бывало довольно темно. Прислоненные к стене пронумерованные шкафчики были одинаковы для всех детей и практически все они были заполнены, хотя запертым оставался далеко не каждый. Томми устало вздохнул, скинул рюкзак на голый матрас и сам сел рядом, согнув спину. Возможно, будет не так легко, как казалось днем за обедом.

— Держи ключ от шкафа, — Стюарт зазвенел связкой ключей и хмуро протянул Тому один из них. — Лучше запирай там все важное. Все, до чего можно дотянуться, здесь считается общим.

— А мне так даже больше нравится. Я не жадина, могу и поделиться, — Том дружелюбно улыбнулся, снимая кепку и с хитрым прищуром поглядывая на мистера Роджерса.

— Скажи мне то же самое через неделю, сопляк, — в очередной раз усмехнулся. Ну что же, пусть смеется и дальше, подумал Том и, немного помолчав, заговорил:

— Расскажите мне, кто хотел убить папу?

— Это не то, о чем я могу тебе говорить, сопляк.

Серьезный тон мистера Роджерса вызвал беспокойство, и в то же время Том понадеялся, что наконец сможет услышать от него что-то важное. Мальчик недолго покрутил в голове слова Стюарта. Не то, о чем можно говорить. Да, папочка еще пару лет назад рассказывал, что его работа на правительство довольно секретная, и, чтобы что-то узнать, нужно подрасти и доказать, что он-то — Том — умеет держать язык за зубами. Томми как никогда прежде был уверен — сейчас то самое время, когда можно открыть все тайное. Осталось убедить в этом мистера Роджерса и самого папу, конечно.

— Но… вы его хотя бы поймали? — Том глянул исподлобья, настороженно. Все же не хотелось бы, чтобы опасность по-прежнему поджидала на каждом шагу.

— Твой отец и сам неплохо справился.

Однако дядя Стюарт продолжал препираться. Том беспомощно вздохнул, залез на кровать с ногами, обнял себя за колени, опустил взгляд в пол.

— Я только хочу понять, что случилось, — даже придал голосу жалобности. Должно же что-то его расколоть, кем бы ни был этот странный человек.

— Шкет, не лезь ко мне с вопросами. Когда Рик сможет нормально говорить, доебешь его лично, а у меня есть и другие дела.

Однако вместо того, чтобы дать ответы, мистер Роджерс развернулся к лестнице, абсолютно не подав виду, будто его совсем не интересует, что прямо у него на глазах вдребезги разбивается сердце ребенка. Том спрыгнул с кровати, подскочил к руководителю Приюта, выпучив глаза то ли возмущенно, то ли испуганно, то ли и то, и другое одновременно. Спрятал вспотевшие ладони за спиной, согнулся.

— Н-но вы же расскажете мне, что это за место? — и в этот раз голос дрогнул совершенно непрошено.

Том с сожалением убеждался в том, что не в состоянии выдержать взгляда мистера Роджерса в упор. Совсем как Тиша, мальчик невольно сжимался, замирал, затаив даже дыхание. Прохладный ветерок пробивался в комнату, поддувал в спину, отчего Томас ощущал себя стрекозой, насквозь пронзенной ледяной булавкой.

— Сопляк, — скрытое раздражение испугало даже сильнее. Том тихо сглотнул, приподнял брови, с замиранием сердца ожидая жуткого ответа. — Если бы у меня было хотя бы двадцать минут свободного времени, поверь мне, я бы лучше провел его в компании молодой проститутки, чем с тобой.

Однако, прежде чем Томас успел осмыслить сказанное, Стюарт будто в предостережении приподнял руку, замер с задумчивым видом. Затем, когда его морщины на лбу наконец разгладились, вытянутые пальцы расслабились и согнулись, он облизнул губы и вновь взглянул на Тома скорее озадаченно, чем озлобленно. И даже голос его зазвучал более сдержанно, настороженно.

— Ты сын Рика, я все время забываю об этом, — он растерянно почесал висок. — Напомни мне в следующий раз фильтровать темы, о которых можно при тебе говорить, я уже слишком замотался.

— Вы с папой… друзья? — Томас больше не старался обаятельно улыбаться, и блеск фальшивых слез пропал из глаз. Остались только ничем не замутненное детское любопытство и тоска по отцу, здоровому и сильному, понимающему Тома как никто другой на этом свете.

— Мы с твоим отцом дерьма немало в жизни поели, — в усмешке Том не заметил чего-то враждебного. Ночной Стюарт наконец вновь предстал перед ним — спокойный, прямолинейный, но не жестокий, как с Тишей. Смертельно уставший, но не равнодушный ко всему. — Если после этого люди становятся друзьями… видимо, да.

Рука Тома сама потянулась в карман шорт и сжала в кулаке самое ценное, что мальчик только успел прихватить из дома. Поджав губы, он осторожно приблизился к мистеру Роджерсу. Покраснел до самых кончиков ушей от смущения, и, к своему стыду, обнаружил это лишь тогда, когда поднял взгляд на озадаченное лицо над собой. Том тяжело вздохнул, некоторое время помолчал, словно надеялся передумать, но все же ему не пришлось пересиливать себя.

Несмотря на все, что дядя Стюарт высказал ему и совсем не глупой Тише, Том по-доброму улыбнулся ему и протянул отцовскую зажигалку.

— Тогда отдайте ее папе, пожалуйста.

Мужчина неуверенно взял зажигалку, внимательно рассмотрел ее. Лишь сейчас Томас заметил, что у мистера Роджерса мелко подрагивают пальцы.

— Откуда ты ее взял? Спер?

— Нет, вы что, папа сам мне ее отдал! Когда мне было восемь, мы сидели вдвоем зимой дома, вспоминали всякое. Он подарил мне ее, чтобы я брал ее в походы и стал самым лучшим бойскаутом. И он сказал, что больше не станет курить.

— А я всегда знал, что у него есть чувство юмора, — улыбка мистера Роджерса наконец перестала напоминать шакалий оскал. — Ой, здоровяк, во что же ты вляпался.

— Я подумал, что папа, н-ну… Может быть, сейчас он захочет снова… Когда я был маленьким, он много курил. Потому что часто грустил. В-ведь… ведь мы редко виделись. Поэтому пусть курит, пока я буду тут, а он — там.

После всего, что произошло, показывать настоящие слезы из-за такого пустяка было бы совсем по-детски. Том вытер нос рукой, проморгался. Затем, сдавшись, отошел от мистера Роджерса, чтобы спрятать в шкафчике все свои вещи — на всякий случай. И когда наконец сумел впихнуть походный рюкзак в узенький отсек, позади послышался задумчивый голос дяди Стюарта:

— Он с этой зажигалкой таскался еще до этой твоей. Вечно забываю. Подружки Уоррена Реинмейта. Даже удивлен, что отдал ее сопляку вроде тебя.

Том обернулся, замирая. Мистер Роджерс смотрел перед собой, явно вспоминая что-то. Он словно позабыл о делах, к которым так спешил, и даже о свободном времени, которое, если бы оно у него было, он бы провел в компании кого-то другого — Томас не понял, кого. Пока руководитель Приюта собирался с мыслями, молчал, но и не уходил, мальчик запер шкаф. Убедился, что никто не откроет его без особых усилий. Наконец, заприметил чью-то одежду на дереве прямо напротив окна — она была вся изваляна в грязи. Том усердно искал еще какой-нибудь повод, на который можно отвлечься и сделать вид, что все внимание не приковано к словам дяди Стюарта, однако, стоило обернуться, он поймал на себе сосредоточенный взгляд серых глаз:

— Он мне говорил о тебе. Признаться, после его рассказов, я ожидал увидеть нечто… другое. А ты просто пацан, который нихера не знает о том, что здесь творится, — его лицо не выражало каких-либо эмоций, что настораживало. Что такого папа мог рассказывать? Лишь бы не о том, как в семь лет Том нашел отцовский пистолет и даже почти выстрелил из него, когда Рик поймал его с поличным и без затруднений забрал оружие обратно себе. Стюарт облизнул нижнюю губу, бесшумно вздохнул, в раздумьях покачав головой. — Я все равно не стану тебе больше ничего говорить. Так что послушай. Твой отец — серьезный человек. Он отстаивает интересы еще более серьезных людей, до которых мало кто может дотянуться. Покушение на него — естественный ход вещей. В конечном счете, это просто вопрос времени. Не нужно делать из этого какое-то событие. Но Рик, повторюсь — серьезный человек. Серьезные люди не проигрывают, вот что я тебе скажу. Поэтому хорош в меня тыкать своими вопросами, он сам тебе расскажет все, что посчитает нужным. Продолжай быть простым пацаном, который меня бесит. Это лучшее, что ты можешь сделать.

— С-спасибо, дядя Стюарт, — только и смог выдавить из себя Том, покрасневший от непонятного ему смущения. В ответ мистер Роджерс усмехнулся как ни в чем не бывало.

— Ну вот, ты уже меня бесишь, — уверенность движений вернулась к нему. Он быстро глянул на наручные часы, после чего бодро заявил: — Футбол наши заканчивают через четверть часа, потом умывание и ужин. Ты еще можешь успеть. Советы на будущее: не бей первым, не реви, думай, прежде чем сказать. Остальному тебя должен был научить Рик. Идем.

* * *

Солнце клонилось к горизонту и оттого не жарило щеки, когда Том вместе с дядей Стюартом вышли за пределы жилых корпусов. Впереди раскинулась просторная, покрытая зеленой травой и деревьями территория. Совсем неподалеку, на спортивной площадке местные дети с прежним оживлением играли в футбол: неутомимые, они носились по истоптанному полю, отбирая друг у друга мяч, и громко кричали. Они не показались Тому взрослыми; может быть, немного старше его самого. В глазах вновь вспыхнул энтузиазм. Они примут его в свою игру… Он найдет себе новых приятелей здесь, и ожидание выздоровления папы перестанет быть таким угнетающим. Губы растянулись в мечтательной улыбке: именно так все и будет.

— Сопляк, слушай сюда.

Весь путь мистер Роджерс хранил молчание, оттого его голос возник слишком внезапно. Между тем, когда Том, вернувшийся из мира фантазий, обернулся к нему, мужчина смотрел вдаль, на поле. Он сосредоточенно всмотрелся в толпу мальчишек и спустя какое-то время помахал кому-то из них рукой, а затем небрежно указал на Тома. Когда же Томми попытался уследить, с кем именно переговаривается глава Приюта, тот вновь подал свой серьезный голос:

— Подойдешь сейчас к старшему, скажешь, что новенький. Обо всем остальном я скажу кому следует. К отцу не лезь, как вчера. Когда он придет в себя, я дам тебе знать. Ко мне тоже не лезь. И без того на тебя ушло слишком много времени. Бывай, развлекайся.

Он вновь зачесал взмокшие волосы назад, сунул руки в карманы брюк и, развернувшись, ушел. Том с улыбкой попрощался и даже поблагодарил дядю Стюарта за всю оказанную им с Тишей помощь, но он даже не замедлил шаг, слыша радостный возглас себе вслед. Однако и сам мистер Роджерс, и его наставления, заботили мальчика уже постольку поскольку; все его внимание теперь обратилось в сторону кучки приютских. Стерев с лица пот, он поспешил в их веселое общество.

Футбольное поле не показалось Тому огромным; при должном упорстве пересечь расстояние от одних ворот до других можно было бы всего за полминуты, оттого в центре событий — у мяча — быстро создавалась мышиная возня. Мальчишки наперебой вопили, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не толкнуть противников; ведь за это могли и наказать всю команду. Вырваться из такой кучи малы представлялось попросту невозможным. И все же, когда Том стремительно приближался к полю, самый проворный из них, в грязной майке цвета хаки, выпнул из толпы мяч, бросился вперед, и пока трое других тянулись за ним, нанес сокрушительный удар в ворота — и промазал. В воздухе раздался недовольный гул, подобный разъяренному рою пчел. Кто-то, наоборот, громко ликовал, чем вызывал еще больший гнев у противников. Кто-то пихал в плечо мальчишку, не забившего мяч в ворота, и он злобно огрызался в ответ. Вратарь же убежал за мячом, брошенным далеко за пределы поля. Том наблюдал за сверстниками с придыханием: они ругались совсем как взрослые.

За ходом матча следил молодой парень, может, чуть старше Тиши. Его непокрытая голова с черными, коротко стриженными волосами, была мокрой от пота, а загорелое лицо — красным от жары. При себе он не держал свистка, но, чтобы прекратить нарастающее напряжение, он сунул пальцы в рот и свистнул, и получилось до того оглушительно, что Том невольно проникся к нему уважением. Мальчишки, всего их было, должно быть, около десяти, чуть успокоились, наконец обратили внимание на незнакомого им Томаса. Глянули с недоверием, хмуро, изучающе.

— Привет, я отлично играю! Можно с вами? — звонко заявил Том.

— Ты кто вообще такой? — бросил ему в ответ коренастый мальчик лет десяти, с подбитой щекой и близко посаженными недоверчивыми глазами.

— Новенький? — послышался неуверенный вопрос другого.

— Я Том! Да, к отцу сюда приехал. Я тут побуду, пока он лечится.

Дети переглянулись между собой, задумчиво помолчали. Тут третий, темно-рыжий, высокий, широкий в плечах и в целом довольно крупнее остальных, сплюнул на сухой грунт под ногами, скрестил руки на груди и, ухмыльнувшись, подал свой сиплый голос:

— Косой, вали отсюда. Толку от тебя, как дерьма от улитки.

— Э, а чё сразу я, я почти забил! — возмущенно прогундел тот, в майке, что промазал. При беглом взгляде Том обнаружил, что он носил рваные шорты, а под светлым глазом багровел синяк. И совсем он не был косым, просто немного узколобым. — Вы мне проходу не давали, вот и не попал!

— А чё это вы себе Домашнего забили? — гул прорезал тонкий голосочек, и Томас заприметил светленького, почти лысого мальчонку с разными по виду ушами: одно чуть оттопырено, а другое было будто прижато к голове.

— Вот-вот!

— Мы проигрываем, нам нужнее!

К спору присоединились более низкорослые и худые мальчишки из противоположной команды. Настроены они были столь же серьезно, что и первые. Разговор стал еще больше подобен крикам выводка галчат, завидевших червя в клюве родителя. Дети глядели друг на друга волком, мокрые, грязные, запыхавшиеся из-за утомляющей беготни и жары, но переполненные эмоциями, энергией. Все они были готовы принять Тома в свои ряды, что не могло не порадовать, однако увиденное невольно пробудило в мальчике чувство неловкости от нарастающего между командами напряжения.

— Да кто виноват, что у вас одни кривоногие в команде? Думаете, один малявка спасет вас от позора? — послышался одинокий грубый смешок. Лишь на миг все смолкли.

— Сам кривоногий, мудак! Ни одного мяча за нас вчера не забил! А сегодня из себя капитана корчишь, чмошник!

Смешки размножились, раздались утвердительные возгласы.

— Щас допиздишься, обезьяна, вломлю тебе так, что больше не встанешь. Будешь с угольками лежать, разницы никто и не заметит.

— Ну, попробуй! Давай, Роджерс тебя за драку снова закроет! Уже неделю как баба не ревел, да, соскучился по своему нытью?

— Ах ты мразь, все, допрыгался!

Самый крупный, тот, что как верблюд плевался на землю, был готов уже сцепиться в драке с темнокожим, щуплым, но не уступающим в остротах мальчишкой. Они наверняка, под общий одобрительный гул, и поколотили бы друг друга, как тогда Том и Кен, но вдруг вмешался судья — старший парень, все это время внимательно наблюдавший за этим подобием дебатов. Во время спора Томас видел краем глаза, что тот безучастно хлебал воду из здоровой бутылки, но теперь, видимо, утолил свою жажду и с громким матом развел приютских в разные стороны. Команды молча подчинились, но таких бешеных взглядов Томми никогда не видел даже в фильмах. Видимо, азарт игры захватил их с головой, а жара лишь распыляла всеобщее недовольство. Том несколько поостерегся влезать в их словесную перепалку, и не зря. Наверняка его просто прогнали бы; а поиграть ведь так хотелось, даже без разницы, за кого.

— Марк, да это же все он, ты сам видел, — возмущенно воскликнул темнокожий паренек. — Вчера он грозился меня в чулане поколотить, а сегодня ухо отрезать! Гони его отсюда, он все портит!

— Пизда тебе, уголек, — крепыш кровожадно провел большим пальцем поперек горла. Том прикусил губу, придя к мысли, что с этим мальчишкой будет нелегко.

— Заткнулись оба, живо, — хриплым, не так давно сломавшимся голосом скомандовал старший. — Отвалили друг от друга. Иначе все сейчас разойдетесь. Давно оставались без ужина?

Когда, нехотя, оба противника подчинились указанию, к Тому вновь потянулись недоверчивые взгляды. Они словно ждали от него то ли какого-то подвоха, то ли решительного действия, слова, в конце концов. Том спасовал, смолчал, в внезапной растерянности оглядывая членов обеих команд. Оттого, возможно, приютские быстро сочли его не особо интересным и стали дальше обсуждать между собой, кому важнее взять к себе еще одного члена в команду.

— Итан, проваливай, — между тем, заключил парень ровным тоном.

— Чё?! Я капитан, ты не можешь меня выгнать! — возмущенная рожа рыжего мальчишки стала еще более красной, чем прежде. — Без меня эти доходяги все проебут, а мы почти вырвали победу!

— Ты перегрелся, сходи посиди в теньке и приходи через десять минут. Тебя как раз заменит новенький, — судья кивнул в сторону Тома. Его глаза сияли восторгом, наблюдая, как вскипает от гнева квадратная физиономия Итана.

Томас невинно улыбнулся команде этого мальчишки. Никто не желал вступаться за своего капитана.

— Д-да я!..

— Что? Хочешь мне что-то сказать? — гордо, фактически с вызовом воскликнул старший. Он открыто насмехался над игроками. Ярость крепыша ушла под землю.

— Чтоб тебя, — пробубнил он себе под нос. Долговязый парнишка с бритой головой дружески опустил ему на плечо ладонь и сочувственно заговорил:

— Забей, все равно скоро ужин, — но тот скинул ее с себя, гневно поглядывая на противников, а затем и на Тома. Но в один миг в последний раз сплюнул на землю, подобрал бутылку с водой и уселся в тени неподалеку. Томми поежился от его жуткого взгляда, но вдруг услышал: — Иди сюда, Домашний, будешь с нами. В защите стой. Смотри, не проеби мяч.

Широко улыбнувшись, он поспешил занять позицию. Ребята были грубыми, вспыльчивыми и откровенно дерзкими. Их непредсказуемость почти не пугала, наоборот, даже завораживала, будоражила, подстегивала Тома узнать их получше. Были ли они такими же смелыми в присутствии взрослых? Старшего парня они явно побаивались, но в выражениях совсем не стеснялись. Томас припомнил Тишу, ее нелепый вид, когда она поправляла его даже при таком безобидном слове «идиот». Н-да. И как там она сейчас? Ей совсем было некомфортно здесь, а став свидетельницей такой сцены, вовсе вся извелась бы. Она никогда не могла просто расслабиться, но в Приюте это переходило все границы. С тех пор как стало известно о папе, Том ни разу не видел на ее лице улыбки, и это напрягало больше всего. И мальчик был бы рад придумать что-то, что немного ее приободрит, но идеи кончились, хотелось уже просто забыть об этом. Хотя бы пока он играет. А во время ужина они наверняка встретятся в столовой, и тогда можно будет порадовать ее первой победой в футбольном матче здесь. Том встряхнулся, осмотрел спины своих напарников, улыбнулся вратарю — низкорослому мальчишке, чей нос напоминал грязную картошку, а грязные пальцы — палки старого дерева. Мяч наконец был брошен на поле противникам, и игра возобновилась. Почти сразу Томас и думать забыл обо всем, что происходит за пределами поля.

* * *

Он внимательно следил за тем, как шестеро приютских вновь сцепились посередине поля и перебегали то ближе к его воротам, то дальше — к воротам противника. Они совершенно не подавали друг другу, а скопом бросались на мяч, отчего первое время Том с трудом различал своих союзников в этой однородной, на первый взгляд, массе. Мальчишки галтели, их мокрые лица корчились в гримасах гнева, какого-то дикого отчаяния и азарта. Они словно сами плохо понимали, что нужно делать, но всем сердцем желали вырвать победу, отнять мяч себе и только себе, будто от этого зависела вся их жизнь.

Ошалевшие, они носились и орали друг на друга. Когда же Тому удавалось прикрыть вратаря с явно щуплыми руками и ногами, да и в целом самого болезненного вида из всех сокомандников, на него обращались возмущенные возгласы то одного, то другого: «Бей быстрее!», «Домашний, не тормози!», «Да кто так бьет?!». Очень быстро Томас покраснел, однако совсем не от жары. В момент, когда он стал частью всего этого, происходящее на поле перестало напоминать ему игру. Вражда, самая настоящая мясорубка, где каждый готов поставить подножку другому, не думая, борется ли он с тобой заодно.

Хотя кое-кто все же придерживался пусть и своеобразной, но командной стратегии. Нападающие противники Тома: острый на язык афроамериканец и двое низеньких мальчиков, почти одного возраста с ним, один на голову выше другого — но одинаково худые, смуглые, темноглазые, с вытянутыми веснушчатыми лицами — по всей видимости, братья. Они имели все шансы победить, но в силу возраста и общей слабости, во многом уступали противникам. Они окружали союзников Тома, скалились, младший брат громко кричал прямо в уши, а старший в это время старался влезть со спины того, у кого был мяч, и выбить его из-под ног. Тогда другой, долговязый, мальчишка постарше, приятель бешеного Итана, вступал в открытую конфронтацию с старшим братом и маневренными движениями забирал мяч себе. У этого парня были крепкие ноги и сильный удар, и один раз он едва не забил с дальнего расстояния. Однако вратарь другой команды — низенький, но не вялый, в отличие от «своего» вратаря, с маленькими, но внимательными глазками — без проблем ловил и отбивал все атаки. Защитник противников (тот светленький, лысоватый) казался Тому, мягко говоря, слабаком — с неуверенной стойкой, неуклюжими движениями и видом опытного счетовода ворон в самый неудобный момент. Двумя словами, идеальная мишень. Эх, убрать бы всю эту возню по центру, да как отмочить крутой удар!

Том закусил губу в задумчивости. А если и отмочить — почему нет? Счет был на его стороне, и еще один гол стал бы замечательным заключением этого нелепого фарса. Да и от ужина он бы уже не отказался — если слух Томасу не изменял, то он слышал урчащий живот вратаря позади себя. Что это, если не молчаливое согласие всей команды скорее закругляться? Он надрывно вздохнул. Оставалось надеяться лишь на то, что запас удачи еще не исчерпался.

Решившись, Том неспешно направился в гущу событий. Вратарь на это даже не хмыкнул.

К этому моменту все постепенно выдыхались. Том в предвкушении потирал руки, сосредоточенно глядел на пинающие скорее друг друга, чем мяч, ноги и ускорялся. Земля под ним была сухой и мягкой, он ощущал уверенность в каждом собственном шаге. Вскоре Том перешел на трусцу. К его стыду, среди всех своих сокомандников, кроме, пожалуй, вратаря, он был самый низкий, но зато его появление заранее осталось будто незамеченным. Капитан противников вспыльчивый афроамериканец, перебивался в поединке с долговязым лысым мальчишкой, а четверо остальных просто путались у них под ногами, вопили и размахивали руками. Том от ярости даже нахмурился. Да сделайте вы просто вот так, подумал он и бросился почти вплотную к своему высокому напарнику.

— Передай мне! — звонко крикнул чуть ли не на ухо и отбежал на пару шагов, всем видом давая понять, что готов к передаче. — Потом сразу отдам!

Приятель Итана, этот странный каланча, растерянно глянул на Тома, фыркнул и вновь хитро увел мяч прямо из-под носа у темнокожего мальчишки. Не дожидаясь, когда галдящие противники вновь атакуют, ударил по мячу что есть силы, и тот улетел далеко ввысь. Буквально все ошалело уставились вверх, раскрыв рты (ну точно птенцы!), а Том тем временем, усмехнувшись, отскочил подальше. Дал мячику удариться о землю, остановил его животом и, на миг обернувшись на приютских, рванул к вражеским воротам. Защитнику не хватало только жевать губами травку для полного образа безмозглой коровы, отчего Том не удостоил его большим вниманием, чем эта быстрая оценка. Обогнуть его не составило ровным счетом никакого труда, защитник как будто даже не обернулся на него. Один только несчастный вратарь, взмокший от жары и волнения, цепким взглядом (и наверняка хватом) следил за Томасом.

Тогда Том хищно улыбнулся. Быстрые ноги несли его вперед. Оскалившись, стиснув зубы, он пнул мяч высоко в самый угол ворот. Этому коротышке просто не дано дотянуться, не без ликования подумал юный Волчонок. И тот действительно не смог — среагировал, дернулся вбок, подпрыгнул. Но — неудача, провал. Мяч залетел в сетку, и звук его удара раздался в полной тишине. Команда противников неминуемо проиграла. На миг для всех, и особенно для Тома, остановилось время. Томми выпрямился, положил руки на пояс и втянул носом воздух. Расслабленно прикрыл глаза и радостно улыбнулся сам себе. Именно в этот момент в его щеку, как рикошетом, влетел первый кулак.

От неожиданности Том шарахнулся, коротко вскрикнул, отскочил. Боль обожгла кожу, даже зубы заныли. Испуганно мальчик взглянул на обидчика.

— Урод! — низкорослый вратарь держал кулаки наготове. Его маленькие глазки горели такой страшной яростью, с какой на Тома еще никто в жизни не смотрел. — Из-за тебя мы проиграли!

Он снова замахнулся, но Томас успел отскочить в сторону. Он решил было оправдаться, руки даже вытянулись в примирительном жесте. Но щека краснела, горела от боли и невнятного стыда, а очередной кулак летел в нос, озлобленный взгляд испепелял лоб, точно надеялся оставить в нем дырку.

Увернувшись, Том не думая нанес удар под дых мелкому негодяю. И тот не успел парировать — не доставало проворности. Резко выдохнув, вратарь согнулся, отступил назад, схватившись руками за живот. И в этот миг время вновь ускорилось.

— Какого хера?!

— Домашний дерется!

— Домашний нашего бьет!

— Нашего бьют!

— А-а-а-а, бьют!

Том не успел даже сообразить, что случилось, как в его сторону слетелись приютские птенцы, и в тот же миг на него посыпались со всех сторон удары. Несильные, но отчаянные и до слез обидные удары в грудь, живот, по ногам. Он не сумел различить количество кулаков, но озирался по сторонам в попытках не дать сдачи, а хотя бы защититься, вырваться и перевести дух, и видел их глаза: одичалые, огромные, безумные от гнева. Шайка грязных бездомных собак — так их, кажется, назвал мистер Роджерс. Все что-то оглушительно орали, мгновенно сплотившиеся — против него одного. Том им тоже кричал, уже не разбирая, что. Последний удар, что он отчетливо ощутил, оказался наиболее сильным — из носа заструилась кровь. Беспомощно Томас искал от кого-нибудь поддержки. И взгляд зацепился за рыжую голову Итана. Это он до крови стукнул его, и с таким ликованием наблюдал теперь состояние Тома.

— Разошлись! Мелкие ублюдки! Как же вы меня заебали! — громкий грубый голос раздался над головой точно удар по металлической пластине.

Старший мальчишка, судья, крепко вцепился обеими руками в афроамериканца, наиболее буйно колотящего Тома в корпус, и резко отшвырнул его в сторону. Остальные встали в ступоре, и наконец стало легче дышать.

Томас замер, пытаясь прийти в себя.

— Отошли, блядь, я сказал! — тяжелый кулак судьи врезался в ребра старшего из братьев. Тот застонал, а младший, сторонящийся драки, испуганно взвизгнул.

— Ой, ребята, уйдите, он же всех поколотит! — он практически пищал своим тонким голоском.

Приютские послушно разошлись. Том сел на колени, сжавшись от шока и боли, и отчаянно пытался найти в себе силы подняться. Дрожащей рукой он кое-как стер с губ и подбородка кровь, но она продолжала вытекать из ноздрей.

Никто больше не нападал, все молчали, словно и им наконец нашлось время осознать, что произошло только что.

Он обернулся было на свою команду. Голодного вратаря, медленно, практически вальяжно приближающегося к месту побоища. Пару других, нападающих — приютского с подбитой щекой и второго, того, кто до него попытался забить мяч и не забил. Они оба будто знали на своей шкуре, что сейчас испытывал Том, но их глаза косились куда-то в сторону, а руки они спрятали в карманы; они всем видом давали понять, что им и дела до случившегося нет. Даже долговязый, тот, кто позволил Томасу вырвать для команды победу, не вступился. Он отошел в сторону и оживленно, с нахмуренным лицом, говорил что-то рыжему Итану, своему дружку, бывшему капитану этой тупой бесполезной команды. От досады Тому захотелось расплакаться. Но упасть ниже было просто непозволительно, еще засмеют.

— Домашний, ты как, живой? — грубый голос старшего оказался единственным утешением. Кажется, этого парня звали Марк. Следовало бы запомнить. Все же приютские его боялись, не зря они так напряглись, когда он вновь закричал на них: — Придурки! Обо всем Роджерсу расскажу! Потом не гундите мне, что есть хочется! Не принесу, больше ничего вам не принесу, и не ревите даже! Домашний только пришел, а вы уже его пугаете своей дикостью, ебланы!

Он устал надрываться в крике и замолчал, и никто больше не проронил ни слова. Более младшие приютские опустили глаза, но вряд ли от стыда, скорее от испуга, что действительно теперь прекратятся подачки от старшего. Те, кто повзрослее, сделали вид, что не восприняли слова всерьез. Казалось, о Томе уже никто и не думал. А он наконец смог фокусировать взгляд на чем-то одном, а земля перед ним перестала вилять из стороны в сторону и расслаиваться. Томас медленно поднялся на ноги, вновь стер с лица кровь и даже попытался выпрямиться.

— Я-я… я не испугался, — голос его вдруг оказался осипшим, будто чужим после удара в живот. Он поймал на себе внимательный взгляд долговязого мальчишки, по-прежнему сторонящегося других приютских. Том облизнул соленые губы. — Я забил. М-мы победили.

Он услышал позади себя смешок и обернулся. Афроамериканец, грязный от прилипшей к его потной коже и одежде земле, сидел совсем рядом. Он сцепил руки в замок на коленях, злорадно глядел на Тома и улыбался. По подбородку из нижней губы текла кровь. Невозможно было подумать, что этот мальчишка считал себя проигравшим. Том до последнего думал, что он сейчас что-нибудь скажет, как-то подстегнет к новой драке, наконец, похвалится своим крепким ударом, несмотря на собственную худобу и вялый вид. Но приютский молчал. Из всех детей ему досталось от старшего больше всех — удар о землю наверняка был болезненным, тем более что Марк без особых затруднений поднял его в воздух, прежде чем отшвырнуть от Тома.

— В-вы хорошо играли, — неуверенно начал Томас, думая, что выглядит сейчас как подранный щенок. — Просто у меня сильный удар. Я долго тренировался… с папой. Д-даже он пропускал иногда… Хотите, я вам потом покажу, как можно?.. И сыграю за вас. Если… если не будете меня колотить за победу.

Он усмехнулся и наконец позволил себе улыбнуться, видя, что приютские не начинают злиться на него еще больше. А капитан противоположной команды вдруг заливисто засмеялся.

— Ты щас шутишь, да? — его черные глаза блестели непонятным Тому ликованием. Впервые он заметил, что во рту афроамериканца отсутствует пара зубов, так широко он открыл рот в своем хохоте. Мальчишка встал, чуть пошатываясь, приблизился к Томасу, поднял с земли его красную кепку и не оттряхивая всучил ему в руки. — Пошли, умоемся, с кровавыми соплями в столовую не пускают.

Он подхватил Тома за плечо и повел за собой. Колотить будет, с подозрением подумал было Томми, но, заприметив удивительное дружелюбие на лице этого мальчишки, поддался и ушел вслед за ним, давая понять старшему, что все в порядке. Приютские не думали возмущаться, только рыжий Итан глядел разозленно, и его красная рожа выражала его яркое недовольство тем, что драка так быстро и легко прекратилась. Том и не думал забывать, что этот подлец сделал, когда исподтишка влез в этот конфликт и побил его только за то, что занял место в команде. Может быть, неспроста этот афроамериканец с ним чуть не сцепился, когда Томас только пришел. Однако тот и сам нисколько не добродушный. Как и все остальные здесь. С ними нужно всегда быть настороже, серьезно думал Том, все больше отдаляясь от группки приютских. И действительно, как сказал дядя Стюарт, не реветь и не бить первым.

— Ты не дуйся, Домашний, — сказал вдруг мальчишка, задумчиво поглядывая себе под ноги. — Мы переборщили с тобой. Не любим, когда наших обижают.

— Он сам полез со мной драться. Да и я не дуюсь. Просто в боку болит.

Горькая усмешка вырвалась сама по себе. Том лукавил; болело не только в боку. Он уже понимал, что завтра на теле выступит не один синяк, а нос и вовсе опухнет. Хотя на лице больше болела щека, от самого первого удара, и вряд ли Итан мог слишком сильно навредить. Тише в таком виде показываться совсем не хотелось: стоило хорошо умыться и пободрее улыбаться, когда она вновь посмотрит на него.

— Да этот придурок угашенный от нас тоже получит, ты не парься, — приютский коротко рассмеялся. В этом смешке было что-то чуждое Тому, не злобное, но и не радостное, будто искусственное. — Хотя ты сам неплохо ему вмазал. Но все равно, за нашего надо рожу бить, так и Роджерс говорит. Но ты вроде пацан что надо, не зассал!

Мальчишка оживленно потрепал Тома по плечу, отчего все тело заныло от усилившейся боли; пришлось стерпеть, но про себя захотелось всхлипнуть. Ничего, это хороший знак. Если, конечно, он сейчас говорит искренне.

— С-спасибо, — голос все никак не мог прийти в прежнее состояние, все так же немного сипел. Том прочистил горло. — Тебя как зовут хотя бы?

— Уэйл. Ты вроде тоже назывался?

— Том!

— Окей, — без какого-либо энтузиазма бросил Уэйл, но Тому все равно было приятно, что его запомнили. Вдруг мальчишка махнул рукой в сторону. — Вон смотри, идет. Тоже угашенная, тупая! Огрызается, а дернешь ее разок — пищит, кулаками машет. Девчонка! А все равно своя. Без нее моей Рене не с кем было бы дружить, я же постоянно с пацанами.

Том глянул в сторону, куда указывал Уэйл, и ему вновь на глаза попалась белобрысая девчушка, ранее катающаяся на шине, а теперь бредущая к медицинскому крылу с маленьким букетом полевых цветочков в руках. Как и раньше, в гордом одиночестве, не обращая ни на кого внимание. Отчего-то Томми совсем не понравилось слышать, как Уэйл говорил о ней, и даже о том, что мальчишки ее дергали. Хотя на их месте он бы и сам, наверно, так поступил, если бы она огрызнулась. И все же узнать ее Том хотел сам, а не от кого-то из приютских. Раз девчонок здесь так мало, наверняка она была какой-то совсем необычной. От любопытства горели глаза и щеки.

— Рене? — вырвавшись из размышлений, Томми решил переспросить, о чем вообще говорит ему Уэйл. — Не видел тут других девчонок.

— Да ничего, еще увидишь. Она приболела, — приютский вздохнул, как будто бы даже грустно. — Роджерс сказал, что повезет ее в другой госпиталь. Наверняка это из-за проблем здесь. Вчера столько больных с ожогами привезли! Нас до вечера на улицу не пускали. Мешаемся, видите ли! Твой папаша был среди них?

— Д-да… Дядя Стюарт не сказал, что случилось. Ты не знаешь?

— Да подожгли что-то, ясное дело! Или подорвали! Какая разница? Лишь бы Рене мою лечили и жрать давали, — он вновь искусственно посмеялся. — Ладно, пошли быстрее, ужин скоро! Умоемся и никто ни о чем не догадается.

После сказанного Тому стало очевидно, что Уэйл не тот мальчишка, у которого можно узнать что-то полезное об этом месте, и даже грустно стало на душе. Другие вряд ли захотят так быстро с ним общаться и дружить. Да и сам Томми, ощущая будущие синяки, уже сомневался, что ему по пути с этими ребятами здесь, какими бы крутыми и забавными они ни казались на первый взгляд. Однако все еще было впереди, и, если вскоре ничего важного известно не станет, наверняка папа сам все расскажет! Да, непременно так и произойдет, подумал Том, улыбнувшись. Несмотря на все трудности, он ощущал себя победителем.