Инфекция (джен)

Невинное дитя, заложник виновных. Если судьба, то она наказывает, наказывает за все грехи, совершённые в жизни. Для чего это было? Небесный суд или стечение обстоятельств? Почему погибли именно те, которые лежат в своих каютах на койках, не приданные земле? Так ли они совершали раковые ошибки, как скалился маньяк, свирепо отбивая каждое животрепещущее слово зубами. Или они были нехорошими людьми? Чтобы смог совершить парнишка-геолог, робкий и сдавленный, ещё обучающийся в университете? Что могло совершить это хрупкое создание? Был и умён, и образован. Но сыграло ли это роли? Такова судьба, такова предначертанность этой жизни: мы делаем поступки, которые предотвратить больше не можем, становимся под раздачу происходящего, даже если не имеем к нему отношения. Жизненная аксиома, что всё когда-то воздастся, потому что впереди долгие годы, и обязательно случится то, что начнёшь жалеть о содеянном ранее. Но так ли это? Кара ли это? Или нам просто кажется..?

Физик был мужчиной статным и с характером. Всегда привлекал к себе много внимания своей харизмой и статным телосложением. Равных ему было мало в познании физики и её ответвлений. Ему давались предметы точные, а социально-гуманитарные он даже и не пытался учить, за что его хотели оставлять всегда на второй год. Можно ли утверждать, что они бы ему не дались? Трудно сказать, ведь он даже не пробовал этого. К своим сорока пяти он добился довольно многого, но занимал, как ему казалось, типичное и малое положение в обществе, будучи инженером на знаменитой фабрике реактивных машин которым сам лично делал чертежи. И вот он был экспедитором, летел на другую планету. Но умер в своей постели, возможно, даже не увидев своего убийцу. Жаль, что не было времени рассказать о нём ранее, потому что моменты были очень серьёзные.

За что же сдалось всем? Что они сотворили, что обрекли себя на такую участь? Может, все были эгоистами как эколог и физик? Или слишком пылкого, провокационного характера как вулканолог? Или виноват лишь один, кто оборвал их жизни, произведя суд, который себе надумал? Всё кануло, и думать и рассуждать можно много. А жизнь — на то жизнь, чтобы быть как хорошее кино, ждать, предполагать и надеется. Только у каждого это кино своё: мелодрама, фэнтези, сказка или ужас. Это судьба, от неё не уйти. И сверхъестественного в этом слове столько, сколько капель воды в жаркой пустыне.

Тела непроизвольно дрожат, а слёзы льются по щекам ручьями. Опустошён, будто находишься в невесомости, которая качает тебя из стороны в сторону, создаёт вакуум в голове, который хочется достать руками. Душа непроизвольно вырвалась из стана и, вздымясь вверх, где-то находится, и не норовит вернутся обратно. Что и ощущал механик в чёрном костюме, сидящий в столовой у стены. Он трепал руками волосы, массировал голову, пытаясь этим заглушить боль. Док в белом костюме сидел за столом, вперив глаза в крышку. Какой-то прогал образовался между этим миром и другим, и он стоит как раз в этом прогале. Стоит, крутится из стороны в сторону, не зная, куда свернуть, куда идти. В глазах часто мутнело, дыхание прерывалось, окутала тревога и паника. Гидролог в синем костюме тихо доплакивала остаток своих солёных слёз вместе с климатологом в розовом. Девушка стала прозрачная, белая, растворившаяся в материи. А вот и он, невиновное дитя, синий костюмчик, не то жив, не то мёртв. Нет, жив, трясётся и плачет, сжимая рукой руку врача и жмясь к материнской груди. Ждёт ответа: всё? А кто его даст?.. Тучного ботаника растворить в материи трудно, но белизной кожи и безумностью глаз не отличался ничуть. А почвовед... дрожал, дрожал так, так неестественно, так сильно; что-то кряхтел, стонал, что заставил взоры всех обратится к нему.

-Я... я доверял ему... Доверял ему! — И схватился руками за голову.

Схватился рукой за воротник ботаник, издав хриплый выдох.

Док отвёл обоих в лабораторию, подключил к оборудованию и напоил таблетками, какими ещё остались. А почвовед всё не приходил в сознание. Мужчина перешёл к радикальным мерам: вылил на парня ведро холодной воды. Чудо! а не средство. Оранжевый пришёл в себя и судорожно принялся стирать воду с лица.

Раздался сигнал по всем комнатам и каютам. Заговорил бортовой помощник на десяти языках: «Всем срочно занять положения сидя или лёжа, начинается полная посадка на планету». Все иллюминаторы закрылись, двери тоже. Корабль погрузился в секундный мрак, но включились тусклые лампы. Где-то снаружи раздавался шум, а борт немного покачивало и трясло. И вот, наконец-то! Корабль сел на поверхность, двери открылись, через иллюминаторы показалась планетная пустошь. И здание, стоящее неподалёку. Та самая станция Proxima 15. Станция казалась чем-то целым сначала, а оказалось, что она состоит из множества разрозненных зданий. Отдельно стояли здание связи, оружейная и склад, лаборатория соединялась очень длинным коридором с администрацией. С другой стороны за сетчатым забором гудели трансформаторы, вход к которым шёл либо через охрану, либо через клапаны, компрессоры и уже в конце через охрану. Путь небыстрый.

Экипаж спустился по трапу на заиндевевшую землю планеты. Там было темно, видимо, они прилетели к ночи. Но небо имело красноватый, бурый оттенок. Изо рта шёл пар, щёки начало царапать морозом. -40 как никак... Вдали виднелись огромные скалы, возвышенности; земля имела красноватый оттенок, усыпанный белыми кристаллами мороза, что, если по ней пройти, издавался под ногами скрип и хруст. Небо было усыпано точками, сбоку горело зелёноватое солнце, а там... боже! другая планета с тремя кольцами! Она была такая огромная, пугающая... Казалось, на ней можно было рассмотреть все кратеры до самых крошечных. Пейзаж, конечно, захватывающий дух, но абсолютно ничего живого. Пустошь — этому всему слово.

Учёные надели на лица хомуты, закрывающие нос, губы и уши, и сошли на землю. Первым же делом они пошли к станции. Медик помогал идти ботанику и вёл его в медпункт Проксимы.

Не вышел лишь механик: он заводил корабль в ангар для дозаправки. Заехал на шасси, остановился. Сошёл по трапу в ангар и поспешил к лестнице. Установил её около заливной горловины и, выкрутив гайки большим ключом, открыл крышку. Снова спустился, взял большой шланг, который и шлангом назвать трудно, трубу и подключил к горловине, завинтив широкую гайку на трубе. Спустился в очередной раз, провёл картой в терминале, подтвердив этим свою личность, и, наконец, дёрнул рычаг, и топливо полилось в бак. Одним словом, механик уже устал и чувствовал себя как человек, который беготнёй туда-сюда истратил все, что остались, силы, и, бурча себе под нос проклятья в сторону тех, кто придумал этот алгоритм заправки, вышел из ангара искать дока. Он хотел ему кое-что сказать. Что-то очень важное.

Тем временем гидролог с космонавтиком шли к зданию связи. Девушка с сыном вошли, чтобы малыш не стоял на морозе. На браслете она принялась набирать номер своей мамы. Пошёл гудок — трубку подняли. Не успела проявиться голограмма, как послышалось:

-Доченька! Бог ты мой! Что случилось?! — кричала взволнованная женщина. — Везде говорят и пишут, что связь с вами потеряна три дня назад. С вами всё в порядке?!

-Да, мам, всё хорошо, — отвечала уставше девушка, — мы уже летим обратно.

-Ты какая-то напуганная. Что произошло?!

-Не переживай, всё хорошо. Мы живы и целы.

Женщина молчала и смотрела на дочку. Чувства начинают девушку подводить, и она заговорила:

-Мам, я рада, что увидела тебя... Мы скоро будем дома, не переживай.

Семья распрощалась, и звонок окончился. Космонавтик взглянул на девушку, которая вот-вот сорвётся, и обнял её, льнув близко, чтобы поддержать свою маму в трудную минуту. Это помогло гидрологу сдержать слёзы, и она улыбнулась. Улыбнулся и малыш. Гидролог поцеловала сына в макушку, и маленькая семья вышла на улицу.

Чёрный шёл по морозным тропам и наконец увидел товарища, стоящего у входа в лабораторию. Его глаза были закрыты, и он дышал морозным воздухом. Механик окликнул его. Белый в недоумении начал оглядываться и вскоре увидел источник голоса. Мужчина кивнул вопросительно головой, второй мужчина головой подозвал того к себе. Медик поспешил к коллеге, и оба управляющих решили сесть около входа в склад, от которого находились неподалёку. Сидеть на холодной земле затея неудачная, что должен осознавать человек с медицинским образованием, но доку было всё равно. Оба сидели, уперев головы о стену склада и молчали. Чёрный негромко начал разговор, чтобы сказать то важное:

-Слушай, — сказал он белому, — прости меня.

Док в недоумении развернулся. Механик продолжил:

-Прости, что так себя вёл во время полёта. Я... — Мужчина схватился за лицо. — Я не хотел никуда лететь и... Думал, что хреновая эта затея, мне так казалось. А потом и вот это всё... Вентиляция... Прости меня, брат, я не хотел тебя обижать.

Эти слова не нужны были доку. Он всё прекрасно понимал. Но механик сделал то, что хотел: выполнил дружеский долг. Да, врач втёрся в доверие механику куда раньше, чем все думали.

Они — лучшие друзья, с самого детства. Они выросли на одной улице, учились в одной школе. Всегда были вместе, всегда друг другу были незаменимой помощью. Они учились даже в одном университете. Только на разные специальности. А как они выпрашивали, чтобы их поселили в одной комнате общежития, хотя корпуса были для каждой специальности свои, вы бы только видели. Как они расстраивались, думая, что их дороги разошлись, и они не увидят друг друга больше. И тут встречаются на общем собрании в МЭК' е, когда один был ещё интерном, а второй — младшим слесарем. И помнят все моменты, даже такие постыдные, как те, что док часто пускал к себе пожить этого рассеянного механика. Хотя эти моменты постыдными считал только чёрный. Эти двое пример настоящей дружбы, не только мужской, любой. Это образец. Наверное, нельзя представить их переживания друг за друга за эти раковые четыре дня...

-Забей, — отвечал док, — забей разводным ключом.

-Не напоминай... — пробурчал механик.

Друзья не сумели сдержать улыбок, и оба тихо засмеялись.

-Что там с кораблём? — спросил док.

-Заправляется, ещё немного осталось. И улетим отсюда нахрен...

-Поскорее бы...

Мужчина поднял глаза вверх. Из коммуникаций вышла гидролог с малышом. Тот что-то у неё спросил, а она, грустно улыбаясь, отвечала. Из-за угла показался мужской силуэт. Это был оранжевый, который к ним выходил. Девушка не слышала шаги сзади из-за разговора с сыном, и уши её были прикрыты хомутом. Парень был какой-то странный, чуть дёрганный. Подходил медленно и осторожно. Док чуть насторожился. Не зря. Из кармана оранжевый выхватил клинок и уже им замахнулся в сторону маленькой семьи.

-Гидролог!!! — вскричал док.

Мужчины сорвались со своих мест и побежали на помощь.

Девушка развернулась и в последний момент успела увернуться от лезвия ножа. Она отскочила в сторону, схватила сына и прижала к себе. Подбежали док и механик. Белый прижал к себе девушку с сыном, защитив руками, а механик скрутил руки за спиной оранжевому. Вот почему ты доверял маньяку, почвовед.

-Ты что творишь?! — скалился механик.

-Мщу! — отозвался оранжевый. — За биохимика мщу, уроды! — Он не кричал, он разрывался, ревел как зверь. — Я всегда ему помогал! Я отключил свет, чтобы мы успели спрятать ножи! Я выводил из строя реактор и кислород! У нас почти всё получилось, но из-за вас! Ублюдки! Сдохните!

Отзывчивый парнишка, тихоня, общительный и светлый... Первое восприятие такое обманчивое...

Чёрный толкнул того вперёд и куда-то повёл. Почвовед вырывался, извивался как гремучая змея и прыскал своим ядом. Механик вёл того к обрыву, к щели, где бурлила лава. Приведя маньяка туда, мужчина сбросил того вниз в бурлящую, вязкую жидкость. Оранжевый продолжал реветь и извиваться в магме, пока не погрузился в лаву полностью.

Мужчина возвращался обратно, из здания лаборатории и медпункта выходили испуганные и изумлённые климатолог с ботаником. Все сошлись у связи. Мужчина осмотрелся и поплёлся к ангару:

-Летим отсюда, — сказал он и уже собрался идти дальше, как обернулся: — Если я хоть кого-нибудь увижу шляющимся по кораблю во время полёта, вышвырну следующим, — сказал он, добавив немного нецензурной лексики, кою я пропущу.

Док настрочил депешу на станцию; и все поднялись на борт снова и отправились обратно.

Дни пронеслись в какой-то дымке. Их было двенадцать, не считая ребёнка, осталось пятеро. Пятеро невинных, оставшихся в живых, и маленький ребёнок. Кто бы мог подумать... Жизнь? Судьба? Кто-то выше нас? Смотря, чему ты веришь. И все пытались понять, чему они верят. И когда спускались по трапу на землю своего дома. Никто этому не верил, они мертвы или вправду добрались живыми? Виднелся купол МЭК' а, крыши склада, библиотеки, взлётно-посадочные полосы, вертолётные площадки, боксы... Мерцали проблесковые маячки, гудела полицейская сирена. К трапу бежали сотрудники и помогали спуститься вниз. Стояли журналисты и вещали в камеры: «Корабль приземлился! В данный момент с него выходят люди: заведующий медицинским отделением межпланетной станции, а также профессор русской академии наук Михаил, главный механик и мастер слесарен межпланетной станции и русский инженер Константин, трое учёных, подписавших контракты: профессор ботанических наук Сербии Милош, почётный член французской академии наук, учёная по климатологии Розель, почётный профессор немецкого института естественных наук и член института защиты мирового океана Ида... Никто больше не выходит!»

Док держал космонавтика на руках. Спустившись вниз, он заметил, что мальчик прислонил свою голову к его плечу. И тут мужчина понял, чем может помочь девушке — он станет отцом для малыша.

-Пошли домой, — прошептал мужчина ребёнку.

Мальчик резко поднял голову, воззрев мокрыми глазками:

-Папа! — И прижался снова.

Это инфекция, врождённая или приобретённая. Кто-то имеет к ней иммунитет, кто-то нет. Это эпидемия, это чума. Она заражает.

Вокруг нас нет никого, мы одни во Вселенной, как бы не пытались найти соседей. На каком бы её конце мы не находились, человеческая сущность остаётся неизменной, и всегда найдётся он — предатель.