Тени прошлого (джен)

Вересковые пустоши, густые рощи и редкие города виднелись в окно поезда. Размеренный перестук колёс позволял забыться, хотя бы на время вычеркнуть из памяти последние дни, которые то и дело всплывали в голове отдельными картинками: изуродованная мать рядом со взорванным вагоном, статья Бёрнса, скрытный и раздражительный отпрыск промышленного магната... Последний был так похож на портрет грабителя-убийцы, что Джеймс уже при первой встрече проникся к нему жгучей неприязнью.

Впрочем, эта встреча была также последней. Ведь Гарретта отстранили от обоих дел после публикации той статьи и отослали из Александрии — перевели в полицейское управление Уайтфилда, крохотного городка где-то на востоке провинции Крей.

Теперь не могло быть и речи о том, чтобы забрать Зайчонка из школы. Хорошо, хоть Чейн поддержал: попросил прислать новый адрес, когда Джеймс приедет. За Эли Чейн тоже обещал по возможности приглядывать, потому как старший брат не смог бы навещать её.

Поезд остановился посреди вересковой пустоши. Джеймс взял свой рабочий портфель и драный рыжий чемодан, оставшийся ещё от отца, и вышел на пустую платформу. Никто, кроме него, не покинул вагонов на этой станции.

Он огляделся. Пустошь, вереск, васильково-голубое небо и две колеи от паромобиля, ведущие к строениям, поднимающимся вдали. Джеймс пошёл по этой дороге.

Уайтфилд оказался больше, чем Гарретт думал изначально, но всё равно не поднимался выше трёх этажей. Городок встретил его аккуратными домиками с покатыми крышами и часто заострёнными кверху окнами, раскидистыми деревьями на каждой улице и блаженной тишиной, о которой Джеймс так мечтал в Александрии.

Он шёл по улице, и каждый встречный с любопытством разглядывал его. Чужак всегда интересен! На центральной площади, где находилась вся жизнь города (мэрия, мужская и женская школы, храм и полиция), Гарретт повернул к двухэтажному зданию с синей черепичной крышей.

Он вошёл в небольшой холл, где скучал за столом дежурный. Оттуда вели всего две двери: в подвал — к камерам — и налево — в общий кабинет, где кто-то увлечённо спорил.

— Что вам?.. — зевнул дежурный, приоткрывая один глаз. Тут же он распахнул оба и даже подскочил на стуле, увидев чужака.

— Я детектив Джеймс Гарретт, переведённый на службу в полицейское управление Уайтфилда, — представился Джеймс.

— О! — многозначительно изрёк дежурный и заорал во всё горло, развернувшись к лестнице за своей спиной: — Инспектор Вуд! Инспектор Вуд!

Наверху хлопнула дверь, и послышались тяжёлые шаги. На лестнице показался старший инспектор, глава полиции Уайтфилда. Это был плотный высокий мужчина лет пятидесяти, начавший лысеть, с пышными бакенбардами, двойным подбородком, носом-картошкой и добрыми глазами дядюшки, которого племянник оторвал от послеобеденного сна очередной шалостью.

— Что там, Джонни? — добродушно спросил он.

— Детектив, переведённый из Александрии.

— А, столичный парень! — Инспектор перевёл взгляд на Джеймса и его чемодан. — Ну, за что тебя сюда услали?

— Понятия не имею, — соврал Гарретт.

Инспектор просмотрел его удостоверение и сопроводительное письмо от суперинтенданта Мэйн-Парка, вытащенные из кармана пальто, удивлённо поднял брови и сочувствующе похлопал Джеймса по плечу.

— Ты не переживай, парень! Политики, журналюги и магнаты — все козлы. А мы, простые люди, живём по-простому! Нету нам до них дела, мы преступления расследуем!

— Много ещё народу тут читает «Андарский вестник»? — вздохнул Джеймс.

— Нет! — хохотнул инспектор. — Так, парень, иди сейчас по этому адресу. — Он быстро написал что-то на клочке бумаги, взятом у дежурного. — Там живёт вдова Уилкинс, которая сдаёт комнаты. На работу заступишь завтра. Всё равно тут ничего серьёзного произойти не успеет!

Гарретт посмотрел на листок. Вспомнив, что уже проходил мимо этого дома, он не стал спрашивать дорогу.

Миссис Уилкинс жила на углу Райт-стрит, в большом доме из красного кирпича, прикрытом деревьями. Когда Джеймс тронул дверной молоток, в доме раздался протяжный мелодичный «бом-м» механического звонка. Дверь открыла костлявая пожилая женщина в блёкло-сиреневом платье, с которым по старой памяти носила корсет, и белом фартуке. На её седых волосах, собранных в пучок на затылке, красовался опрятный домашний чепец.

— Здравствуйте, сэр, — произнесла она мягким голосом. — Вам нужна комната?

— Добрый день, мэм. Да.

— Проходите, проходите. — Она распахнула дверь пошире. — Пойдёмте! Томас, наш начальник полиции, говорил, что вы приедете.

Гарретт вошёл в длинный и узкий холл, освещённый солнцем, проникавшим из маленького окошка над дверью. Прямо посередине стояла деревянная лестница, украшенная резьбой в виде каких-то шестерёнок и труб.

— Направо — мои комнаты. Туда не заходить! — указывала миссис Уилкинс. — Под лестницей — дверь на кухню, откуда есть ещё один выход. Слева у нас столовая. Наверху две квартиры. Слева живёт машинистка Верити Бёрнс, милая юная леди, так что вы занимайте любую комнату в правой. Ванная наверху тоже есть. Беру третью часть вашего жалования за комнату и еду. Вот ключ.

Она достала из маленького стенного шкафчика за декоративной медной панелью два ключа на железном колечке и унеслась на кухню, где что-то подгорало.

Поднимаясь по лестнице, Джеймс не удержался от ироничного смешка. Машинистка Верити Бёрнс! Она могла бы быть сестрой журналиста Вёрджила Бёрнса. А что, он готовит статьи, а она их печатает!

Как бы то ни было, им, к несказанному счастью Гарретта, не придётся быть совсем уж соседями: их разделяет целый холл второго этажа!

Поднявшись, он увидел, что всё помещение заставлено книжными полками. Большая часть томов содержала классику разных стран, было много энциклопедий, нашлась даже полка, целиком заполненная книгами по механике и физике, а в дальнем углу затаился загадочный «Перечень малых народов Туманного архипелага».

Около большого окна с лёгкими бежевыми занавесками с пыльным ламбрикеном размещались два глубоких тёмно-красных кресла. Вообще оба холла были каких-то тёмно-деревянных цветов, и из-за этого можно было забыть, что находишься в кирпичном доме.

На втором этаже оказалось три двери. Посередине, видимо, располагалась ванная, что было хорошо для старого дома. Из-за левой двери доносился яростный стук печатной машинки — мисс Бёрнс что-то писала или переписывала. Справа царила тишина.

Отперев дверь, Джеймс изумлённо присвистнул. Эта квартира разительно отличалась от его столичной клетушки и явно стоила больше, чем треть месячного жалования полицейского! Небольшая гостиная, куда он попал, тоже была тёмной. У левой стены стояли аккуратный камин, два мягких кресла коричневого цвета с найконскими клетчатыми пледами и маленький столик. Под окном находилась коричневая софа, справа — между дверьми в комнаты — письменный стол с обитым тканью стулом. Окно обрамлялось плотными нежно-серыми шторами.

Второй ключ подходил к обеим дверям. Джеймс решил занять угловую комнату с жёлтыми лилиями на бледно-голубых обоях. Всю мебель там составляли средняя кровать под покрывалом глубокого синего цвета, тумбочка с необычным, «шестерёнчатым» подсвечником, простой шкаф с зеркалом внутри и стул, брат того, что был в гостиной. Синие шторы, что порадовало Джеймса, не пропускали уличного света совершенно.

Его немногочисленные пожитки едва заняли половину шкафа. Разложив их, Джеймс спустился на первый этаж. Часы на стене пробили пять. Время чая для тех, у кого оно есть.

Сам Гарретт не пил пятичасового чая уже несколько лет. Хорошо, если ему удавалось поесть два раза в сутки, куда уж говорить про подобную роскошь!

— Вы здесь? — Из кухни появилась хозяйка с подносом, на котором стояли заварочный чайник, сахарница и три чашки. — Проходите в столовую, присаживайтесь. Верити! — крикнула она наверх. — Спускайтесь, милая! Будем пить чай!

Джеймс взял из рук миссис Уилкинс поднос, и та вновь скрылась на кухне. Он прошёл в светлую, солнечную столовую с большими окнами, лёгким сиреневым тюлем и разнообразными комнатными цветами, поставил поднос на стол, покрытый белой скатертью с кружевной каймой, и занял стул в углу, чтобы не мешать дамам ходить.

Через минуту на лестнице послышался перестук каблуков, и в столовую вошла девушка. Джеймс против воли залюбовался ею. Одного с ним роста, если не считать изящных каблуков чёрных туфелек с ремешками, стройная, она обладала милым мягким лицом, пухлыми губами, приподнятым любопытным носиком, большими серыми глазами с длинными ресницами. Короткие русые кудри облаком вились вокруг головы, выбивались вперёд, и она, сердито хмурясь, поправляла их тонкой рукой с розовыми ноготками и двумя родинками на запястье. Серая юбка облегала её фигуру от талии до бёдер, а ниже расширялась элегантными складками, открывая лодыжки, белая блузка вопреки моде имела высокий воротник, подчёркнутый лиловой брошью-бабочкой.

В глазах девушки при виде Гарретта мелькнуло удивление. Наверное, она не слышала, как он прибыл.

— Красивая брошь, — задумчиво отметил Джеймс.

— Что за мода?! — возмутилась она. — При первой же встрече смотреть на грудь женщины?

— Простите, мисс, — сказал Гарретт, поняв свою ошибку. — Я не хотел вас оскорбить.

— Ничего. Вы новый постоялец? Я Верити, машинистка. Работаю в мэрии.

— Джеймс, детектив. С завтрашнего дня работаю в полиции, — повторил её монолог Гарретт.

— Тот самый, которого отослали? — Глаза Верити сделались большими от удивления.

— Вы тоже читаете «Андарский вестник» и Бёрнса? — снова вздохнул Джеймс.

— Да. Но если вам не нравится эта тема, давайте побеседуем… о погоде! Какую погоду вы любите?

— Дождь, — просто ответил Гарретт. — Я люблю гулять под дождём.

— Но ведь он холодный и мокрый! — Верити неприязненно поджала губы.

Миссис Уилкинс принесла ягодный пирог и заботливо разложила его по тарелкам.

— Зато дождь чистый, — заговорил Джеймс после пары минут тишины. — Он смывает александрийский туман, небо после него чистое-чистое, как в детской сказке. А я, стоя под проливным дождём, каждый раз надеюсь, что он смоет с меня серость, что выглянет солнце не только надо мной, но и в моей душе.

— Ну, милый мой, чтобы смыть серость, надо перестать носить серую одежду! — фыркнула хозяйка, неодобрительно покосившись на него: Джеймс как обычно был одет в тёмно-серые брюки, серый жилет и бледно-серую рубашку.

— А какую погоду любите вы, мэм? — спросила Верити, помешивая ложечкой чай. Чашка отзывалась звонким «тон-тон».

— Я люблю солнце. Оно такое яркое, что глаз радуется! — отозвалась хозяйка. — Вкусный пирог, мистер Гарретт? Берите ещё, не стесняйтесь!

— А я люблю тепло, — мечтательно произнесла мисс Бёрнс. — Вы бывали в Тариоле? Нет? Жаль! Вот там всегда прекрасная погода. А вам, Джеймс, понравилось бы в Зимее! Например, в Каллисте, пишут, часто идут дожди.

— Если у меня когда-нибудь появятся деньги, мисс, я вспомню ваши слова! — пообещал Гарретт.

Вечером он написал письмо Чейну и отнёс его на почту. Благо, почтмейстер жил при отделении и не закрывал его допоздна.

Через несколько дней пришёл ответ. Инспектор отправил короткую записку:

«Я сделал себе копии, поэтому пересылаю это вам. Вы же не бросите дела, я надеюсь? В воскресенье по работе поеду в Литтл-таун. Передам Алисе привет от вас.

Колин Чейн».

Помимо неё в конверте лежали все листы, ранее висевшие на доске рядом со столом Джеймса. Он даже не подумал захватить их и продолжить работу над делом. Да и ему запретили... Но никто не запрещал думать! Чейн, по крайней мере, придерживался такого мнения.