Соль, фиалки, щепотка тепла (гет)

Следующие две недели тянулись медленно, словно еловая смола, аромат которой лес так щедро распространял по всей округе. Прежнее восприятие реальности после «второго рождения» претерпело серьёзные изменения. А самые обыденные действия, слова, ощущения наполнились неким сакральным смыслом. Вполне вероятно, это просветление носило лишь временный характер, но Анне нравилось познавать мир заново. Пытаться вникнуть в колыхание травы и в структуру каждой поверхности под рукой. В каплю дождя, стекающую по оконному стеклу и в своё собственное сердцебиение. Все эти вещи были настолько многозначны и прекрасны, что жизнь ей полюбилась ещё больше.

Безусловно, произошедшее не укладывалось в голове. Оно выжгло невыводимое клеймо на всех слоях сознания, и всё же с чужими тайнами Анна уживалась гораздо легче, чем предполагалось ею ранее. Зато долго и с особым тщанием анализировала поведение дикаря, открывая для себя много нового. До сих пор бо́льшая часть сущности этого грубого, но далеко не бессердечного человека оставалась для неё в тени. О нет, он отнюдь не был поверхностным, как ей казалось прежде. И даже переступил через гордыню, попросив прощения. И она не была бы собой, если бы не умела зрить в корень, разгадывая истинные помыслы притворщиков. Правда, в его случае этот процесс затянулся — слишком уж недоносок был противоречивым, вёртким, являя на свет только те свои стороны, кои пожелает продемонстрировать самолично. Единственное, что его порой подводило — неуравновешенность, которой он заразил и Анну, пусть и проявлялась та только рядом с ним.

Мерзавец ни капли не соответствовал её идеалам, мечтам, ожиданиям, и, по правде сказать, это делало его живым. Не шаблонно-картонным. Да, он являлся полной противоположностью тому, кто мог бы прийтись ей по душе, но гад и вправду был к ней небезразличен. Он был надёжным, как монолит. И не оставлял ей выбора. Хотя, на самом деле, вариантов у неё имелось целых два: либо терпеть и скромно дожидаться угасания его необоснованной увлечённости ею, держа наглеца на расстоянии, либо рискнуть и подпустить его ближе — лишь из только-только пробуждающегося женского любопытства. И не будь придурок таким напористым — о последнем варианте развития событий Анна бы и не помыслила. Однако, в какой-то момент стало интересно, чего он может дать больше — ощущения заботы или же фонтанирования негативных эмоций. Какую ещё из своих скрытых граней гад может явить лично ей?

Она и не заметила, как прошлое отошло на дальний план. Дикарь её оживлял, заставляя бороться с ним, он не давал возможности оставаться вне игры. Несмотря на всё недовольство от наглого вторжения в её жизнь, Анна в какой-то степени была благодарна ему, ведь теперь настоящее волновало гораздо больше былого. И возвращаться в состояние полусна не хотелось совершенно.

В школе наконец-то наступили летние каникулы, отчего Анна вздохнула с облегчением, поскольку местные сплетники в последние недели только и делали, что перемывали косточки и ей, и её «поклоннику». Обсуждали их незабываемый зимний обмен любезностями, а также нынешнюю гиперопеку мерзавца. Чужих фантазий на их с хамом счёт вполне бы хватило на десяток захватывающих сюжетов для книг или фильмов. И если поначалу кривотолки раздражали, то со временем даже стали чуть забавлять.

Навязчивое внимание к своей скромной персоне пришлось терпеть до победного конца хотя бы потому, что проводить всё свободное время в стенах дома Анне претило. В конце концов, она живой человек, а не домашняя зверушка. А ведь литературные посиделки на пляже вместе с Вайолет хотелось организовать до зубного скрежета! Но в присутствии придурка вряд ли бы из этого вышло что-то путное. Можно было бы отправиться в Польшу уже сейчас, но у Шерил как назло случился приступ морального выгорания. Если она не работала — так спала. Если не спала — так впадала в прострацию, меланхолично смотря в окно с бокалом вина в руке. Анну тёткино состояние несколько пугало, и бросить её в трудную минуту было бы просто предательством.

Впрочем, дикарь плотно взялся и за Шерил. Он частенько одаривал их обеих букетами лесных цветов и всякими сладостями, отчего Анна бесилась, а тётка таяла, словно мороженое на солнце. Прихода коварного недоноска наивная тётушка ждала, будто праздника. А гад из кожи вон лез. Он таки вставил новый замок в тот же вечер, когда и обещал, а помимо этого починил в любой момент готовый издохнуть холодильник, прибил несколько полок в гостиной, повесил зеркало в прихожей, настроил антенну на крыше, подкрутил подтекающий кран в ванной, сменил стёкла в окнах, пообещав к осени ещё и новые рамы. Чёртов мастер на все руки очаровал Шерил раз и навсегда.

И конфликтующие вопросы неустанно копошились где-то в подкорке: предательница ли тётка или же просто жертва обаяния хитроумного гадёныша? Будь он волшебником — точно попал бы на Слизерин. Гад!

Любопытно, а как бы отреагировала на него Ядвига? Сумела бы разглядеть его тёмные стороны или вёрткости недоноска хватило бы даже на покорение мудрой польской тётушки?

Да уж. Всё-таки, слишком много он занял места в её голове. Добился-таки одной из своих целей. И как бы ни хотелось это отрицать — злость на него понемногу испарялась, заменяясь раздражением и каким-то мазохистским волнением.

Хам нехотя соблаговолил признаться, что его постоянное сопровождение — временная мера, и Анна больше не стала спорить. Во-первых, это бесполезно, на уступку он точно не пойдёт. Да и препирательства по любым вопросам отнимали слишком много сил. Во-вторых, она наконец осознала, насколько инфантильно себя вела. Ведь никакая гордость не стоит жизни, потому что сломать можно каждого в любом случае. А без участия мерзавца её уже трижды бы не было в живых. Впрочем, как и Виолы. Намеренно или нет, но однажды он спас и её подругу.

Вайолет захаживала в гости гораздо чаще, чем прежде, порой даже оставаясь с ночёвкой. Недоносок не уставал ежедневно брать с Анны обещание не шататься по лесу и в любых малолюдных местах, не соваться за черту города и не творить глупостей в принципе, поэтому компания Виолы стала едва ли не единственной отдушиной. Жаль только, что пришлось оставить подругу в неведении насчёт Зверей, но так будет только спокойнее. Обеим.

Солнечная погода радовала всё чаще. Впервые со дня её прибытия в это место солнце показывалось из-за туч практически ежедневно.

В середине июня недоносок, заручившись поддержкой своей «стаи», свозил её на пляж, а после — в гости к Эмили. Разумеется, в его компании поездка оказалась не столь приятна, но Анна была рада и этому.

Он не отлипал от неё ни на секунду, пока она задумчиво прогуливалась вдоль берега. Вода не стала фобией. Здравый смысл одерживал верх над иррациональными страхами — океан не ассоциировался со смертью. Вся вина целиком и полностью лежала на Виктории, с образом которой Анна надеялась очень скоро попрощаться раз и навсегда. Ведь всё когда-то поддаётся забвению.

Гладкие камни под ногами совершенно не отвлекали от погружения в себя, и даже порой попадающиеся по пути огромные слизни — весьма мерзкая местная особенность — не вызывали отвращения. На душе в этот момент было покойно.

Но долго в тишине дикарь находиться, разумеется, не мог:

— Что мне сделать, чтоб ты поверила мне? Скажи.

Вопрос поставил Анну в тупик. Пускай он больше не откровенничал с того самого момента, как извинился. Скорее уж, снова стал самим собой — едким и противным. Но в заблуждение теперь это нисколько не вводило. Ехидство было неотъемлемой чертой характера гада, и бороться с нею, кажется, и вправду бессмысленно. На самом деле переломный момент уже наступил. И Анна не ненавидела себя за то, что разглядела мерзавца чуть глубже, чем нужно для сохранения полнейшего безразличия. Ведь каким бы ни был этот ехидный засранец, а свою искренность он вполне доказал. Убедил.

— Я… не знаю. Для начала перестать быть таким козлом?.. — предложила она.

— Этого я тебе обещать не могу. Стану пушистеньким — сразу оттолкнёшь.

— А останешься неадекватным — не оттолкну? Так что ли получается? Ну и логика.

— Да нет, почему. Попытаешься, конечно. Только кто ж тебе даст это сделать, — оскалился гад. — Ладно, слушай… А… кем тебе приходится Шерил?

Как легко мерзавец соскочил с темы. Что же, ладно. К вопросу его поведения они ещё обязательно вернутся. Если хам и вправду хочет получить хоть один мизерный шанс — так или иначе обязан научиться уступать. А пока она, так и быть, ответит:

— Тётей. Она сестра моей матери.

— А мать умерла?

И снова дикарь удивил. Любой другой на его месте стал бы пытаться облечь вопрос в лицемерно-мягкую форму, либо вообще поохал и поахал, какая Анна, мол, бедная, несчастная сиротка. Прямолинейность в людях она уважала. Разумеется, когда последнюю не подменяли откровенным хамством — именно таким, какое при первых встречах демонстрировал гад. Но сейчас честный ответ он вполне заслужил:

— Да. Когда мне было шесть.

— А моя мать жива. Но для меня тоже умерла.

— Как это?

— А вот так. Она никогда меня не любила. Ни на минуту не давала забыть, что я нежеланный ребёнок. Отцу изменяла. Он долго терпел, но любому терпению приходит конец. Он забрал меня и перевёз сюда из Такомы, когда мне было восемь. Немногим больше, чем тебе, кстати.

Дикарь рассказывал это без какой-либо обиды в голосе, равнодушно излагая факты. Кажется, он и вправду ничего не чувствовал к родительнице. Впрочем, чему здесь удивляться, если Анна и сама такая. Сколько раз она хоронила Михала у себя в голове? Причём, задолго до его настоящей смерти — считай, с самого детства. В ярких красках представляя десятки способов его убийства, участие в исполнении которого принимает лично.

И такую правду о себе Анна не доверяла даже страницам дневника.

— Так ты тоже не местный, — поддержала она в кои-то веки миролюбивую беседу, стараясь не акцентировать внимание на слишком личных воспоминаниях гада.

— Выходит, что так. Но мой дом здесь, а всё, что было до переезда — даже не в прошлом, а… просто сон. А от чего умерла твоя мать?

Анна недовольно поджала губы. Вот это уже точно было признаком самой банальной неотёсанности.

— Да уж. Тактичности тебе не занимать.

Раскаяние в глазах мерзавца отсутствовало напрочь.

— Я же вижу, что эта рана затянулась. Ты спокойно реагируешь, так почему бы и не спросить?

— Потому что ты интересуешься из праздного любопытства.

— Если не хочешь отвечать — не отвечай. Но только не думай, что разгадала меня. До этого ты пока не доросла. Крошка.

Пришёл её черёд хмуриться в непонимании. Выспрашивать, зачем же тогда мерзавец спросил об этом, было абсолютно бессмысленно. Он же как баран — упрётся намертво, не опускаясь до разъяснений.

— Её довели до самоубийства, — немного помолчав, всё же призналась Анна.

— Тот же, кто и тебя?

— Давай закроем тему. Я не хочу об этом говорить.

— Ладно. Но когда-нибудь я вытяну из тебя всю правду. Ты должна выпустить это наружу, иначе никогда не сменишь стрёмные траурные шмотки на что-то более приличное.

Ну вот. А ведь только показался нормальным человеком.

— Ты психолог что ли?! Разгадыватель чужих душ?! Почему ты не можешь вести себя по-человечески?

— Во-первых, ты мне не чужая, как и я тебе. Надеюсь, ты осознаешь это раньше глубокой старости. Во-вторых, не нужно быть психологом, чтобы понимать такие вещи. А в-третьих… Возможно, я слишком резок, но зато так до тебя быстрее дойдёт. Потому что мямлить и сюсюкаться с проблемой, которая пожирает изнутри, можно до бесконечности. Я знаю, о чём говорю, поверь. Подумай над моими словами на досуге.

Солнце уже клонилось к закату, а с противоположной стороны наползали чёрные тучи, нависая над верхушками тёмно-зелёных елей. Настроение было испорчено, Анна уже подсознательно ощущала, что Его Мудрейшество прав. Прав, чёрт его побери, во всём. И это злило, ведь её эго было серьёзно задето.

— Эмили о тебе постоянно спрашивает, — вновь сменил тему дикарь. — Очень ждёт нас в гости. Хочешь, заедем к ней сейчас? Поплачешься ей о том, какой я грубый, а она как следует надаёт мне за это. Можешь даже к ней присоединиться. Поедем?

После некоторых раздумий, Анна выдавила сквозь зубы, зло буравя мерзавца взглядом исподлобья:

— Так понравился мой удар, за который ты, кстати, до сих пор не отомстил? С удовольствием бы к ней присоединилась в расправе над тобой. Но не особо люблю большие компании. Могу повторить прямо здесь и сейчас.

Обиду показывать не хотелось. Помнится, она совсем недавно убеждала недоноска, что тот не способен её задеть. И разумеется, он не поверил, потому как видел Анну насквозь — она понимала это на интуитивном уровне. Правду гад и так знает, так зачем лишний раз выставлять чувства напоказ? Чёрт побери, никогда она не думала, что станет для кого-то открытой книгой. Ощущение не особо приятное.

— Знаю, что не любишь компании, — проигнорировал дикарь выплеск яда. — Не беспокойся, кроме Эмили и Сэма больше никого не будет. Он тоже хотел бы с тобой познакомиться.

— Не дави на меня.

Гад прекрасно видел, что Анна упрямится только из-за злости на него, а потому решил «дожать»:

— Давай, решайся, колючка. Наверняка она приготовила что-то вкусное, — подал он ей руку.

Будто не свыкся ещё с отвержением джентльменских замашек.

* * *

Посиделки у будущей четы Улей вышли вполне сносными. И даже больше того — уютными. Хозяева дома были доброжелательны, и если поначалу Анну это смущало, то вскоре она почувствовала себя почти в своей тарелке.

Оказывается, Эмили заранее была осведомлена об их возможном визите, и приготовила едва ли не праздничный обед. Она уверенно обняла Анну, а Сэм совершенно по-мужски пожал ей руку. И, что странно, прикосновения не вызвали морального отторжения. Гад в этот раз сел с нею рядом, а не напротив, что ещё больше поспособствовало расслаблению. После долгой прогулки ноги ныли, и сытный ужин оказался очень кстати. Готовила Эмили вкусно, хотя и ей не удалось переплюнуть талант фрау Гертрауд. Однако, после большой порции отменной запечённой форели с картофелем и множества разнообразных закусок даже настроение вернулось.

Только было немного неловко от того, что она заявилась в гости с пустыми руками, пусть её спутник и убеждал, что это не проблема. Анна пообещала себе в следующий раз, если таковой представится, хотя бы испечь пирог. Естественно, зарекшись практиковать спонтанные посещения кого бы то ни было. Хозяева не шибко богатого голубого домишки попрощались с нею тепло, выразив надежду видеть Анну у себя в гостях почаще. И навязчивым их внимание не показалось ни капельки.

Дикарь проводил её до самого порога, но удержал рядом с собой неожиданно щедрым предложением:

— Ты можешь задавать вопросы. Не верю, что у тебя их нет. На какие-то я, возможно, отвечу.

Она подозрительно прищурилась. Да, с некоторых пор гадёныш был достаточно откровенен, но Анна не теряла бдительности, ожидая подвоха в любой момент.

— И даже безо всяких условий? — вздёрнула она брови.

— Ну, если ты настаиваешь…

— Расскажи, как это происходит? — перебила Анна недоноска, пока тот не вошёл в раж. — Что ты чувствуешь во время обращения? Это больно? В обличье волка ты остаёшься собой или самоконтроль теряется?

Мерзавец широко улыбнулся, явно довольный её напористостью. Ответил он без промедления и с удовольствием:

— Скорее, неприятно, но к этому быстро привыкаешь. Тебя будто выворачивает наизнанку и… всё. Вот ты стоишь на двух ногах, а уже через миг — на четырёх лапах. А вот с самоконтролем, — гад недовольно скривился, — гораздо сложнее. Дело в том, что у оборотней и в человеческом обличье с самоконтролем не так всё просто. Ему нужно учиться заново, а это очень сложно. Ну, примерно, как учиться ходить. Именно поэтому я не появлялся с зимы, хотя тянуло к тебе чертовски. Шрамы у Эмили…

— Я догадалась, — перебила его Анна. — Это ведь Сэм с ней сделал? Я права? Ума не приложу, как она после такого не боится с ним жить под одной крышей.

— Всё… несколько сложнее, чем ты думаешь. Во-первых, когда это случилось, он только обратился и был не в себе. К тому же, Сэм оказался один на один со своей новой сущностью. И некому было его остановить, обучить, объяснить, понимаешь? Со мной и остальными всё иначе — мы не одни. А во-вторых, то, что происходит между ним и Эмили — священно. Запечатление — это… гораздо больше, чем самые возвышенные человеческие чувства.

На последних словах она ощутила прилив жара к лицу, и сама не поняла, от чего именно. Анна нутром чуяла, что спрашивать значение странного слова, услышанного ею не в первый раз, не стоит. Вряд ли её стыдливость безболезненно переживёт разъяснение. Хам видимо заметил перемены в её настроении, поэтому благородно — что удивительно! — сменил тему:

— В нашей стае, кстати, есть волчица, Леа. Хотя не думаю, что вы бы подружились.

— Почему же? — с удовольствием поддержала она поворот беседы в другое русло.

— Ну… Она совсем не такая, как Эмили. Если Эмили — мать, способная найти подход к каждому, то Леа скорее воин. И характер у неё соответствующий. В таких, как я течёт не только человеческая, но и звериная кровь, и это… накладывает определённый отпечаток на личность.

Да уж, она заметила. Этот «отпечаток» много нервов попортил Анне.

— Леа в некоторых вопросах даже пожёстче меня будет, — тем временем продолжал дикарь. — Плюс ко всему замкнутая, как ты. Просто представь что-то среднее между мной и тобой, — он усмехнулся. — Смесь горючая. Вот это и есть Леа. А вот Сет — её брат — добряк ещё тот, но он постоянно шатается за Блэком, как приклеенный, поэтому вряд ли ты с ним вообще пересечёшься.

— За Джейкобом?

— За ним. Ты разве знаешь его? — подобрался дикарь, прищурившись.

— Нет, только издалека видела несколько раз. Случайно узнала его имя из школьных сплетен.

Он немного расслабился. Анне не верилось, что они так спокойно болтают. Словно старые знакомые, ей-богу. Неужели подсознательно она уже сделала выбор в пользу шанса для хама? Дерьмо, а не подсознание. Подсознание-предатель!

Она признавалась себе, что мерзавец никогда и не был ей противен настолько, насколько мог бы. Он раздражал, доводил до точки кипения, нагло нарушал личное пространство, обижал, но по крайней мере её не тошнило от одного его вида. И от прикосновений тоже, хотя последние смущали до трясущихся поджилок. А ещё он искренне извинился за своё паршивое поведение. Анна была болезненно гордым человеком. И гордость, раньше подавляемая Михалом, теперь вызревала, приобретая несколько извращённую форму.

Но и циничность была ей чужда. Хотя напористость гада по прежнему пугала, как и то, что никакие слова и действия против него не имеют силы, всё-таки, интересно было бы узнать его первоначальные мотивы. А для этого придётся вернуться к самому началу.

— Зачем ты подслушал наш с Вайолет разговор? И ты… случайно тогда оказался возле кафе или?..

— Случайно. Это ответ на оба вопроса. Хотя я и искал тебя.

Он вздохнул, будто собираясь с духом.

— Уверена, что готова услышать исповедь?

— Нет. Не не готова, а не хочу, — всё же завредничала Анна. Исключительно ради того, чтобы не давать спуску мерзавцу.

Но тот не повёлся.

— Врёшь. Иначе бы уже развернулась и сбежала. Но теперь, даже если попытаешься — не отпущу. Дослушаешь до конца, — дикарь привалился спиной к стене, пряча руки в карманы шорт и расфокусировав взгляд. — Впервые я увидел тебя ещё осенью. В том же месте, где мы были сегодня вдвоём. Ты гуляла с Шерил, точнее, вы уже уходили. Ты меня, наверное, и не заметила даже, а вот твоё лицо мне врезалось в память намертво. Такое… воодушевлённое, что ли. Светлое и чистое. Ты зацепила меня, и тут же исчезла. А я изо дня в день слонялся по Форксу и всем окрестностям, хотя и отрицал, что в поисках тебя. Даже себе в этом признаться боялся, — он нервно усмехнулся. — А однажды что-то поманило в лес, а там вы с подружкой. Да, я подслушал, но знаешь, не раскаиваюсь в этом ни капли. Ведь я услышал твой голос и узнал твоё имя. И ты стала реальнее. А возле забегаловки мы встретились действительно абсолютно случайно. Ты игнорировала заигрывания этих дебилов, а мне вдруг стало жизненно необходимо врезаться в твою память. Чтобы меня ты заметила и не забыла. Чтобы не только я мучился. Больше всего я ненавижу безразличие, но в тот момент почувствовал, что кроме ненависти либо равнодушия с твоей стороны к себе вызвать не смогу ничего. И тогда я сказал то, что сказал. Но оказалось, что твоя ненависть очень болезненна. Для меня. Я не ожидал, что вызову столько омерзения к себе всего-то одной фразой, а потом уже не мог остановиться. Ну нравилось мне распалять тебя, тем более, ты так податливо реагировала. Я понимал, что так лишаю себя любых шансов, ненавидел себя за это, но остановиться просто не мог. Ведь твои эмоции предназначались только мне одному, и было в этом что-то… личное. Интимное даже. И ещё твой запах на школьной парковке… Мне просто башню снесло от него, и я не понимал, почему так. А потом я впервые обратился, и стала понятна природа моей… реакции — животные инстинкты. Было плохо. От осознания того, что от тебя надо держаться подальше, особенно, учитывая, что даже гораздо более сдержанный Сэм сотворил со своей любимой. Хотя, может и хорошо, что всё вышло именно так, как вышло. Если бы не пробуждение волка — моя тактика была бы куда-а-а-а более жёсткой. Несладко бы тебе пришлось…

— Остановись.

Дыхание давно сбилось, а в районе сердца щемило до боли. Она и не думала никогда, что книжные страсти могут стать реальностью, и их материализация невероятно пугала. До того, как мерзавец оголил перед ней душу, Анна почти смирилась с его присутствием, ведь ввиду неопытности не осознавала силу его притяжения, но теперь… Он был напористым, темпераментным и властным. Не терпел отказов. А самое жуткое — он буквально горел ею. И искренность нисколько не смягчала пугающие черты.

— Да я, собственно, уже и закончил. Наверное, всё это слишком для тебя, но… Завтра я могу не вернуться живым. Предстоит охота на ту рыжую су… тварь. И кучу её прихвостней. И мне бы не хотелось, чтобы ты помнила меня полным уродом, который самоутверждается за счёт слабых. Я вёл себя отвратно, и честно признаю это. Но теперь ты знаешь, почему и зачем.

Он медленно приблизился и почти по-отечески прикоснулся горячими сухими губами ко лбу Анны, а после отстранился. Заглянул ей в глаза напоследок и направился к машине. Наверное, мерзавец решил этим нежным жестом добить её сегодня.

— Стой, — вырвалось непроизвольно. Пускай потом она пожалеет, что спросила, но вдруг иной возможности уже не будет? — Запечатление… Что это такое?

— Если вернусь — расскажу, — подмигнул ей гад, скрываясь в салоне развалюхи.

Гляди-ка, излил душу, ласково чмокнул в лобик — и был таков. Очень порядочно. Неужели это маленькая месть ей за то, в чём она и не виновата вовсе? Анна ещё какое-то время стояла в дверях, задумчиво глядя в сторону поворота, за которым скрылась колымага. На город давным-давно опустился вечер, погрузив улицы во мглу. Птичьи трели смолкли, даже дождик затих окончательно. Мир готовился ко сну, а у неё было неспокойно на душе. Ночь предстояла бессонная.

В доме стояла звонкая тишина, нарушаемая лишь сводящим с ума тиканьем часов в кухне. Лоб до сих пор горел. Первым делом Анна обошла комнаты, по пути везде зажигая свет, потому что темнота навевала ещё большее волнение. Кое-как протолкнув в себя скудный ужин и полистав учебник по биологии за одиннадцатый класс, она сделала несколько записей в дневнике. Из-под пера вылетали сумбурные строки, наполненные гневом, страхом, растерянностью до краёв. Но главное, выход эмоций состоялся — пускай и в такой бессильной форме. На самом деле, она запуталась в себе. Поначалу жутко хотелось путём расправы избавиться от негодяя, посмевшего нарушить размеренный ход её жизни. Придушить гада, размозжить его голову остроконечным камнем, изувечить. И кричать потом. Кричать до хрипоты, до срыва голоса, во всю глотку. Но сейчас… Ещё никогда она не меняла мнения о ком-либо настолько быстро и кардинально.

Не то, чтобы она вдруг каким-то волшебным образом прикипела к дикарю, но смерти ему не желала точно. Каким бы гадом тот ни был — он защищал её, рискуя собственной шкурой, а это о многом говорило. Слишком странные ощущения захватили всё естество, выметая прочь уже давно разбитые на мелкие осколки первые впечатления о дикаре. Анна попросту не сталкивалась раньше с этой своей стороной — умеющей прощать. И поэтому сейчас казалась себе обыкновенной беспринципной дурочкой.

Изнутри колотило, озноб всё усиливался. Она решила принять горячий душ, но ни обжигающие кожу потоки воды, ни две большие кружки горячего чая не сумели вытравить внутренний холод.

С плохо отжатых волос стекала вода, пропитывая футболку и неприятно холодя спину, а Анна маялась, наматывая круги по гостиной. Погружаясь в себя всё глубже. Ещё Шерил как назло именно сегодня дежурила в госпитале…

Ночь длилась вечность. Когда за окном заметно посветлело и послышался птичий щебет, она уже не была уверена, что бодрствует. Перед сухими глазами плясали мушки, в ушах шумело, мышцы ныли, как после усиленной тренировки. Анна и не уловила тот момент, когда очутилась в другом месте. Всё воспринималось само собой разумеющимся — и заснеженная поляна, и мёртвые волки, и хохочущая рыжая ведьма, объятая огнём. Посыпающая проклятиями всех, кого могла вспомнить.

Она буравила Анну демоническими багровыми радужками, пока её обнажённое алебастровое тело потихоньку осыпалось пеплом. Клацала острыми зубами прямо перед её носом. То отдалялась, то приближалась, то и вовсе танцевала с вьюгой и пламенем прямо в воздухе.

— Ты потеряешь всех, кого любишь, — хохотала нечисть. — Анна, дорогая моя, прекрасная девочка. Запомни. Потеряешь! Все умрут и сгниют, все до единого, до единого! Ты пожалеешь, что он вмешался, пожалеешь! Умрут, умрут, умрут…

Она проснулась от собственного сдавленного вскрика. Сердце колотилось, как сумасшедшее, из глаз катились слёзы, голова гудела, а постель пропиталась потом. Надо же, Анна совершенно не помнила, когда успела добраться до кровати, закутаться в одеяло и провалиться в гадкое сновидение. Облегчение от осознания, что вампирша нереальна, было невероятным. Зато тревога вернулась с новой силой.

Уже смеркалось, а дикарь всё не приходил, и это… напрягало. Неужели с ним и вправду произошло нечто ужасное? Неужели она больше никогда не разозлится от его поддразнивающей ухмылки? Паникёрством Анна раньше не страдала, и от силы навалившегося плохого предчувствия оказалась дезориентирована. Что, если сон был пророческим, и волки действительно мертвы, а нечисть уже на пути к Форксу?

Тётя гремела посудой — видимо, разогревала ужин. Анна знала, что та старается вести себя тихо, но ввиду врождённой неуклюжести у Шерил это всегда плохо выходило. Она поспешила вниз. Ещё хотя бы одна минута в одиночестве могла стать спусковым крючком к нервному срыву.

На лестница Анна замерла буквально на несколько секунд, услышав два голоса — мужской и женский, — что весело перешёптывались, и тут же ринулась на кухню, дабы удостовериться.

Гадёныш — целый и невредимый — невозмутимо восседал за столом, пока услужливая тётка крутилась вокруг него, будто наседка. Перед гадом стояла самая большая в этом доме тарелка с огромной порцией дымящегося жаркого, что Анна собственноручно приготовила прошлым утром, да ещё любимая тёткина кружка, из коей на весь первый этаж распространялся густой кофейный аромат.

— Энн, дорогая! А мы не стали тебя будить, ты так сладко спала, — рассмеялась Шерил.

Однако, она не обратила внимания на тётино веселье. Анна во все глаза уставилась на виновника её переживаний, пытаясь понять, не галлюцинация ли он. Мысли в голове перемешались, а мигрень не позволяла разложить их по полочкам.

— Я… Я…

— Соскучилась?

Боже. Она действительно ещё пять минут назад искренне боялась больше не услышать этого нахального тона? Видимо, Анна успела где-то хорошенько приложиться головой, раз опустилась до подобного.

— Пошёл ты! — не без облегчения прошипела она.

— Энн! — вмешалась Шерил, натурально возмутившись. — Как ты разговариваешь с Полом? Он столько для нас сделал, и очень тепло к тебе относится, между прочим!

«Как ты разговариваешь с Полом!», — мысленно передразнила она тётку. Может быть, настало время проваливать куда подальше? Кажется, эти двое вполне отлично проводили время и без неё. Не хватало ещё третьей лишней стать.

Анна нахмурилась, позволяя дикарю усадить себя за стол. Тётя в кои-то веки решила поухаживать за племянницей, разогрев порцию еды и ей. Но ужин, как и кофе, в горло не лез.

— Свежим воздухом подышать не хочешь? — неожиданно предложил хам после того, как с минуту внимательно изучал её лицо. — Можем прогуляться в лес.

Она удивлённо вскинула брови.

— Что… прямо сейчас? А как же… — Анна жестами изобразила в воздухе непонятные фигуры, пытаясь подобрать слова, но мерзавец понял.

— Всё улажено.

По спине пробежал холодок. Неужели оборотни расправились с мерзкой ведьмой? И с остальными тоже? Любопытно, много ли их было? Как Сэм, Джейкоб и остальные? Наверное, все вопросы отразились у неё на лице, потому что дикарь поспешил расправиться с угощением, после чего качнул головой в сторону выхода. Сомнения развеяла тётка:

— Понятия не имею, о чём это вы секретничаете, но тебе бы не помешало проветриться, Энн. Пол заверил меня, что в лесу теперь безопасно, так что… Ты можешь снова там гулять. Но по тёмному — только с Полом!

Переоделась Анна молниеносно. Тело было липким после сновидческих бдений, но душ может подождать. Есть вещи поважнее своевременной гигиены.

На прощание дорогая тётушка едва ли не расцеловала мерзавца, ставшего за каких-то пару недель ей почти родным, а тот был доволен от такого внимания, как слон. Шерил ему нравилась — в этом он не притворствовал.

* * *

— Так что такое запечатление? — спросила она после заверений дикаря о том, что все его соратники живы и здоровы. — И почему Эмили как-то назвала меня твоей… кхм…

— Кем?

— Ты понял!

— Неа.

— Хватит уже надо мной глумиться! Ты прекрасно понял, что я имею в виду!

— Детка, я телепатией не владею. Говори прямо.

Нет, он точно издевался. Хотя чего она ожидала от человека, который сам признался, как сильно ему нравится доводить Анну до точки кипения. И снова это вульгарное «детка»…

— Твоей…

— Моей?..

— Наречённой, козёл! — с этими словами она швырнула в него рюкзак, на кой-то чёрт прихваченный из дома. О чём тут же пожалела, потому что молния его оказалась расстёгнута. Наружу вывалился «Мэнсфилд-парк». Ну почему, почему именно здесь и сейчас это должен был оказаться любовный роман, а не, скажем, сборник стихов или какая-нибудь военная повесть?! И зачем она вообще таскает с собой книжки? Дикарь точно не оставит это без внимания. Какой позор.

Какой же, мать его, по-зор.

А гад времени не терял. Он молниеносно подхватил том с земли и стёр грязь с обложки о собственную футболку, ознакомляясь с названием. Присвистнул — кажется, узнал произведение. И откуда в нём столько познаний?! Выскочка.

— Тебе так нравятся исторические эпохи. Находишь в прошлом романтику?

— Тебе-то что? — насупилась она.

— Да так. Просто подумал, насколько было бы проще, живи мы на пару-тройку веков раньше.

Анна подозрительно прищурилась, стараясь не обращать внимания на жар в районе щёк.

— Ты о чём это?

— Читала когда-нибудь эти убогие бульварные романчики о крепком индейском воине, который похищает несчастную белую женщину? В мягких обложках.

— Я не читаю подобное. А ты что, читал, что ли? И к чему это ты клонишь?!

— Да всего лишь к тому, что могу устроить тебе романтику в стиле дикого запада, — проигнорировал он первый вопрос. — Украду и спрячу так, что ни одна собака не найдёт.

— Собака может и не найдёт, зато полиция — вполне.

— Проверим?

— Пошёл ты!

— Ладно, остынь. Я же шучу. Наверное, — ощерился недоносок, после чего резко сменил тему, наконец-то отвечая на вопрос, заданный ещё вчера. — Это происходит только с такими, как я. Это… глубокая привязанность к той самой, единственной. Как в твоих книжках. И от этой связи не избавиться никак и никогда. Хотя и желания такого возникнуть не может, потому что… ну просто потому, что ничего восхитительней и испытать невозможно. Жаль, что ты никогда ко мне не почувствуешь и сотой доли того, что чувствую к тебе я. Когда я впервые поймал твой взгляд уже будучи тем, кто я теперь есть, — стало понятно, почему меня и раньше к тебе так тянуло. Я с самого начала чувствовал связь, хотя, конечно же, не осознавал её. Ведь запечатление для большинства квилетов — всего лишь легенда.

— Тянуло?! Ты меня уродиной обзывал. Унижал перед посторонними! Руку мне чуть не сломал! И оскорбил моих родителей!

Гад пропустил мимо ушей почти всю тираду, заинтересовавшись лишь последним обвинением:

— Когда это я оскорбил твоих родителей?

Нет, он серьёзно? Видимо, память у мерзавца отменная только тогда, когда ему это выгодно.

— Ты обозвал их мышью и карасём. Забыл?!

— Да я же совсем не это… Чёрт! Почему с тобой так сложно?

Анна задохнулась от возмущения, подавившись слюной, и уже откашлявшись, спросила:

— Уверен, что дело во мне?

— Нет… Уверен, что не в тебе, — ответил он, заглянув ей в глаза. — Прости. У меня не было цели оскорбить твоих родителей. Просто ляпнул первое, что пришло в голову. А голова после встречи с тобой у меня больная, сама знаешь.

Они немного помолчали, медленно бредя по чащобе. Ночь стояла тихая и ясная. Лишь изредка одинокие облака заслоняли луну, перекрывая свет на какое-то время, но очень скоро ветер отгонял их дальше по небосводу.

— И что было бы, если бы не запечатление? — спросила Анна, когда вернула себе самообладание. Ей действительно было любопытно узнать все возможные варианты развития событий.

— Продолжал бы изводить тебя.

Кто бы сомневался. Ведь мерзавец сам признался, что ей пришлось бы несладко от его внимания, не перевоплотись он. Ну, то есть, ещё более несладко, чем сейчас. Она не особо задумывалась о следующих своих словах. Просто нужно было выплеснуть яд, но вышло, как и всегда, не очень:

— Сделал бы то, о чём говорил бывшим дружкам? Как их там… Руди и Эндрю.

— Энди, — поправил недоносок. — Я ведь уже говорил, что сказанное было предназначено не для твоих ушей. И мне жаль, что ты это слышала. К чему ты снова вспомнила об этом? Может быть, тайно фантазируешь, как я зажимаю тебя в тёмном углу, м?

— Не смей говорить обо мне такие вещи! Что ты вообще обо мне знаешь?!

— Знаю, что ты забавно краснеешь, когда я говорю что-нибудь провокационное. Мне нравится.

Судя по всему, гадёныш широко улыбался.

— Здесь темно, придурок! Я не покраснела, ясно?!

— А мне и не надо видеть. Я чувствую. Ты сейчас красная, как помидор.

— Я. Не. Красная.

— Как скажешь.

Разумеется, недоносок остался при своём. Упрямый осёл! Хотя и она вела себя, словно маленький упрямый ребёнок. Раньше такой возможности Анна не имела, а гад будто специально вынуждал её навёрстывать упущенные этапы развития любого нормального человека. Буквально с мясом выдирал из кокона, в котором она оказалась не по своей воле. И накопившиеся за всё неудавшееся детство эмоции были сильнее, чем у других, во сто крат.

— Вообще-то, нам нельзя здесь появляться, — неожиданно признался дикарь, когда они присели передохнуть на поваленное дерево. — В смысле, оборотням. Это… соглашение. С другим… эм… кланом. Так что я сейчас нарушаю договор. Лучше бы нам с тобой проводить время на территории резервации. Или где-нибудь ещё.

— С каким ещё кланом?

— Не могу сказать. Это не моя тайна.

Что же, нет ответа — нет приветаНемного перефразированная поговорка.

— Не хочу я проводить с тобой время. Ни здесь, ни на территории резервации.

— Давай только без этих девчачьих манипуляций, ладно? Иди согрею, — он протянул ей руку в приглашении.

— Себя грей.

По правде сказать, она уже давно замёрзла, даже несмотря на раздражение, от коего обычно бросало в жар. Но Анна сама сглупила, не прихватив в ночной лес даже лёгкой куртки. О чём она только думала? Это ведь не Польша, вряд ли в Вашингтоне июньские ночи бывают тёплыми.

— Какая строгая. Давай, иди сюда. Ты же сейчас зубами застучишь, к чему демонстрировать коготки? Твоя гордость не пострадает, обещаю.

— Отвянь.

— Неа. Могу только привять, — с этими словами дикарь обхватил её рукой за плечи и прижал к себе, не давая вырваться.

И сразу стало тепло, как в утренней постели, пусть и не так уютно. Приличия ради Анна какое-то время дёргалась, но быстро сдалась. Однако, прекращать бормотать оскорбления не спешила. Мало ли, вдруг молчание гад примет за согласие.

Каким-то чутьём она ощущала его взгляд, боясь поднять глаза. Мерзавец читал её, словно открытую книгу. И смело высказывал то, чего Анна пока ещё и сама о себе не знала. Его недетская проницательность пугала порой до мурашек, и сейчас, находясь в отнюдь не выгодном для себя положении, она боялась любых его слов. И не зря.

— Ты не такая, как другие, — поделился гад своим наблюдением, выдыхая горячий воздух ей в макушку. — И дело тут даже не в запечатлении.

— А ты что, многих перепробовал?

Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт. Это что такое она сейчас сморозила?!

Он крепко — почти грубо — обхватил её щёки пальцами одной руки и заставил посмотреть на него.

— Нет. Совсем немногих, если тебя это беспокоит. В любом случае, всё это в прошлом и абсолютно не важно. Моё настоящее и будущее — ты. И только ты. Поняла?

Он пробежался взглядом к её губам, и внутри грудной клетки будто взорвалось что-то горячее. Стало душно, стыдно и страшно. Сердце заколотилось так громко, что его стук наверное раздавался на весь лес. Анна действительно ожидала, что дикарь вновь переступит черту и поцелует её — причём, в этот раз по-настоящему. Но он резко выпустил её лицо из плена и отвернулся.

Остаток прогулки прошёл в молчании…

Утро началось скверно. Около девяти позвонила Ядвига и сообщила о скоропостижной кончине пана Вацлава.

Его нашла фрау Гертрауд, когда принесла профессору угощений к вечернему чаепитию. Тот не отозвался, и на привычном рабочем месте его тоже не оказалось. Немка заподозрила неладное, а потому набралась наглости обследовать дом в поисках Вацлава. Она нашла его в постели — умиротворённого, спокойного. Профессор скончался во сне — быстро и безболезненно.

Но для Анны новость стала ударом под дых. Неужели сон был вещим, а проклятье гадкой нежити — реальным? Накатила тревога, но на рефлексию времени не оставалось.

Близких у одинокого старика, судя по всему, не имелось. Во всяком случае, за время её пребывания у Ядвиги, никто его не навещал. И так жалко стало одного из тех немногих, кто относился к ней с добротой и пониманием, ведь даже проводить в последний путь его, скорее всего, кроме неравнодушных соседок и некому больше. Авиабилет был зарезервирован на конец июня, но Анна во что бы то ни стало решила вылететь уже сегодня. Пускай хоть с десятью пересадками, но она просто обязана присутствовать на похоронах. И вернуть книгу — наверное, и ненужную теперь никому совершенно.

Шерил очень расстроилась из-за её отъезда, но ни слова поперёк не сказала. Тётушка временами, конечно, вела себя по-детски, но сейчас вошла в положение Анны. Она всё прекрасно понимала. И единственное, что ей оставалось — так это надеяться на скорейшее возвращение племянницы.

Оставалось только предупредить Вайолет. Но только не дикаря — тот вполне мог встать в позу и попросту никуда не отпустить. Мало ли, чем удивит непредсказуемый гад. Раньше бы она и не сомневалась, что он шутил насчёт похищения, но недоносок не уставал открываться с новых сторон. Теперь Анна не была уверена ни в чём.

Ни в чём, кроме одного: она вернётся. Иначе и быть не может.

* * *

Встретили её очень радушно — и тётушка, и фрау безумно соскучились по Анне, что и не собирались скрывать. И пусть они встретились чуть раньше запланированного в связи со скорбным событием — это не помешало разреветься от переизбытка радости всем троим. Как в каком-нибудь дурацком мексиканском сериале, за которыми любила проводить вечера старая немка.

На родине даже дышалось легче, но уже в первые часы пребывания здесь потянуло обратно в поросший мхами, вдоль и поперёк пропитавшийся бесконечными дождями Форкс.

Похоже, этот странный мистический городок крепко подцепил её на крючок, как и Вайолет, мечтавшую выбраться оттуда больше всего на свете. И притяжение это мало походило на влюблённость. Скорее, на нечто извращённое.

— Я зачахну здесь, — однажды сорвалась в истерику Виола после очередной расправы отчима. — В этом сраном городе. Прямо как моя мать. И не вырваться из него, потому что он не отпускает. Как паутина. Нет, как болото — затягивает по пояс и держит, держит, держит…

После того срыва они ещё больше сблизились. Зато тирада позабылась, выплывая наружу из хранилища воспоминаний только сейчас.

Кажется, это было ещё зимой… Будто целая жизнь с тех пор прошла, надо же.

Всю ночь Анна проворочалась в удобной постели. В своей некогда уютной каморке, что казалась теперь чужой. Спать, помимо досаждающих мыслей, мешал также надрывный волчий плач, сливающийся с шелестом молодой листвы в кронах фруктовых деревьев. Был ли он игрой воображения?..

На похороны профессора съехалось множество людей. Как оказалось, родственников у старика была прорва, и ни один из этих гнусных человечков не навестил его при жизни. Анна точно знала, потому что тихонько поинтересовалась у Ядвиги.

А теперь они слетелись, словно стервятники на добычу. И что самое мерзкое, вполне прилично одетые — явно из класса повыше среднего — нелюди устроили делёжку имущества пана прямо у его гроба. Анне вдвойне стало обидно за соседа, которому даже лекарств купить было некому.

На следующий день приехал нотариус и, как ни странно, её пригласили на зачитывание завещания в ставший вдруг многолюдным дом. Сыновья пана смотрели на них с Ядвигой неприязненно, и Анне хотелось поскорее уйти, но проигнорировать последнее желание несчастного старика было бы кощунством. Она с трудом пережила долгие минуты нахождения среди падальщиков. Оказалось, пан — старый забавник! — завещал ей всю свою библиотеку. Судя по облегчённым вздохам, никто из присутствующих и не представлял себе, насколько ценные экземпляры книг в ней хранятся. Тем проще. Не придётся испытывать на себе тонны чужой злобы. А книги она обязательно сбережёт, и относиться к ним будет столь же почтенно, как и сам профессор.

Больше недели вне Форкса она просто не выдержала. Шерил обрывала телефон, да и Виола скучала по ней до умопомрачения. К тому же, жаловалась на дикаря, доставшего её до печёнок. И если через тётушку он мог передавать только добрые послания, то с Вайолет не притворялся паинькой. С каждым днём мерзавец злился всё больше, а накануне её решения о возвращении даже грозился прилететь за Анной лично, если она вздумает остаться в Европе. И обольстить вторую её тётю. Последнее ей особо не понравилось.

Она и сама не заметила, когда перепалок с дикарём стало не хватать. Ведь они её оживляли и делали сильнее. Неужели это пресловутый стокгольмский синдром? Но ведь, по правде сказать, он не был злодеем, а она — его жертвой. Их ругань точно нельзя было отнести к дружеской, но заботу придурка — пускай и достаточно грубую — не заметил бы только слепой. К сожалению, жизнь распорядилась так, что Анна любые проявления заботы слишком ценила.

Возможно ли перевоспитать такого неандертальца, как этот проклятущий индеец? И стоит ли тратить на это ресурсы?

В последний вечер своего пребывания на родине её прорвало. Тётушка заслуживала откровенности, да и снять хоть один из грузов с души не мешало. И тогда она призналась, дождавшись, пока фрау оставит их одних:

— Знаешь, Ядвига, а ведь я и не племянница тебе вовсе. Оказывается, Михал мне не отец, а так… Никто. Выходит, что мы с тобой совершенно чужие друг другу люди, представляешь? — горько усмехнулась Анна. — Я… не хотела тебе говорить. Боялась, что ты отречёшься от меня. Да и сейчас, признаться, боюсь до дрожи. Но если твоё решение будет таковым — я приму его. Единственное, что я не желаю принимать — это жалость.

Ядвига не выглядела поражённой. Только слегка расстроенной.

— Анка. Аннушка, глупая ты моя. Иди сюда, — тётя обняла её и ласково погладила по макушке. — Разве я давала хоть один повод думать так обо мне? У меня же роднее тебя да этой старой прохиндейки и нет никого на всём белом свете. О чём я жалею — так это о том, что мы так мало времени провели вместе. Что я не отвоевала тебя у своего братца намного раньше.

— И я жалею. Прости, надо было сразу тебе во всём признаться. Я просто дура. Так скучала по тебе, а теперь бросаю… Нужна я там, понимаешь? В Америке этой дурацкой.

— Понимаю. Не переживай об этом ни минуты! И никогда не называй себя дурой, даже если не права. Мы будем с тобой созваниваться так часто, как ты сама захочешь. И обязательно приедем к вам в гости с нашей старушкой. Тем более, Шерил звала нас обеих… Славная она. Может, и насовсем переберёмся к вам, кто знает. Правда, нашим с Гертой старым костям во влажном климате будет тяжко, но…

— Это было бы чудесно! — просияла Анна. А немного подумав, решилась на просьбу: — Ядвига. А ты не могла бы… подарить мне свои духи? Я так скучала по этому запаху. По тебе. Буду душить ими подушку и представлять, что ты рядом.

Тётушка мягко рассмеялась, заправив волосы Анны ей за уши.

— Милая моя девочка, ну конечно я подарю тебе духи и всё, что захочешь! Только скажи, которые из них?

— Те, что пахнут фиалками.