Соль, фиалки, щепотка тепла (гет)

Август выдался невероятно знойным. С самого утра в воздухе витали терпкие запахи сена и переспелых слив. Что уж говорить, к вечеру от раскалённого асфальта поднималось дрожащее марево, искажая пространство. С опустевших полей доносились лишь отзвуки зычного гудения цикад, навязчивого стрёкота сверчков да редкого шебуршения юрких ящериц.

Старая фрау Гертрауд испекла огромную сливовую шарлотку по семейному рецепту — вновь на целую армию. Если жадничать и баловаться приготовлением маленьких порций, говорила она, магия не случится. Впрочем, вечно голодная соседская детвора всегда была готова помочь смести вкуснейшую во всём посёлке выпечку подчистую.

— Анка! Спускайся, деточка, чай стынет! — прервал чтение голос, донёсшийся с первого этажа.

Анна отложила в сторону «Розмариновое дерево», обратив взор на усталый от засухи сад. Безусловно, обитательницы этого места не жалели воды и времени на полив, но всё же солнцепёк утомлял всё и всех. Ежеутренне напоенные изнеженные и, признаться, абсолютно ненавистные ей розы страдали едва ли не больше забывшей о том, что такое влага, закалённой дикой полыни. Вид из чердачного окошка открывался уже до боли знакомый, но от того не менее чудесный: вдали отдыхали выцветшие стога соломы, разбросанные по стерне. Тончайшие нити паутины, сплетённые в незамысловатый орнамент, колыхались в кронах фруктовых деревьев, переливаясь солнечными отблесками. Стежка дремала в тени сарая, высунув язык наружу, и лишь изредка вяло порыкивала, когда мимо двора проезжал на велосипеде очередной горе-рыбак с небогатым уловом.

Крохотный коттедж тётушки Ядвиги, переживший не одну войну, обещал простоять ещё как минимум сто лет, но, увы, был не бездонным. Хотя Анна и не сетовала на судьбу, ведь личный чердак стал чем-то гораздо более роскошным, нежели её прежняя огромная и комфортно обустроенная комната, куда в любой момент мог без стука ворваться Он. К тому же, с душой обставленная собственными руками, нынешняя каморка являла собою невероятно уютное убежище.

Это лето стало лучшим в жизни Анны. Воистину, когда сдох Ублюдок, она будто вышла из затяжной комы. Вдохнула полной грудью на похоронах, мечтая заменить три горстки земли, брошенных в могилу, на три миллиарда плевков туда же. Прах известного и уважаемого в Кракове адвоката Михала Монцевича, погибшего в банальной автокатастрофе, заслуживал лишь этого. А ещё — сотен лживых слов и чуточку скудных капель с трудом нацеженных слёз от явившихся проводить в последний путь своего коллегу лицемеров.

Ах, каким же умиротворённым, и даже несколько довольным казалось тогда его лицо! Однако, все присутствующие на этом псевдодраматическом действе знали, что внешняя безобидность мертвеца — лишь дешёвая подделка, основательно отличающаяся от оригинала…

После были недолгие сборы и переезд к сестре Ублюдка, которую Анна не видела с семи лет. С тех самых пор, как её отец окончательно слетел с катушек, утонув в снобизме и злобе, и оборвал все связи с сельской роднёй. За год до этого Михал купил бывшей жене авиабилет до её родного Вашингтона и выпроводил Элизабет из Польши, без труда отсудив дочь. Вскоре из Форкса пришло письмо от материной родни, в котором сообщалось о скоропостижной кончине Лиз. Она оказалась слишком слабой для этого мира. Морально не сумела справиться с несправедливостью, безвыходностью, тоской по дочери, и однажды тихо ушла по своей воле, наглотавшись таблеток.

Анна почти не осуждала так быстро отказавшуюся от борьбы за неё и за себя мать, памятуя о многочисленных попытках той сбежать от мужа-тирана. В конечном итоге, Михал не простил Лиз того, что ускользнуть она хотела вместе с дочерью.

Спустившись, первым делом Анна последовала на улицу, дабы плеснуть на разгорячённое лицо несколько щедрых пригоршней воды из бочки. Отогнав водомерку, с удобством устроившуюся на прохладной поверхности, засмотрелась на колышущееся отражение, в который раз поражаясь своей невзрачности и совершенно несопоставимой с ней яркой, неизведанной ранее, совершенно пугающей жажде жизни, плещущейся где-то в глубине серых радужек. И если в прошлом она находила неприметную, будто выцветшую внешность целиком и полностью соответствующей внутреннему миру, то теперь хотелось сиять, подобно Сверхновой. Только стоило оторваться от зеркальной близняшки, — и всё возвращалось на круги своя. И былые страхи, и ночные кошмары, и нежелание говорить с кем-то, кроме пожелтевших страниц дневника. Привычку общаться с бумагой она переняла у матери, и по сей день это… спасало. Ведь когда уходишь в себя, не имея возможности выплескивать чувства, мысли, эмоции хоть куда-то, вероятность того, что не сойдёшь с ума равна примерно нулю.

Тётушка и её верная помощница по хозяйству, фрау Гертрауд, в своё время вынянчившая и Ядвигу, и Михала, были крайне понятливыми и тактичными, а потому к натерпевшейся за последние годы замкнутой воспитаннице лишний раз старались не лезть, терпеливо ожидая, когда же та оттает. И это ожидание мало-помалу приносило плоды: порой за вечерними чаепитиями Анна позволяла вовлечь себя в ненавязчивую беседу, ненадолго вырываясь из тисков извечного напряжении. Сегодня, впрочем, она вновь задумчиво безмолвствовала.

Выпечка, как и всегда, оказалась невероятно вкусной и воздушной, а чай с полюбившейся ей садовой мятой здорово освежал. Но существовала ещё одна весьма милая ежевечерняя традиция:

— Анка, отнеси-ка шарлотки Вацлаву, а то, небось, снова не вылезал из своих хвалёных архивов весь день. Чудак-человек! — словно в первый раз запричитала Ядвига, кивком указывая на тарелку, прикрытую льняной салфеткой, когда стали расходиться после сытной трапезы.

Немолодой профессор был тем ещё добряком и молчуном, что вызывало у Анны некое уважение, и даже симпатию. Именно поэтому она не чуралась носить снедь для вечного исследователя, точно зная, что тот не станет докучать с бессмысленными разговорами. К тому же, полюбившаяся ей миссия являлась причиной лишний раз прогуляться в сумерках, вдыхая вечернюю свежесть. Иначе бы она, типичная домоседка, и носа не высунула из своей комнатушки.

А ещё пан Вацлав всегда делился редкими экземплярами книг, к коим Анна испытывала особую страсть…

Он недоумённо и как-то рассеянно глядел на корзинку в её руках, с неохотой оторвавшись от видавшего виды фолианта и каких-то черновых записей. Кажется, сам удивился голодной серенаде, раздавшейся из собственного желудка на всю комнату, как только до его носа донёсся потрясающий аромат дрожжевого теста, сливово-сахарной карамели и корицы. Профессор частенько забывал поесть, принимая заботу соседок с искренней благодарностью.

— Пани Ядвига — мой личный ангел-хранитель, не иначе. Как и ты, Аннушка. И где бы я был, если бы не вы? — всякий раз говорил он, пока с истинно благородной аккуратностью поглощал очередное лакомство.

Несмотря на бесконечные отказы со стороны Анны и свою рассеянность, пан Вацлав ни разу не забыл предложить чаю с её же угощением своей спасительнице. А не шибко болтливая гостья всегда ссылалась на то, что уже сыта. И он верил. С ненавязчивой, но цепкой заботливостью розовощёкой пышнотелой фрау профессор был знаком не понаслышке.

Спустя час Анна возвращалась домой с новым томиком подмышкой и исключительно положительными эмоциями от приятной компании в довесок. Нынешняя прогулка выдалась особенной: сделав крюк к пруду, она успела застать закат, пурпурно окрасивший покойную гладь воды, местами слегка подёрнутую ряской. А на обратном пути повстречался почтальон, лениво крутящий педали видавшего виды велосипеда. Писем ни её тётушка, ни старая фрау за те несколько месяцев, что Анна у них прожила, ни разу не получали. И когда её окликнули, протягивая тонкий конверт, она очень удивилась. Узрев же, что тот подписан на английском и адресован ей, недоумённо нахмурилась. Утихомиривая любопытство, с трудом дотерпела до дома и уже там, в кругу своей новой семьи, вскрыла письмо.

Писала некая Шерил Хатфилд из города Форкс, что в штате Вашингтон, выражая надежду на знакомство с племянницей и сходу приглашая пожить у неё, да желательно подольше. Можно и насовсем! Вроде взрослый человек, а будто не понимает, что с «насовсем» могут возникнуть непреодолимые трудности. К посланию также прилагались квитанция с переводом денег для покупки авиабилета, в чём, признаться, Анна совершенно не нуждалась, и телефонный номер для связи на отдельном листке. Откуда материна сестра могла узнать о её местонахождении и последних событиях, она могла лишь догадываться, позже выдвигая совсем уж невероятные предположения в голове.

«…Знаешь, здесь постоянно льют дожди и, по правде говоря, совсем нет никаких развлечений, но зато у нас потрясающая природа. Такого количества зелени ты точно больше нигде не увидишь! А ещё океан совсем близко. Видела когда-нибудь океан?..»

И хотя Шерил пела сладко и предоставляла ей право выбора, Анна почувствовала себя, словно в западне. От столь агрессивного энтузиазма она смутилась, вспоминая былой, едва ли не казарменный, режим. Зато прозорливая Ядвига и её помощница задумчиво переглянулись — как позже выяснилось, мысленно придя к одному и тому же выводу: Анне не помешают новые эмоции, а школа может и подождать. Тем более, программу она знала на сто лет вперёд — Михал вымуштровал.

Анна пыталась отпираться, но тётушка с ней обстоятельно побеседовала, убедив в необходимости смены обстановки. Это был первый раз, когда Ядвига проявила деликатную настойчивость, и первый раз, когда они действительно славно и откровенно поговорили. Под конец Анна даже не сумела сдержать несвойственную для себя порывистость, и прильнула к пахнущей фиалками тётке, как котёнок, зарывшись в тёплые объятия. Она и сама не осознавала, насколько соскучилась по материнской… — да хоть по чьей-нибудь! — ласке. А Ядвига не разочаровала, не только позволив такую вольность, но и вдохновенно ответив, словно только этого и ждала.

В тот же вечер начался спешный сбор немногочисленных пожитков под аккомпанемент причитаний педантичной фрау, но вылететь Анна смогла лишь спустя два с половиной месяца, когда одобрили визу.

* * *

Впервые в жизни оказавшись на борту самолёта, она с волнением наблюдала сквозь иллюминатор за акварельной густотой облаков, поглотивших белоснежную крылатую громадину вместе с пассажирами. Полёт вышел изнуряющим и долгим, с пересадками. Положительный момент заключался в том, что оба места рядом с ней оказались свободны. Только нарочито доброжелательные стюардессы с несползающими, почти искренними улыбками подходили слишком уж часто, — видимо, самозабвенно взвалив на себя ответственность за подростка, путешествующего без сопровождения взрослых.

Анна очень жалела, что отправила дневник в багаж. Его не хватало до зубного скрежета, ведь на протяжении всего перелёта в голову лезли хаотичные мысли, требующие немедленного выражения. От них невозможно было избавиться иным способом, кроме как излить на бумагу, тем самым материализуя, а потому приземления она ждала с особым нетерпением. Единственное, что спасало, — ненавязчивые музыкальные композиции в наушниках да тёплые воспоминания о прощании с домашними. Каким-то образом о её отъезде прознал и старый профессор — наверняка домоправительница проболталась. Пан Вацлав даже позволил себе оторваться от работы, чтобы зайти к ним и торжественно вручить Анне в дорогу потёртый, безумно редкий и старый экземпляр чешских сказок, строго-настрого наказав беречь его, как зеницу ока. Она вновь не сдержала улыбки, когда перед глазами будто наяву возник его немного несуразный образ, грозящий пальцем. Наверное, этот жест должен был подтверждать серьёзность его слов, но на деле лишь умилял.

Вашингтон встретил ливнем. Кто-то из пассажиров пустил слух, что самолёт из-за погодных условий не удастся посадить, и пока некоторые особо эмоциональные личности паниковали, Анне было откровенно никак — так она устала. Однако, всё же испытала некий душевный подъём, когда борт благополучно приземлился. Передвижение на отёкших ногах являлось задачкой не из простых, а мигом промокшие волосы и одежда, пока все добирались к перронному автобусу, совсем испортили настроение. В здании аэропорта Сиэтла практически сразу взгляд зацепился за «именную» табличку в бледных руках.

Шерил оказалась довольно моложавой худенькой женщиной, одетой чересчур по-ребячески: огромная клетчатая рубашка, светло-голубые джинсы с драными коленками, конверсы и серёжка в носу создавали образ весьма инфантильный. Кожа её была почти настолько же прозрачной, насколько и у самой Анны, и у Элизабет, отличаясь лишь более здоровым оттенком. А присутствие задорного румянца на высоких скулах придавало образу свежести. И только морщины на лбу, шее и под глазами выдавали истинный возраст женщины — около сорока. Примерно такой Анна её себе и представляла.

— Энн! Как я рада тебя видеть, дорогая! Мне очень, очень приятно с тобой познакомиться!

Тётя налетела на неё, бесцеремонно сгребая в охапку.

— Анна, — поправила она машинально, ошарашенно стоя истуканом в чужих объятьях.

— Анна, ну конечно Анна, прости. Возможно, иногда буду забываться и называть тебя на американский манер, ты уж особо не серчай на меня, — мягко согласилась Шерил, внимательно разглядывая единственного ребёнка своей сестры, отстранив от себя, но при этом крепко держа за плечи.

Просто не будет. Анна нутром чуяла это, когда читала письмо, но сейчас в своих предчувствиях убедилась окончательно.

* * *

— Живу я одна. Твои бабушка с дедушкой — ты их не помнишь, конечно, — погибли вскоре после смерти Лиз, а с Мэттом, муженьком моим бывшим, мы уж лет пять, как в разводе. Дом у меня не слишком-то большой, но зато у тебя будет отдельная ванная, представляешь! — возбуждённо тараторила тётка по дороге из аэропорта, парадоксально сосредоточенно ведя свой старенький тёмно-синий бьюик.

Анна отмалчивалась, порой лишь скупо отвечая на конкретно заданные вопросы. Пустых разговоров, как и прикосновений, она не переваривала. Ядвига очень быстро вникла, хотя всё же терпеливо пыталась наладить коммуникацию, что в конце концов привело к небывалому успеху. Но Шерил отнюдь не казалась понятливой. На первый взгляд, она была простой и слишком уж открытой. А ещё — гиперактивной. Такие люди в глубине души импонировали Анне, но будучи натурой скрытной, нелюдимой, мрачной, а порой и колючей, стать своей среди подобных она бы не смогла никогда: Михал годами старательно ваял из дочери уродливое тёмное создание.

По дороге домой они сделали небольшой крюк и заехали в цветочную лавку, а после — на кладбище. Могила матери выглядела аккуратно и ухоженно, впрочем, как и все остальные — абсолютно идентичные. Показная безупречность наводила жуть и выедающее чувство пустоты в и без того тоскливом месте. Тётка отошла в сторону, дабы не мешать, но Анна сочла это излишней тактичностью: общаться с надгробиями она не умела и не особо желала. Да и талантом скорбеть, как положено в обществе, не владела. Для приличия постояв некоторое время у сырого камня с выгравированной аббревиатурой «RIP», возложила два букета: белые хризантемы, потому что так положено на её родине, и синие ирисы — любимые цветы Элизабет.

После перевела взгляд на две соседние могилы. Эбби Хатфилд, Томас Хатфилд. Даты смерти совпадают. Бабушку и деда она помнила очень смутно, ведь видела их всего один раз, будучи совсем маленькой. Вскоре после этого Ублюдок запер мать, вынудив оборвать абсолютно все связи.

Ни единой слезинки из себя выжать так и не удалось, но Шерил, кажется, не осуждала.

— Как они умерли? — всё-таки спросила Анна, сама не до конца понимая, только ли из вежливости.

— Автокатастрофа. Их машину занесло на промозглой дороге. Мама погибла сразу, а папу успели на скорой довезти до больницы. Но он крови много потерял… Вот, собственно, и всё.

Надо же. Стоит ли начинать бояться машин? Впрочем, если в авариях будут почаще подыхать уроды, подобные её папаше, с этим, пожалуй, можно было бы смириться. И да, эту омерзительную ей самой мысль Анна тоже обязательно запишет, чтобы никогда не забывать о том, что в пекле гореть в любом случае придётся.

Дом оказался несколько больше, чем Анна успела себе представить, но всё же чуть меньше польского. Заросшая лужайка придавала явной неухоженности двору, а давно не крашенные деревянные оконные рамы добавляли антуража унылости. Ливень давно закончился и в воздухе витала противная сырость, норовящая пробраться в самую глубь лёгких. Сквозь тяжёлые тучи солнце не пробивалось ни на миг. Радовало лишь расположение жилища — на самом краю улицы, почти на отшибе. Меньше людей — больше кислорода. Да и вероятность того, что соседи окажутся докучливыми никогда не равнялась нулю, а потому их отсутствие не расстроило ни капли.

В голову пришла мысль о подаче документов в местную школу, ведь заняться в городишке, судя по всему, и вправду было нечем. После Кракова с его мощёными улочками, тихими скверами да старинными зданиями, Форкс казался слишком юным, пустым, бессмысленным, унылым. Три с половиной улицы, два с четвертью переулка, парочка забегаловок да несколько продовольственных маркетов — вот и весь город. А неразговорчивый старый сосед-исследователь, готовый впустить в свою библиотеку совершенно безвозмездно здесь вряд ли найдётся. Такое везение случается лишь раз.

Стоило набраться смелости и спросить у Шерил разрешения превратить одичавший газон в подобие симпатичного цветника, иначе среди буйства зелени, слегка разбавленной серостью вечно мокрого асфальта, можно было окончательно скатиться в меланхолию. Возиться в земле Анна не то, чтобы любила, но кое-какой опыт в этом деле имела — вот уж неожиданное спасибо фрау Гертрауд, всеми руками и ногами поддерживающей трудотерапию.

Наскоро ознакомившись с расположением комнат и множеством фотографий немногочисленных родственников в рамках, первым делом она отзвонилась Ядвиге, спустив кучу денег на международный звонок, что, впрочем, не особо повлияло на банковский счёт. От Ублюдка осталось приличное наследство — хоть что-то хорошее, — которым официально могла распоряжаться пока только польская тётушка. Но та снимала и отдавала Анне на руки необходимое ей количество злотых да долларов, никогда не допытываясь, на что и зачем. В племяннице она была уверена, как в самой себе. Лишнего Анна и не покупала. Минимум невзрачной закрытой одежды тёмных оттенков — с чем неустанно и тщетно пыталась бороться фрау Гертрауд, — самые простые школьные принадлежности, ноутбук да бутылёк персикового масла вместо крема для рук — весь её скарб.

Ночь в новом месте прошла спокойно, сон был как никогда крепким и наконец-то без сновидений. На следующий день, вместе с воодушевлённой её задумкой Шерил, они отправились в Порт-Анджелес на поиски растительного питомника, что довольно быстро увенчались успехом.

Выбрав несколько кустиков декоративных пёстрых барбарисов и бересклетов, а также множество семян матиол, анютиных глазок и колокольчиков, приостановились у невероятного количества сортов роз на любой вкус и цвет, но Анна категорически отказалась их покупать, не став аргументировать. Причина была куда более прозаичной, нежели успела навыдумывать себе тётка: на могилу Михала возложили множество шикарных букетов этих представителей флоры, почему-то обходя стороной классические хризантемы. Теперь розы ассоциировались с притворной скорбью, а ненависть к Ублюдку незаметно распространилась и на королеву цветов. Чудесной альтернативой розам оказались гортензии. Их ассортимент был не столь велик, но удовольствие от выбора сортов Анна получила немалое.

По правде сказать, она очень сомневалась, что в условиях повышенной влажности, промозглости и редкого присутствия солнца хоть что-то, кроме кустарников, приживётся, но желание оживить пейзаж за окном стало навязчивой целью.

По дороге домой заехали в закусочную. Местная пища оказалась жутко вкусной, но такой же искусственной, как и становление Америки. Быть может, подобными мыслями проявлялась латентная тоска по родине, постучавшаяся в сердце слишком рано, но позволять ей одержать над разумом верх Анна не собиралась, а потому просто наслаждалась чересчур идеальным сэндвичем, отринув негодование. Шерил не могла приготовить ничего, кроме пресловутой яичницы, да и та, признаться честно, нынешним утром вышла не слишком удачной. Альтернатива существовала лишь одна — срочно учиться готовить кому-то из них двоих. А поскольку тётушка-номер-два сутками напролёт пропадала на работе в больнице, вывод напрашивался сам собой.

Их столик обслуживала несколько дёрганая официантка — Вайолет. Сперва Анну заинтересовало имя на бейджике, показавшееся ей довольно романтичным. Не взглянуть хоть мельком на его обладательницу казалось невозможным. И хотя на тусклой физиономии сверкала неестественно открытая улыбка, Анна отметила, что за фальшивой приветливостью прячется личная трагедия и очень знакомая ей безысходность. Позже внимание привлёк кусочек пожелтевшего синяка на предплечье, тщательно скрываемый длинным рукавом парадной белой рубашки, задравшимся буквально на миг… Она заметила это лишь потому, что и сама кое-что прятала за длинным рукавом извечного чёрного худи.

Эта девушка, Вайолет, не выходила из головы весь вечер, а после — долгую, наполненную тревожностью ночь. Уснуть никак не выходило. В горизонтальном положении обрывки воспоминаний становились шумнее и ярче, а грудную клетку сдавливало, будто сверху умостилась пакостница-Мара, поджидающая с ворохом омерзительных сновидений.

Он не всегда был жесток с нею, хотя строгость являлась его главной отличительной особенностью. И тем не менее, благодаря Лиз когда-то и у Анны было подобие беззаботного детства, но затем Михал по непонятной причине резко изменился, ограничил свободу Лиз и стал измываться над ней морально и физически, при этом полностью игнорируя дочь. Пока они жили втроём, доставалось лишь матери. Но потом…

Поначалу он бил не слишком часто, — только по причине крупных, на его взгляд, провинностей вроде неповиновения, неуспеваемости по учёбе либо общения с неугодными, коими являлись абсолютно все её потенциальные друзья. Зато позже вошёл в раж. Моральным подавлением и физическими расправами Ублюдок щедро потчевал Анну почти ежедневно. Умело находил, к чему придраться, за что зацепиться, чтобы в очередной раз навесить на неё ярлык «проклятой потаскухи — такой же, как и её дрянная мамаша» или «ничего не смыслящей тупицы, чьё предназначение — рожать и ублажать мужа». Он планировал выгодно продать… то есть, выдать её замуж за подходящего человека сразу после совершеннолетия Анны, и совершенно не чурался напоминать об этом при каждом удобном случае, словно специально глумясь. Безнаказанность Ублюдка и омерзительная невозможность спастись от него созидали чёрную безысходность, тучами нависающую над нею двадцать четыре часа в сутки. Отчуждённость и молчаливость стали спасением; одеждой, прикрывающей собственную оголённую никчёмность. Некоторые одноклассники на полном серьёзе считали Анну немой.

Школа-дом-дом-школа, курсы языков и дополнительные занятия, костёл по воскресеньям, режим, постоянный контроль со стороны Михала и его охраны, — в последние годы эта круговерть была единственной и безальтернативной обыденностью.

Конечно же, она пыталась сбежать. Дважды. Один раз на электричке — тогда её быстро вычислили Его верные пёсики. Во второй — на тот свет. После первой попытки остался едва заметный шрам на скуле, куда Ублюдок от души треснул её прямо на людях, на перроне. После второй — продольный шрам на запястье левой руки и то самое прозвище для папочки, которое она и по сей день боялась произносить вслух.

А потом Михал погиб. Сдох, тем самым освободив от ига. Анна с благодарностью бы приняла абсолютно любую новую реальность, лишь бы без него — без того, кто подарил жизнь, чтобы после отравлять её. Но неожиданно объявилась спасительница-Ядвига и без особых усилий оформила попечительство. Сколько же нежности и понимания получила Анна от дорогой тётушки за те месяцы, что провела под её крышей! Ей искренне казалось, что она не заслужила той размеренной жизни, последовавшей за похоронами отца.

Иногда Анна задавалась вопросом, почему же близкие матери гостили у них всего раз, ведь в прежние времена отношения в семье были вполне… сносными. Возможно, однажды она и решится задать откровенный вопрос Шерил, тем самым, вполне вероятно, поставив ту в неловкое положение. Но никаких претензий и обид, на самом деле, не существовало. Как и прав на них. Имело место лишь банальное любопытство, что требовало удовлетворения.

С этими размышлениями, навалившимися так некстати, она задремала лишь под утро, но отоспаться не удалось, ведь у тётки выдался последний выходной, который та решила провести с пользой. Идея поездки в Ла Пуш Анной была встречена довольно скептически. Она полагала, что в силу чёрствости и разбитости не сумеет получить никакого морального удовлетворения от созерцания безграничных вод.

Но она ошибалась.

Путь к побережью занял совсем немного времени, даже учитывая их завтрак в какой-то кафешке, что попалась по дороге. Бельгийские вафли с кленовым сиропом и чёрный американо настолько засели в душу, что Анна пообещала себе так завтракать как минимум пару раз в неделю на протяжении всей оставшейся жизни. Настроение чуть поднялось, даже тонкий голосок Ванессы Паради, доносящийся из старой магнитолы, уже не так сильно раздражал. Но окончательно забыть о ночных бдениях заставил солёный порыв ветра, сразу же ударивший в лицо откуда-то из-за деревьев, когда они с Шерил выбрались из машины. Он принёс с собой… странно, но праздничное волнение, кое Анна испытывала в последний раз, наверное, года в четыре, когда находила под подушкой очередной подарок от Святого Николая. Позабыв обо всём, оставляя тётю где-то позади и теряя контроль над собой, она пошла вперёд, влекомая мощным рокотом бушующих волн. И картина, открывшаяся перед нею, ничуть не разочаровала, целиком и полностью оправдывая так внезапно навалившуюся лихорадочную взволнованность. Анна впитывала в себя дикий покой, медленно продвигаясь вдоль берега. Впервые за долгое, очень долгое время абсолютно все мысли выветрились из головы, освобождая место для упоительной пустоты. Безлюдный пляж казался ещё более привлекательным в своём одиночестве. Тучи ненадолго развеялись, пропуская солнечные лучи, что нежно отогревали все немногочисленные открытые участки её тела. Шее, лицу, кистям рук было тепло, как никогда раньше. Она будто слилась с первозданностью, полностью лишившись самосознания.

Вода не была спокойной и покорной, она существовала сама по себе, независимая от посторонних вмешательств. Ничто, никогда, ни при каких обстоятельствах не могло её порушить. Вода в тот же миг стала первым и единственным кумиром, коему хотелось подражать во всём. Нескончаемым источником насыщения чем-то… волшебным. Мощь, беспощадность, холод и многогранность. Неотделимые друг от друга жизнь и смерть — вот, чем являлся океан.

Он щедро отдавал абсолютно бесплатно, ничего не требуя взамен. Но отбирая, если предлагают сами. И неопределённое количество времени, в молчании проведённое у плещущихся волн, положило начало настоящему исцелению. Ради океана стоило остаться на чужбине, среди чужаков, быть может, попытаться стать здесь своей, лишь бы иметь возможность хоть иногда общаться с ним…

Прийти в себя заставил клёкот неведомой птицы, эхом разнёсшийся по всей округе, что словно пробудил ото сна. Только тогда Анна обратила внимание на несколько потемневший небосклон — уже вечерело. Она и не заметила, как солнце укатилось, игриво выглядывая из-за горизонта лишь налившейся багровой верхушкой.

По дороге к машине, не желая разрушать почти интимное таинство единения с Отцом природы, Анна просто и открыто посмотрела на теперь не казавшуюся настолько уж пустой тётку, во взгляд тот вкладывая всю благодарность, кою невозможно было бы облечь в слова и с помощью самых поэтичных эпитетов. А в ответ получила лишь мягкую понятливую улыбку. Она действительно ошиблась в Шерил.

А та вполне разделяла её чувства, ведь сама с самого раннего детства трепетно любила это целебное место, о чём не поскупилась поделиться чуть позже — за ужином. Она была такой же другой, как и Ядвига. Только бесценность свою умело скрывала за нарочитой беззаботностью.

Когда отходили от пляжа, на берег заявилась шумная компания местных индейских подростков, но лиц обернувшаяся на смех Анна в мешанине чёрных волос и смуглой кожи разглядеть так и не сумела.

Днями, а частенько и ночами, Шерил пропадала на работе. Должность медсестры отнимала слишком много времени и сил, ведь кадров всегда не хватало — все стремились в большие города за успехом и карьерой.

Анна старалась ненавязчиво заботиться о ней, то и дело выспрашивая у фрау Гертрауд подробные рецепты её фирменных блюд, дабы порадовать тётушку чем-то вкусным и оригинальным. Впрочем, кулинария оказалась не слишком уж сложной «наукой». Просто, как и любое ремесло, требовала терпения с постоянным оттачиванием навыков. Очень скоро она стала импровизировать, ни разу не разочаровавшись в результате. Шерил всё нахваливала её мастерство и списывала его на врождённый талант, но Анна с ней согласиться не могла. Внимательность, аккуратность, логичность, последовательность, — вот девиз успеха, так она считала.

Высаженные кустарники понемногу приживались и даже пошли в рост. Что казалось невероятным, ведь на дворе стоял ноябрь. Однако, чудо случилось, и Анна предпочитала считать это добрым знаком. Стоящих романов и повестей в местной библиотеке не нашлось, а потому подаренная тётей Шерил электронная книга пришлась очень кстати. Анне, как любительнице бумажного шороха и шелеста, подобные результаты технического прогресса очень уж не нравились, но ввиду отсутствия альтернативы приходилось довольствоваться малым. В те редкие выходные, что ей выпадали, тётка дарила практически всё своё свободное время племяннице, даже несмотря на то, что дико уставала. Океан они навещали ещё несколько раз, и это были самые лучшие, самые целительные часы. Жизнь постепенно налаживалась.

Прогулки в лес стали приятной ежедневной традицией и своеобразной отдушиной от безделья. Среди вековых елей, тонны облепившего всё и вся мха тяжелее дышалось. А тишина, глухо наполняющая собой пространство, воспринималась иначе, чем в Форксе. Однако, вылазки вызывали лишь положительные эмоции, ведь в четырёх стенах, наедине с собой, недолго было и сойти с ума.

Надёжно укрытая ото всей мирской суеты вечнозелёными кронами, Анна могла часами плутать среди высоких стволов и густых папоротников. Будто нарочно уходя всё дальше вглубь чащи, неосознанно путая следы от себя же, она почему-то ни разу не заблудилась. Лес срывал планки с мыслей и направлял их в нужное русло. Лес доказывал ничтожность троп, любых путей. Лес демонстрировал истинную жизнь — неторопливую, наполненную множеством детальных прорисовок, ради которых стоит остановиться раз и навсегда, чтобы созерцать. Впитывать их в себя. Он дарил умиротворение и благодать. Позволял вдоволь надышаться тяжёлым свежим воздухом, способным утолить извечную подсознательную жажду неподвижности, коей полны суматошные представители рода человеческого — сыновья и дочери цивилизации… А после лес сам выводил прямо к дому.

В одну из таких прогулок покой нарушил горький всхлип, что раздался из-за поваленного дерева. Анна приготовилась было незаметно покинуть уже занятую кем-то территорию, но предательский треск ветки под ногой варварски прервал благодатную тишину во второй раз, выдавая теперь и её. Неизвестный тотчас же вскочил, резко оборачиваясь.

Печальная официантка, суетливо стирающая слёзы со щёк тыльными сторонами ладоней, почти не изменилась с их первой и последней встречи. Реальную картину от образа из воспоминаний отличали только краснота с припухлостью на лице, какая бывает после отчаянных рыданий, да ещё свежая ранка в уголке рта.

— Ты кто такая? — испуганно, но раздражённо спросила она в лоб, переходя сразу к делу.

Непроизвольно покраснев, Анна машинально пригладила волосы мгновенно вспотевшей ладонью, начиная испытывать нарастающую панику. К контактам, а тем более, агрессии она готова не была. Но исподлобья разглядывающая невольную свидетельницу её слабости девушка слишком резко пришла в себя. Страх явно испарился, сменившись уверенностью.

— Ты следила за мной? Тебя Гленн подослал? Или Роб? — продолжала она напирать с вопросами, почувствовав угрозу рассекречивания своего убежища.

Анна имела полное право на то, чтобы развернуться и позорно сбежать, но что-то необъяснимое, неосязаемое удерживало на месте, не давая оторвать взгляд от чертовски привлекательных, надо признаться, глаз. Чёрных, словно рождённых в глубоких недрах планеты от союза угля и нефти. Ответ покорно вырвался изо рта будто сам по себе:

— Нет, Вайолет. Я здесь абсолютно случайно.

Это имя врезалось в память ещё тогда, после поездки в Порт-Анджелес. И не зря, ведь непредсказуемая реакция в виде дружелюбной, хоть и вымученной улыбки вполне подтвердила нетривиальность обладательницы этого имени.

— Кажется, я тебя помню. Ты заходила к нам в кафе со своей?..

— Тётей.

— Да, точно. Шерил Хатфилд, медсестра. Я её постоянный клиент, — горькая усмешка исказила опухшую физиономию. — А тебя как звать?

— Анна. Только не Энн и не Энни, пожалуйста, — она с жалостью посмотрела на ссадину, но тут же осеклась, вспоминая, что сама жалость не принимала ни в каком виде.

— Отлично. Тогда и я не Вайолет. Лучше просто Вил, хотя я и это сокращение ненавижу. Но это лучше, чем дурацкое Вайолет и, не приведи Господь, Летти.

— Тогда может… Виола? — неуверенно предложила Анна, лишь бы ответить хоть что-то на достаточно длинную, по её меркам, реплику.

— Странно, но приемлемо, — кивнула в знак согласия новая знакомая после некоторых размышлений.

Воистину, это был самый странный диалог в жизни Анны! Но отчего-то хотелось продолжить знакомство. И даже нервный трепет где-то в районе солнечного сплетения не мог утихомирить этого желания. Она посмела допустить дерзкую мысль, что перед ней может стоять её родственная душа, и упускать возможность убедиться в этом лишь из-за своей робости было бы глупо. Стоило хоть один раз преодолеть страх, даже если интуиция обманывает.

— У тебя необычный акцент. И ещё это «Виола»… Ты не русская, случайно?

— Я полячка. Польша — это в Европе…

— Да, да, я знаю, — перебила Вайолет, расфокусировав взгляд.

Меж её бровей пролегла морщинка, а Анна ощутила новый прилив смущения. Виола смотрела в никуда, нахмурившись, и будто отключилась от реальности, причём достаточно внезапно. Наверное, стоило оставить её наедине с самой собой. Анна развернулась и зашагала в ту сторону, откуда пришла, пытаясь вспомнить обратную дорогу. Но Вайолет вновь удивила, когда догнала её и пошла рядом, изредка пиная валежник ногами. Их совместная прогулка нисколько не походила на поиски выхода из леса, скорее, абсолютно точно являлась неторопливым променадом. Но увидь их кто сейчас со стороны — пришёл бы в недоумение, ведь прогуливались они молча, лишь изредка переглядываясь. Выйдя же на дорогу, ещё какое-то время брели по тротуару бок о бок, пока в это единение не вмешался начавший накрапывать дождь.

— Я знаю, ты любишь книги. Ты не можешь их не любить, — нарушила молчание окончательно успокоившаяся Вайолет, разворачиваясь к Анне лицом.

— Как ты?..

Виола пожала плечами.

— У тебя на лбу написано, что ты книжный червь. Хочешь дам почитать кое-что из своего? Мне почему-то кажется, что ты единственный человек в этом захолустье, которому такое может «зайти». Твой дом, кстати, — кивком указала она на жильё Шерил.

Анна и не заметила, как они подошли. Дождь всё разрастался, но пригласить в гости новую знакомую она не решилась, уверенная, что та и не согласится. Необходимо было срочно расходиться, ведь заставлять мокнуть и без того несчастного человека совсем непорядочно.

— Я очень хочу почитать твои работы, Виола, — бросила она напоследок вместо прощания, и прошмыгнула за дверь.

Уже за ужином, размазывая картофельную запеканку по тарелке, Анна всё-таки жалела, что не позвала Вайолет переждать ливень, теперь во всю буйствовавший за окном. Что, если эта странная девушка живёт на другом конце города? Виола… Вайолет. Фиалка. Как красиво! И почему ей так не нравится своё имя? Наверняка этой неприязни сопутствует серьёзная причина. Очень трагическая и очень личная… Нет, Виола бы точно не зашла, и вряд ли бы у Анны нашлась решительность затащить ту силком. Пожираемая совестью, она так и не смогла поесть, но голода не чувствовала. Самобичевание и волнение от возможности обрести друга заполонили разум. Хорошо, что тётка работала в этот вечер и не наблюдала её переживаний, иначе бы точно начала допытываться, что да как, но настроения объяснять не было совершенно. Хотелось жадно смаковать сегодняшнее событие, не делясь им ни с кем.

На следующий день небо было чистым с самого рассвета, и Анна спозаранку отправилась к кромке леса, с трудом и торопливо заставив себя проглотить скудный завтрак. Она надеялась встретить Вайолет, в то же время понимая, что в такую рань вряд ли застанет там хоть кого-то. И она не ошиблась. Для приличия побродив в одиночестве некоторое время вдоль замшелых зарослей, разочарованная, она отправилась было обратно домой, но тут будто обухом по голове ударили: ведь вполне можно прогуляться до той забегаловки, где трудится Виола! Тем более, погода вполне благоприятствует.

В кафешке, как и в прошлый раз, посетителей совсем не было. Она сразу выцепила единственную здесь официантку взглядом. Та сидела за стойкой, скучающе подперев голову рукой, и читала книгу. Анна успела заметить её расслабленную позу буквально за миг до того, как прозвенел колокольчик над дверью, оповещающий о посетителях. Вайолет встрепенулась, мгновенно создавая вид бурной деятельности, но увидев, кто пожаловал, разулыбалась и расслабилась.

— Анна! Так здорово, что ты пришла!

— Привет, — нелепо помахала она рукой в ответ.

— Ну… проходи, располагайся. Ты завтракала?

Анна нерешительно направилась к стойке и взобралась на высокий стул, попутно стягивая куртку и укладывая ту на соседнее место.

— Да. То есть, не совсем.

— И что это значит? — поинтересовалась Вайолет с тёплой улыбкой.

— Я бы выпила чаю с чем-нибудь вкусным.

— Отлично. У нас есть фирменные вишнёвые пирожки, ещё совсем тёплые, очень рекомендую. И чай — чёрный, со смородиновым листом… Как тебе, а? Вижу, что ты не против. Прекрасно, — хлопнула она в ладоши. — И да, завтрак за счёт заведения!

— Ну что ты, у меня есть деньги…

— Не спорь. Мне хочется тебя угостить. Сегодня я тебя, завтра ты меня — кто знает, как жизнь повернёт.

Испытав уже ставшее привычным рядом с этой девушкой смущение, Анна немного пожалела, что пришла. Обирать едва знакомого человека было неприлично, а настаивание на своём могло и обидеть ненароком. Пришлось кивнуть в знак согласия, но этот жест Виола уже не увидела, повернувшись к чайнику и приступив к приготовлению.

Угощение действительно оказалось отменным, слоёное тесто таяло во рту, а вишнёвый конфитюр вызывал непроизвольное закатывание глаз от удовольствия, как только попадал на язык. Вкуснее здешнего повара готовила только фрау Гертрауд.

— Так что там с твоим творчеством? — напомнила разомлевшая Анна, попивая горячий терпкий напиток.

— Мои записи всегда со мной. Могу отдать прямо сейчас, если ты действительно хочешь.

— Очень хочу. Ты была права, я книжный червь и обожаю читать.

Вайолет спрятала улыбку в своей чашке с таким же чаем.

Вскоре пришлось распрощаться, так как начинали подтягиваться посетители, и побездельничать для Вайолет больше не представлялось возможным. Она вручила видавшую виды толстую тетрадь, а также свой номер на салфетке Анне в руки перед самым выходом и ещё раз улыбнулась напоследок.

В сердце бушевал целый ворох чувств и эмоций. Оказавшись на улице, она только сейчас ощутила ватность в ногах. Накрыл накопившийся, сдерживаемый ранее мандраж. Анна до сих пор не верила, что решилась на приход в «Мейбл», — как гласила яркая вывеска, — но лишь гордилась собой. Кажется, у неё и вправду могла появиться первая в жизни подруга…

С тех пор они часто встречались на опушке леса, отправляясь вглубь чащи бок о бок. И понемногу притирались, то обмениваясь парой фраз за всё время, проведённое вместе, то едва ли не захлёбываясь от стремительной речи, совершенно невоспитанно перебивая друг друга. Анне и самой было сложно поверить в то, что она способна столько болтать, так откровенно делясь сокровенным. Блуждая среди деревьев, они обсуждали любимые книги и обожаемых персонажей. Не уставали увлечённо спорить, кто же всё-таки восхитительней — угрюмый и мрачный для пустого, бессмысленного большинства мистер Дарси или же чересчур загадочный, а порой и эпатирующий мистер Рочестер, так ни разу и не придя к какому-то мирному консенсусу…

Порой Анна вставала раньше необходимого, чтобы успеть в «Мейбл» на утреннюю чашку чая с вишнёвым пирожком до первых посетителей. А поскольку клиентов в такое время почти никогда не было, Вайолет позволяла себе почаёвничать с приятельницей.

В последние годы Виола тоже предпочитала облекать мысли в текст, чем делиться ими с кем-то вслух. Так их проще сформулировать, говорила она, и Анна была с ней солидарна. Вот только дневников Виола не вела — боялась, что отчим найдёт и прочитает. Он не мог не прочитать. Не мог не выискивать, вынюхивать, словно крыса. Пьянчуга Роб — мерзкий тип с несостоявшейся жизнью — частенько вымещал злость на окружающих, поколачивая и падчерицу, и её слабовольную мать, которая то ли от нездоровой любви, то ли от привязанности к нему молча терпела. И дочь годами приучала к тому же, не давая той огрызаться. И Виола безропотно боялась так, как умела — не совсем искренне, — а теперь не могла выбраться из болота, в которое её силком затащили. А бывшая школьная любовь в лице некоего Гленна Митчелла усугубляла и без того незавидное положение, ведь парень, явно идущий по стопам её отчима, никак не оставлял Виолу в покое, присосавшись к её судьбе пиявкой… Она нашла себя в прозе. Коротенькие рассказы — порой, по-детски наивные, но отнюдь не бессмысленные, — безусловно были талантливо написаны. В духе английских романисток, так обожаемых и Анной, и Вайолет.

Они видели друг в друге не только почти точное, будто зеркальное отражение, но и свет, призывающий тянуться ввысь из ледяной мрачной пропасти.

* * *

Ноябрь плавно перетёк в зиму, что за пеленой дождей произошло совершенно незаметно.

В школу Анна, в отличие от прочих учащихся, ходила пешком: за рулём она никогда не сидела и водительского удостоверения не имела, а Шерил утром чаще всего отсыпалась после суток в больнице. Благо, что учебное заведение располагалось в двух шагах от дома, ведь добираться приходилось обычно по непогоде.

Этот факт стал причиной дополнительного внимания к новенькой. Любое самое мелкое событие, выходящее за рамки повседневности, возводилось в ранг едва ли не мистики. Шутка ли — десятиклассница, передвигающаяся на своих двоих! Жадные до событий представители местной молодёжи, чахнувшие в маленьком городишке, строили версии, — и порой настолько невообразимые, что существовала вполне реальная вероятность проходить с закатанными глазами до конца учебного года.

Заводить знакомства Анна бесповоротно разучилась под гнётом Михала, и давным-давно не стремилась к этому, — тем страннее воспринималось бесконтрольное притяжение к Вайолет. Одноклассники и учителя вполне заслуженно навесили на неё ярлык угрюмой серой мыши в первый же учебный день. Впрочем, на удивление быстро от неё отстали, возвращаясь к обсуждению таинственной семьи, стремительно покинувшей Форкс ещё в сентябре.

Виола закончила старшую школу больше двух лет назад, но на учёбу в университете пока не накопила, ведь внушительную часть заработанных средств отбирал выпивоха-отчим. Припрятать от него удавалось совсем немного, и наполняемость тайника напрямую зависела от чаевых. Анна имела и возможность, и желание схрон тот прилично обогатить, но никакую материальную помощь Вайолет ни от кого не принимала категорически, будучи личностью удивительно гордой и самодостаточной. В свободные дни она встречала Анну у школы, чтобы вместе перекусить по дороге к лесу.

В последних числах декабря, всего один-единственный раз вместе, они сумели выбраться в Ла Пуш. Не совсем волшебный вечер, проведённый в компании друг друга, термоса с обжигающе горячим кофе да сборником стихов Бальмонта омрачила лишь одна пренеприятнейшая встреча.

Вайолет решилась выкатить успевшую проржаветь за долгие месяцы простоя в гараже машину для их поездки, на ней же отправившись в свою родную забегаловку на полсмены. Анна же должна была зайти за ней после окончания занятий в школе, и уже оттуда, из кафешки, они бы отправились к пляжу. План простой и предсказуемый. С самого утра небо очистилось, пропуская соблазнительно зазывающие на улицу солнечные лучи. Анна с трудом дождалась окончания последнего урока, но по закону подлости пришлось задержаться по просьбе учителя. К тому моменту, как Анна вышла из школы, было уже без малого три. Быстрым шагом, едва ли не переходящим в бег, она наконец-то отправилась на работу Виолы, подгоняемая предвкушением.

На парковке у «Мейбл» был аншлаг. Впереди, громко переговариваясь и вульгарно покачивая бёдрами, дефилировала женская часть школьной элиты — девицы до того обворожительные снаружи, сколь и уродливые внутри. Простые смертные старались обходить их стороной, и неспроста — очень уж те тяготели к сплетням и унижениям. Достаться могло абсолютно любому, оказавшемуся не в то время и не в том месте. За ними медленно плелась и Анна, намеренно не обгоняя, стараясь держаться на приличном расстоянии. Не хотелось испортить чудесное настроение конфликтом. Прямо возле покоцанного джипа Вайолет пристроился настолько же старенький пикап, рядом с которым, в свою очередь, крутились несколько смуглых длинноволосых парней. Так близко индейцев Анна ещё не видела ни разу, ведь в городке они особо не появлялись, предпочитая выбираться из резервации лишь по острой необходимости.

— Ух, какие девчонки! — раздались задорные свист и улюлюканье: ребята явно заметили тех самых болтушек, беззастенчиво пытаясь заигрывать с ними.

Стало ясно, с какой целью парни здесь появились. Весь путь «элиты» от их машин в сторону входа в «Мейбл» сопровождали бурные обсуждения ножек, миловидных мордашек и шутливые выпрашивания телефончика то у одной, то у другой. Девушки явно были довольны вниманием. Кокетливо хихикали и подыгрывали горе-ловеласам, бросая в ответ какие-то легкомысленные реплики. Кажется, они не воспринимали всерьёз новоявленных поклонников, но удержаться от лёгкого флирта, сам факт которого поднимал и без того запредельную самооценку, не могли.

— А вон та крошка в чёрном тоже ничего, — неожиданно внимание переключилось на Анну, застигая врасплох.

Девицы обернулись, а разглядев, кому предназначалась реплика особо весёлого квилета, возмущённо зашептались. Трещотки. Теперь ненужное внимание в школе абсолютно точно было обеспечено, хоть из дома не выходи.

— Да, симпатичная, — присоединился к бросившему сомнительный комплимент другой улыбчивый индеец, нелепо подмигивая Анне.

Казавшийся самым приличным в этой компании паренёк покраснел, когда встретился с ней взглядом. Ещё один лишь усмехнулся, предпочитая оставаться молчаливым наблюдателем. Анна смутилась. Столь безобразное внимание с несколько пошлым подтекстом вызывало лишь стойкое отторжение. Она нисколько не желала принимать участие в игрищах гормонально нестабильных подростков. Но дальше произошло нечто, окончательно выбившее её из колеи.

— Ни рожи, ни кожи, — донеслась насмешливая колкость, которую поддержал заливистый гиеноподобный хохот явно довольных таким исходом зловредных вертихвосток.

«…Да кому ты нужна в своей убогой жизни кроме меня, шаболда малолетняя, а?! В тебе же ни рожи, ни кожи, курва…» — шипел, словно змея, Михал, пока за шкирку тащил её к машине после неудачной попытки побега.

Анна оторопело застыла, машинально повернув голову в сторону развесёлой компании и безошибочно находя взглядом невежу — самого высокого и крупного из всех пятерых ребят. Издевательская ухмылка тотчас же исказила его и без того грубоватую, точно высеченную из камня физиономию. Индеец совершенно точно дразнился, причем намеренно зло и однозначно незаслуженно. И хотя в былые времена к выплескиваемой на неё чужой желчи она почти привыкла, с момента смерти Ублюдка ни разу не сталкивалась с настолько откровенным скотством. Со старой раны будто резким движением содрали корку, обнажая всё то, что Анна с большим трудом закапывала в самые глубокие пласты памяти, изо всех сил стараясь отгородиться и забыть.

— Пол, ты чё?

Кто именно задал этот вопрос, Анна не поняла. Тот, кого назвали Полом, в ожидании ответа смотрел лишь на неё. С кривой усмешкой на губах и вызовом в тёмно-карих — в отличие от восхитительных глаз Вайолет, отталкивающих — глазах. Такой беспринципный урод, наверное, и ударить может. Лучше сдерживаться и молчать. Молчать и сдерживаться. Впрочем, на огрызания она и не была способна.

Благодатное настроение испарилось, словно его никогда и не существовало. Анна гневно поджала губы, за показной ненавистью скрывая накатившую тревогу и жгучую обиду — вроде как и необоснованную. Ведь никто не обижается на случайных прохожих хамов? Никто, кроме неё — то ли искалеченной, то ли изначально бракованной. Неполноценной. Она внимательно оглядела морального урода, тщательно запоминая черты лица. Чтобы обходить окольными, если тот появится в поле её зрения ещё когда-нибудь хоть на миг. Мерзкая кривая ухмылочка никак не слетала, а наглое выражение будто прилипло к нахальной роже. Анна резко отвернулась, обещая себе, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах не посмотрит в сторону столь гнусного, жестокого, невоспитанного человека, парой слов спровоцировавшего нежеланный всем естеством триггер.

— Не обращай внимания на этого дикаря, — попыталась приободрить её поспешившая навстречу Виола, судя по всему давно ожидавшая приятельницу внутри помещения кафе.

Видимо, она успела услышать оскорбительную реплику. Наверное, всё происходило в течение каких-то считанных секунд. Но никакие слова в такой ситуации помочь не могли, хотя Анна и была рада тому, что Виола не стала ввязываться в заведомо проигрышный конфликт, ограничившись презрительным взглядом в сторону хама. Неуклюже усаживаясь в машину на пассажирское место, она не слышала ничего, кроме собственного громкого сердцебиения и гробового молчания, отчего-то опустившегося на шебутную компанию.

— Пол, да ты чё, а? — нарушил напоследок тишину «особо весёлый» квилет.

Это было последним, что услышала Анна прежде, чем подруга завела мотор.

* * *

Домой Анна вернулась затемно и в расстроенных чувствах. Посиделки на пляже наедине с холодом, рокотом волн и Вайолет не привели в чувства, не подарили успокоение. Тот проклятый краснокожий наверняка уже и позабыл о стычке, спокойно наслаждаясь жизнью в окружении своих развесёлых дружков, безудержного смеха и, возможно, банки прохладного пива, — или чем там обычно живёт подобная примитивщина? А ей расхлёбывать последствия всю ближайшую — безусловно, бессонную, — ночь. И многие, многие последующие ночи тоже. Тётка, видимо, почувствовала неладное, а потому ненавязчиво поинтересовалась делами в школе, чего обычно себе не позволяла. Анна старательно пыталась скрыть удручённость, да только актёрскими способностями владела примерно на нулевом уровне.

— Энн… То есть, Анна, зайди-ка. Хочу тебе кое-что отдать, — позвала Шерил в свою спальню после ужина, когда она проходила мимо приоткрытой двери.

Тётя протягивала на раскрытой ладони серебряную брошь в форме ветки цветущей яблони.

— Подумала, что эта вещица порадует тебя немножко. Она принадлежала твоей маме. Никак не решалась тебе её отдать, ведь о Лиз мы с тобой ни разу и не говорили даже… Она очень любила эту брошку. У меня тоже такая есть, нам их родители подарили ещё в детстве, на рождество. Кажется, твоей маме тогда было двенадцать. У неё яблоневый цвет, у меня — фиалки… Что? Эй, ну ты чего смеёшься?

— Надо же, я в фиалковом цветнике, — отдышавшись, пробормотала Анна едва слышно.

— Что? Каком-каком цветнике?

— Да так. Просто моя жизнь в последнее время состоит из сплошных совпадений. А, не бери в голову, — видя, что тётя не понимает, о чём речь, махнула она рукой на внятный ответ. — Спасибо, Шерил. Мне очень нравится эта брошь. К тому же, это частичка мамы… Прицеплю прямо сейчас и буду носить всегда. Пусть будет моим оберегом от всяких… От всяких, в общем.

Немного помолчав, она всё же попросила:

— Шерил. А расскажи немного о матери. Я хорошо её помню, но ведь детскими глазами всё воспринимается иначе.

— Конечно. Ну… Что же. Элизабет была примерной дочкой, заботливой сестрёнкой и патологической отличницей. И несмотря на то, что я старше, она постоянно защищала меня от хулиганов. Мы были с ней очень близки, — тётя улыбнулась, расфокусировав взгляд и явно вспомнив какой-то забавный момент. — У нас ведь семья потомственных врачей, так что наша судьба была предопределена. Не подумай, ни я, ни Лиз не были против продолжить семейную традицию. Только вот у неё учёба пошла прекрасно, а я связалась с не очень хорошей компанией — это я к тому, почему работаю всего лишь медсестрой. Но что-то не туда меня понесло, так вот. Училась Лиз отлично, но доучиться, как ты понимаешь, не успела. Сюда, в Америку, заявился твой будущий на тот момент папаша и… Не знаю, как будто околдовал её. Старше почти в два раза, холодный, чёрствый, худющий и совсем не привлекательный… Он мне не понравился с первого взгляда, но Лиз вцепилась в него, словно привороженная. Так он и увёз нашу Элизабет, а потом и вовсе пытался запретить ей поддерживать с нами связь. Со своими близкими! Нормально вообще, да? Я знаю, что она чахла там, в Европе. Отдалилась от меня. А потом мы и вовсе разругались в пух и прах. И тут, спустя несколько лет, она возвращается. Осунувшаяся, постаревшая, мрачная и какая-то пустая. Я когда тебя там, в аэропорту, увидела… У меня едва волосы не поседели от ужаса — так ты была на неё похожа этой пустотой. Теперь вижу, что, слава Богу, глаза меня обманули.

Она перевела дыхание, встала и зашагала из угла в угол, сложив руки за спиной, а Анна не смела перебивать своеобразную исповедь.

— Когда я её нашла… Она до самой смерти не хотела делиться тем, что с ней делал этот урод. А в вечер накануне того, как… разоткровенничалась, в общем. А потом наглоталась таблеток. Прости. Наверное, тебе не стоило бы это слушать. Мне кажется, какая-то часть меня умерла вместе с ней в то утро. Потом родители… И Мэтт. Я осталась совсем одна и просто…

Анна не выдержала и остановила тётю, решительно обняв.

— Прости, Энн, ты хотела послушать о жизни мамы, а в итоге выслушала о её смерти и моё нытьё, — срывающимся голосом пробормотала Шерил ей в плечо.

Теперь стала понятна такая навязчивая напористость в письме. Это был крик отчаяния. Возможно, эгоистичный со стороны тёти, но Анна не злилась. Она искренне сочувствовала. Две сироты. Только у неё есть Ядвига и сама Шерил, а у Шерил совсем никого. Возникла острая необходимость узнать ещё кое-что:

— Шерил… Почему… Почему вы с бабушкой и дедушкой ни разу не навестили меня с тех пор, как мама умерла? Я понимаю, что у него были огромные связи, но… Ты могла хотя бы попытаться… прорваться.

— Я пыталась, — Анна удивлённо взглянула на неё, отстранившись. — Да, да, пыталась. Я посещала Польшу года три назад, хотела наладить отношения с Михалом и забрать тебя сюда ненадолго. Просто погостить. Дура наивная. В общем, в итоге, еле унесла ноги из этой вашей сра… Польши, короче. Михал чуть не упёк меня за решётку. Меня тогда крупно подставили — подбросили в номер наркотики. Как пить дать — с его подачи. Нет, ну сначала он конечно предупреждал, чтоб убиралась подобру-поздорову, но я ведь упрямая, — Шерил ехидно улыбнулась. — Продолжала обивать пороги. Ну, а потом ему это надоело. Правда, этот козёл проявил неслыханное благородство — ультиматум предъявил: либо я проваливаю из страны и больше никогда не даю о себе знать, либо… Сама понимаешь. Я ведь и письма тебе отсылала, и праздничные открытки с подарками. Уверена была, что они не дойдут. Не доходили ведь, да? — печально усмехнулась она.

Анна медленно покачала головой в отрицательном жесте.

— Михал скорее всего от них сразу избавлялся. А мама с папой… — Шерил перевела взор на фотографию в рамке с запечатлёнными на ней широко улыбающимися родителями, что висела на стене. — Твои бабушка и дедушка были чересчур воспитанными людьми. Слабовольными даже. Они очень, очень хотели увидеть тебя ещё хоть раз, но стучаться в закрытую дверь, как я, никогда бы не стали. Не осуждай их за это. Видишь ли, Михал всегда был… своеобразным человеком. Думаю, подробности не нужны? Если бы я знала, что с тобой происходят… страшные вещи… Всё было бы иначе. Я бы нашла выход, поверь. Просто, не думала, что он такой урод.

— Какие ещё страшные вещи? — Анна подозрительно нахмурилась. Это она с тётей совершенно точно не обсуждала.

— Прости, — лицо Шерил приобрело такое виноватое выражение, что стало не по себе. — Мы иногда созваниваемся с Ядвигой…

Вот это поворот! За спиной, значит… Созваниваются они, ты погляди! Она медленно выдохнула, возвращая кратковременно утраченный контроль над собой. Ругаться после откровений точно не хотелось.

— Анна, тебя кто-то обидел сегодня? — неожиданно переключилась на другую тему тётя. — Ты можешь со мной поделиться и мы вместе что-нибудь…

— Нет, Шерил, всё в порядке. Не беспокойся обо мне. Спасибо за рассказ. Я останусь пожить в Форксе на какое-то время, если хочешь. И… спокойной ночи, — ровным голосом ответила она, боясь сорваться то ли на плач, то ли на раздражённый тон, и поспешно вылетела из чужой спальни.

Прикрыв за собой дверь, Анна вздохнула с облегчением. Помимо обсуждения её скучной персоны за её же спиной, тётушка таки решилась, ко всему прочему, проявить любопытство. Пришлось съезжать с темы довольно грубо, и Анна надеялась, что её предложение пожить здесь немного сгладит ситуацию. В любом случае, для переживаний ещё и на эту тему в голове просто не осталось места. Перед глазами вновь возник образ того хама. Честно говоря, с такими людьми она лично и не сталкивалась никогда. Бывало, приходилось наблюдать со стороны за чем-то подобным, когда сильный буквально парой слов растаптывает слабого, но чтобы самой оказаться на месте тех несчастных… Наверное, нормальный человек сумел бы постоять за себя, достойно ответить, а может быть даже ввязаться в драку, но у Анны только от мыслей об этом начинали трястись колени, а пока ещё розовый шрам снова ныл.

Из-за бессонной ночи голова гудела, а в глаза словно насыпали песка. Часы с синей подсветкой показывали без тринадцати пять. За окном ещё не было и намёка на рассвет. Дом со всех сторон окутала вязкая тишина, лишь изредка прерываемая уханьями одинокой совы, что затаилась где-то во мгле.

Анна лежала на спине, тщетно намаявшись поисками мало-мальски удобной позы, от которой не ломило бы все кости. После долгих часов попыток ненадолго впасть хоть в кратковременную дрёму, она сдалась. Холод пробрался внутрь, проморозив, казалось, всё тело насквозь — не спасали даже два ватных одеяла и спортивный костюм на меху. Она знала: причина отнюдь не в температуре воздуха. Вернее, не столько в ней, сколько в вылезших на поверхность сознания воспоминаниях. Были времена, когда Анна верила, что заражена этим до самой смерти. Ледяные пальцы и синюшные губы сопровождали сутками напролёт, но новая жизнь в уютном доме дорогой тёти Ядвиги отогрела. Как оказалось, ненадолго. Ошибкой было надеяться, что тепло и благостно теперь будет всегда.

Холод вернулся.

А она… Она так сильно успела от него отвыкнуть, и теперь попросту не могла смириться с присутствием казавшейся раньше привычной зябкости. И осознание возвращения старого не доброго не дру́га вселяло непомерный ужас.

Чёрный потолок не представлял из себя ничего интересного, но, вертя в руках материну брошь, Анна смотрела в него, словно пытаясь разглядеть нечто пока недоступное ей, точно одержимый поклонник творчества Малевича. Видение никак не приходило. Тьма потолка игнорировала, оставаясь просто тьмой…

День сегодня обещали солнечный — не грех было и прогулять школу. Так частенько поступали многие старшеклассники, стараясь как можно больше брать от жизни в промозглом городке, пока местный климат диктовал свои условия. Около получаса назад она уже позвонила подруге, как теперь осмеливалась называть ту в своих мыслях, набравшись наглости побеспокоить Вайолет в неприлично ранний час. Но Виола однажды сама обмолвилась, чтобы Анна звонила ей в любое время дня и ночи, если понадобится. И нынешняя необходимость оказалась столь велика, что вежливая и воспитанная быть удобной для окружающих Анна решилась на это.

Она сходу предложила сонно отозвавшейся в трубку Виоле поехать в Порт-Анджелес на весь день, чтобы отдохнуть от порядком набившего оскомину Форкса и отвлечься от знакомых лиц. А ещё просто хотелось вытеснить хоть чем-то все особо ужасные эпизоды, всплывавшие в голове один за другим. Вайолет согласилась на маленькое путешествие при условии, что поспит ещё хотя бы час, иначе в том состоянии, в каком она находилась на тот момент, уснуть за рулём было плёвым делом.

Шерил ещё спала. Хотя, странно было подмечать настолько очевидную вещь. Естественно, Шерил спала, ведь хроническая усталость не покидала тётку ни на миг, как бы та ни хорохорилась и ни строила из себя инициативно-активную личность. Злость на их с Ядвигой заговор уже давно сошла на нет. Глупо обижаться на заботу, тем более, что за свою отнюдь не сладкую жизнь Анна получала её до неприличия мало. Образ ласковых маминых рук с каждым годом становился всё более размытым, а за короткое время ставшие близкими люди здесь и сейчас могли дать тепла с избытком. Совершенно безвозмездно. Стоит лишь научиться не воротить от него нос и относиться с благодарностью.

Тщательно умывшись ледяной водой до покалывания в скулах, она спустилась вниз и приготовила для тётушки завтрак на скорую руку, а сама лишь выпила кофе и перекусила бутербродом. Есть совершенно не хотелось, но в ушах шумело, и пустой желудок точно бы усугубил недомогание. Блестящая поверхность чёрного напитка в чашке навеяла ассоциации с настолько же тёмными и сверкающими глазами недоноска. Всю ночь Анна снова и снова прокручивала в мыслях его слова и интонацию, сравнивая их с бесконечными оскорблениями Ублюдка, словно отпетая мазохистка. И находила между ними явное сходство.

Он был по-своему красив. Но выражение его лица, прищуренный взгляд, злобно сморщенный нос, издевательская ухмылка… Все эти детали искажали изначально привлекательные внешние черты, преображая их в отталкивающие. Судя по его уверенности, придурок явно пользовался успехом у противоположного пола, но вот хоть тресни, а понять, что же в нём находили девицы, Анна не могла. Может быть, с прочими он и сам был другим? Но как же можно не видеть в человеке особо и не скрываемой им червоточины? Или симпатичная оболочка стоит того, чтобы не обращать внимания на нутро? Пусть так. Но провалиться ей сквозь землю, если она деградирует когда-то до такой узколобости.

Вскоре настала пора выдвигаться. Прикрыв оладьи глубокой тарелкой, чтобы не обветрились, и оставив на столе записку, она надела тёплую куртку, прихватила немного наличных и отправилась на улицу. Морозный воздух ворвался в лёгкие неожиданно, обратно изо рта выйдя особо густым паром. К дому как раз подъезжала сонная Вайолет, сладко зевавшая прямо за рулём. Анна отметила про себя, что подруге придётся тяжелей в дороге, ведь водителю необходимо быть сосредоточенным. У пассажира же всегда имеется возможность вздремнуть в пути.

И её уставший разум самовольно воспользовался таким преимуществом, соблазняемый монотонностью пролетавшего мимо однообразного, по-зимнему блёклого лесного пейзажа. Недолгая беседа с подругой прервалась и Анна заклевала носом уже на выезде из города.

В прерывистый сон постоянно вклинивались то шум проезжавшего мимо очередного грузовика, то два голоса где-то на стыке реальности и мира сновидений, сливавшиеся в один. Снова и снова произносившие это омерзительно-оценивающее «ни рожи, ни кожи». Окончательно выпасть из полусна заставил нервный гудок ярко-красного авто, обогнавшего джип Вайолет на повороте, из-за чего их едва не занесло.

— Чёртов ублюдок! — в сердцах выругалась подруга, стремительно выворачивая руль.

К счастью, всё обошлось, и уже спустя несколько минут они въехали в Порт-Анджелес. Пульс до сих пор колотился, однако опасная ситуация заставила выбросить все разрушающие изнутри мысли из головы.

Всюду сновало непривычно много народу, но за то время, что их машина лавировала меж улиц, толпы постепенно рассосались — люди разошлись по своим делам. Почувствовав небольшой укол совести от того, что большинство в этот самый момент начинают очередной трудовой день, пока она здесь бездельничает и развлекается, Анна немного пожурила себя. Но появиться сейчас в школе означало на какое-то время оказаться под пристальным вниманием. Этого хотелось меньше всего.

Небольшой книжный магазин, попавшийся им во время автопрогулки, воодушевил обеих. Внутри он оказался несколько больше, чем показалось на первый взгляд, и застряли подруги там надолго. Сначала вместе пытались выискать что-нибудь стоящее, а после тщетных попыток разбрелись в разные стороны, дабы удвоить шансы на успех. Впрочем, несмотря на обилие томов на любой вкус и кошелёк, ушли они оттуда практически ни с чем. Лишь один запылившийся сборник японских хокку, который, видимо, никого не интересовал до этого момента, гордо покоился теперь в сумке Анны. Не то, чтобы она любила этот жанр поэзии, но ввиду отсутствия качественного выбора, книга вполне удовлетворит её читательские потребности на какое-то время. На прощание проницательный продавец на кассе намекнул, что их ассортимент вскоре здорово пополнится.

Анна долго настаивала на том, чтобы рассчитаться за бензин и еду, но гораздо более проворная Вайолет таки дорвалась до оплаты последней, беззастенчиво оперируя тем фактом, что она старше, а значит имеет полное право вообще всегда и везде платить за обеих. Анна сдулась, согласившись на какой-никакой, а всё же компромисс — обеспечить их топливом.

На весь день в Порт-Анджелесе задержаться не удалось. В планы, как назло, вмешались тучи, за каких-то несколько минут затянувшие чистейшее небо, и тут же пролившиеся ледяным ливнем. Плотный поток мешал разглядеть хоть что-то в радиусе метра, и на свой страх и риск, Анна с Виолой отправились назад в Форкс сразу после ланча. Обратная дорога заняла гораздо больше времени, ведь плестись приходилось со скоростью сорок миль в час максимум. Поразительно, но самый «мокрый» во всей округе городок встретил их абсолютно сухим асфальтом, однако, никакого настроения для продолжения прогулки уже не осталось. Было решено отправиться на последний урок — благо, Анна как раз на него успевала.

Вопреки опасениям, внимания на неё обращали не более, чем обычно, но расслабляться она не спешила. В любой момент стайка вчерашних противных девиц могла её окружить, высказав в лицо не самые приятные вещи. От вероятности оказаться застигнутой врасплох было некомфортно. Словно на пороховой бочке она отсидела географию, ничего нового для себя, впрочем, не узнав, а со звонком стремглав бросилась к выходу, скорее всего оскорбив тем самым учителя. Но до чужих чувств Анне, по правде сказать, сейчас не было никакого дела.

Попытка побега оказалась напрасной: на улице ожидало кое-что похуже школьных сплетниц. Она поражённо застыла, раздумывая, стоит ли доверять глазам, или же предпочтительнее сразу списать увиденное на галлюцинации, как следствие полутора суток без сна.

Прямо на выезде с парковки стоял уже известный ей пикап, на который вальяжно опирался тот самый хам. Напротив него, расположившись к Анне спиной, толпились остальные квилеты, коих она узнала только по смолистым волосам да знакомой одежде.

Он смотрел на школьный вход, будто поджидая кого-то, а едва заметив её, оторвался от своей шайки. Растолкав приятелей мощными плечами, направился прямо ей навстречу. Правда, глядя куда-то Анне за спину и хитро прищурившись при этом. Отступать было некуда. Она сделала несмелый шаг вперёд. Затем ещё один. И ещё. И хотя нутром чуяла, что недоносок припёрся сюда по её душу, вернуться обратно либо как-то обойти его не представлялось возможным. Ведь тогда он будет считать её не только уродиной, но и трусихой. В таком случае, дикарь точно не отвяжется, пока не добьёт выбранную жертву. Такие, как этот… чуют чужой страх за милю, словно псы.

Колени задрожали, а лицо вспыхнуло от прилива адреналина. Она пообещала себе во что бы то ни стало сдерживаться и игнорировать. Но обещание пришлось нарушить, потому что негодяй перешёл к физическому воздействию. Изначально места между ними совершенно точно было достаточно, чтобы разойтись, не столкнувшись. Но в последний момент он резко сменил траекторию пути и достаточно чувствительно задел Анну плечом, да ещё и хлестнул жёсткими чёрными патлами по лицу в придачу. И дураку было понятно, что сделал хам это намеренно.

— Смотри куда прёшь, — заявил он с самой наглой ухмылочкой, какая только может существовать на всём белом свете.

Анна задохнулась от возмущения. А когда недоносок прошёл мимо, всё-таки не выдержала:

— Эй!

Он остановился. Лениво повернул голову, не удосужившись обернуться целиком, тем самым проявляя высший уровень высокомерия.

— Чего тебе?

Мгновенно стушевавшись от внимания гада, она тут же пожалела, что вообще его окликнула, но назад дороги теперь точно не было. Придётся сказать хоть что-то, дабы не прослыть типичной жертвой на глазах других учащихся, что разбредались по парковке к своим машинам.

— Ты… козёл, — она произнесла это совсем уж несерьёзное оскорбление едва слышно, опасаясь, что голос попросту сорвётся, если повысить его хоть немного.

— Что-что? Повтори, что ты там пропищала.

Гадёныш явно провоцировал. Подметив, что она говорит тихо, в противоположность ей специально ответил громко. Кажется, его совсем не смущал тот факт, что на них потихоньку начинали обращать внимание.

— Я сказала, что ты… Ты…

— Ну, кто? Кто я?

— Козёл! — будучи невероятно раздраженной, уже громче повторила Анна.

Он театрально вздёрнул бровь.

— Детка, с такой внешностью на твоём месте я бы вообще помалкивал и не отрывал взгляда от дерьма под ногами.

И вновь стало обидно до чёртиков. Пришла очередь её реплики, а достойного ответа в свою защиту всё не находилось. И тогда Анна пошла в жалкое наступление, точно уверенная, что ни одно из её даже самых изысканных ругательств не заденет негодяя напротив. Просто потому, что она не способна жалить по-настоящему.

— Жертва обратной эволюции.

— Пф. Жертва любовной связи мыши и карася, — тут же нашёлся хам, не раздумывая над ответом и доли секунды.

А вот это уже было серьёзно. Ладно её, но оскорблять чьих бы то ни было родителей?! На такое способны только самые отпетые негодяи. Каким бы ни был Ублюдок, из чужаков никто не имел права вот так отзываться о нём, ведь это унижало честь и достоинство всей семьи Анны. А уж про её мать недоноску вообще не стоило трепать своим гнилым ртом. Возможно, он и сам не понял, что сморозил. Но если всё же сделал это обдуманно, то он во сто крат хуже, чем она считала изначально. Ощущая нервное покалывание где-то под языком и чертовски громкие удары пульса на шее, от которых заколотило всё тело, Анна смогла выдавить сквозь зубы только беспомощное:

— Как ты смеешь?! Ты… Ты моральный урод, и я…

— А ты просто уродина.

Казалось, чем сильнее она выходила из себя, тем её противник становился спокойнее, словно напитываясь её эмоциями. А ещё лыбился, как полнейший кретин. Анна не сдержалась. Доведённая до состояния аффекта, она ринулась на громилу, что был выше неё как минимум на голову, замахиваясь для удара.

Глупо.

Непредусмотрительно.

Но тело действовало само по себе, одержав над разумом верх. А гад без особых усилий поймал её руку в полёте — буквально в пяти сантиметрах от своей рожи, — и сжал запястье так сильно, что, казалось, оно вот-вот раскрошится в его гнусной лапе.

— Никогда. Не смей. Поднимать на меня… А это ещё что такое? — сменив тон со злобного на растерянный, задал он кажется риторический вопрос, когда сначала на ощупь, а после и визуально обнаружил под своими заскорузлыми — явно от физического труда — пальцами её уродливый длинный шрам.

Оказывается, в пылу схватки рукав толстовки задрался почти до самого локтя. И почему она замахнулась левой рукой, если с рождения является правшой? Сама себя подставила, даже не заметив, выставляя свою тайну на обозрение. Рубец и вправду выглядел жутко, ведь резалась она абы как, впопыхах, да ещё и осколком разбитого ею же зеркала. Помнится, она успела потерять много крови прежде, чем Ублюдок обнаружил её. Он вызвал «своего» человека из какой-то частной клиники, молчание которого можно было оплатить, словно сыр на кассе продуктового маркета. И за отдельную плату Михал потребовал зашить руку дочурки так, чтобы след от пореза остался максимально неаккуратным. Как напоминание о глупости Анны. Он ни капли не жалел дочь, а только сильнее шпынял после случившегося…

— Не твоё дело! Пусти меня немедленно, мне больно!

Дикарь ослабил хватку, но так и не отпустил. Бесцеремонно разглядывал шрам, вертя её конечность и так, и эдак, пока она тщетно пыталась вырваться. Периферическим зрением Анна заметила его друзей, наконец-то соблаговоливших оторваться от своего ржавого корыта на колёсах и медленно двинувшихся в их сторону. Появилась надежда на избавление от этого человека с его ничем необоснованными придирками. А потом в спину дунул ветер, подхватывая её волосы и заслоняя мир. Как только Анна с трудом сумела сбросить их с лица единственной свободной рукой, вновь открывая себе обзор на ненавистную рожу напротив, то обнаружила замешательство на оной. А ещё до потешности нахмуренные брови и раздувающиеся ноздри. Причём, явно не от гнева. Недоносок абсолютно точно вдыхал её запах, медленно, но верно наклоняясь всё ниже. Чёрт побери, он просто обнюхивал её, словно животное! Она отшатнулась, гневно воскликнув:

— Что ты делаешь?!

От нервного вскрика придурок моментально пришёл в себя, выпрямляясь и вновь глядя на Анну сверху вниз.

— От тебя… воняет. Не знаешь, что такое мыло и шампунь, грязнуля?

— Я моюсь каждый день, ты!.. Недоносок!

— А так по запаху и не скажешь…

Всё, это была последняя капля. Анна почувствовала, что с неё срывает планку, но сопротивляться этому уже не могла, да и не хотела.

— Пошёл к дьяволу, неандерталец! Спьйэрдалай!

Она и не знала, что вообще умеет кричать. И так грязно материться. Вслух. Как странно узнавать себя с новых сторон. Невероятно, но на такие эмоции её ещё никто и никогда не выводил. Если от общения с Ублюдком вся её сущность покрывалась коркой льда, тормозившего ненависть до тихо-ядовитой, безобразной, то этот… козёл-урод-дикарь-придурок-мерзавец-примитивщина-сволочь-хам вынуждал гореть внутренним огнём. И совсем не оставлял возможности оставаться хладнокровной. Хотелось топать ногами от бессилия. Анну поглотила просто квинтэссенция раздражения, обиды и бешенства.

После её истеричного вопля на них не просто стали оборачиваться. Немногие оставшиеся на парковке застыли в недоумении и, кажется, передумали уезжать, решив дождаться окончания бесплатного представления. И никто, никто даже не попытался за неё заступиться! Однако, удовлетворение своих архаично-циничных потребностей в зрелищах наблюдатели таки получили, когда хилая бледная девчонка со всей дури врезала краснокожему длинноволосому здоровяку, отчего-то пожаловавшему сюда из своей резервации и докапывающемуся до неё вот уже несколько минут, ногой промеж ног. Да с таким остервенением, что из того вышибло весь дух, пригибая к земле. Только руки её он всё так же не выпустил, напротив, вцепившись совсем уж мёртвой хваткой, тем самым заставив присесть вместе с ним.

— Пол! Эй, Пол, Пол, ты как? — так и не решившись тронуть его за плечо в жесте поддержки, запричитал «особо весёлый», мгновенно подскочивший к другу.

Второй прыгал квочкой вокруг соплеменника, издавая какие-то малопонятные звуки. Надо же, сразу вмешались — стоило пострадать их товарищу. Правда, ещё двое почему-то остались у машины, лишь обеспокоенно переглядываясь.

Дикарь не отреагировал на заботу приятелей. Он медленно вернулся в исходное положение, морщась от боли, и заглянул в глаза Анны исподлобья. Его лицо исказила настолько яростная гримаса, что ей действительно стало страшно. На сей раз ноздри недоноска раздувались от злости, а вены на висках вовсю пульсировали, норовя прорвать кожу и вырваться на поверхность. Кажется, в этот момент он вполне был способен на убийство.

— Пол! Отпусти её, слышишь? У тебя будут проблемы, — в один голос пытались достучаться до него преданные товарищи, но тот или делал вид, или действительно не слышал ни черта.

От нервного истощения на глазах выступили слёзы. Мир терял очертания с той же скоростью, с какой поднималась температура державшей её лапищи. Кажется, у дикаря начиналась горячка, а у Анны одна слезинка сорвалась таки за пределы века, покатившись по щеке. И в тот же момент он внезапно оттолкнул её. Вернее, будто сам оттолкнулся, опрометью бросившись в сторону леса. Она тут же утёрла глаза, снова обретая способность чётко видеть. Его фигура всё отдалялась, вскоре и вовсе скрывшись за деревьями. Её запястье горело. Весельчак закричал другу вслед:

— Пол! Эй По-о-ол, ты куда-а-а?

— Вот придурок психованный. Сам притащил нас сюда, а теперь кинул, — не поддержал его явно обидевшийся на не оценившего заботу приятеля второй квилет.

Оба парня одновременно развернулись к Анне, оглядывая её как-то по-особому. Хотя и вновь оценивающе, но совсем не так, как в прошлый раз. Если она ничего не путала, то в их глазах читалось нечто вроде уважения.

— Э-э-э, привет. Я Руди, а это Зак, — представился «особо весёлый», после указывая кивком на любителя подмигивать. — Возле тачки Энди, и ещё Адам. Слушай… Ты извини, что не вмешались сразу. Пол сказал не влезать, и мы не стали. Вмешаться в его личные отношения с кем-либо — подписать себе смертный приговор, — пожал он плечами.

Анна поморщилась. Неужели они вчетвером не справятся с одним, если что? Да и странная у них дружба, однако. Будто на страхе завязанная. Быть может, дикарь держит их рядом с собой при помощи шантажа или угроз?

— Ну да, — согласился Зак с другом. — Не обижайся на Пола. Он, конечно, придурок, но девчонок раньше никогда не обижал, вообще-то. Не знаю, что на него нашло. Сегодня вот к школе бледнолицых нас притащил. Мы сначала не поняли, зачем, но судя по тому, как он тебе навстречу сорвался — всё понятно.

Наступило неловкое молчание. Анне хотелось уже уйти отсюда поскорее, но снова чёртова вежливость удерживала её на месте. Чтобы заполнить тишину, она всё же задала вопрос, ответ на который не особо-то и интересовал:

— И что, простите, вам понятно?

— Ну-у… Что ты — исключение из правил, — улыбнулся Руди, в неловком движении почесав лоб.

— Не скажу, что приятно быть таким исключением, — сухо бросила она в ответ, до сих пор пребывая под действием адреналина.

— Да, наверное, ты права…

Внезапно раздался двойной сигнал их авто, а когда ребята обратили внимание на пикап, Адам или Энди — Анна не знала, кто из них кто — крикнул:

— Эй, ну вы идёте? Поехали уже отсюда!

— Ладно… Да, нам пора. Так… А, э-э, тебя-то как зовут?

— Это не имеет значения, — отрезала она, поспешив покинуть странную компанию.

Не хватало ещё, чтобы тот хмырь узнал её имя.

* * *

В лес Анна идти поостереглась, страшась встретить там кое-кого похуже дикого зверя. В глухом лесу, в отличие от школьной парковки с кучей зевак, свидетелей точно не будет. Вполне вероятно, псих бродит там до сих пор, поджидая случайную жертву, на которой можно было бы выместить всю злость. Посему пришлось топать прямиком домой, где, по крайней мере, ждал горячий душ. И дневник. Уж ему-то можно открыто излить душу, пожаловаться, а ещё смело выразить всё своё негодование.

Получается, поездка в Порт-Анджелес была напрасной, ведь Анна снова оказалась на взводе. Правда, ощущения несколько отличались от утренних. Если тогда ей было стыло и безысходно, то теперь трясло от гнева.

Шерил предсказуемо отсутствовала. Сегодня был её законный выходной, но, видимо, в больнице произошёл некий форс-мажор, и тётку срочно вызвали по телефону. Подобные звонки в их дом поступали достаточно часто, Анна и сама несколько раз становилась свидетелем спешных сборов тёти на работу то утром, то средь бела дня, то вообще в два часа ночи.

От долгой и крепкой хватки запястье ныло, однако серьёзной травмы, судя по всему, не было. Добравшись до дома, она первым делом бросилась в ванную, где по меньшей мере десять раз тщательно намыливала воспалённую кожу, пережившую совсем не ласковые прикосновения дикаря, а затем ещё четверть часа держала руку под ледяным потоком — в надежде предотвратить ещё большее расцветание фиолетовых отметин.

Его действия являлись грубейшим нарушением её личного пространства. Уму непостижимо! Неужели абсолютно любой, кто хоть немного сильнее неё в этом мире, может вот так запросто и безнаказанно наставить ей кровоподтёков? Накатило ощущение полнейшей беззащитности.

Наградив психа отнюдь не лестными эпитетами на целых три листа дневника, она с чистой совестью приготовила ужин на двоих, который вполне мог стать для Шерил завтраком или даже обедом. А после решилась отзвониться Вайолет, в двух словах поведав о произошедшем. Та напросилась в гости и примчалась спустя десять минут.

Виола отметила, как горят у подруги глаза после стычки. А ещё похвалила за то, что Анна не стала молчать: какой-никакой, а отпор она дать сумела, наградив хама ещё и ударом прямо в стратегически важное место. Однако, Вайолет предупредила, что за свою главную святыню парни могут и мстить. Стоило быть начеку — это Анна понимала и сама.

Они просидели в гостиной весь вечер, грея руки об огромные кружки с ромашковым чаем. На болтовню настроены не были ни одна, ни другая, но трепетная тишина в приятной компании имела умиротворяющий эффект. Ближе к полуночи, почти одновременно, они уснули прямо на диване, в бессознательности инстинктивно — и впервые — прижимаясь друг к другу в поисках тепла…

Дождь начался глубокой ночью и хлестал без передышки, поутихнув лишь к утру. Ливень сменился противной моросью, и наблюдать за непогодой, сидя в тепле и сухости, было терпимо, даже несколько приятно.

На завтрак подруги решили отправиться в «Мейбл». Через полчаса у Вайолет как раз начиналась смена, и если поспешить, они вполне успеют потрапезничать, не отвлекаемые никем. Почти никем. Сменщица Виолы — размалёванная нахрапистая девица по имени Джудит, от коей за милю разило дешёвым табаком — нетерпеливо притопывала ногой, когда они заявились в круглосуточную кафешку. Анна никогда бы не позволила себе осуждать кого-то даже в мыслях, если бы только этот кто-то не трепал своим поганым языком весьма неприятные, а временами и похабные вещи непосредственно в их с Вайолет сторону. Чтобы не портить и без того зыбкое сонное утро, Виола отпустила сменщицу чуть раньше, а та, довольная, как слон, даже не стала плеваться ядом. Двух закадычных подруг она попросту проигнорировала и ускользнула, не попрощавшись и не поблагодарив. Анна уже знала, что это норма для неё, а потому не обратила никакого внимания на откровенно непорядочное поведение.

Добираться до школы пришлось пешком. Мелкий дождик всё моросил, и зонт не особо спасал, но мысли о возвращении домой оказались отвергнуты ею. Возможно, поход в обитель сплетников сегодня являлся чистой воды авантюрой, но оставаться с собой наедине казалось ещё худшей затеей.

По дороге ей попался одетый не по погоде и дышащий пивным перегаром Гленн Митчелл, направлявшийся в сторону забегаловки. Анна проводила его встревоженным взглядом, но пойти за ним не посмела. В случае чего, Вайолет вполне способна постоять за себя, а путаться под ногами, чтобы той, помимо себя самой, пришлось ещё и заступаться за подругу, точно не было здравой идеей.

* * *

Вот теперь школа гудела, как растревоженный пчелиный улей. И на этот раз из-за неё, Анны. Никто не осмеливался подойти открыто, чтобы задать интересующие вопросы, и сей факт немного облегчал незавидное положение. Шепотки за спиной становились всё навязчивей. Шушукающиеся стайки старшеклассников преследовали её везде и всюду, и избавиться от их внимания не представлялось возможным.

Возникло спонтанное желание перевестись на домашнее обучение. Или и вовсе получить аттестат экстерном. Её знаний на это вполне бы хватило, но что дальше? Можно всю жизнь избегать людей, прячась в коконе, а покоя так и не обрести. Нет уж, так просто она не сдастся. Не доставит им всем такого удовольствия. Пусть шушукаются себе по углам, как крысы, пусть хоть захлебнутся злорадством, — она сумеет выстроить оборону. Ну кто они все в сравнении с этим индейским хамом-верзилой, которому она так здорово врезала?

Справедливости ради, стоило отметить, что находилось также немало сочувствующих. Одиночек, в основном, не поддающихся влиянию толпы ввиду отсутствия с нею контактов. Но их жалостливые взгляды вызывали ещё больше омерзения, нежели кривотолки.

Окончания занятий Анна дождалась с трудом. Слегка рассеянный биолог где-то пропадал, отмазавшись ото всех бланками с тестами. Быстрее прочих справившись с заданием, она положила листок с ответами на край учительского стола, а после тихонько выскользнула из класса. Анна планировала вновь сорваться в «Мейбл» — провести время в компании подруги и заодно справиться о её делах. Не особо веря, что придурок вновь мог припереться, она всё же поддалась голосу интуиции и выглянула в первое попавшееся по дороге окно прежде, чем выйти на улицу. И даже не удивилась.

Если его подстерегания превратятся в традицию, то она попросту не выдержит. Либо настучит в полицию — и пусть подонок пеняет сам на себя, либо… Нет, о возвращении в Польшу пока думать не хотелось. Безусловно, Анна соскучилась и по тётушке, и по старой немке, но бросить здесь всё, что привнесло в жизнь радость — такая себе перспектива.

Она заметила его не сразу, ведь сегодня недоносок предусмотрительно припрятал пикап за углом школы. С ним за компанию явились двое: молчун Энди-Адам, и полная противоположность вышеназванному — Руди.

Добравшись до выхода, Анна собралась с духом и осторожно выглянула наружу сквозь едва заметную щель, слегка приоткрыв входную дверь. Дикарь был занят болтовнёй с приятелями. Наверное, не ожидал, что жертва может попытаться его обыграть и покинуть школу раньше других. На свой страх и риск, она чуть расширила проход и прошмыгнула в него тенью, на носочках пролетев до ближайшей машины, и тут же присела на корточки, прячась.

Господи, какой же бред!

Не давая себе времени на раздумья, Анна стремительно двинулась вдоль ряда автомобилей, пригибаясь как можно ниже. Побег обещал стать удачным. Сейчас как раз раздастся звонок с последнего урока, ученики толпами хлынут на улицу. Гад отвлечётся на их мельтешение, выискивая среди других школьников её фигуру, и она благополучно вырвется из этой западни.

Анна остановилась возле крайней машины, что стояла за самым выездом и соседствовала с пикапом индейцев. И пока ждала единственного шанса на побег — стала невольной слушательницей их разговора.

— Ну и чего ты к ней прицепился?

— Она… раздражает меня. Бесит. И она должна ответить за то, что сделала вчера.

— Да он влюбился, говорю тебе, Энди!

Ага, значит всё-таки Энди. И в смысле «влюбился»? Разве они не видят, что их дружок способен только на ненависть?..

— Заткнись! — отвесил хам подзатыльник своему не в меру болтливому приятелю. — Вы вообще её видели?

…Что не устаёт доказывать.

— Видели! — как ни в чём не бывало ответил Руди за двоих, потирая пострадавший затылок рукой. — Девчонка симпатичная и безобидная с виду!

— Кажется, у тебя проблемы со зрением. Она мне врезала, вообще-то! Унизила перед бледнолицыми! Пусть спасибо скажет, что не получила сдачи. Это с виду белые девки безобидные. А на деле — те ещё сучки.

— Хочу заметить, что ты сам её довёл, — впервые на её глазах открыл рот «молчун».

— Ну довёл. И что? Это повод делать меня инвалидом?

Вот гад! Да он ей сам чуть руку не вывихнул!

— Дружище, слабых обижать — последнее дело.

— Когда это ты стал поборником морали? — вздёрнул недоносок бровь. — И я не собираюсь её обижать. Если бы я хотел её обидеть — обидел бы, недоумки. Трахнул бы в тёмной подворотне, например. Я всего лишь повывожу её из себя немного, и отстану, — огрызнулся он, лениво жуя жвачку.

Подглядывающая сквозь автомобильное стекло за троицей Анна шумно выпустила воздух из лёгких, тут же пригнувшись из-за опасности быть обнаруженной. Но выдох не выдал её — парковку потихоньку начинали заполнять шумные подростки. После откровений дикаря её бросило в жар, а сердце пустилось вскачь. Что он вообще несёт? От услышанного она почувствовала себя такой грязной, словно её макнули головой в сортир. Хотелось вернуть время вспять и открыто выйти уроду навстречу — только бы не слышать всего этого.

Квилеты отвлеклись на гомонящую толпу школьников, а Анна стала аккуратно выбираться с парковки спиной вперёд, чтобы не выпускать шайку из виду. Чуть отойдя, развернулась и дала дёру во весь опор, не забыв накинуть чёрный капюшон на голову.

Дьявол побери, во что она ввязалась?

* * *

Первым делом Анна отзвонилась подруге и прямо спросила, всё ли у той хорошо. Вайолет успокоила, сообщив, что выпроводила Гленна сразу же, как только тот пересёк порог «Мейбл». Это принесло долю облегчения. Язык чесался попросить Виолу зайти после смены, чтобы вместе отправиться в лес. От недостатка мшелой тяжести тамошнего кислорода уже наступала ломка, и срочно необходимо было очутиться в чаще хоть ненадолго. Или просто посидеть да помолчать вместе за чашкой чая. Что угодно, лишь бы не оставаться наедине с наглым голосом в голове. Однако, Анна так и не решилась на просьбу. Страх, что её может стать слишком много в жизни немногих близких людей, здорово тормозил. Вскоре она сдавленно попрощалась с Вайолет и положила трубку. Конечно, подруга что-то заподозрила, и скорее всего в ближайшее время Анну ждёт нечто вроде допроса. Как старший товарищ, Вайолет не могла не беспокоиться о её благополучии, особенно в связи с событиями последних дней.

Но это будет завтра. Сегодня же она оставалась в пустом доме один на один с прокля́той тишиной. Нет, это совершенно невозможно терпеть! Плюнув на все риски, Анна вновь набросила куртку, выскочила из дома и спешно бросилась по узкой тропинке к возвышающимся над Форксом деревьям. Вряд ли индеец бродит там сегодня в ожидании неё. Да и что он ей сделает, ну серьёзно? Кишка тонка покалечить или избить. Ведь тогда его будет ожидать долгая и тесная связь с правоохранительными органами, ибо побоев Анна молча терпеть больше не станет никогда. А кое-что пострашнее — то, о чём он обмолвился со своими приятелями — ей точно не грозит. Недоносок всеми силами доказывал и ей, и всем окружающим, что она в его глазах урод, не вызывающий ничего, кроме отвращения.

Неужели он и вправду собирается преследовать её? Каждый день так унижаться, как сегодня, играя в прятки? Или разрушить свою новую жизнь и надежду на что-то светлое? Бросив и Шерил, и Вайолет, сверкать пятками в сторону Польши? Нет уж.

На самом деле, кое-что её всё же интересовало в дикаре, а конкретнее, две вещи: какого чёрта он трётся в компании подростков? Ведь ему самому не меньше двадцати на вид. Это странно. И второе: не боится ли этот хмырь прессовать малолетку? Что, если бы у неё имелись братья или даже нормальный живой отец, способные заступиться? Лежать бы уже этому неандертальцу избитым в палате местной больницы. Либо он интуитивно чувствовал, что защитить её некому, либо что-то о ней знал. Только вот откуда?

Безмолвное общение с деревьями, конечно, не привело в состояние полнейшего умиротворения, но привести в порядок хаос в голове, притупив тревогу, помогло.

Дома уже отдыхала тётя, сумевшая только добраться до дивана в гостиной и рухнуть на него плашмя прямо в уличной одежде. Рядом с диваном на полу лежала благоухающая на всю комнату небольшая ель. Едва заметив племянницу, тётка театрально раскинула руки и заныла:

— Энн… Я умираю… То есть, Анна, прости-прости.

— Да называй уже Энн, — отмахнулась она. — Сильно устала?

Тётка разулыбалась в ответ.

— Стоило поддразнивать тебя лишний раз, чтобы ты позволила мне называть тебя Энн. Серьёзно, это звучит лучше Анны.

— Звучит нелепо.

— Ты не права, — никак не сходила улыбка с лица Шерил. — И да. Устала чертовски. Надо поставить ёлку, пока я совсем не отключилась. Честно говоря, ёлки у нас в доме не было с детства.

— У меня вообще никогда.

— Правда? — удивилась тётя. — Выходит, я не зря старалась, умыкнув этот чудесный экземпляр из-под носа у одного сварливого старикашки. Сейчас немного отдохну и поставлю её, а завтра украсим.

По правде говоря, Анну не особо тревожил тот факт, что настоящие праздники в её сознательной жизни отсутствовали. Раньше было не до тоски по ним, а сейчас ей вполне хватало Вайолет, искренней заботы тётушек и относительного покоя.

После ужина тётю совсем развезло, а Анна окончательно расслабилась. Невероятно долгий день наконец-то закончился. Ярко-зелёная ель теперь гордо красовалась посреди гостиной, расточая до боли знакомый носу, но никогда не надоедающий хвойный запах. За окном поднималась буря, ветер не на шутку разбушевался, скрипя ветвями старых деревьев. Неожиданно на всю округу раздался отчаянный волчий вой. Анна поёжилась, передёрнув плечами.

— Ты не говорила, что здесь водятся волки.

— На моём веку их и не было, — ответила подорвавшаяся с дивана Шерил, сосредоточенно пытаясь выискать зверя во мгле за оконным стеклом, будто это представлялось возможным. — Анна, я прошу тебя пока не ходить в лес. Знаю, что для тебя это важно, но ты должна пока гулять только в городе. Съезди со своей подружкой в Порт-Анджелес или Сиэтл, пригласи её в гости, в конце концов. Я надеюсь на твоё благоразумие.

Чёрт. Это очень, очень плохо. Знала бы тётя, насколько она не благоразумна…

Чуть позже, уже готовясь ко сну, Анна поплотнее задёрнула шторы, в последний момент заметив нечто… Это что-то было похоже на два светящихся глаза, что наблюдали за её окном из-за дерева.

Как-то незаметно пролетел практически бесснежный январь, за ним и февраль, а в марте так и не решившаяся вернуться в Польшу Анна наконец-то посеяла под окнами купленные ещё осенью семена цветов, что очень скоро благополучно взошли. С продлением визы пришлось знатно повозиться, но оно того стоило. Несмотря на тоску по родине, Ядвиге, заботливой фрау, фанатично увлечённому книгами соседу, который, по сообщениям польской тётушки, в последнее время всё чаще чувствовал себя неважно, она всё же осталась в сонном Форксе. Впервые в осознанной жизни ощущая себя по-настоящему нужной. Не бесполезной. Одинокая Шерил прикипела к ней всем сердцем, а с Виолой установилась настолько крепкая взаимосвязь, что принудительный разрыв той привёл бы к полнейшему опустошению обеих.

Отчим Вайолет знатно поутих, нашёл подработку и почти не появлялся дома. Правда, по словам подруги, подобное случалось с ним время от времени, после чего Роб вновь и вновь брался за старое. И вера в то, что в очередной раз всё точно будет иначе, давно иссохла, искоренилась. Однако, чудесное время сладостной передышки наступило, и Виола наслаждалась долгожданным покоем изо всех сил. Радовали её и уже достаточно приличные накопления, хранимые теперь у Анны в комнате. Долго же пришлось уговаривать на это слишком рано ставшую самостоятельной Вайолет, но бесспорный аргумент, что так до денег Роб точно не доберётся, подействовал на неё безотказно.

Будни проходили размеренно и идиллически, не нарушаемые какими-либо неожиданностями. Ведь после её побега со школьной парковки дикарь пропал из виду. Жизнь вошла в привычную колею.

В последних числах февраля Анна встретила его друзей, и вновь у «Мейбл». Те сделали вид, что очутились у забегаловки в одно время с нею абсолютно случайно, но бегающие глаза тощего долговязого Руди выдали лукавство. Помнится, весельчак вежливо поздоровался с ней тогда, перегородив дорогу, и попытался вовлечь в ненавязчивую беседу. Когда же из харчевни на подмогу выскочила Вайолет, криками и полотенцем разгоняя ватагу квилетов, Руди признался в истинных причинах появления: они искали Пола, которого не могли выловить уже давно. Кажется, парни не желали принимать тот факт, что их разлюбезный дружок попросту не хочет с ними больше общаться. Она сразу догадалась — вещь абсолютно очевидная даже для распоследнего дурака, но пытаться достучаться до наивного молодняка казалось бессмысленной затеей. Пусть осознают «потерю» без помощи третьих лиц.

Не могла Анна разобраться в другом: с чего ребята вообще взяли, что она в принципе может знать, куда делся их психованный приятель? Она радовалась возможности более не видеть и не слышать его, и индейцы точно обратились не по адресу. Вайолет взяла с шайки обещание не беспокоить её подругу, за что порой до крайности вежливая Анна была чрезвычайно ей признательна. Излишним дружелюбием она никогда не страдала, равно как и не владела искусством давать отпор, лишь потихоньку учась не растрачивать энергию на кого попало.

Сравнительно тёплые дни выпадали нечасто, в Ла Пуш удалось выбраться всего дважды. Прибрежный солёный ветер восхищал, словно впервые. От экзальтированности ощущений и силы эмоций хотелось кружиться по пляжу, раскинув руки в разные стороны, но старинный и несколько чопорный Краков воспитал в Анне сдержанность, а Михал дозакалил. В попытках превратить дочь в податливую бездушную куклу, выкорчёвывая все её желания, мечты и жажду жизни, он значительно преуспел. И только один человек сумел пробить этот кокон, нагло вывернув наружу часть её истинного нутра.

Перепалка с дикарём вспоминалась очень часто, заставляя поражаться своему поведению. Порой казалось, что то короткое и не самое приятное столкновение было лишь сном — до сих пор не верилось, что она способна потерять над собой контроль и полезть в драку, как настоящий живой человек, из плоти и крови. Тем более, в школе, вопреки её опасениям, об этом инциденте очень скоро позабыли. Гематома с запястья сходила долго — гораздо дольше привычных фиолетовых пятен, что имели свойство то и дело расцветать на ногах от неуклюжих ударов о мебель. Но время стёрло и её. И только лихорадочный блеск глаз в зеркальном отражении заставлял убедиться в правдивости воспоминаний.

Сколько бы Анна это ни отрицала, а короткая стычка оживила её, подобно уколу адреналина прямо в сердце.

* * *

Одним не предвещавшим ничего необычного мартовским вечером в доме Шерил раздался телефонный звонок, изменивший в мировосприятии Анны очень многое. Бывший личный помощник Михала разбирал архив с ненужными бумагами, который тот доверил ему на хранение ещё при жизни, и обнаружил один пожелтевший листок с довольно интересным содержимым. Вначале пан Томаш едва не отправил его в шредер вместе с другой теперь уже просто никчёмной макулатурой, среди которой вышеназванная бумажонка и затерялась. И только профессиональная чуйка подсказала обратить на документ особое внимание.

Это был тест ДНК, датированный как раз тем годом, когда Ублюдок стал вызверяться на Элизабет. Анна мало что помнила, ведь была тогда совсем ещё крохой, но четыре цифры на календаре врезались в память навсегда. Один. Девять. Девять. Четыре. Тысяча девятьсот девяносто четвёртый. Исходная точка её персонального ада.

А теперь получалось, что Ублюдок ей даже не родной отец. И эта новость сделала его в глазах Анны ещё большим уродом. Выходит, он прекрасно знал, кого день за днём раздавливает, словно насекомое; кого унизительно тащит за шкирку по перрону прямо сквозь толпу равнодушных зевак; кого отбирает у родной матери для издевательств: совершенно чужого для себя человека. Абсолютно беззащитное перед ним мелкое существо. Может быть, в самом начале он руководствовался чем-то иным, нежели только желанием наказать Лиз, но, какими бы ни были его мотивы, — для Анны имели значение лишь следствия. Она не собиралась прощать Михала ни при каких обстоятельствах. И пусть горит себе в огненной геенне вечно, лишившись всех своих имён. Даже Ублюдком ни вслух, ни мысленно она его называть больше не станет никогда.

И она совсем не понимала, легче ли стало с окончательным избавлением от груза его отцовства, или ещё хуже.

Свалившаяся на голову информация ставила перед тяжёлым выбором: либо любыми доступными и не очень способами скрыть всё от Ядвиги, либо честно признаться ей, несмотря на угрозу столкнуться с непониманием. Анна не просто верила в её доброту, сострадание и добросердечие, но и испытала их на себе. Тем не менее, предугадать реакцию тётушки было невозможно. В обоих случаях существовала вероятность лишиться Ядвиги навсегда. А терять кого-то из немногих любимых и любящих людей Анна категорически отказывалась, доведя себя измышлениями до панической атаки, которую Шерил сумела остановить лишь с помощью крепкой оплеухи.

Пан Томаш обещал избавиться от бумаги за некую шестизначную сумму, и чтобы достать эти деньги, нужно было обращаться к польской тёте. И у той безусловно возникнут вопросы, отвечать на которые придётся правдой или ложью.

Помимо всего прочего, желающих поживиться наследством Анны хватало с головой, а делиться с кем-либо, кроме близких, она точно не собиралась, потому что вполне заслужила всё причитающееся ей. Оплатила натурой, если можно так выразиться. Ведь, пускай несколько в ином смысле, но лжепапаша осквернял её тело годами, используя его как грушу для битья.

Любопытно, как бы сложилась её жизнь, если бы не злоба и желание мести, поглотившие Михала целиком и полностью? Наверняка, Элизабет была бы жива. Сблизились бы они с Вайолет и Шерил? Кто её биологический отец и действительно ли ей нужно это узнать? Раз и навсегда Анна решила, что нет. Это не имеет никакого значения. Пусть названным отцом отныне будет океан, Михал останется страшным прошлым, а тот, неизвестный и такой далёкий, безликий, чужой, не обретёт ни лица, ни имени.

В тот вечер Анна впервые попробовала алкоголь. Возможно, Шерил поступала отнюдь не разумно и совсем не педагогично, но наблюдать за внутренней борьбой племянницы было выше её сил. Плеснув в два бокала по глотку красного полусладкого, выпила вместе с нею за компанию, и от души посоветовала признаться Ядвиге. Любая правда рано или поздно всплывает наружу. И в каком виде она явится на свет — в безобразном или вполне приличном — стоит решить здесь и сейчас. А ещё, в попытках оправдать Лиз, тётя попыталась рассказать о первой любви матери, но Анна так взглянула на неё, что Шерил тотчас умолкла.

Моральные качества родительницы интересовали в последнюю очередь.

Да и не смела Анна её судить. Кому уж, как не ей знать, что люди не делятся на плохих и хороших, мир не чёрно-белый, а свои скелеты в шкафу имеются у каждого.

Когда тётушка уснула, она спустилась в прихожую и набрала Виолу, а та, внимательно выслушав бессвязные речи, предложила единственное, что могло бы отвлечь в столь поздний час — авантюру:

— Знаешь, мы с ребятами частенько сбегали по ночам от родителей, как только они заснут, и отправлялись искать приключения на свои задницы в лес. Прямо ночью. Забирались подальше, разводили костёр, рассаживались кругом и рассказывали всякие жуткие байки. Мы с тобой можем повторить это прямо сейчас, только дай добро.

Рубиновое ли, словно кровь, вино в её венах заставило ответить положительно, подсознательная ли тяга к приключениям, но спустя пять минут Анна была наготове. Дело оставалось за малым — выждать какое-то время до прибытия подруги, на всякий случай оставить для тёти записку, унять волнение и аккуратно выбраться из дома. Последний пункт оказался самым трудноисполнимым, ведь петли входной двери давно не смазывались и скрипели слишком громко, а ключ при двойном проворачивании в замочной скважине громыхал так, словно мечтал перебудить весь Форкс. Пришлось уповать только на тёткину вымотанность.

На город опустился лёгкий туман, лишь слегка подсвечиваемый старым месяцем да уличными фонарями. Во всех близлежащих домах уже давно погас свет. Вокруг стояла такая тишина, что закладывало уши.

И хотя волков давно не было слышно, в лесу в последние недели творилась какая-то чертовщина — это знали все местные. Шерил явно бы не одобрила ночной променад, и Анна надеялась, что вылазка останется их с Вайолет маленькой тайной.

В сумрачной роще ощущался дискомфорт. Заходить слишком далеко подруги не стали, расположившись на небольшой поляне. Поросшее мягким мхом полусгнившее бревно подвернулось очень кстати — сидеть на нём оказалось ничуть не хуже, чем на удобном кресле. Костёр Анна разводить не умела от слова совсем, но с этим мастерски справилась Виола. Видимо, на её навыки повлияло детство в маленьком городке среди буйствующей природы. Да ещё и общение со шпаной из неблагополучных семей.

Страшные истории единогласно решено было заменить чтением вслух «Лелии», купленной в книжном магазине Порт-Анджелеса. Кассир тогда не солгал, и запасы приличной литературы действительно удалось пополнить.

Однако, ознакомление с сюжетом романа длилось недолго.

Из лесной мглы повеяло смертью. Виски сдавило, до носа добрался отвратительный смрад мертвечины. Накрыло совершенно необъяснимое, жуткое ощущение присутствия некой сущности. Можно было бы списать всё на новую паническую атаку, если бы только не побледневшая Вайолет.

Во тьме, среди угольно-чёрных в это время суток стволов деревьев, абсолютно точно притаилось нечто невообразимое, выходящее за рамки привычной реальности, но однозначно плохое. Оно чувствовалось на несколько ином, чем физическом, уровне. Дунул непонятно откуда взявшийся в туманную ночь ветер — и не то, чтобы сильный, но костёр потух одним махом, словно задутая спичка. Отовсюду стали мерещиться зловещие шорохи, возня, шаги. Во мгле со всех сторон засветились приближающиеся глаза Зверей. Ловушка вот-вот должна была захлопнуться, и тогда Анна с Виолой рванули, что есть мочи, вырываясь из сжимающегося круга, пока не стало слишком поздно для побега. По мере продвижения сквозь заросли, по щекам то и дело хлестали ветки, оцарапывая кожу, но мысли бежать чуть медленнее не возникало. Мягкое шуршание звериных лап по перепревшей листве и хвое сопровождало до самого выхода из рощи…

Уже позже, трясясь от пережитого ужаса в объятьях друг друга в спальне Анны, они почти одновременно осознали одну очень странную, сбивающую с толку вещь: чудищам ничего не стоило догнать их сразу же, повалить на землю и устроить пир, но отчего-то Звери поступили иначе. Словно гнали их из леса в сторону города то ли от самих себя, то ли от какой-то иной опасности.

Заснуть в ту ночь не удалось. Где-то вдали поднялся пронзительный коллективный волчий вой, способный перебудить весь город. Но свет в дальних домах так и не зажёгся, а тётя проспала до самого утра, сладко посапывая — Анна убеждалась в этом, тихонько подбираясь к её комнате несколько раз.

Шерил ушла совсем рано, и только тогда она решилась высунуть нос из спальни, поманив за собой и Виолу. Завтрак, состоявший лишь из крепкого несладкого кофе и безмолвных переглядок, ни капли не взбодрил. Просидев за столом какое-то время, подруги так и не решились обсудить нежданные «приключения». Произошедшее с ними выходило за всякие рамки понимания, не поддавалось никаким логическим умозаключениям. И как облечь чувства в слова, чтобы поделиться ими друг с другом, сняв хоть немного груза с души, не знали ни одна, ни другая.

Вскоре Вайолет отправилась на работу, а Анна — прямиком на занятия. Нечто так и манило сойти с асфальта на соблазнительную тропинку. С трудом пересилив несуразное желание, она вошла в школу, подгоняемая прожигающим спину недобрым взглядом…

Неделя весенних каникул пролетела незаметно, не разбавляемая более никакими неожиданностями. В свой законный выходной Шерил предложила посетить кладбище. И хотя контактировать со смертью после случившегося казалось странным и страшным, пришлось согласиться, лишь бы не обидеть тётю.

А потом вернулась та самая загадочная семья, что покидала Форкс в конце сентября, и школа буквально выпала из анабиоза.

Большая часть Калленов выпустилась в начале прошедшего лета, и теперь вместо пятерых мучились лишь двое — одинаково мертвенно-бледные брат с сестрой, резко контрастирующие лишь ростом. На свой страх и риск вернувшиеся в логово сплетников, они гордо сносили шепотки за спиной, степенной походкой проплывая по коридорам. Особенно стареньких-новеньких, третьей принявших в свой узкий круг Изабеллу Свон, выделяла привычка держаться вместе. И Анна невольно зауважала их за стойкость, но пялиться или наблюдать исподтишка, как прочие, не смела. Испытав подобное на собственной шкуре, она ещё больше научилась ценить приватность. Хотя и было в Калленах что-то… влекущее.

В лицо нежно задувал лёгкий ветерок, принося на хвосте ароматы вечно влажного леса. Солнце спряталось за тучами, но дождя пока не пролилось, что не могло не радовать. На парковке царили шум и гам — хотелось поскорее покинуть обитель лицемерия и пополнить ресурс внутренних сил наедине с тишиной.

На фоне множества авто, сегодня особо выделялся видавший виды мотоцикл Джейкоба Блэка, да ещё явно нуждающаяся как минимум в покраске машина неизвестной Анне марки. Джейкоб наведывался сюда и раньше, навещая нелюдимую Свон — вся школа знала, что он по ней сохнет. Анна презирала молву, и эти подробности узнала совершенно случайно. В старшей школе маленького городка от кривотолков никуда не денешься, как бы ни хотелось.

Однако, в сопровождении приятелей индеец появился впервые. Среди квилетов находился тот, с кем Анна искренне надеялась больше никогда не столкнуться. Она узнала его сразу — едва переступив порог учебного заведения, — несмотря на то, что недоносок коротко подстригся, кажется, ещё больше возмужал, раздавшись вширь и в рост, и щеголял полураздетым, беря пример со своих новых друзей. Последний факт немного удивил. Не то, чтобы на улице было жарко — даже в ветровке Анна ощущала зябкость. И лёгкая футболка с шортами точно не могли согреть нормального среднестатистического человека. Поговаривали, такие индейские парни состоят то ли в какой-то секте, то ли в банде, но Анна и подумать не могла, что столкнётся с одним из её участников лично. Причём, по всему до его вступления туда.

Хам тоже её заметил, но она успела отвести взгляд, скрывая осведомлённость о присутствии врага. Деланно уверенно двинулась прочь со школьного двора, но, как и предполагалось, дикарь перегородил ей путь, и когда Анна попыталась его обойти, не дал ей этого сделать. Пока ещё не вникшие в ситуацию индейцы недоумённо наблюдали за тем, как их приятель по очереди маневрирует то вправо, то влево, не давая прохода невзрачной школьнице, разодетой так, словно она только что с поминок.

— Пройти дай, — нехотя выдавила Анна сквозь зубы.

Дикарь же предсказуемо решил поглумиться:

— Ну проходи, кто тебе не даёт?

Оказывается, она совсем отвыкла от этого манерного насмешливого тона. Все заготовленные ещё с зимы едкие ответы испарились из головы, будто их и не было вовсе, оставляя её один на один с врагом.

Убедившись, что попытки обойти его напрасны, а новый конфликт неизбежен, Анна остановилась, нахмуренно глядя строго в район солнечного сплетения недоноска, в смиренном молчании ожидая словесной расправы. А может быть, и физической. Он ведь утверждал, что отомстит — пусть и в несколько иной формулировке. Но хам тоже молчал, сложив руки на груди. Макушкой она прекрасно ощущала его ехидный взор, но до последнего оттягивала момент встречи с ним непосредственно лицом к лицу. Ещё один — контрольный — раз дёрнулась вправо, так и не дождавшись первого шага со стороны дикаря, но он опять двинулся с нею вместе, зеркально копируя её действие. Неловкая ситуация начинала напоминать комичный танец двух брачующихся птиц. В конечном итоге, голову всё же пришлось поднять, чтобы ускорить неизбежное, позволить облить себя очередной порцией помоев, возможно, дать сдачи и отправиться восвояси — зализывать раны.

Интуиция не подвела. На его губах действительно прямо-таки сияла колючая ухмылка, моментально потухшая одновременно с пересечением взглядами. Лицо недоумка приобрело настолько растерянное выражение, что из груди Анны невольно вырвался смешок. А дикарь тщательно протёр пальцами глаза, будто избавляясь от застлавшей их плёнки. Затем снова посмотрел на неё. И снова растёр покрасневшие веки. И в конце концов раскрыл рот, выдав не совсем то, что она ожидала услышать.

— Чё-о-о-орт… Только не это…

— Да уж, — пробормотала Анна себе под нос, точно не зная, с чем соглашается.

Вполне возможно, его реплика была началом грандиозного унижения. Если бы только дикарь не находился в таком замешательстве, что стало не по себе. Анна аккуратно и ненавязчиво сделала шаг влево, исподлобья наблюдая за растерянной рожей, и он предсказуемо двинулся с нею вместе, командным тоном отдав приказ:

— Стоять.

— Отвали, козёл! — всё-таки не выдержала она, в очередной срываясь на отнюдь не интеллигентное ругательство. Ещё пара таких встреч — и нормальная речь совсем позабудется.

А тем временем кто-то из его новых друзей присвистнул, после выдав возмутительную вещь:

— У-у-у, Пол. Твоя-то от тебя явно не в восторге.

— Вот невезуха-то! Правда, Пол? — вторил первому ещё один, с каким-то маниакальным удовольствием улыбаясь до самых ушей.

У недоумка задёргался уголок рта, что говорило о крайней степени раздражения. Повернув голову в сторону квилетов, Анна внимательно оглядела их, стараясь ничего не упустить из виду в говорящей мимике индейцев-переростков. Они точно подходили под описания сектантов, о коих порой всплывали разговоры и в школе, и в «Мейбл», и в ближайшем к жилищу Шерил маркете.

Ребята гнусненько усмехались, даже обычно серьёзный Джейкоб всхрюкнул, тут же заткнув рот вместе с носом собственным кулаком. Зато недоносок нахмуренно сверлил её взглядом настолько… отчаявшимся — другого слова она не подобрать не могла, — что на какой-то краткий миг в сознании промелькнула жалость, тут же сдвинутая в сторону его же ясным голосом из прошлого, щедро потчующим Анну оскорблениями. Должно быть, в её глазах отразилось нечто, заставившее хама сделать шаг назад, тем самым позволив ей наконец-то обойти его и убраться прочь. На сей раз он не стал останавливать. За спиной не осталось ничего, кроме сдавленного смеха нескольких квилетов…

Ей не спалось. Ночное небо очистилось и, кажется, впервые за всё время, проведённое в изобилирующем дождями и промозглостью городе, открылся вид на полную луну, а та отрывалась, чересчур ярко освещая помещение. Нагло отсвечивая от стен и просачиваясь даже под одеяло. Полнолуние предвещало мистические события, но этой ночью было не до концентрации внимания на ожидании. Ведь за её окном вновь наблюдали, и после лесных приключений с Вайолет, Анна точно знала, кто.

Один из Зверей, что едва не сожрали их.

В доме стояла полнейшая тишина, прерываемая лишь навязчивым отзвуком сердцебиения в ушах. Шерил крепко спала, уставшая после работы, а Анна маялась, то нарезая круги по спальне, то осторожно выглядывая наружу из-за шторы. Отчего-то мучила фантомная боль в самых популярных для побоев местах, вспыхивая то тут, то там. И хотя она точно знала, что здесь, в окружении надёжных стен, чудовищам её не достать, — на душе стало тревожней, чем днём.

Когда занялся рассвет, на лес опустился густой туман, горизонт заволокло наступающими на Форкс привычными уже тучами, а Зверь убрался в своё логово, Анну наконец затянуло в беспокойную прерывистую дрёму без сновидений. Раздражённо отключив будильник, когда тот затрезвонил в семь утра, возвещая о слишком быстро наступившем времени для подъёма, она окончательно провалилась в сон. Проспала до самого вечера, а ближе к ужину разбудил настойчивый стук в дверь — пришла взволнованная Виола. Она редко позволяла себе настолько дерзкие вольности, ведь слишком ценила как своё, так и чужое личное пространство, считая его едва ли не священным правом каждого. Но Анна не подходила к телефону весь день, и Вайолет пришлось поступиться своим главным принципом ради того, чтобы справиться о её делах. И тогда она призналась о слежке, ожидая услышать в ответ то же самое.

Виола же, сверлящая её обеспокоенным взглядом, удивила: за ней никто не следил. То есть, такая честь отчего-то выпала только Анне. И это было вдвойне пугающе.

* * *

Со дня новой стычки недоносок постоянно мелькал перед глазами, то заявляясь к школе вместе с Джейкобом или даже в гордом одиночестве, то подкарауливая Анну в самых неожиданных местах. Стоило признаться: он практически не доставлял неудобств, ведь наблюдал издалека. Но предчувствие, что мерзавец просто ожидает удобного случая, чтобы как следует вытереть о неё ноги, не давало расслабиться.

В постоянном напряжении от ожидания подлого удара в спину прошёл апрель, прихватив с собой и половину мая.

Однажды Анна таки поддалась соблазну навестить доброго друга. Безусловно, она поступала опрометчиво, инфантильно, безответственно, но лес манил, и бороться с его зовом, как и с собой, оказалось задачей непосильной. Чащоба притягивала, словно магнитом, и иногда будто слышался нежный голос, раздающийся прямо внутри черепной коробки. Сладко зазывающий в гости под сень старых древ.

Осторожно ступая по замшелой поверхности, она ощущала блаженное тепло, что с каждым шагом лишь усиливалось. Будто нить, протянувшаяся от её сердца к центру леса, всё сильней натягивалась, готовая вот-вот лопнуть либо причинить смертельную боль, если не поспешить…

— Ты что здесь забыла? Не знаешь разве, что в лесу сейчас опасно, особенно, для таких слабачек, как ты?!

Голос непонятно откуда возникшего прямо перед ней дикаря заставил подпрыгнуть от неожиданности, варварски прерывая единение с чем-то волшебным. А суть претензии и вовсе поставила в тупик. И как бы ни хотелось гордо игнорировать бездушного неандертальца, Анна просто не способна была держать язык за зубами в те моменты, когда он находился слишком близко и провоцировал, провоцировал, провоцировал неустанно, с прямо-таки маниакальным энтузиазмом. Прежде, чем вернуть напускное безразличие, она трижды медленно и глубоко вдохнула, выпуская воздух из лёгких уже гораздо стремительней. Но небольшое дыхательное упражнение не подавило вспышку гнева, вынуждая всё же ответить с более эмоциональной интонацией, чем нужно.

— Тебя не касается.

— Касается, идио… — дикарь резко умолк, обрывая себя же, и схватился за переносицу большим и указательным, сдавливая изо всех сил. Словно пытаясь сдержаться, причём, несколько демонстративно. — Ладно, пойдём, выведу тебя отсюда.

Ничего себе! Хам нынче был невероятно галантен, ещё и предлагал услугу. Точнее, буквально навязывал. Ну уж нет. Какими бы мотивами недоносок ни руководствовался, никуда идти с ним Анна абсолютно точно не собиралась. Заведёт ещё на местные болота, да и оставит там мучительно умирать. Или потребует за помощь самоисключиться из этого мира, дабы не оскорблять его чувство прекрасного своим существованием.

Анна прекрасно понимала, что в ней говорит обида, заставляющая мыслить столь примитивно и инфантильно, но от колючего ответа отказаться не смогла:

— Я и сама способна вывести себя.

— Скорее, вывести меня, — рявкнул хам, и уже чуть спокойнее добавил: — Идём, сказал.

Вот это наглость! То есть, дикарь обвинял её в невыносимом характере?! Восхитительно. Ещё и приказы отдаёт, командир недоделанный. Нога так и зачесалась. Захотелось снова врезать придурку, возомнившему себя неизвестно кем. Демонстративно обойдя его, Анна двинулась в сторону города, но гадёныш молча поплёлся сзади, шаг в шаг. Не отставая, но и не нагоняя, чтобы пойти рядом.

— Не ходи за мной!

— Разрешения забыл спросить.

Он вообще способен не пререкаться?! Анна остановилась. Сделала ещё один особо глубокий вдох, уверенная, что облегчения это действие не принесёт. От злости заполыхало лицо, и тогда она круто развернулась, случайно хлестнув недоноска, подошедшего практически вплотную, волосами по… не по лицу, а лишь по груди, к огромному сожалению.

— Ну чего ты прицепился?.. Что я тебе такого сделала?

Боже, какой позор. Зачем, зачем она это ляпнула?! Последнего вопроса Анна задавать точно не собиралась, ведь он ясно показывал степень уязвлённости словами и действиями буравящего тяжёлым взглядом её лицо дикаря. Никогда нельзя демонстрировать себя настоящего подобным людям, а проявлять искренность с ними — и подавно. Анна постигла эту простую истину ещё в детстве, а теперь сорвалась, доведённая до отчаяния.

А мерзавец молча приблизился. Чуть наклонился. И громко вдохнул её запах, как и в первый раз заставив отшатнуться.

Она машинально сделала шаг назад, но случайно зацепилась ступнёй за корягу, словно из ниоткуда выросшую позади, и совершенно позорно свалилась на задницу.

Дерьмо.

Стало жутко обидно, стыдно и немного страшно от реакции этого… неандертальца, которая вот-вот последует за её унизительным падением. Но вместо ожидаемого смеха и издёвок, он сразу дёрнулся к Анне и, присев на корточки, тщательно осмотрел её с ног до головы. Не пропуская ни единого участка тела. То ли убеждаясь в её целостности, то ли в попытке ещё больше уязвить и унизить. А затем совершил нечто совсем уж неожиданное — протянул руку помощи. Анна смотрела на огромную смуглую ладонь несколько секунд, пытаясь осознать, не чудится ли ей это. Но терпение хама очень скоро иссякло. Видимо, он совсем не умел принимать поражений и отказов, а потому поднялся, чуть нагнулся, беспардонно подхватил её подмышки и поставил на ноги, словно куклу.

Немота постигла на целых полминуты, после чего Анна взбеленилась, сбитая с толку непредсказуемостью дикаря и разозлённая его наглой самовольностью.

— Не смей нарушать моё личное пространство! Кто дал тебе право на это?!

Недовольно скривившись, будто от её крика у него заложило уши, недоносок поставил перед фактом:

— Никто. Хочу и нарушаю.

— Плевать, чего ты там хочешь. Никогда. Больше. Не смей. Прикасаться. Ко мне! Понял?! — прошипела Анна, едва ли не захлёбываясь от бессильной злости.

Её затрясло, а мерзавец стремительно налетел, точно ветер, и приблизился совсем близко — почти интимно, — едва ли не прилипая к ней всем телом. Схватил за плечи, предотвращая попытку побега.

— Прикасаюсь. Что дальше? Что ты сделаешь?

Придавленная неожиданным смущением и усталостью от заведомо проигрышной битвы, Анна задержала дыхание. Дикарь вёл себя нелогично. Противоречил действиями своим же словам, которыми так просто и щедро разбрасывался зимой. Тогда она точно была уверена, что противна ему, но теперь, под жгучим взором странного индейца, в мысли закрались сомнения. Всё вокруг… Вся жизнь, люди, явления… Действительно ли они такие, какими кажутся или стараются казаться? Или это лишь притворство? Проверять желания не возникло. Хотелось, чтобы от неё отстали и позволили уйти. В попытках освободиться, она задёргалась, как рыба на крючке, что не особо понравилось недоноску.

— Стой смирно.

— А то что? Скальп с меня снимешь? — Анне очень хотелось хоть немного, хоть чуточку задеть хама, так нагло ворвавшегося в её жизнь, хотя в глубине души она и понимала, что тот ей не по зубам.

— Сниму. Но не скальп.

Он нарочито плотоядно оглядел ее с головы до ног. А она сумела пройти три стадии за один короткий миг — застыть, взволноваться и поникнуть. Анна понимала, что недоносок всего лишь умело играет с её эмоциями, но сопротивляться их силе не могла. И шла на поводу, как собачонка, неуверенно пробормотав:

— Смотри, чтобы я с тебя шкуру не спустила.

— Попробуй. Если не боишься узнать, что тебе за это будет.

Прекрасно. Теперь в ход пошло ещё и запугивание. Ну до угроз и ей ничего не стоит опуститься, если иного выхода нет. Вздёрнув подбородок, Анна жёстким тоном спросила:

— А ты не боишься, что я настучу в полицию?

— Ц-ц-ц, как страшно, — дразнился дикарь. — И что же ты им скажешь?

— Что ты домогаешься несовершеннолетней.

— Хм. Я, вроде как, тоже несовершеннолетний. Так что не прокатит.

А вот это стало неожиданностью. На подростка здоровяк ну никак не походил, своим утверждением вынудив начать разглядывать его лицо гораздо внимательней.

— Не может быть, — протянула Анна в ответ.

— Почему же? Слишком хорош для твоего ровесника, да? — ей показалось или он… заигрывает?! Какая… примитивщина! Пошлость! — И я тебя пока ещё не домогался. Если бы я решил тебя домогаться, то для начала сделал бы что-то вроде этого.

Он приблизил лицо и мягко прикоснулся своими губами к её, тут же слегка подавшись назад, чтобы свободно наблюдать за реакцией… жертвы?

Анна уже давно не верила, что когда-нибудь в принципе сможет кому-то довериться настолько, чтобы позволить сделать с собой такое. А теперь неприкосновенность отобрали насильно. Она смутилась. Действительно смутилась, вместе со смущением ощущая также и бессилие, но несколько иного характера, чем с лжеотцом — скорее, волнительное, заставляющее щёки запылать, а сердце пуститься вскачь. Перед глазами заплясали мушки. Она в очередной раз попыталась оттолкнуть дикаря, но сдвинуть тяжёлую фигуру хоть на миллиметр было нереально. Оставалось только пытаться достучаться до него ядовитыми словами:

— Пусти. Ты омерзителен.

Хам лишь едко усмехнулся, нисколько не уязвлённый. Во всяком случае, даже если его и задели слова Анны, что казалось чем-то фантастическим, внешне это никак не проявилось.

— Тогда я даже немного сочувствую тебе.

Она в непонимании нахмурилась.

— Потому что терпеть мои домогательства, как ты это называешь, тебе придётся всю оставшуюся жизнь, — пояснил он, отвечая на её немой вопрос.

Из недр глотки невольно вырвалось возмущённое:

— Кретин!

— Какой богатый словарный запас.

А теперь он тычет Анну носом в косноязычие. Но ведь это не так! Она начитанный и вежливый человек, просто мерзавец умело манипулирует её эмоциями. Спор отнюдь не раззадорил, а лишь утомил. На попытки что-то ему доказать сил не осталось, да и, по правде говоря, не хотелось растрачиваться на это. Пусть вообще считает её умственно отсталой. Может, хоть так отвяжется, решив, что самоутверждаться за счёт глупого человека — ниже его достоинства. Пускай притворство станет её тактикой в борьбе с ним.

— Козёл.

— Повторяешься. Я Пол, кстати. Можешь так ко мне обращаться.

— Я никогда не назову тебя по имени!

— Это мы ещё посмотрим, — усмехнулся он, всё-таки позволив Анне вырваться.

Разозлённая, растрёпанная, она быстро зашагала к тропинке, ведущей в сторону города. А негодяй сопровождал её, словно конвоир, до самого дома. Не отставал ни на шаг, как бы она ни ускорялась, пытаясь оторваться. Как же не хотелось, чтобы недоносок узнал, где она живёт! Но единственная спасительная идея, заключающаяся в том, чтобы водить его кругами по Форксу, оказалась отвергнута, ибо хам совсем не походил на того, кто может выдохнуться быстрее неё и отстать.

Уже у самой двери её остановил грубоватый уверенный голос:

— Стой. Цветы возьми.

Обернувшись, Анна обнаружила недоноска протягивающим ей огромный пучок ложноландышей. Некоторые были вырваны прямо с корневищами.

Бестолково хлопая глазами, она поражённо переводила взгляд с самого ужасного букета, что видела в своей жизни, на дикаря и обратно.

— Отвянь, — припечатала Анна в итоге, едва разомкнув губы, и тут же развернулась ко входу в дом.

Но гад не собирался так просто сдаваться. Остановив её хваткой за капюшон, словно щенка, он уведомил:

— Не уйдёшь, пока не возьмёшь грёбаные цветы.

То издевается, то угрожает, то ставит перед фактом, то вообще смеет распускать руки… И губы. Самодур! Что же, отступать не собиралась и Анна.

— Оставь свой веник себе, — исподлобья глядя на оборзевшего индейца, отрезала она.

— Упрямая? Так я тебя переупрямлю, детка.

Он схватил кисть её руки и сунул в ладонь искалеченные несчастные растения, после крепко сжав стебли её же пальцами.

Не давая себе времени на раздумья, Анна замахнулась в намерении швырнуть букет гаду в рожу, но он опередил:

— Сделаешь это — пожалеешь.

И она вполне поверила в эту угрозу. Вероятно, мерзавец действительно способен на многое, если не на всё. Придётся, к её огромному сожалению, в этот раз всё же пойти на попятный. Но это вовсе не означает, что дальше Анна не будет бороться! Может быть, ей повезёт, и уже завтра недоносок переключится на кого-то другого — ещё более ущербного и слабого, чем она. А если нет — отвадит его любыми способами.

Влетев в прихожую, как оглашенная, она не забыла запереться изнутри на оба замка. Шерил, вообще-то, никогда не пользовалась слегка проржавевшей щеколдой, полагая, что в маленьком городишке вряд ли кто-то посмеет забраться к ней, но кто знает, что одному конкретному негодяю взбредёт в голову? Стоило также проверить и окна.

Тётины кроссовки стояли на полке, но в доме царствовала тишина, что могло означать лишь одно: Шерил отдыхала. Первым делом Анна направилась в кухню, но уже занеся невзрачные белые цветы над мусорным ведром, задумалась. В конце концов, они такие же жертвы безжалостности недоноска, а потому вполне заслуживают немного сочувствия. Подрезав корни и аккуратно оборвав нижние листья, она бережно поставила их в стеклянную банку из-под кофе, предварительно плеснув туда воды. Вряд ли бы Шерил, конечно, обратила особое внимание на букет, ведь собрать его могла и сама Анна, но перестраховаться всё же стоило. Она сгорит от стыда, если тётка о чём-то догадается и начнёт задавать неудобные вопросы. Пришлось поскорее отнести неуместный подарок от самого ненавистного человека в свою комнату.

Эти… то ли недо-, то ли переландыши расточали просто удивительный аромат, медово расплывающийся по всей спальне. Вынуждающий то и дело бросать на них взор. Сама бы она ни за что не обратила на них должного внимания, потеряв возможность почувствовать нежное благоухание — едва ли не единственную примету здешней весны.

Дикарь явно знал, что делал, ведь цветочный запах, как и до сих пор покалывающие от недопоцелуя губы, не давали о нём забыть ни на миг.

* * *

На школьном дворе ещё царили пустота и тишина: до начала занятий оставалось целых полчаса. В воздухе главенствовала противная влажность, так и норовящая пробраться под одежду. Анна зябко поёжилась, натянула на голову капюшон ветровки, воткнула в уши наушники и медленно побрела к главному входу. Гадкое, липкое ощущение чьего-то наблюдения не покидало ни на миг ещё с момента пробуждения. Настырный взгляд бесцеремонно прерывал единение с собой, нарушая мнимое чувство безопасности. Блуждал по всему телу, будто ища лазейку для проникновения в самую глубь сущности — изувечить, извратить либо вывернуть изнанкой наружу… Знание о том, что он, этот некто, — трагическая неотвратимость, вспышкой возникло в сознании. Спину с шеей как-то резко обсыпало мурашками, словно её опаску уловили, отреагировав ещё большим подавлением. Взор то и дело возвращался к деревьям, за которыми абсолютно точно скрывалось нечто.

Она боролась с происходящим в голове абсурдом изо всех сил. Тщательно оглядевшись, не пропуская ни единого миллиметра пространства, Анна так и не обнаружила нарушителя относительного спокойствия, но уверенность в его существовании прочно засела в подкорке. Предположения о разыгравшейся паранойе не могли ввести в заблуждение. Однако ничего, кроме как сдаться и отступить, не оставалось. Она шагнула через порог учебного заведения, отрезая от своего неприкосновенного мирка присутствие недоброго невидимого чужака.

Все занятия Анна просидела как на иголках, но едва покинув кабинет биологии, ей удалось вздохнуть с облегчением: слежка прекратилась. Напряжение спало, словно неизвестный великодушно решил дать ей передышку. Впрочем, долго радоваться не пришлось, ведь за стенами школы вновь поджидал дикарь, сбоку присевший на свой старый мотоцикл. Он уверенно игнорировал игривые взгляды некоторых старшеклассниц, без особого интереса изучая пространство вокруг себя. Заметив её, недоносок бесцеремонно поманил Анну пальцем. А она лишь хлопала ресницами от подобного проявления хамства. Неужели он думает, что она вот так просто послушается и подойдёт? Что же, тогда он ещё больший придурок, чем ей казалось ранее.

Вздёрнув подбородок, Анна демонстративно отвернулась и стремительно направилась к выезду. И совсем не удивилась, когда позади раздался нарастающий рёв мотора. Естественно, недоносок притормозил рядом с ней. Пришлось ускорить шаг, но он не отставал, сопровождая параллельно безлюдному тротуару.

— Садись, подвезу.

— Преследуешь меня?

— Называй, как хочешь. Садись.

Уповая лишь на удачу, она сорвалась с места и бросилась в сторону дома во весь опор. Конечно же, это было глупым шагом, ведь дикарю ничего не стоило догнать её даже пешком — не то, что на мотоцикле. Однако, отчего-то он дал Анне добежать до дома, перерезав путь уже почти на финише.

— Чтобы в лесу тебя больше не видел.

Серьёзно, у неё от сдерживаемых внутри негативных эмоций скоро нервный тик начнётся.

— Да ты кем себя вообще возомнил?! Оставь меня в покое!

— Буду провожать тебя из школы каждый день. Попытаешься сбежать — пеняй на себя.

Он что, не слышит? Анна задумалась. Хотелось вывести кретина на ответные эмоции, и — как всегда рядом с ним — слова вырвались прежде, чем она успела обдумать, стоит ли произносить их вслух.

— Но я же белая сучка. Не стоит со мной возиться, а то ещё замараю тебя своим уродством.

Чёрт. Ну заче-е-е-ем?! Почему она столь несдержанна в присутствии этого человека?! Просто до неприличия! Захотелось крепко треснуть себя ладонью по лбу. Теперь хам будет в курсе не только того, что его слова здорово задевают её, но и того, что она следила за ним и его дружками. Безусловно, тогда это была вынужденная мера, у неё просто не было иного выхода, но разве докажешь это ему?

А недоносок тем временем нахмурился в задумчивости, то ли пытаясь понять, о чём она говорит, то ли… Других вариантов у Анны и не имелось.

— Послушай, — устало вздохнул он, — тебе может грозить серьёзная опасность, а я один из немногих, кто способен тебя защитить. И единственный, кто защитит. Ясно?

Настал её черёд хмуриться. Она не понимала, о чём болтает дикарь, она устала от него и его странной игры, она, в конце концов, хотела простого человеческого покоя, который мерзавец отбирал раз за разом.

— Постой.

Уже занеся ногу над порогом, Анна остановилась, и сама не понимала, почему. Наверное, подсознательно стало интересно, каких ещё гадостей наговорит или натворит хам.

— Зимой… — он прокашлялся, будто в неловкости, что конечно же не могло не являться иллюзией, — я был трусом. И не сказал ни слова правды. Всё наоборот.

Допустим. Если на долю секунды предположить, что он был искренен в этот момент — подворачивался просто прекрасный случай отыграться и сравнять счёт. Ведь искренность равна уязвимости. Можно было бы попытаться пробить его броню и ужалить как можно сильнее. Просто в отместку. За бессонные ночи, за слёзы и боль, за возвращение самых ужасающих воспоминаний об отце… о лжеотце. Она должна, обязана была сказать, что ей плевать. Что недоносок может засунуть свои нелепые оправдания себе в задницу. Но снова чёртова вежливость одержала над нею верх, заставив молча пройти в дом…

Дни пролетали рутинно, разбавившись лишь каким-то маниакальным преследованием хама, сменившего тактику. С кнута на пряник. Он сдержал слово, и ежедневно встречал её из школы, пригрозив следить за ней круглосуточно, если посмеет сунуться в лес. Анна хотела бы высказать ему, насколько он ущербен и примитивен в своей игре, но дала себе зарок совсем игнорировать мерзавца. Правда, все обещания, данные себе из-за этого человека, постоянно приходилось нарушать. Она была почти уверена, что и это — последнее — рано или поздно придётся забыть.

Так прошло ещё полмесяца. На носу были летние каникулы, на кои Анна возлагала большие надежды. Мечтала, как обнимет польскую тётушку, как будет ездить в Ла Пуш едва ли не каждые выходные вместе с Шерил, или с Вайолет, или даже с обеими сразу. Но дикарь заранее разрушал все планы. Должно быть, он провожал её лишь из школы только потому, что и сам учился. А летом свободного времени для того, чтобы портить ей жизнь, у него появится вагон. Анна всерьёз подумывала о псевдокапитуляции. Ибо была уверена: поддайся она на его недоухаживания — хам тут же отстанет.

А нечто снова манило. Оно тянуло обратно в лес, прямо на место недавних, совместных с Виолой, «приключений». Необъяснимое ощущение забиралось под черепную коробку и зудело, вызывая непреодолимое желание поддаться этому зову. И однажды — в раннее утро последней майской субботы — Анна будто загипнотизированная сошла с дороги и медленно побрела по тропинке в сторону чащи.

Погода благоприятствовала, солнце выглядывало из-за макушек высоких елей, нежно обволакивая лицо тёплыми лучами. Конвоир отсутствовал, а в сознании царила странная пустота. Телом словно кто-то управлял.

Пепел от кострища разлетелся метра на два — не меньше. Насколько же сильным должен был быть порыв ветра, чтобы так его задуть? Но вопрос с поверхности замутнённого сознания испарился столь же быстро, как и возник там. Присутствие в жутком месте больше не заставляло волосы вставать дыбом. В голове на какой-то миг прояснилось, и теперь Анна не смогла бы себе объяснить, почему же сюда явилась, даже если бы очень захотела. Отрезвление наступило слишком поздно — когда из-за самого корявого, самого старого с виду дерева вышла рыжеволосая женщина, окутанная ореолом смерти настолько откровенно, что скрыть его до конца не представлялось для неё возможным. А она старалась скрыть. В её чертах явно присутствовало нечто нечеловеческое — это сразу бросалось в глаза, и замаскировать такую… особенность можно было лишь наведённым на жертву мороком, коим та и пользовалась. От женщины потянуло невероятно приятным для обоняния запахом, но на третий вдох в аромат вмешалось амбре падали. Ноги онемели, тело парализовало, в висках запекло от осознания обречённости. Страх боролся с очарованием. Наверное, именно так себя чувствует муха, попавшая в паучьи сети.

Рыжая нечисть кружила вокруг неё, словно хищник, тщательно изучая со всех сторон. А после стала нашёптывать в уши мягким голосом, вводящим в транс:

— Какая необыкновенная девочка. Ты станешь моим лучшим творением. Постой, постой, — приложила она палец к губам Анны, которые та пыталась разомкнуть, чтобы то ли закричать от всеобъемлющего ужаса, то ли восторженно пускать слюни. Нечто заглянуло в глаза, засасывая в ведьмовской омут необычайных багровых радужек. — Кажется, я могу почувствовать твои мысли, дитя. Несчастное, изувеченное создание. О чём ты думаешь ночами, когда не можешь уснуть? Придавленная прошлым, словно неподъёмными руинами своих же грёз и надежд. Я могу избавить тебя… Избавить от этого балласта. Хочешь? Ты уснёшь собой, а проснёшься совсем другой — сильной, как я. И кошмаров… Их не будет, поверь. Больше никогда не будет.

В мыслях царила вата. Анна медленно кивнула, опьянённая медовой интонацией. Нечисть приближала рот к её шее…

Но внезапно всё закончилось. В голове понемногу прояснялось, а рыжеволосое существо бросило куда-то в сторону ленивое:

— Волчонок. Не думай, что я не почуяла твою пёсью вонь ещё за несколько миль. Мы с твоей подружкой только вас и ждали. Правда, милая? — подхватила она до сих пор не сбросившую до конца горько-сладкое забвение Анну за подбородок. А после вновь заговорила, словно отвечая на вопрос немого невидимки: — Позаботься! Ведь если упустишь — я соберу себе коллекцию подружек из всех ваших самочек. Как забавно будет, если мы все вместе разорвём вас на куски.

В районе горла в тот же миг почувствовался жуткий холод. Что-то оттолкнуло, заставив окончательно выпасть из оцепенения, будто из паршивого сновидения. Неуклюже поднявшись с влажной почвы, Анна бросилась бежать в никуда, но позади раздавались настолько страшные звуки нещадной борьбы и собачьего визга, что она вновь застыла, неспособная сделать ни шагу. Лишь крепко зажмурилась и изо всех сил зажала уши ладонями, присев на корточки. Сколько это происходило — было неясно, но когда кто-то живой и очень тёплый крепко, но бережно обхватил её запястья, одновременно отнимая руки ушей и поднимая Анну с земли — наступило облегчение. Перед ней стоял недоносок, внимательно осматривающий её шею.

— Я случайно, — обратился он к самому огромному из и без того гигантских волков, обступивших их кругом, на миг бросив на него взгляд. — Вниз не смотри.

Последняя реплика предназначалась Анне, что она поняла лишь спустя несколько секунд, бестолково захлопав глазами.

— Что?

Взор машинально стал опускаться по голой смуглой груди, но недоносок очень вовремя её остановил, подхватив под подбородок.

— Э, нет, — покачал он головой в отрицательном жесте. — Мы ещё не настолько близко знакомы. Не подумай, что я стесняюсь, — хам пожал плечами. — Просто забочусь о твоей изнеженной психике, детка.

Только тогда до Анны дошло, что дикарь был абсолютно голым — буквально, в чём мать родила! Будь она в состоянии смутиться — точно бы залилась краской до самых корней волос. Но смущение сдвигали в сторону вполне закономерные вопросы.

Что за грёбаная фантасмагория?! Что происходит? Кто он такой, чёрт возьми? Маугли? Шаман? Предводитель волков-переростков? А она? Это рыжее нечто — что оно такое? И, кстати, куда оно делось? Анна осторожно заозиралась, боясь слишком рьяно вертеть наливающейся давящей мигренью головой.

— …говорил же не соваться в лес! — тем временем отчитывал её мерзавец, словно отец родной. Кажется, начало тирады она умудрилась пропустить. — Ты дура? Нет, ты дура, ответь?! Буду сопровождать тебя в школу и обратно, и вообще везде и всюду, как маленькую, раз не понимаешь простого человеческого языка. Лично прослежу, чтоб больше глупостей не творила. Ну что ты меня взглядом поедаешь, господин вожак?! Если бы на Эмили… Ай, чёрт с вами! — в сердцах выплюнул он в конце концов

А Анна и слова из себя вытянуть не могла. После пережитого мир вокруг казался неестественым, выдуманным. Впечатлений ей бы точно хватило на всю оставшуюся жизнь вперёд.

— Зачем?.. — с трудом вытолкнула она из глотки всего одно слово.

Зачем, зачем ты спас меня? Зачем пришёл на помощь, зачем рисковал собой? Откуда ты взялся, как узнал? Почему именно ты и почему именно меня?..

О, она хотела бы многое узнать, и если бы язык слушался — точно завалила бы дикаря вопросами, и плевать, что он пошлёт её куда подальше. Но хам явно воспринял верно, проявляя небывалую способность к пониманию с полуслова. Он закусил нижнюю губу, будто еле сдерживаясь от нового потока нравоучений.

— Потому что иначе не могу. А теперь иди. Иди и не оглядывайся, поняла? Я провожу. Только не смотри назад.

И она пошла, будто во сне. Позади изредка чудились отзвуки мягкой поступи лап животного… Одного из гигантских волков? По затылку ползли мурашки, но Анна не смела обернуться. Она совсем не была уверена, что находится в безопасности, несмотря на уверенность индейца, кажется, спасшего её от чего-то гораздо более дурного, нежели смерть. Зато Анна точно знала: происходящее за спиной способно перевернуть все её познания о мире.

Сгорбившись над умывальником, она то плескала в лицо пригоршни проточной ледяной воды, то бросала взгляды на измождённое отражение в зеркале. На дне серых глаз чудились отблески зачатков безумия.

За окном привычно моросило, тёплая постель манила обратно в свои объятия, а позади осталась самая странная ночь в жизни Анны. Вместе с рассветом колдовской морок, в котором, как оказалось, она находилась последние несколько недель, окончательно спал. Именно чужое вмешательство в сознание стало причиной столь страстного влечения, едва не обернувшегося фатальным.

Как же легко она потеряла грань между собственными и внушаемыми извне мыслями, эмоциями, желаниями. Рыжая ведьма здорово запудрила ей мозги, только вот отчего та выбрала именно её, Анна понять не могла, сколько ни пыталась анализировать произошедшее. Бесплодные попытки не принесли ничего, кроме новых вопросов. И самого основного, венчающего прочие: действительно ли ей стоит знать?

Анна не посмела пойти наперекор наставлению дикаря, но ни в коем случае не из уважения к нему или чего-то подобного. О нет, тёплыми чувствами к нему она не воспылала, несмотря на то, что хам её спас. Буквально выдернул из цепких лап нечисти. Анна интуитивно чувствовала, что в этот раз стоит его послушаться. Ради своего же блага.

Она добралась до ставшей уже родной комнаты, ни разу не оглянувшись. Даже войдя в дом. Даже поднимаясь по лестнице на второй этаж. Даже когда её окликнула тётушка Шерил и поинтересовалась, всё ли с ней в порядке. Анна не помнила точно, но, кажется, бросила в ответ что-то успокаивающее, а потом заперлась в спальне, разделась и рухнула лицом в подушку. И любопытство её совсем не гложило. Ни капельки. Беспорядочные мысли не успевали толком и вспыхнуть, как тут же потухали. Голова раскалывалась, немного тошнило от концентрации непостижимых для обывателя, коим она собственно и являлась, тайн.

Как ни странно, заснула она почти сразу, и сюрреалистичные сновидения нисколько не могли потягаться с явью прошедшего дня.

Теперь же, спустя несколько часов крепкого сна, Анна стояла в ванной и сверлила взглядом нисколько не отдохнувшего зеркального двойника, пока вода напрасно утекала в сток. Осознавая, насколько же мелочны были все проблемы последних месяцев. Ну разве может привычное, каким бы оно ни было неприятным, сравниться с чем-то неизведанным, за гранью? Ответ лежал на поверхности.

Вайолет всё не отвечала, а Анна застыла с телефонной трубкой в руке, отрешённо слушая длинные гудки. С момента подъёма она была удивительно аморфна, целиком и полностью уйдя в себя. Казалось, прошла целая вечность прежде, чем она осознала глупость ожидания, а также свою непорядочность. Ведь ранний звонок мог разбудить не только подругу, но и её мать. Однако, теперь уже было ясно как божий день, что в доме Виолы попросту никого нет. Видимо, она уже отправилась на работу, а миссис Мортон — на поиски муженька с утра пораньше.

Приготовленный на автомате завтрак для тётушки нисколько не ввёл ту в заблуждение. Но явно заподозрившая неладное Шерил всё же ушла молча, забрав с собой последнюю связь с привычной реальностью. А ровно в семь за окном послышался приближающийся грохот древнего мотора. Звук нисколько не походил на рёв мотоцикла, к дому абсолютно точно приближалось некое авто, и всё же Анна точно знала, кто это.

Вопросов за утро накопилась уйма, и она совершенно не понимала, стоит ли искать в себе решимость, чтобы задать их ему. Ответы получить не то, что хотелось, а казалось жизненно важной необходимостью, но участвовать в препираниях с хамом… Наверняка он станет изворачиваться, как угорь, а может даже пошлёт её далеко и надолго. Его мысли были закрыты для Анны на амбарный замок, и за попытки его сорвать дикарь может и убить ненароком.

Стены потихоньку начинали давить, пространство будто искажалось. Она поспешила натянуть худи, подхватить рюкзак и выскочить за порог, неспособная дальше него сделать и шага. Дикарь уже припарковался — и довольно небрежно, лишь чудом не задев разросшийся куст гортензии. Судя по всему, он был вполне уверен, что Анна проявит инициативу и послушно сядет в машину, крепко обнимет его и как следует отблагодарит. Самоуверенный кретин конечно же ошибался. С минуту они мерились взглядами, но безмолвная борьба вскоре наскучила хаму. Выйдя наружу, он двинулся к ней, так и продолжая сверлить Анну чёрными радужками. А подойдя совсем близко, несколько раз глубоко вдохнул и забрал из зависшей в воздухе руки ключ, чтобы запереть дверь.

— Вы вообще когда-нибудь меняли замок или он тут со времён основания города стоит?! — раздражённо ворчал он над замочной скважиной. — Вечером зайду, сменю.

А Анна всё молчала, нахмуренно вперившись взглядом в мокрую дорожку под ногами, пока хам заговаривал ей зубы. От него исходила настолько дикая и подавляющая энергетика, что нахождение рядом с ним длительное время могло поспособствовать кротости. Анна уже чувствовала нечто не поддающееся логике, и это что-то вынуждало опускать взор. Ей ни капельки не нравилась предательская самовольность собственного тела. Посторонней власти над собой она наелась досыта.

Наконец управившись, недоносок вернул ей ключи, прежде немного подразнив ими. Анна успела вырвать свою законную вещь из его загребущих лапищ прежде, чем мерзавец в очередной раз поднял ту вверх. Вполне возможно, он сам позволил ей одержать победу, ведь дразниться до конца дня было бы неинтересно. Лучше ведь придумать новые издевательства. Едва получив обратно связку ключей, Анна зашагала в сторону «Мейбл». Добираться в забегаловку пешком, конечно, было тем ещё приключением, но поговаривали, что прогулки полезны для здоровья. Только не для психического, если учесть, что рядом тащился хам, оставивший свой драндулет в её клумбе.

— Школа в другой стороне, — не поленился прокомментировать действия Анны дикарь, когда поравнялся с нею.

Проигнорировать хотелось до зубного скрежета, но вряд ли бы он ей это позволил, сыпя глупыми репликами до тех пор, пока не получит своё — обратную связь. И снова пришлось пойти на уступку… То есть, вернуться к тактике грубости, конечно.

— Отвали.

— Неа. Крошка, ты не забыла, что я отныне твой нянька?

Впрочем, играть роль не придётся, потому как раздражение Анну поглотило вполне настоящее.

— Какая ещё нянька? — сморщилась она. — Что ты несёшь? И я тебе не крошка!

— Не какая, а какой. Может быть, тебе больше нравится «папочка»? И конечно же, ты глупая крошка, что доказала вчера на деле.

Невыносимый. Единственный, кому удаётся довести её до белого каления всего-то парочкой колких фраз.

— Помой рот с мылом, — огрызнулась Анна, глядя строго вперёд. — А то из него сплошная грязь льётся. И отвяжись, наконец. Достал!

Дикарь моментально вскипел, останавливая её болезненной хваткой за плечо, которую, впрочем, почти сразу ослабил.

— Послушай, крошка, — подчеркнул раздражающее её обращение хам. — Ты уже натворила достаточно для того, чтобы тебе как минимум всыпать по первое число. И лучше тебе меня не искушать, если хочешь иметь возможность безболезненно сидеть всю следующую неделю, — сквозь зубы прорычал он, сверля Анну жёстким взглядом.

А она поражённо вскинула брови, пытаясь по выражению его лица понять, способен ли недоносок воплотить угрозу в жизнь. Выводы напрашивались неутешительные.

— Ты что, угрожаешь мне сейчас расправой? — недоверчиво уточнила Анна. — Насчёт полиции я не шутила, если ты вдруг не понял!

— О, брось. От порки ещё никто не умирал. И если ещё хоть раз ты попрёшься в чёртов лес, я лично возьмусь за твоё воспитание, раз уж родители не удосужились выбить всю дурь из твоей симпатичной, но, увы, глупой головки!

Дыхание сбилось. Ветер ударил сбоку, в тот же миг забираясь под одежду мертвенно-холодными щупальцами. Анну заколотило. Губы непроизвольно задрожали, в переносице запекло. Слёзы вот-вот должны были пролиться наружу, в очередной раз опозорив её перед беспощадно хлестающим словами мерзавцем, а потому пришлось вновь склонить перед ним голову. Только бы не позволить ему увидеть своё падение.

— Ты ничего… обо мне… не знаешь, — срывающимся голосом ответила Анна. — Пусти.

Она задёргала плечом в попытках сбросить горячую руку, и это привело к успеху. Хам отступил. Но рядом всё же пошёл, когда она зашагала дальше по мокрому тротуару. Похоже, недоносок не собирался прекращать отчитывать её:

— Ты ведёшь себя, как идиотка. Думала назло мне что-нибудь эдакое сотворить или просто не умеешь держать в узде свои хотелки, м? Ты подставила себя под удар. А меня вынудила подставить под удар моих друзей.

— Хватит! Я ничего тебе не должна. Ты мне никто.

— Ошибаешься. Я твоё всё.

Из носа потекло. Анна едва слышно всхлипнула и тут же со всей силы сдавила пальцами переносицу. Боль точно поможет сдержать солёную влагу и притупить начинающуюся истерику. А дикарь после короткого молчания обратился к ней вновь:

— Ревёшь? Слушай… Не плачь из-за меня. Не стоит.

И хотя он смягчил тон до почти виновато-ласкового, Анна не была уверена, что он собой не доволен. Из самых тёмных глубин души поднималась злоба. Толком не пролившиеся слёзы высохли моментально.

— Я не реву. Слишком много на себя берёшь. Ты не тот, кто способен задеть меня за живое.

— А кто способен? Какой-нибудь чахоточный джентльмен-хлюня со страниц твоих любимых книжонок, Энни-Энн?

Анна остановилась. Побледнела. Медленно повернулась к дикарю и нервно пробормотала:

— Откуда… Откуда ты всё это?..

Это просто совпадение или… Нет, таких совпадений точно не бывает. Неужели он подслушал их первый с Вайолет разговор? Уму непостижимо. Нет, нет, нет. Какая мерзопакость. Как он посмел сунуть нос в такой сокровенный, личный момент? Выходит, когда гад впервые унизил её перед посторонними — он… уже знал её?

Видимо, все беспорядочные мысли отразились у неё на лице, потому как мерзавец смутился. Анна прочла это по нервному жесту — растиранию ладонью задней поверхности шеи. Подобную привычку ей уже доводилось наблюдать у посторонних, и она была абсолютно однозначна — попытка скрыть взволнованность. И дикарь подтвердил догадку, когда ничего не ответил.

Какое-то время они шли молча, и Анну это вполне устраивало. Помимо вчерашних переживаний, появились новые: какого всё-таки чёрта он делал тогда в лесу? Это было случайностью, или гад следил за ней ещё в ноябре?

— Больше ничего не спросишь? Например, по поводу того, что видела вчера.

— Можно подумать, ты ответишь, — буркнула она раздражённо.

— Может и отвечу. За небольшую плату, конечно.

Анна устало ссутулила плечи. И хватает же наглости после собственной промашки оставаться столь бессовестным, чтобы ставить условия! Ну что же, от неё не убудет, а знать, какие ещё опасности могут подстерегать в унылом городке просто необходимо. И пускай меркантильный гад подавится.

— И сколько ты хочешь? Сколько стоят ответы на мои вопросы?

— Один.

— Что «один»? Доллар? Или один миллион долларов? Столько у меня нет, уж извини, — съязвила Анна.

— Я похож на рыночного торгаша? Один поцелуй, дурочка.

— Пошёл ты! Неандерталец! Неужели у тебя совсем нет совести?!

— Как знаешь, — пожал он плечами. — Твоё право. Хотя я могу взять желаемое в любой момент, если ты не забыла, а ты останешься ни с чем. И поцелованной, и без ответов.

Да уж. Теперь утренняя вялость точно отступила. По венам потёк чистый огонь, пробуждая и тело, и разум от леденящей тревожности.

— Ну ты и… Хотя бы скажи, что за женщина там была? Что она такое?

— Детка, ты знаешь мои расценки.

— Перестань называть меня деткой! Я тебе не одна из твоих девок!

— Тогда тебе придётся представиться.

— Ты ведь уже знаешь моё имя. К чему этот спектакль?

— Хочу, чтобы ты представилась мне лично. Или имя, или «детка». Думай скорее. Рискуешь остаться деткой навсегда. Или крошкой. Или малышкой.

— Или сучкой. Или уродиной. Или вонючкой, — яростно выплюнула она, ускорив шаг.

И как бы её ни бесили вульгарные прозвища, Анна не могла позволить, чтобы полное имя хоть раз сорвалось с губ недоноска. Она набросила капюшон на голову, скрываясь за ним от мира, и ещё быстрей направилась к показавшейся впереди забегаловке.

Как и всегда в столь ранний час, Анна стала первым посетителем. Судя по реакции, Виола точно не ожидала её сейчас увидеть, пускай и была безмерно рада. Но когда за Анной следом вошёл здоровяк, посмевший не единожды её обидеть, у Вайолет отвисла челюсть.

— Привет, — поздоровалась Анна первой, на что получила в ответ лишь ошарашенное молчание.

Дикарь молча присел за дальний столик, и Вайолет не оставалось ничего, кроме как обслужить его. Тот отказался от заказа, лишь вопросительно взглянув на Анну:

— Тебе что-нибудь взять?

— Обойдусь.

Надо же, заботливый какой. Гад!

— Что он здесь делает? — вопросительно прошептала подошедшая к ней Виола.

Подруга была в курсе его неустанных посягательств на личное пространство Анны, но своими собственными глазами наблюдала за этим впервые. Безусловно, она бы сразу вмешалась и пришла на помощь, но тормозила неозвученная договорённость между ними — не лезть без спроса. Не проявлять инициативу. И это правило могло нарушаться только по мелочам.

— Не спрашивай меня сейчас ни о чём, — так же шёпотом ответила Анна, закатывая глаза. Она и сама не понимала ни черта, до сих пор до конца не отказавшись от мысли, что нынешняя явь может быть продолжением сна, из которого никак не удаётся выбраться. Может быть, рыжая ведьма всё же что-то с ней сотворила, и всё происходящее — посмертие либо кома?

Анна пару раз пыталась отослать квилета, но тот лишь высокомерно вздёргивал бровь и язвил, вальяжно развалившись на кожаном диванчике. Вылитый дикарь. Джентльмены, на коих он так легко и просто навесил ярлык «хлюнь», никогда бы не позволили себе так широко расставить ноги. И настолько вызывающе себя вести, что уж там. Неандерталец чёртов.

В конце концов, ей до чёртиков остопротивело его присутствие. Никакой возможности побыть наедине с Виолой, судя по всему, не предполагалось. Вайолет на прощание крепко её обняла и клюнула в щёку, чего раньше себе не позволяла. Скорее всего, она хотела спровоцировать хама, чтобы устроить ему взбучку, пока он ещё на её территории. Но тот остался невозмутим.

— Береги себя, — дала напутствие подруга. И уже тише добавила: — Я зайду вечером.

Анна кивнула и вымученно улыбнулась.

— Эй, ты! — крикнула вдогонку недоноску Виола, когда он отправился на выход вслед за Анной. — Причинишь ей вред — яйца тебе оторву. Усёк?

Разумеется, ответ хам не обдумывал и секунды:

— Угрожать будешь своему хахалю. А со мной не стоит так разговаривать, — процедил он с явной угрозой в голосе, а затем громко захлопнул за собой дверь, едва не снеся ту с петель.

На улице его встретила сложившая руки на груди Анна, исподлобья глядящая прямо и бесстрашно. Урод покусился на святое, чем вызвал небывалый подъём духа. Если уж за себя она не готова была прощать, то за близких и подавно.

— Ещё раз заговоришь с ней в таком тоне — я убью тебя, — прошипела она сквозь зубы.

— Передай своей подружке, чтобы не выводила меня. Только твоему острому язычку позволено иногда перечить мне. Слушай… А вы с ней… — недоносок скривился в гримасе отвращения, — не лесбиянки, случайно?

Господи, какая мерзость! Ну что он за человек-то такой?! Неужели абсолютно всё в этом мире, даже самое светлое, нужно опорочить, извалять в грязи? Она могла бы начать отрицать, оправдываться, но… Зачем? Пытаться достучаться до того, кто закрыт и узколоб — затея изначально глупая. А если на этого кого-то ещё и плевать с высокой колокольни — так и подавно. И поэтому Анна возразила единственно верным, как она полагала, способом — отчуждённостью:

— Это не твоё дело.

И быстрым шагом направилась обратно к дому.

— Послушай. Всё, что касается тебя — моё дело, — разумеется, негодяй, нагнал её практически сразу. — И это самая неизменная вещь, какая только может существовать. Если вы со своей подружкой занимаетесь всякими… глупостями — лучше бы тебе завязать с этим прямо сейчас.

— Повторяю, это не твоё дело! Какого чёрта ты портишь мою жизнь? Что ты всё ходишь за мной, выслеживаешь, вынюхиваешь?! Я хотела побыть наедине с подругой. Наедине, понимаешь? Кто дал тебе право лезть в наши отношения?!

— Я сам себе дал это право. А знаешь, почему? Потому что я не хлюнчик из какого-нибудь романа для маленьких наивных леди, который отступит, стоит только Её Высочеству вздёрнуть свой высокомерный носик, — с последними словами он прямо на ходу щёлкнул Анну по носу, словно ребёнка.

В который раз за это утро она застыла посреди тротуара? Ей всё время казалось, что уже всё, точка кипения достигнута. Что ещё большего гнева она испытать просто не способна, но гад снова и снова доказывал обратное. Голова готова была вот-вот лопнуть от внутричерепного давления, а лицо Анны в этот момент скорее всего приобрело свекольный оттенок. Но недоносок не дал ей передышки, потянув за локоть дальше, когда вдоволь насладился зрелищем.

— Идём.

— Я никуда с тобой больше не пойду! — возопила она на всю улицу, изо всех сил пытаясь перевалить вес в ноги, чтобы вырваться из мёртвой хватки. Тщетно.

— Идёшь же.

Невыносимый! Невыносимейший!

— Ты тащишь меня силком!

— Приходится. Сама же ты не пойдёшь.

— Да! Да, не пойду, потому что не-хо-чу!

— Хочешь-не хочешь, а идёшь ведь.

— Мерзавец! Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу!

Волоком дотащив упирающуюся Анну к жилищу Шерил, дикарь подвёл её к своей машине и, особо не церемонясь, запихнул на переднее сиденье, после захлопнув пассажирскую дверь. Разумеется, она сразу попыталась выбраться наружу, но дверной механизм заел, лишая последнего шанса на побег.

— Раз уж ты прогуливаешь школу, отвезу тебя в одно место, — поставил недоносок её в известность, когда завёл мотор.

Железное страшилище взревело, словно трактор. Тревоги, как ни странно, не ощущалось. Шестое чувство подсказывало Анне, что ничего ужасного хам с ней не сделает. Конечно, если за нечто ужасное не принимать его просто поразительную язвительность, да ещё умение выводить окружающих… точнее, конкретно её из себя.

Восприятие времени стёрлось, и сколько дикарь вёз Анну по трассе, было непонятно. Может полчаса, а может и два. Он стойко игнорировал единственный вопрос, который она повторяла по меньшей мере десяток раз: куда чёртов негодяй держит путь? Внимательно глядя вперёд, гад всё больше бесился — это можно было определить по играющим желвакам. Анна понимала, что вот-вот добьётся своего и либо получит ответ, либо полакомится порцией едких гадостей. Но недоносок опередил, съехав на узкую лесную неасфальтированную дорогу, представлявшую из себя ничто иное, как месиво грязи. И это отвлекло от достижения задуманной цели. Всё внимание переключилось на напряжённое наблюдение за исчезающей под колёсами жижей, способной поглотить их целиком. Однако, вскоре наступило облегчение, поскольку дикарь наконец припарковался и констатировал:

— Всё. Дальше пешком.

— Ну и куда ты меня притащил? Я же вся перепачкаюсь из-за твоей блажи!

— Не веди себя, как капризная стерва. Ты ведь не такая. Правда? — задал он риторический вопрос, выходя наружу, под сень старых древ.

Признаться честно, её голос и вправду сорвался на совершенно не свойственный Анне тон. Услышь она подобный от постороннего — решила бы обходить этого человека стороной. Но признавать перед хамом своё прегрешение Анна точно не собиралась. И если это поможет ей избавиться от его общества — она готова играть роль стервы сколько потребуется.

Противная дверная ручка поддалась с первого раза. Дикарь же успел обойти чуть ли не до крыши заляпанное грязью авто, и протянуть Анне руку, как истинный джентльмен. Надо же. Интересно, себя он тоже хлюней считает?

Впрочем, недоносок, кажется, ни капли не удивился, когда она взглянула на его ладонь, словно на ядовитую змею. Усмехнувшись, он молча отодвинулся, давая своей спутнице возможность выбраться самостоятельно. Вздёрнув подбородок, Анна ступила на вполне приличный с виду участок земли, совершенно не ожидая подвоха. И моментально увязла в противной жиже всей правой стопой. Оказывается, гад припарковался прямо у неразличимой для глаза городского жителя грязевой лужи, и Анна просто нутром чуяла, что сделал он это намеренно, в чём не преминула его упрекнуть:

— Ты специально это сделал?!

— Нет. Я не настолько мелочный.

Не мелочный, зато злорадный. Вон как скалится. Гад ползучий!

Он всё же подобрался ближе, сумев остаться чистеньким, и легко подхватил Анну на руки, несмотря на протест с её стороны. И пока переносил ношу под старую ель — в относительно сухое место, — она обдумывала способы мести за извечные принижения её достоинства. Как назло, в голову лезли лишь всякие мелкие пакости — не её уровень совершенно.

Густой смолистый аромат беспощадно ворвался в лёгкие, вытесняя собою все прочие запахи и способность сделать полный вдох. А дикарь тем временем запер ржавое корыто — будто кто-то мог позариться на него — и двинулся по лесу. Кивком поманил за собой и Анну, не забыв при этом поддразнить:

— Сама пойдёшь или тебя понести?

Взбешённая очередным нарушением дистанции со стороны наглого индейца, она упрямо зашагала вперёд, маневрируя между стволами. Впрочем, получалось у неё это не особо удачно — гад словно намеренно ускорял шаг. Однако, Анна старалась не отставать, только бы он не воплотил в жизнь своё «предложение».

Она достаточно быстро утомилась. Создавалось впечатление, что идут они в гору, хотя ландшафт вокруг казался абсолютно плоским. Анна с трудом сохраняла ровное дыхание, боясь показать слабость, иначе бы дикарь и вправду мог подхватить её на руки, чтобы показать, кто здесь хозяин. Так вот пусть зарубит себе на носу, что она — не размазня!

Когда Анна готова была сдаться, упасть прямо во влажные кусты папоротника, раскинуть руки и хорошенько продышаться до крышесносной боли в горле — впереди показался просвет. Открылось второе дыхание, надежда зажглась. В конце концов, она даже обогнала недоноска, выходя к обрыву.

Оказывается, пока они добирались сюда, небо очистилось, позволяя солнцу отогреть вечно влажную почву. Сверху открывался просто потрясающий и даже немного пугающий своим величием вид — слишком уж высоко они находились. Позади остались замшелые деревья, а густая трава под ногами позволяла ступать мягко и бесшумно. Кругом во всю пестрели медоносы, над коими кружились пчёлы. Аромат хвойного перегноя искусно перемежался с йодом и солью. Лёгкий ветер окутывал голову, ласково перебирая волосы, и ощущения от этого были настолько расслабляющие, что на какой-то миг глаза закатились от удовольствия. В Форксе осталась унылая весна, здесь же царил самый настоящий июнь, каким он и должен быть.

— Вижу, ты впечатлена? — не без своего фирменного ехидства поинтересовался дикарь. — Это моё секретное место. Люблю иногда побыть здесь один.

Разрушать выяснением отношений таинство единения с природой не хотелось, но один вопрос прямо-таки крутился на языке:

— И зачем же ты тогда привёл сюда меня?

— Всё, что моё — твоё. Ты ведь любишь его, — скорее, утверждал, чем спрашивал он, кивнув на подёрнутую крупной рябью воду.

Анна скептически усмехнулась. Интересно, каким образом всё с «ни рожи, ни кожи» могло эволюционировать в — трижды ха! — романтическое рандеву с дикарём у океана. В его тайном убежище. Кажется, выяснить отношения прямо сейчас таки придётся. Тем более, коли уж подвернулся удачный случай.

— А всё моё — твоё, да? Ты же понимаешь, что я не поведусь на твою игру? И никогда не поверю ни единому твоему слову.

Он молчал. Молчала и Анна, собираясь с мыслями, чтобы высказать недоноску всё, что о нём думает. А тот опередил, вновь оказываясь на шаг впереди:

— Слушай, я перегнул палку, признаю. Пытался привлечь твоё грёбаное внимание. Я же сразу тебя раскусил, гордячка. Ты из тех, кто на правильных добреньких мальчиков с щенячьими глазками смотрит свысока и не подпускает их к себе ближе, чем на сто ярдов. Я не играю с тобой. И серьёзен, как никогда раньше. И ещё мне чертовски жаль, что ты слышала предназначенное не для твоих ушей. Тогда, на парковке. Когда обвела меня вокруг пальца. Что ещё ты хочешь услышать?!

Банальные извинения? Да уж. Дождёшься от него. И этот горделивый индюк смел называть её гордячкой, когда у самого рыльце в пушку.

— Да… ничего, — нарочито небрежно пожала плечами Анна, всматриваясь в горизонт. — Ты… привлёк. Молодец. А теперь я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

— А вот это, прости детка, но совершенно точно невозможно.

— В этом мире возможно всё.

— Всё, кроме этого.

Какое-то время они молча созерцали бесконечность вод, переливающуюся солнечными отблесками. Анна пересаживалась с камня на камень несколько раз, но дикарь передвигался вместе с нею, как магнитом влекомый. Сидя рядом в траве, он то и дело глубоко вдыхал, и немного смущённая этим фактом Анна прекрасно знала, зачем он это делает. Давно хотелось выяснить природу его странных пристрастий.

— Хватить меня обнюхивать! Зачем ты делаешь это?

— Уверена, что хочешь знать? — он так на неё взглянул, что щёки её запунцовели.

— Нет.

— У меня от твоего запаха крышу сносит.

Гад. Она его раскусила! Судя по всему, недоносок получал просто колоссальное удовольствие от наблюдения за её смущением. И с лёгкостью сметал все попытки Анны избегать неловких ситуаций. Она опустила взгляд.

— Придержи свою крышу при себе. Мне неприятно.

Мерзавец лишь усмехнулся, перекатывая во рту травинку. Помолчав с минуту, без особой надежды она сделала новую попытку разговорить его:

— Так… Что это всё-таки вчера было, ответишь?

Анна совершенно не ожидала, что мерзавец снизит цену, но он удивил. И не сказать, что альтернатива была равносильной, но настолько же недопустимой.

— Отвечу, если скажешь, зачем резалась, — кивнул он на её рубец, что скрывался за длинным рукавом.

Так и знала. Она так и знала, что дикарь запомнил увиденное и однажды обязательно сунет нос в её личное, наплевав на все рамки приличий. Поцелуй — насилие над телом, требование откровенности — над душой. Так что же выбрать? Да и выбор ли это?

— С-с чего ты взял, что я сама это сделала? Может быть, я просто неудачно упала на разбитое стекло и распорола руку.

— Доводилось видеть последствия таких «падений». Ты резалась. И не ври.

— Это не твоё… А впрочем… — она запнулась. А действительно ли стоит скрывать? Наверняка, хам пронюхает и это, так почему бы не получить выгоду? — Мой… покровитель был таким же сторонником воспитания с применением насилия, как и ты. Он слишком увлёкся своей вседозволенностью. И безнаказанностью. И я не видела иного выхода избавиться от всего этого, кроме как умереть. Но я выжила, а он сдох. Доволен?

Анна впервые ни капли не пожалела о несдержанности, ведь ответила не без издёвки. Безусловно, чёрта с два она сумела бы поставить этого… неандертальца в неловкое положение, но если бы превратилась в удобную кроткую слюнтяйку — перестала бы себя уважать.

— Не доволен. Я не сторонник насилия, поняла? Не всегда то, что сказано на эмоциях, стоит воспринимать как истину. Странно разжёвывать элементарные вещи такой умнице-разумнице, как ты.

Она покраснела. В который раз за это странное и долгое утро. Во что только дикарь не тыкал её носом — и в уродство, и в несоблюдение гигиены, и в глупость, и в слабость. Но сильнее всего задевали сомнения в наличии у неё интеллекта.

— Анна, — выдернул он её из задумчивости, впервые называя по имени. Будь она не так сильно обижена — оценила бы его уступку, ведь от богомерзкой «детки» к горлу действительно подкатывала тошнота. А гад, дождавшись ответного взгляда, твёрдо произнёс лишь одну вещь, подтверждая ту кивком: — Я бы убил его.

— Кого?

— Того, кто заставил тебя сделать это с собой.

От уверенности в его голосе по спине поползли мурашки. Дикарь действительно бы убил Ми… — да дьявол с ним! — Михала. Не размениваясь ни на какие моральные принципы, сантименты, долгие раздумья. Он был способен на это. Но страха от осознания, с кем именно она находится наедине в глуши, не возникло. Зато в переносице снова защипало.

Никто и никогда не говорил ей подобного, не обещал уничтожить за неё. Пойти против принципов человечности. И ладно бы это были просто слова — Анна точно видела, что дикарь не врёт. Настолько искусно лгать просто невозможно.

Чёрт. Не хватало ещё при нём нюни распустить! Анна с такой силой впилась ногтями в спрятанную в кармане ладонь, что ещё не пролившиеся слёзы тотчас отступили, снова остановленные болью. Немного помолчав, он наконец разоткровенничался:

— Это был вампир. Точнее, вампирша, Виктория. Ты же читала сказки про вампиров? Вот. Всё, как в сказках. Вампиры пьют кровь, убивают людей, избегают солнца и живут вечно. Правда, Виктория не просто хотела тебя убить, она планировала тебя обратить. Превратить в такого же монстра, как она сама. Просто чтобы насолить нам, и заодно вывести из равновесия. Знает, тварь, что ты мне небезразлична. А… делала она это всё из-за того, что мы воюем с вампирами. Точнее, охраняем свои земли от этих мертвяков.

— Кто это — вы? Ваша банда? — на самом деле, это было последним, что волновало Анну, но раз уж гад разговорился, не стоило давать ему передышки. Если он остановится — то всё, пиши пропало.

Недоносок хохотнул.

— Не совсем. Скорее, стая. Не догадалась ещё? Думаешь, у меня фетиш такой — по лесу голым бегать?

— Ты… вилко́вакТак произносится волколак на польском… оборотень… — недоверчивым тоном выразила она мысль, что подсознательно отвергала ещё со вчерашнего дня. — Но такого же не бывает.

— Доказать? Только придётся устроить для тебя небольшой стриптиз, а то сменной одежды с собой, знаешь ли, не имеется. А эта превратится в лохмотья.

Он резво поднялся на ноги и сбросил футболку, оголяя мощный торс, а затем взялся за пояс джинсовых шорт. Анна понемногу вникала в игру, поэтому сразу поняла, что гадёныш попросту дразнится. Хотя это и не помешало её щекам налиться краской. Она закатила глаза, за этим жестом скрывая очередной прилив смущения.

— Идиот.

А дикарь внезапно насторожился, поведя носом в сторону зарослей. Почувствовала приближение нежити и Анна. От лица отхлынула кровь, в кончиках пальцев закололо.

— Чёрт. Спрячься за меня и не высовывайся, — приказал он. — Хотя нет. Отойди-ка немного. Вон туда.

Анна подобралась ближе к обрыву, как и было велено. Время для препирательств наступило неподходящее, да и язык онемел. В любом случае, она бы не смогла выдавить изо рта ни звука.

А потом индеец обратился. И сердце её совершило такой кульбит, будто она обернулась вместе с ним. Или упала в пропасть. Или вывернулась наизнанку, словно попкорн. В голову в тот же миг ворвалась мысль, насколько же прозвище, данное Виолой наглецу после самой первой стычки, ему подходило. Дикарь — как он есть. Огромный Зверь — однозначно один из тех, что гнали их с подругой из ночного леса — предстал перед ней во всей красе, являя собою нечто первобытное, истинное. Серебристая шерсть переливалась под порывами ветра, но рассмотреть тщательнее волк себя не дал. Отвернувшись мордой к лесу, а к Анне боком, он настороженно повёл ушами, а вместе с ними и носом. Кажется, он втянул её в передрягу, но злиться сейчас Анна не могла. Разум поглотил инстинкт выживания.

Она ожидала кровавой битвы, которую, по всему, придётся наблюдать собственными глазами. И ещё неизвестно, кто победит, какая участь ждёт в конце концов её. Но предположения оказались в корне неверны. Что-то молниеносно сбило с ног, болезненно обхватив грудную клетку, и в тот же миг отпустило. Лишь рыжина мелькнула перед глазами, а дальше было ощущение полёта. Вернее, падения. Последнее Анна успела осознать перед самым ударом, выбившим из груди весь воздух. Со всех сторон сдавило. Инстинктивно она беспорядочно заметалась, потерявшись в невесомости, и лишь чудом сообразила двигаться к свету. А потом что-то настойчиво потянуло в обратную сторону, во тьму. Изо рта непроизвольно вырвались последние пузыри воздуха, холодная вода стремительно просачивалась в лёгкие, предзнаменуя скорую смерть.

Океан, однажды ставший исцелением, оборачивался для Анны в последнее пристанище. В водяной склеп.

И тогда стало страшно. Страшно, как никогда прежде. Перед глазами проносились самые неожиданные воспоминания — в особенности те, которые сидели где-то глубоко в недрах памяти, впервые вырвавшись наружу только сейчас. Скорее всего, всё происходило в течение какой-то минуты, показавшейся вечностью. Умирать чертовски не хотелось, ведь Анна только начала жить, дышать, бороться.

В какой-то момент тело конвульсивно задёргалось и накрыло абсолютное ничто.

* * *

Её трясли. Наклонив вниз головой и подхватив под рёбра, дёргали так сильно, что вот-вот наружу изо рта вместе с бесконечным потоком солёной жидкости должны были вывалиться и внутренние органы. С первым глотком обжигающего горло воздуха бессознательность отступила, безжалостно выбрасывая в реальность. В уши резко ворвалась мешанина разнообразных звуков, сплетающихся в какую-то неразбериху. Плеск воды, мужские голоса, крики чаек… И единственный голос, чётко выделяющийся на фоне всего прочего, что отчаянно нашёптывал: «Ну давай же, девочка, давай».

Анна почувствовала себя новорожденной. И вернувшиеся боль, самосознание и способность ощущать окружающий мир всеми рецепторами, показались сладостным даром. Она выжила!

Уже лёжа на впивающихся в спину камнях, Анна позволила себе разомкнуть веки. Яркое солнце вынуждало щуриться, но тень склонившегося над ней дикаря немного облегчала положение. Мир становился всё чётче, и только обоняние пока не вернулось. В носу и в горле жутко свербело.

— …Как ты мог допустить это?! Ты понимаешь, что подверг её опасности? Она едва не погибла из-за тебя!

— Я виноват, признаю, — ответил хам остающемуся вне поля её зрения незнакомцу, не отводя напряжённого взгляда от Анны. — Давай ты позже меня отчитаешь?

Её аккуратно приподняли, притянули к горячему телу и обняли так крепко, что захотелось плакать от переизбытка эмоций. Окутало тепло, вынуждающее почувствовать, насколько же сильно она замёрзла. Накатил озноб. А позади раздался тот же приятный низкий голос:

— Пол, отведи её к Эмили и расскажи всё. Только… помягче как-нибудь. Мы пока осмотримся здесь. А потом у нас с тобой будет долгий разговор.

Голова дёрнулась было на голос, но огромная ладонь прижала её лицом к чужому плечу.

— Не смотри, — дикарь обращался к ней, тихо бормоча прямо в ухо. — Он не одет. После обращения.

— Ты что, уже… Я же запретил тебе рассказывать, пока не дам добро!

— А когда его это останавливало? — раздался другой, саркастичный и насмешливый, голос. — Он же последние мозги с этим запечатлением растерял!

Но эту колкость дикарь пропустил мимо ушей, ответив лишь тому, первому:

— Я сам разберусь, как вести себя со своей суженой, Сэм, — нарочито спокойный тон не обманул Анну, а неизвестного — и подавно. В голосе дикаря абсолютно точно проскочило предостережение.

— Пол! — человек позади рявкнул так пронзительно, что стало не по себе.

— Сэм. Я не перечу тебе ни в чём, кроме этого.

Он подхватил Анну на руки, поднялся и отправился прочь от океана. Несмотря на бодрость духа, тело её обуяла слабость, а холод пробрался до самых костей и колотил изнутри. После борьбы со стихией и треклятой рыжей дрянью, тянущей ко дну, мышцы свело в спазме. Даже обхватить придурка за шею, чтобы не упасть, было невозможно, ибо руки просто не поднимались. А уж о том, чтобы шагать самостоятельно и речи не шло. Оставалось молча терпеть его близкое… слишком близкое присутствие. Он просто горел, будто только вылез из огня, и к тому моменту, как дикарь добрался до жилища, как она полагала, загадочной Эмили, имя которой услышала уже во второй раз, — Анне стало жарко. И мокрая одежда ещё омерзительней липла к телу.

Насмешливых реплик хам не отпускал, и она надеялась, что лимит его саркастичности хотя бы на сегодня исчерпан. Поддразни он её по поводу бессильного положения — Анна бы просто провалилась сквозь землю от стыда. Слишком много случилось за последние недели, а за прошедшие сутки — втрое больше.

Внутри домишки было уютно, тепло и пахло еловой древесиной. А ещё — ванилином и корицей. Желудок моментально свело от голодного спазма. Судя по всему, с улицы они попали прямиком в кухню, и такая планировка показалась несколько странной. На деревянном буфете стоял радиоприёмник, первым привлёкший внимание, поскольку из него едва слышно лилась какая-то ненавязчивая песня в стиле кантри. Дикарь аккуратно составил Анну на пол и отвернул от себя. Ноги предательски подогнулись от слабости, и когда она стала оседать, тот поддержал её за талию и помог усесться на стул — опять же, спиной к себе. Сам же сдёрнул со стола клетчатую скатерть. Видимо, чтобы прикрыть наготу.

В дверях, ведущих куда-то вглубь дома, показалась индейская девушка, на ходу вытирающая руки тонким кухонным полотенцем. Половину её некогда красивого лица обезобразил жуткий шрам, и интуитивно Анна сразу поняла, откуда тот взялся. С природой оборотней она пока знакома не была, и как те ведут себя в волчьем обличье, не знала. Сохраняют ли они что-то человеческое в себе или же полностью переключаются на звериные инстинкты? Врождённая любознательность давала о себе знать. Хотелось получить ответы на вопросы, коих становилось всё больше и больше.

— Боже, Пол? Что случилось? — ошеломлённо бегая взглядом между ними, спросила девушка — та самая Эмили, по всей видимости.

— Мертвячка едва не утопила её.

— О господи, — отбросив полотенце на стол, прижала индианка ладони ко рту. — Сэм с Эмбри почуяли вампи… врага и отправились по следу. Но я и подумать не могла, что вы тоже окажетесь втянуты в это! Разве ты не должен был охранять её?

Дикарь, стоявший теперь по другую сторону стола, недовольно поджал губы, а девушка — так всё-таки Эмили или не Эмили? — переключила внимание на третьего присутствующего:

— Ты Анна, верно? Пойдём-ка со мной, — деликатно придерживая под локоть, индианка провела её, всё ещё слабую, в комнату и усадила на кровать, принимаясь копаться в шкафу. — Сейчас, сейчас. Замёрзла?

Анна покачала головой в отрицательном жесте, пытаясь справиться с собой и унять волнение. Девушка была вполне доброжелательна и мила, не хотелось выставить себя перед нею в не самом лучшем свете. Но язык слушался плохо, и пришлось отмалчиваться, проявляя невежество.

— Лови, — бросила хозяйка дома какую-то тёмную тряпку в сторону дверного проёма. Оказывается, индеец проследовал за ними. Последующим приказом он совершенно точно остался недоволен: — А теперь… Давай-ка, выметайся отсюда. Давай, давай, я сказала. Ей надо переодеться в сухое.

Индианка вытянула из недр огромного старого гардероба клетчатую рубашку и спортивные штаны, и, дождавшись, когда соглядатай Анны покинет комнату, обратилась к ней с улыбкой:

— Сейчас переоденем тебя, а потом все вместе попьём чаю со свежими булочками. Я Эмили, кстати.

— Я догадалась, — голос был хриплым и скрипучим, как у прокурившей все лёгкие старухи, а то, что вырвалось изо рта, точно не являлось проявлением вежливости и благодарности. Анна постаралась смягчить тон: — Прости. Приятно познакомиться и… Спасибо за гостеприимство.

Эмили лучезарно улыбнулась в ответ. И на фоне этой светлой улыбки шрамы будто смазались. Какую же боль, должно быть, ей пришлось пережить… Сохранить в себе после подобного внутреннюю красоту, способную поставить на колени любого перед её силой, — дорогого стоит.

— Вещи чистые, не переживай. Помочь? — Анна отрицательно качнула головой. — Ладно. Тогда переодевайся и приходи на кухню.

Максимально быстро, насколько это было возможно в её положении, она стянула с себя мокрые худи и джинсы. Анна не забывала постоянно поглядывать в сторону двери — нахальный тип вполне способен ворваться в любой момент. Наконец справившись, она покинула комнату, тихонько ступая босыми ногами по половицам.

Эмили с дикарём о чём-то шушукались, и Анна невольно застыла за стеной у проёма, становясь свидетелем того, во что её посвящать явно не собирались. Момент для прерывания беседы был безвозвратно упущен. Можно было бы вернуться обратно в спальню и до кухни добраться уже громче, заявляя о своём присутствии, но додумалась она до этого слишком поздно.

— …Ты пугаешь девочку, разве сам не видишь? Дай ей время, она же шарахается от тебя, как от чумного! Уж я-то знаю, как ты умеешь давить! В любом случае, не забывай, что она имеет право выбора, и запечатление совсем не означает, что…

— Эмили. Ты лезешь не в своё дело. Я не хочу ссориться с тобой, но сейчас мы в шаге от этого, — жёстким тоном предостерёг он её от дальнейших нравоучений, а потом совершенно неожиданно прикрикнул: — Анна! Разве тебя не учили не подслушивать?

Она подпрыгнула, заливаясь краской стыда. Как он мог узнать о её присутствии? Разве что… почуял? То-то принюхивается постоянно, зверюга. Не оставалось ничего иного, кроме как пройти в кухню, что есть силы прикусывая внутреннюю поверхность губы.

К запахам выпечки присоединился аромат душистых трав, и в неведомом обонянию букете Анна чётко уловила нотки чабреца. Видимо, Эмили успела заварить чай.

Волосы уже подсохли, горячий ароматный напиток немного расслабил. Она ощущала себя крайне неловко в обществе чужих людей, и попыталась отказаться от угощения несмотря на то, что есть хотелось жутко. Но Эмили проявила настойчивость, и Анна была ей за это благодарна. Дикарь сверлил её взглядом, сидя напротив, а она не знала, куда деть глаза. Поначалу хозяйка дома пыталась разговорить гостью, дабы узнать о ней хоть что-то, но, видя её замкнутость, отступила, не демонстрируя обиду или недовольство. Признаться честно, Анна с первого взгляда почувствовала к Эмили симпатию, и теперь утвердилась во внутреннем чутье.

Пока одежда и обувь сушились у печки, заявились остальные квилеты — почти все свидетели небольшой перепалки на школьной парковке. Не хватало лишь Джейкоба. Братию возглавлял особо высокий и серьёзный мужчина с горделивой осанкой, уверенно пересёкший кухню и с нежностью обнявший Эмили. Видимо, это был хозяин дома и тот, кто пытался отдавать приказы недоноску на берегу буквально час назад. Кажется, Сэм. Самый главный, что ли?.. Альфа? Какой же бред.

Хам накинулся на друзей, едва те переступили порог.

— Какого хрена вы все сюда припёрлись?!

— Эмбри сказал, что твоя подружка здесь, вот мы и пришли посмотреть на неё. Познакомиться, так сказать, — улыбнулся Анне один из парней.

— Ты против, что ли, Отелло? — вторил ему другой индеец уже знакомым голосом. Кажется, именно он язвил на берегу.

Дикарь был крайне недоволен, и даже взбешён.

— Я тебе познакомлюсь! Выметайтесь!

— Не командуй в моём доме, — вмешалась в ссору Эмили. — Не ревнуй, никто не собирается отбирать у тебя твою наречённую. Тем более, у всех присутствующих здесь свои имеются, если ты не забыл.

— Ага. Кроме вон того уродца. Что ты там, кстати, вякал по поводу моих мозгов?

— Пол, хватит!

— Да, Пол, хватит, — передразнил голос Сэма некий «уродец».

Они ещё какое-то время переругивались, пока Анна сверлила взглядом паркет под ногами, мечтая оказаться подальше отсюда и наедине с самой собой. Даже Вайолет сейчас была бы лишней. Ей совсем не нравилось всеобщее внимание. То, как о ней отзываются — с явными намёками. Какого вообще дьявола все эти люди осведомлены о её существовании и об их взаимоотношениях с придурком? Бесили также его неустанные угрозы ко всем подряд. В конце концов, он словно почувствовал её настроение и поставил точку в балагане, который сам же и распалил.

— Анна, мы уходим. Собирайся.

Вещи ни капельки не просохли, а кроссовки и вовсе можно было выжимать, но Эмили сама предложила вернуть одолженную одежду потом, и во взгляд, обращённый к хозяйке своего временного пристанища, Анна вложила всю благодарность. Хам снова порывался отнести её к машине, но ей удалось избежать этого позора. Сдавленно попрощавшись со всеми, она выскочила на улицу. До авто пробежалась прямо босиком, на цыпочках, пока спаситель отвлёкся на наставления Сэма. Своего — упаси боже — альфы.

Привыкнет ли она когда-нибудь к этому абсурду? Со свалившимся на голову новым знанием придётся провести остаток жизни, и смириться с ним будет сложно.

* * *

— Поцелуемся на прощанье? — предложил недоносок, разворачиваясь к ней лицом на водительском сиденье, когда припарковался прямо у несчастного куста гортензии, во второй раз за сегодняшний день едва не угодившему под колёса.

Серьёзное выражение его лица не обмануло — гадёныш снова издевался. Впрочем, это даже хорошо, что он понимает бессмысленность глупого предложения. Анна устало вздохнула.

— Какой же ты идиот…

— Я тебе жизнь спас, вообще-то. И далеко не в первый раз, между прочим. Ты могла бы и поблагодарить.

— А ты мог бы хоть иногда выключать режим морального урода.

В ответ до краёв опостылевший ей дикарь обнажил ровные зубы. На улыбку его оскал походил мало, пусть и являлся именно ею.

— Ты могла бы раз и навсегда выключить режим ханжи, сдаться и пересесть ко мне на колени. Ведь отвергнуть меня у тебя не получится, — пожал он плечами. — Придётся идти на контакт. Почему бы не начать прямо сейчас?

— Поражаюсь твоей уверенности в своей неотразимости. Тебя не существует в списке моих… В моих жизненных планах, — поправилась Анна.

— Планы всегда можно подправить. Или переписать на новом листе.

— Как у тебя всё просто.

— А зачем усложнять?

Дверная ручка вновь заела, будто заговорённая. Могут ли оборотни силой мысли управлять неодушевлёнными предметами?

Господи, ну разумеется, нет. Глупости лезли в мысли из-за усталости, пережитого стресса и смущения. Последнее уже превращалось в привычку. Дикарь неожиданно подхватил кисть её изувеченной руки и мягко погладил тыльную сторону ладони большим пальцем, задумчиво изучая костлявую конечность.

— У всех белых девчонок такая нежная кожа?

Анна задёргала рукой, пытаясь освободиться.

— Кожа как кожа. Отпусти. Ты можешь перестать прикасаться ко мне? Мне это неприятно.

— А мне неприятно не прикасаться к тебе.

— После твоих «прикосновений» у меня синяки остаются, — решила она воспользоваться последним оружием — попыткой надавить на совесть.

И это подействовало. Дикарь отступил. Он вышел наружу, обошёл авто и без усилий открыл дверь с её стороны, — почти всё, как утром.

— Извини. За синяки и… за всё остальное тоже. За то, что рисковал сегодня твоей жизнью. Я не должен был. Просто… Хотел сделать для тебя что-то приятное, вот и всё. Сэм — жених Эмили — говорит, я слишком самонадеян, и он прав. Я действительно был уверен, что эта дрянь не посмеет появиться на нашей земле снова. Больше я такой оплошности не допущу, клянусь. И ты права. Я ничего о тебе не знаю, но… я хотел бы узнать. Как ничего и никогда раньше, — дикарь тяжело вздохнул и резко сменил тему, вместе с этим скрывая и вкрадчивость голоса. — Вечером зайду, как и обещал.

Его откровения обрушились, словно снег на голову. Стоило обдумать слова негодяя, равно как и все концентрированные события, в тишине. И всё же, в этот момент она смирилась с тем, что обязана поблагодарить его. Это будет правильно.

— Не стоит. Я найму мастера. И… Спасибо. За то, что спас. Спасал.

Он кивнул, принимая скупую благодарность.

— Я зайду. В девять. Анна, — окликнул он её у порога. — Никто не должен знать о том, что ты видела.

— Знаю. Я ведь умница-разумница.

Следующие две недели тянулись медленно, словно еловая смола, аромат которой лес так щедро распространял по всей округе. Прежнее восприятие реальности после «второго рождения» претерпело серьёзные изменения. А самые обыденные действия, слова, ощущения наполнились неким сакральным смыслом. Вполне вероятно, это просветление носило лишь временный характер, но Анне нравилось познавать мир заново. Пытаться вникнуть в колыхание травы и в структуру каждой поверхности под рукой. В каплю дождя, стекающую по оконному стеклу и в своё собственное сердцебиение. Все эти вещи были настолько многозначны и прекрасны, что жизнь ей полюбилась ещё больше.

Безусловно, произошедшее не укладывалось в голове. Оно выжгло невыводимое клеймо на всех слоях сознания, и всё же с чужими тайнами Анна уживалась гораздо легче, чем предполагалось ею ранее. Зато долго и с особым тщанием анализировала поведение дикаря, открывая для себя много нового. До сих пор бо́льшая часть сущности этого грубого, но далеко не бессердечного человека оставалась для неё в тени. О нет, он отнюдь не был поверхностным, как ей казалось прежде. И даже переступил через гордыню, попросив прощения. И она не была бы собой, если бы не умела зрить в корень, разгадывая истинные помыслы притворщиков. Правда, в его случае этот процесс затянулся — слишком уж недоносок был противоречивым, вёртким, являя на свет только те свои стороны, кои пожелает продемонстрировать самолично. Единственное, что его порой подводило — неуравновешенность, которой он заразил и Анну, пусть и проявлялась та только рядом с ним.

Мерзавец ни капли не соответствовал её идеалам, мечтам, ожиданиям, и, по правде сказать, это делало его живым. Не шаблонно-картонным. Да, он являлся полной противоположностью тому, кто мог бы прийтись ей по душе, но гад и вправду был к ней небезразличен. Он был надёжным, как монолит. И не оставлял ей выбора. Хотя, на самом деле, вариантов у неё имелось целых два: либо терпеть и скромно дожидаться угасания его необоснованной увлечённости ею, держа наглеца на расстоянии, либо рискнуть и подпустить его ближе — лишь из только-только пробуждающегося женского любопытства. И не будь придурок таким напористым — о последнем варианте развития событий Анна бы и не помыслила. Однако, в какой-то момент стало интересно, чего он может дать больше — ощущения заботы или же фонтанирования негативных эмоций. Какую ещё из своих скрытых граней гад может явить лично ей?

Она и не заметила, как прошлое отошло на дальний план. Дикарь её оживлял, заставляя бороться с ним, он не давал возможности оставаться вне игры. Несмотря на всё недовольство от наглого вторжения в её жизнь, Анна в какой-то степени была благодарна ему, ведь теперь настоящее волновало гораздо больше былого. И возвращаться в состояние полусна не хотелось совершенно.

В школе наконец-то наступили летние каникулы, отчего Анна вздохнула с облегчением, поскольку местные сплетники в последние недели только и делали, что перемывали косточки и ей, и её «поклоннику». Обсуждали их незабываемый зимний обмен любезностями, а также нынешнюю гиперопеку мерзавца. Чужих фантазий на их с хамом счёт вполне бы хватило на десяток захватывающих сюжетов для книг или фильмов. И если поначалу кривотолки раздражали, то со временем даже стали чуть забавлять.

Навязчивое внимание к своей скромной персоне пришлось терпеть до победного конца хотя бы потому, что проводить всё свободное время в стенах дома Анне претило. В конце концов, она живой человек, а не домашняя зверушка. А ведь литературные посиделки на пляже вместе с Вайолет хотелось организовать до зубного скрежета! Но в присутствии придурка вряд ли бы из этого вышло что-то путное. Можно было бы отправиться в Польшу уже сейчас, но у Шерил как назло случился приступ морального выгорания. Если она не работала — так спала. Если не спала — так впадала в прострацию, меланхолично смотря в окно с бокалом вина в руке. Анну тёткино состояние несколько пугало, и бросить её в трудную минуту было бы просто предательством.

Впрочем, дикарь плотно взялся и за Шерил. Он частенько одаривал их обеих букетами лесных цветов и всякими сладостями, отчего Анна бесилась, а тётка таяла, словно мороженое на солнце. Прихода коварного недоноска наивная тётушка ждала, будто праздника. А гад из кожи вон лез. Он таки вставил новый замок в тот же вечер, когда и обещал, а помимо этого починил в любой момент готовый издохнуть холодильник, прибил несколько полок в гостиной, повесил зеркало в прихожей, настроил антенну на крыше, подкрутил подтекающий кран в ванной, сменил стёкла в окнах, пообещав к осени ещё и новые рамы. Чёртов мастер на все руки очаровал Шерил раз и навсегда.

И конфликтующие вопросы неустанно копошились где-то в подкорке: предательница ли тётка или же просто жертва обаяния хитроумного гадёныша? Будь он волшебником — точно попал бы на Слизерин. Гад!

Любопытно, а как бы отреагировала на него Ядвига? Сумела бы разглядеть его тёмные стороны или вёрткости недоноска хватило бы даже на покорение мудрой польской тётушки?

Да уж. Всё-таки, слишком много он занял места в её голове. Добился-таки одной из своих целей. И как бы ни хотелось это отрицать — злость на него понемногу испарялась, заменяясь раздражением и каким-то мазохистским волнением.

Хам нехотя соблаговолил признаться, что его постоянное сопровождение — временная мера, и Анна больше не стала спорить. Во-первых, это бесполезно, на уступку он точно не пойдёт. Да и препирательства по любым вопросам отнимали слишком много сил. Во-вторых, она наконец осознала, насколько инфантильно себя вела. Ведь никакая гордость не стоит жизни, потому что сломать можно каждого в любом случае. А без участия мерзавца её уже трижды бы не было в живых. Впрочем, как и Виолы. Намеренно или нет, но однажды он спас и её подругу.

Вайолет захаживала в гости гораздо чаще, чем прежде, порой даже оставаясь с ночёвкой. Недоносок не уставал ежедневно брать с Анны обещание не шататься по лесу и в любых малолюдных местах, не соваться за черту города и не творить глупостей в принципе, поэтому компания Виолы стала едва ли не единственной отдушиной. Жаль только, что пришлось оставить подругу в неведении насчёт Зверей, но так будет только спокойнее. Обеим.

Солнечная погода радовала всё чаще. Впервые со дня её прибытия в это место солнце показывалось из-за туч практически ежедневно.

В середине июня недоносок, заручившись поддержкой своей «стаи», свозил её на пляж, а после — в гости к Эмили. Разумеется, в его компании поездка оказалась не столь приятна, но Анна была рада и этому.

Он не отлипал от неё ни на секунду, пока она задумчиво прогуливалась вдоль берега. Вода не стала фобией. Здравый смысл одерживал верх над иррациональными страхами — океан не ассоциировался со смертью. Вся вина целиком и полностью лежала на Виктории, с образом которой Анна надеялась очень скоро попрощаться раз и навсегда. Ведь всё когда-то поддаётся забвению.

Гладкие камни под ногами совершенно не отвлекали от погружения в себя, и даже порой попадающиеся по пути огромные слизни — весьма мерзкая местная особенность — не вызывали отвращения. На душе в этот момент было покойно.

Но долго в тишине дикарь находиться, разумеется, не мог:

— Что мне сделать, чтоб ты поверила мне? Скажи.

Вопрос поставил Анну в тупик. Пускай он больше не откровенничал с того самого момента, как извинился. Скорее уж, снова стал самим собой — едким и противным. Но в заблуждение теперь это нисколько не вводило. Ехидство было неотъемлемой чертой характера гада, и бороться с нею, кажется, и вправду бессмысленно. На самом деле переломный момент уже наступил. И Анна не ненавидела себя за то, что разглядела мерзавца чуть глубже, чем нужно для сохранения полнейшего безразличия. Ведь каким бы ни был этот ехидный засранец, а свою искренность он вполне доказал. Убедил.

— Я… не знаю. Для начала перестать быть таким козлом?.. — предложила она.

— Этого я тебе обещать не могу. Стану пушистеньким — сразу оттолкнёшь.

— А останешься неадекватным — не оттолкну? Так что ли получается? Ну и логика.

— Да нет, почему. Попытаешься, конечно. Только кто ж тебе даст это сделать, — оскалился гад. — Ладно, слушай… А… кем тебе приходится Шерил?

Как легко мерзавец соскочил с темы. Что же, ладно. К вопросу его поведения они ещё обязательно вернутся. Если хам и вправду хочет получить хоть один мизерный шанс — так или иначе обязан научиться уступать. А пока она, так и быть, ответит:

— Тётей. Она сестра моей матери.

— А мать умерла?

И снова дикарь удивил. Любой другой на его месте стал бы пытаться облечь вопрос в лицемерно-мягкую форму, либо вообще поохал и поахал, какая Анна, мол, бедная, несчастная сиротка. Прямолинейность в людях она уважала. Разумеется, когда последнюю не подменяли откровенным хамством — именно таким, какое при первых встречах демонстрировал гад. Но сейчас честный ответ он вполне заслужил:

— Да. Когда мне было шесть.

— А моя мать жива. Но для меня тоже умерла.

— Как это?

— А вот так. Она никогда меня не любила. Ни на минуту не давала забыть, что я нежеланный ребёнок. Отцу изменяла. Он долго терпел, но любому терпению приходит конец. Он забрал меня и перевёз сюда из Такомы, когда мне было восемь. Немногим больше, чем тебе, кстати.

Дикарь рассказывал это без какой-либо обиды в голосе, равнодушно излагая факты. Кажется, он и вправду ничего не чувствовал к родительнице. Впрочем, чему здесь удивляться, если Анна и сама такая. Сколько раз она хоронила Михала у себя в голове? Причём, задолго до его настоящей смерти — считай, с самого детства. В ярких красках представляя десятки способов его убийства, участие в исполнении которого принимает лично.

И такую правду о себе Анна не доверяла даже страницам дневника.

— Так ты тоже не местный, — поддержала она в кои-то веки миролюбивую беседу, стараясь не акцентировать внимание на слишком личных воспоминаниях гада.

— Выходит, что так. Но мой дом здесь, а всё, что было до переезда — даже не в прошлом, а… просто сон. А от чего умерла твоя мать?

Анна недовольно поджала губы. Вот это уже точно было признаком самой банальной неотёсанности.

— Да уж. Тактичности тебе не занимать.

Раскаяние в глазах мерзавца отсутствовало напрочь.

— Я же вижу, что эта рана затянулась. Ты спокойно реагируешь, так почему бы и не спросить?

— Потому что ты интересуешься из праздного любопытства.

— Если не хочешь отвечать — не отвечай. Но только не думай, что разгадала меня. До этого ты пока не доросла. Крошка.

Пришёл её черёд хмуриться в непонимании. Выспрашивать, зачем же тогда мерзавец спросил об этом, было абсолютно бессмысленно. Он же как баран — упрётся намертво, не опускаясь до разъяснений.

— Её довели до самоубийства, — немного помолчав, всё же призналась Анна.

— Тот же, кто и тебя?

— Давай закроем тему. Я не хочу об этом говорить.

— Ладно. Но когда-нибудь я вытяну из тебя всю правду. Ты должна выпустить это наружу, иначе никогда не сменишь стрёмные траурные шмотки на что-то более приличное.

Ну вот. А ведь только показался нормальным человеком.

— Ты психолог что ли?! Разгадыватель чужих душ?! Почему ты не можешь вести себя по-человечески?

— Во-первых, ты мне не чужая, как и я тебе. Надеюсь, ты осознаешь это раньше глубокой старости. Во-вторых, не нужно быть психологом, чтобы понимать такие вещи. А в-третьих… Возможно, я слишком резок, но зато так до тебя быстрее дойдёт. Потому что мямлить и сюсюкаться с проблемой, которая пожирает изнутри, можно до бесконечности. Я знаю, о чём говорю, поверь. Подумай над моими словами на досуге.

Солнце уже клонилось к закату, а с противоположной стороны наползали чёрные тучи, нависая над верхушками тёмно-зелёных елей. Настроение было испорчено, Анна уже подсознательно ощущала, что Его Мудрейшество прав. Прав, чёрт его побери, во всём. И это злило, ведь её эго было серьёзно задето.

— Эмили о тебе постоянно спрашивает, — вновь сменил тему дикарь. — Очень ждёт нас в гости. Хочешь, заедем к ней сейчас? Поплачешься ей о том, какой я грубый, а она как следует надаёт мне за это. Можешь даже к ней присоединиться. Поедем?

После некоторых раздумий, Анна выдавила сквозь зубы, зло буравя мерзавца взглядом исподлобья:

— Так понравился мой удар, за который ты, кстати, до сих пор не отомстил? С удовольствием бы к ней присоединилась в расправе над тобой. Но не особо люблю большие компании. Могу повторить прямо здесь и сейчас.

Обиду показывать не хотелось. Помнится, она совсем недавно убеждала недоноска, что тот не способен её задеть. И разумеется, он не поверил, потому как видел Анну насквозь — она понимала это на интуитивном уровне. Правду гад и так знает, так зачем лишний раз выставлять чувства напоказ? Чёрт побери, никогда она не думала, что станет для кого-то открытой книгой. Ощущение не особо приятное.

— Знаю, что не любишь компании, — проигнорировал дикарь выплеск яда. — Не беспокойся, кроме Эмили и Сэма больше никого не будет. Он тоже хотел бы с тобой познакомиться.

— Не дави на меня.

Гад прекрасно видел, что Анна упрямится только из-за злости на него, а потому решил «дожать»:

— Давай, решайся, колючка. Наверняка она приготовила что-то вкусное, — подал он ей руку.

Будто не свыкся ещё с отвержением джентльменских замашек.

* * *

Посиделки у будущей четы Улей вышли вполне сносными. И даже больше того — уютными. Хозяева дома были доброжелательны, и если поначалу Анну это смущало, то вскоре она почувствовала себя почти в своей тарелке.

Оказывается, Эмили заранее была осведомлена об их возможном визите, и приготовила едва ли не праздничный обед. Она уверенно обняла Анну, а Сэм совершенно по-мужски пожал ей руку. И, что странно, прикосновения не вызвали морального отторжения. Гад в этот раз сел с нею рядом, а не напротив, что ещё больше поспособствовало расслаблению. После долгой прогулки ноги ныли, и сытный ужин оказался очень кстати. Готовила Эмили вкусно, хотя и ей не удалось переплюнуть талант фрау Гертрауд. Однако, после большой порции отменной запечённой форели с картофелем и множества разнообразных закусок даже настроение вернулось.

Только было немного неловко от того, что она заявилась в гости с пустыми руками, пусть её спутник и убеждал, что это не проблема. Анна пообещала себе в следующий раз, если таковой представится, хотя бы испечь пирог. Естественно, зарекшись практиковать спонтанные посещения кого бы то ни было. Хозяева не шибко богатого голубого домишки попрощались с нею тепло, выразив надежду видеть Анну у себя в гостях почаще. И навязчивым их внимание не показалось ни капельки.

Дикарь проводил её до самого порога, но удержал рядом с собой неожиданно щедрым предложением:

— Ты можешь задавать вопросы. Не верю, что у тебя их нет. На какие-то я, возможно, отвечу.

Она подозрительно прищурилась. Да, с некоторых пор гадёныш был достаточно откровенен, но Анна не теряла бдительности, ожидая подвоха в любой момент.

— И даже безо всяких условий? — вздёрнула она брови.

— Ну, если ты настаиваешь…

— Расскажи, как это происходит? — перебила Анна недоноска, пока тот не вошёл в раж. — Что ты чувствуешь во время обращения? Это больно? В обличье волка ты остаёшься собой или самоконтроль теряется?

Мерзавец широко улыбнулся, явно довольный её напористостью. Ответил он без промедления и с удовольствием:

— Скорее, неприятно, но к этому быстро привыкаешь. Тебя будто выворачивает наизнанку и… всё. Вот ты стоишь на двух ногах, а уже через миг — на четырёх лапах. А вот с самоконтролем, — гад недовольно скривился, — гораздо сложнее. Дело в том, что у оборотней и в человеческом обличье с самоконтролем не так всё просто. Ему нужно учиться заново, а это очень сложно. Ну, примерно, как учиться ходить. Именно поэтому я не появлялся с зимы, хотя тянуло к тебе чертовски. Шрамы у Эмили…

— Я догадалась, — перебила его Анна. — Это ведь Сэм с ней сделал? Я права? Ума не приложу, как она после такого не боится с ним жить под одной крышей.

— Всё… несколько сложнее, чем ты думаешь. Во-первых, когда это случилось, он только обратился и был не в себе. К тому же, Сэм оказался один на один со своей новой сущностью. И некому было его остановить, обучить, объяснить, понимаешь? Со мной и остальными всё иначе — мы не одни. А во-вторых, то, что происходит между ним и Эмили — священно. Запечатление — это… гораздо больше, чем самые возвышенные человеческие чувства.

На последних словах она ощутила прилив жара к лицу, и сама не поняла, от чего именно. Анна нутром чуяла, что спрашивать значение странного слова, услышанного ею не в первый раз, не стоит. Вряд ли её стыдливость безболезненно переживёт разъяснение. Хам видимо заметил перемены в её настроении, поэтому благородно — что удивительно! — сменил тему:

— В нашей стае, кстати, есть волчица, Леа. Хотя не думаю, что вы бы подружились.

— Почему же? — с удовольствием поддержала она поворот беседы в другое русло.

— Ну… Она совсем не такая, как Эмили. Если Эмили — мать, способная найти подход к каждому, то Леа скорее воин. И характер у неё соответствующий. В таких, как я течёт не только человеческая, но и звериная кровь, и это… накладывает определённый отпечаток на личность.

Да уж, она заметила. Этот «отпечаток» много нервов попортил Анне.

— Леа в некоторых вопросах даже пожёстче меня будет, — тем временем продолжал дикарь. — Плюс ко всему замкнутая, как ты. Просто представь что-то среднее между мной и тобой, — он усмехнулся. — Смесь горючая. Вот это и есть Леа. А вот Сет — её брат — добряк ещё тот, но он постоянно шатается за Блэком, как приклеенный, поэтому вряд ли ты с ним вообще пересечёшься.

— За Джейкобом?

— За ним. Ты разве знаешь его? — подобрался дикарь, прищурившись.

— Нет, только издалека видела несколько раз. Случайно узнала его имя из школьных сплетен.

Он немного расслабился. Анне не верилось, что они так спокойно болтают. Словно старые знакомые, ей-богу. Неужели подсознательно она уже сделала выбор в пользу шанса для хама? Дерьмо, а не подсознание. Подсознание-предатель!

Она признавалась себе, что мерзавец никогда и не был ей противен настолько, насколько мог бы. Он раздражал, доводил до точки кипения, нагло нарушал личное пространство, обижал, но по крайней мере её не тошнило от одного его вида. И от прикосновений тоже, хотя последние смущали до трясущихся поджилок. А ещё он искренне извинился за своё паршивое поведение. Анна была болезненно гордым человеком. И гордость, раньше подавляемая Михалом, теперь вызревала, приобретая несколько извращённую форму.

Но и циничность была ей чужда. Хотя напористость гада по прежнему пугала, как и то, что никакие слова и действия против него не имеют силы, всё-таки, интересно было бы узнать его первоначальные мотивы. А для этого придётся вернуться к самому началу.

— Зачем ты подслушал наш с Вайолет разговор? И ты… случайно тогда оказался возле кафе или?..

— Случайно. Это ответ на оба вопроса. Хотя я и искал тебя.

Он вздохнул, будто собираясь с духом.

— Уверена, что готова услышать исповедь?

— Нет. Не не готова, а не хочу, — всё же завредничала Анна. Исключительно ради того, чтобы не давать спуску мерзавцу.

Но тот не повёлся.

— Врёшь. Иначе бы уже развернулась и сбежала. Но теперь, даже если попытаешься — не отпущу. Дослушаешь до конца, — дикарь привалился спиной к стене, пряча руки в карманы шорт и расфокусировав взгляд. — Впервые я увидел тебя ещё осенью. В том же месте, где мы были сегодня вдвоём. Ты гуляла с Шерил, точнее, вы уже уходили. Ты меня, наверное, и не заметила даже, а вот твоё лицо мне врезалось в память намертво. Такое… воодушевлённое, что ли. Светлое и чистое. Ты зацепила меня, и тут же исчезла. А я изо дня в день слонялся по Форксу и всем окрестностям, хотя и отрицал, что в поисках тебя. Даже себе в этом признаться боялся, — он нервно усмехнулся. — А однажды что-то поманило в лес, а там вы с подружкой. Да, я подслушал, но знаешь, не раскаиваюсь в этом ни капли. Ведь я услышал твой голос и узнал твоё имя. И ты стала реальнее. А возле забегаловки мы встретились действительно абсолютно случайно. Ты игнорировала заигрывания этих дебилов, а мне вдруг стало жизненно необходимо врезаться в твою память. Чтобы меня ты заметила и не забыла. Чтобы не только я мучился. Больше всего я ненавижу безразличие, но в тот момент почувствовал, что кроме ненависти либо равнодушия с твоей стороны к себе вызвать не смогу ничего. И тогда я сказал то, что сказал. Но оказалось, что твоя ненависть очень болезненна. Для меня. Я не ожидал, что вызову столько омерзения к себе всего-то одной фразой, а потом уже не мог остановиться. Ну нравилось мне распалять тебя, тем более, ты так податливо реагировала. Я понимал, что так лишаю себя любых шансов, ненавидел себя за это, но остановиться просто не мог. Ведь твои эмоции предназначались только мне одному, и было в этом что-то… личное. Интимное даже. И ещё твой запах на школьной парковке… Мне просто башню снесло от него, и я не понимал, почему так. А потом я впервые обратился, и стала понятна природа моей… реакции — животные инстинкты. Было плохо. От осознания того, что от тебя надо держаться подальше, особенно, учитывая, что даже гораздо более сдержанный Сэм сотворил со своей любимой. Хотя, может и хорошо, что всё вышло именно так, как вышло. Если бы не пробуждение волка — моя тактика была бы куда-а-а-а более жёсткой. Несладко бы тебе пришлось…

— Остановись.

Дыхание давно сбилось, а в районе сердца щемило до боли. Она и не думала никогда, что книжные страсти могут стать реальностью, и их материализация невероятно пугала. До того, как мерзавец оголил перед ней душу, Анна почти смирилась с его присутствием, ведь ввиду неопытности не осознавала силу его притяжения, но теперь… Он был напористым, темпераментным и властным. Не терпел отказов. А самое жуткое — он буквально горел ею. И искренность нисколько не смягчала пугающие черты.

— Да я, собственно, уже и закончил. Наверное, всё это слишком для тебя, но… Завтра я могу не вернуться живым. Предстоит охота на ту рыжую су… тварь. И кучу её прихвостней. И мне бы не хотелось, чтобы ты помнила меня полным уродом, который самоутверждается за счёт слабых. Я вёл себя отвратно, и честно признаю это. Но теперь ты знаешь, почему и зачем.

Он медленно приблизился и почти по-отечески прикоснулся горячими сухими губами ко лбу Анны, а после отстранился. Заглянул ей в глаза напоследок и направился к машине. Наверное, мерзавец решил этим нежным жестом добить её сегодня.

— Стой, — вырвалось непроизвольно. Пускай потом она пожалеет, что спросила, но вдруг иной возможности уже не будет? — Запечатление… Что это такое?

— Если вернусь — расскажу, — подмигнул ей гад, скрываясь в салоне развалюхи.

Гляди-ка, излил душу, ласково чмокнул в лобик — и был таков. Очень порядочно. Неужели это маленькая месть ей за то, в чём она и не виновата вовсе? Анна ещё какое-то время стояла в дверях, задумчиво глядя в сторону поворота, за которым скрылась колымага. На город давным-давно опустился вечер, погрузив улицы во мглу. Птичьи трели смолкли, даже дождик затих окончательно. Мир готовился ко сну, а у неё было неспокойно на душе. Ночь предстояла бессонная.

В доме стояла звонкая тишина, нарушаемая лишь сводящим с ума тиканьем часов в кухне. Лоб до сих пор горел. Первым делом Анна обошла комнаты, по пути везде зажигая свет, потому что темнота навевала ещё большее волнение. Кое-как протолкнув в себя скудный ужин и полистав учебник по биологии за одиннадцатый класс, она сделала несколько записей в дневнике. Из-под пера вылетали сумбурные строки, наполненные гневом, страхом, растерянностью до краёв. Но главное, выход эмоций состоялся — пускай и в такой бессильной форме. На самом деле, она запуталась в себе. Поначалу жутко хотелось путём расправы избавиться от негодяя, посмевшего нарушить размеренный ход её жизни. Придушить гада, размозжить его голову остроконечным камнем, изувечить. И кричать потом. Кричать до хрипоты, до срыва голоса, во всю глотку. Но сейчас… Ещё никогда она не меняла мнения о ком-либо настолько быстро и кардинально.

Не то, чтобы она вдруг каким-то волшебным образом прикипела к дикарю, но смерти ему не желала точно. Каким бы гадом тот ни был — он защищал её, рискуя собственной шкурой, а это о многом говорило. Слишком странные ощущения захватили всё естество, выметая прочь уже давно разбитые на мелкие осколки первые впечатления о дикаре. Анна попросту не сталкивалась раньше с этой своей стороной — умеющей прощать. И поэтому сейчас казалась себе обыкновенной беспринципной дурочкой.

Изнутри колотило, озноб всё усиливался. Она решила принять горячий душ, но ни обжигающие кожу потоки воды, ни две большие кружки горячего чая не сумели вытравить внутренний холод.

С плохо отжатых волос стекала вода, пропитывая футболку и неприятно холодя спину, а Анна маялась, наматывая круги по гостиной. Погружаясь в себя всё глубже. Ещё Шерил как назло именно сегодня дежурила в госпитале…

Ночь длилась вечность. Когда за окном заметно посветлело и послышался птичий щебет, она уже не была уверена, что бодрствует. Перед сухими глазами плясали мушки, в ушах шумело, мышцы ныли, как после усиленной тренировки. Анна и не уловила тот момент, когда очутилась в другом месте. Всё воспринималось само собой разумеющимся — и заснеженная поляна, и мёртвые волки, и хохочущая рыжая ведьма, объятая огнём. Посыпающая проклятиями всех, кого могла вспомнить.

Она буравила Анну демоническими багровыми радужками, пока её обнажённое алебастровое тело потихоньку осыпалось пеплом. Клацала острыми зубами прямо перед её носом. То отдалялась, то приближалась, то и вовсе танцевала с вьюгой и пламенем прямо в воздухе.

— Ты потеряешь всех, кого любишь, — хохотала нечисть. — Анна, дорогая моя, прекрасная девочка. Запомни. Потеряешь! Все умрут и сгниют, все до единого, до единого! Ты пожалеешь, что он вмешался, пожалеешь! Умрут, умрут, умрут…

Она проснулась от собственного сдавленного вскрика. Сердце колотилось, как сумасшедшее, из глаз катились слёзы, голова гудела, а постель пропиталась потом. Надо же, Анна совершенно не помнила, когда успела добраться до кровати, закутаться в одеяло и провалиться в гадкое сновидение. Облегчение от осознания, что вампирша нереальна, было невероятным. Зато тревога вернулась с новой силой.

Уже смеркалось, а дикарь всё не приходил, и это… напрягало. Неужели с ним и вправду произошло нечто ужасное? Неужели она больше никогда не разозлится от его поддразнивающей ухмылки? Паникёрством Анна раньше не страдала, и от силы навалившегося плохого предчувствия оказалась дезориентирована. Что, если сон был пророческим, и волки действительно мертвы, а нечисть уже на пути к Форксу?

Тётя гремела посудой — видимо, разогревала ужин. Анна знала, что та старается вести себя тихо, но ввиду врождённой неуклюжести у Шерил это всегда плохо выходило. Она поспешила вниз. Ещё хотя бы одна минута в одиночестве могла стать спусковым крючком к нервному срыву.

На лестница Анна замерла буквально на несколько секунд, услышав два голоса — мужской и женский, — что весело перешёптывались, и тут же ринулась на кухню, дабы удостовериться.

Гадёныш — целый и невредимый — невозмутимо восседал за столом, пока услужливая тётка крутилась вокруг него, будто наседка. Перед гадом стояла самая большая в этом доме тарелка с огромной порцией дымящегося жаркого, что Анна собственноручно приготовила прошлым утром, да ещё любимая тёткина кружка, из коей на весь первый этаж распространялся густой кофейный аромат.

— Энн, дорогая! А мы не стали тебя будить, ты так сладко спала, — рассмеялась Шерил.

Однако, она не обратила внимания на тётино веселье. Анна во все глаза уставилась на виновника её переживаний, пытаясь понять, не галлюцинация ли он. Мысли в голове перемешались, а мигрень не позволяла разложить их по полочкам.

— Я… Я…

— Соскучилась?

Боже. Она действительно ещё пять минут назад искренне боялась больше не услышать этого нахального тона? Видимо, Анна успела где-то хорошенько приложиться головой, раз опустилась до подобного.

— Пошёл ты! — не без облегчения прошипела она.

— Энн! — вмешалась Шерил, натурально возмутившись. — Как ты разговариваешь с Полом? Он столько для нас сделал, и очень тепло к тебе относится, между прочим!

«Как ты разговариваешь с Полом!», — мысленно передразнила она тётку. Может быть, настало время проваливать куда подальше? Кажется, эти двое вполне отлично проводили время и без неё. Не хватало ещё третьей лишней стать.

Анна нахмурилась, позволяя дикарю усадить себя за стол. Тётя в кои-то веки решила поухаживать за племянницей, разогрев порцию еды и ей. Но ужин, как и кофе, в горло не лез.

— Свежим воздухом подышать не хочешь? — неожиданно предложил хам после того, как с минуту внимательно изучал её лицо. — Можем прогуляться в лес.

Она удивлённо вскинула брови.

— Что… прямо сейчас? А как же… — Анна жестами изобразила в воздухе непонятные фигуры, пытаясь подобрать слова, но мерзавец понял.

— Всё улажено.

По спине пробежал холодок. Неужели оборотни расправились с мерзкой ведьмой? И с остальными тоже? Любопытно, много ли их было? Как Сэм, Джейкоб и остальные? Наверное, все вопросы отразились у неё на лице, потому что дикарь поспешил расправиться с угощением, после чего качнул головой в сторону выхода. Сомнения развеяла тётка:

— Понятия не имею, о чём это вы секретничаете, но тебе бы не помешало проветриться, Энн. Пол заверил меня, что в лесу теперь безопасно, так что… Ты можешь снова там гулять. Но по тёмному — только с Полом!

Переоделась Анна молниеносно. Тело было липким после сновидческих бдений, но душ может подождать. Есть вещи поважнее своевременной гигиены.

На прощание дорогая тётушка едва ли не расцеловала мерзавца, ставшего за каких-то пару недель ей почти родным, а тот был доволен от такого внимания, как слон. Шерил ему нравилась — в этом он не притворствовал.

* * *

— Так что такое запечатление? — спросила она после заверений дикаря о том, что все его соратники живы и здоровы. — И почему Эмили как-то назвала меня твоей… кхм…

— Кем?

— Ты понял!

— Неа.

— Хватит уже надо мной глумиться! Ты прекрасно понял, что я имею в виду!

— Детка, я телепатией не владею. Говори прямо.

Нет, он точно издевался. Хотя чего она ожидала от человека, который сам признался, как сильно ему нравится доводить Анну до точки кипения. И снова это вульгарное «детка»…

— Твоей…

— Моей?..

— Наречённой, козёл! — с этими словами она швырнула в него рюкзак, на кой-то чёрт прихваченный из дома. О чём тут же пожалела, потому что молния его оказалась расстёгнута. Наружу вывалился «Мэнсфилд-парк». Ну почему, почему именно здесь и сейчас это должен был оказаться любовный роман, а не, скажем, сборник стихов или какая-нибудь военная повесть?! И зачем она вообще таскает с собой книжки? Дикарь точно не оставит это без внимания. Какой позор.

Какой же, мать его, по-зор.

А гад времени не терял. Он молниеносно подхватил том с земли и стёр грязь с обложки о собственную футболку, ознакомляясь с названием. Присвистнул — кажется, узнал произведение. И откуда в нём столько познаний?! Выскочка.

— Тебе так нравятся исторические эпохи. Находишь в прошлом романтику?

— Тебе-то что? — насупилась она.

— Да так. Просто подумал, насколько было бы проще, живи мы на пару-тройку веков раньше.

Анна подозрительно прищурилась, стараясь не обращать внимания на жар в районе щёк.

— Ты о чём это?

— Читала когда-нибудь эти убогие бульварные романчики о крепком индейском воине, который похищает несчастную белую женщину? В мягких обложках.

— Я не читаю подобное. А ты что, читал, что ли? И к чему это ты клонишь?!

— Да всего лишь к тому, что могу устроить тебе романтику в стиле дикого запада, — проигнорировал он первый вопрос. — Украду и спрячу так, что ни одна собака не найдёт.

— Собака может и не найдёт, зато полиция — вполне.

— Проверим?

— Пошёл ты!

— Ладно, остынь. Я же шучу. Наверное, — ощерился недоносок, после чего резко сменил тему, наконец-то отвечая на вопрос, заданный ещё вчера. — Это происходит только с такими, как я. Это… глубокая привязанность к той самой, единственной. Как в твоих книжках. И от этой связи не избавиться никак и никогда. Хотя и желания такого возникнуть не может, потому что… ну просто потому, что ничего восхитительней и испытать невозможно. Жаль, что ты никогда ко мне не почувствуешь и сотой доли того, что чувствую к тебе я. Когда я впервые поймал твой взгляд уже будучи тем, кто я теперь есть, — стало понятно, почему меня и раньше к тебе так тянуло. Я с самого начала чувствовал связь, хотя, конечно же, не осознавал её. Ведь запечатление для большинства квилетов — всего лишь легенда.

— Тянуло?! Ты меня уродиной обзывал. Унижал перед посторонними! Руку мне чуть не сломал! И оскорбил моих родителей!

Гад пропустил мимо ушей почти всю тираду, заинтересовавшись лишь последним обвинением:

— Когда это я оскорбил твоих родителей?

Нет, он серьёзно? Видимо, память у мерзавца отменная только тогда, когда ему это выгодно.

— Ты обозвал их мышью и карасём. Забыл?!

— Да я же совсем не это… Чёрт! Почему с тобой так сложно?

Анна задохнулась от возмущения, подавившись слюной, и уже откашлявшись, спросила:

— Уверен, что дело во мне?

— Нет… Уверен, что не в тебе, — ответил он, заглянув ей в глаза. — Прости. У меня не было цели оскорбить твоих родителей. Просто ляпнул первое, что пришло в голову. А голова после встречи с тобой у меня больная, сама знаешь.

Они немного помолчали, медленно бредя по чащобе. Ночь стояла тихая и ясная. Лишь изредка одинокие облака заслоняли луну, перекрывая свет на какое-то время, но очень скоро ветер отгонял их дальше по небосводу.

— И что было бы, если бы не запечатление? — спросила Анна, когда вернула себе самообладание. Ей действительно было любопытно узнать все возможные варианты развития событий.

— Продолжал бы изводить тебя.

Кто бы сомневался. Ведь мерзавец сам признался, что ей пришлось бы несладко от его внимания, не перевоплотись он. Ну, то есть, ещё более несладко, чем сейчас. Она не особо задумывалась о следующих своих словах. Просто нужно было выплеснуть яд, но вышло, как и всегда, не очень:

— Сделал бы то, о чём говорил бывшим дружкам? Как их там… Руди и Эндрю.

— Энди, — поправил недоносок. — Я ведь уже говорил, что сказанное было предназначено не для твоих ушей. И мне жаль, что ты это слышала. К чему ты снова вспомнила об этом? Может быть, тайно фантазируешь, как я зажимаю тебя в тёмном углу, м?

— Не смей говорить обо мне такие вещи! Что ты вообще обо мне знаешь?!

— Знаю, что ты забавно краснеешь, когда я говорю что-нибудь провокационное. Мне нравится.

Судя по всему, гадёныш широко улыбался.

— Здесь темно, придурок! Я не покраснела, ясно?!

— А мне и не надо видеть. Я чувствую. Ты сейчас красная, как помидор.

— Я. Не. Красная.

— Как скажешь.

Разумеется, недоносок остался при своём. Упрямый осёл! Хотя и она вела себя, словно маленький упрямый ребёнок. Раньше такой возможности Анна не имела, а гад будто специально вынуждал её навёрстывать упущенные этапы развития любого нормального человека. Буквально с мясом выдирал из кокона, в котором она оказалась не по своей воле. И накопившиеся за всё неудавшееся детство эмоции были сильнее, чем у других, во сто крат.

— Вообще-то, нам нельзя здесь появляться, — неожиданно признался дикарь, когда они присели передохнуть на поваленное дерево. — В смысле, оборотням. Это… соглашение. С другим… эм… кланом. Так что я сейчас нарушаю договор. Лучше бы нам с тобой проводить время на территории резервации. Или где-нибудь ещё.

— С каким ещё кланом?

— Не могу сказать. Это не моя тайна.

Что же, нет ответа — нет приветаНемного перефразированная поговорка.

— Не хочу я проводить с тобой время. Ни здесь, ни на территории резервации.

— Давай только без этих девчачьих манипуляций, ладно? Иди согрею, — он протянул ей руку в приглашении.

— Себя грей.

По правде сказать, она уже давно замёрзла, даже несмотря на раздражение, от коего обычно бросало в жар. Но Анна сама сглупила, не прихватив в ночной лес даже лёгкой куртки. О чём она только думала? Это ведь не Польша, вряд ли в Вашингтоне июньские ночи бывают тёплыми.

— Какая строгая. Давай, иди сюда. Ты же сейчас зубами застучишь, к чему демонстрировать коготки? Твоя гордость не пострадает, обещаю.

— Отвянь.

— Неа. Могу только привять, — с этими словами дикарь обхватил её рукой за плечи и прижал к себе, не давая вырваться.

И сразу стало тепло, как в утренней постели, пусть и не так уютно. Приличия ради Анна какое-то время дёргалась, но быстро сдалась. Однако, прекращать бормотать оскорбления не спешила. Мало ли, вдруг молчание гад примет за согласие.

Каким-то чутьём она ощущала его взгляд, боясь поднять глаза. Мерзавец читал её, словно открытую книгу. И смело высказывал то, чего Анна пока ещё и сама о себе не знала. Его недетская проницательность пугала порой до мурашек, и сейчас, находясь в отнюдь не выгодном для себя положении, она боялась любых его слов. И не зря.

— Ты не такая, как другие, — поделился гад своим наблюдением, выдыхая горячий воздух ей в макушку. — И дело тут даже не в запечатлении.

— А ты что, многих перепробовал?

Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт. Это что такое она сейчас сморозила?!

Он крепко — почти грубо — обхватил её щёки пальцами одной руки и заставил посмотреть на него.

— Нет. Совсем немногих, если тебя это беспокоит. В любом случае, всё это в прошлом и абсолютно не важно. Моё настоящее и будущее — ты. И только ты. Поняла?

Он пробежался взглядом к её губам, и внутри грудной клетки будто взорвалось что-то горячее. Стало душно, стыдно и страшно. Сердце заколотилось так громко, что его стук наверное раздавался на весь лес. Анна действительно ожидала, что дикарь вновь переступит черту и поцелует её — причём, в этот раз по-настоящему. Но он резко выпустил её лицо из плена и отвернулся.

Остаток прогулки прошёл в молчании…

Утро началось скверно. Около девяти позвонила Ядвига и сообщила о скоропостижной кончине пана Вацлава.

Его нашла фрау Гертрауд, когда принесла профессору угощений к вечернему чаепитию. Тот не отозвался, и на привычном рабочем месте его тоже не оказалось. Немка заподозрила неладное, а потому набралась наглости обследовать дом в поисках Вацлава. Она нашла его в постели — умиротворённого, спокойного. Профессор скончался во сне — быстро и безболезненно.

Но для Анны новость стала ударом под дых. Неужели сон был вещим, а проклятье гадкой нежити — реальным? Накатила тревога, но на рефлексию времени не оставалось.

Близких у одинокого старика, судя по всему, не имелось. Во всяком случае, за время её пребывания у Ядвиги, никто его не навещал. И так жалко стало одного из тех немногих, кто относился к ней с добротой и пониманием, ведь даже проводить в последний путь его, скорее всего, кроме неравнодушных соседок и некому больше. Авиабилет был зарезервирован на конец июня, но Анна во что бы то ни стало решила вылететь уже сегодня. Пускай хоть с десятью пересадками, но она просто обязана присутствовать на похоронах. И вернуть книгу — наверное, и ненужную теперь никому совершенно.

Шерил очень расстроилась из-за её отъезда, но ни слова поперёк не сказала. Тётушка временами, конечно, вела себя по-детски, но сейчас вошла в положение Анны. Она всё прекрасно понимала. И единственное, что ей оставалось — так это надеяться на скорейшее возвращение племянницы.

Оставалось только предупредить Вайолет. Но только не дикаря — тот вполне мог встать в позу и попросту никуда не отпустить. Мало ли, чем удивит непредсказуемый гад. Раньше бы она и не сомневалась, что он шутил насчёт похищения, но недоносок не уставал открываться с новых сторон. Теперь Анна не была уверена ни в чём.

Ни в чём, кроме одного: она вернётся. Иначе и быть не может.

* * *

Встретили её очень радушно — и тётушка, и фрау безумно соскучились по Анне, что и не собирались скрывать. И пусть они встретились чуть раньше запланированного в связи со скорбным событием — это не помешало разреветься от переизбытка радости всем троим. Как в каком-нибудь дурацком мексиканском сериале, за которыми любила проводить вечера старая немка.

На родине даже дышалось легче, но уже в первые часы пребывания здесь потянуло обратно в поросший мхами, вдоль и поперёк пропитавшийся бесконечными дождями Форкс.

Похоже, этот странный мистический городок крепко подцепил её на крючок, как и Вайолет, мечтавшую выбраться оттуда больше всего на свете. И притяжение это мало походило на влюблённость. Скорее, на нечто извращённое.

— Я зачахну здесь, — однажды сорвалась в истерику Виола после очередной расправы отчима. — В этом сраном городе. Прямо как моя мать. И не вырваться из него, потому что он не отпускает. Как паутина. Нет, как болото — затягивает по пояс и держит, держит, держит…

После того срыва они ещё больше сблизились. Зато тирада позабылась, выплывая наружу из хранилища воспоминаний только сейчас.

Кажется, это было ещё зимой… Будто целая жизнь с тех пор прошла, надо же.

Всю ночь Анна проворочалась в удобной постели. В своей некогда уютной каморке, что казалась теперь чужой. Спать, помимо досаждающих мыслей, мешал также надрывный волчий плач, сливающийся с шелестом молодой листвы в кронах фруктовых деревьев. Был ли он игрой воображения?..

На похороны профессора съехалось множество людей. Как оказалось, родственников у старика была прорва, и ни один из этих гнусных человечков не навестил его при жизни. Анна точно знала, потому что тихонько поинтересовалась у Ядвиги.

А теперь они слетелись, словно стервятники на добычу. И что самое мерзкое, вполне прилично одетые — явно из класса повыше среднего — нелюди устроили делёжку имущества пана прямо у его гроба. Анне вдвойне стало обидно за соседа, которому даже лекарств купить было некому.

На следующий день приехал нотариус и, как ни странно, её пригласили на зачитывание завещания в ставший вдруг многолюдным дом. Сыновья пана смотрели на них с Ядвигой неприязненно, и Анне хотелось поскорее уйти, но проигнорировать последнее желание несчастного старика было бы кощунством. Она с трудом пережила долгие минуты нахождения среди падальщиков. Оказалось, пан — старый забавник! — завещал ей всю свою библиотеку. Судя по облегчённым вздохам, никто из присутствующих и не представлял себе, насколько ценные экземпляры книг в ней хранятся. Тем проще. Не придётся испытывать на себе тонны чужой злобы. А книги она обязательно сбережёт, и относиться к ним будет столь же почтенно, как и сам профессор.

Больше недели вне Форкса она просто не выдержала. Шерил обрывала телефон, да и Виола скучала по ней до умопомрачения. К тому же, жаловалась на дикаря, доставшего её до печёнок. И если через тётушку он мог передавать только добрые послания, то с Вайолет не притворялся паинькой. С каждым днём мерзавец злился всё больше, а накануне её решения о возвращении даже грозился прилететь за Анной лично, если она вздумает остаться в Европе. И обольстить вторую её тётю. Последнее ей особо не понравилось.

Она и сама не заметила, когда перепалок с дикарём стало не хватать. Ведь они её оживляли и делали сильнее. Неужели это пресловутый стокгольмский синдром? Но ведь, по правде сказать, он не был злодеем, а она — его жертвой. Их ругань точно нельзя было отнести к дружеской, но заботу придурка — пускай и достаточно грубую — не заметил бы только слепой. К сожалению, жизнь распорядилась так, что Анна любые проявления заботы слишком ценила.

Возможно ли перевоспитать такого неандертальца, как этот проклятущий индеец? И стоит ли тратить на это ресурсы?

В последний вечер своего пребывания на родине её прорвало. Тётушка заслуживала откровенности, да и снять хоть один из грузов с души не мешало. И тогда она призналась, дождавшись, пока фрау оставит их одних:

— Знаешь, Ядвига, а ведь я и не племянница тебе вовсе. Оказывается, Михал мне не отец, а так… Никто. Выходит, что мы с тобой совершенно чужие друг другу люди, представляешь? — горько усмехнулась Анна. — Я… не хотела тебе говорить. Боялась, что ты отречёшься от меня. Да и сейчас, признаться, боюсь до дрожи. Но если твоё решение будет таковым — я приму его. Единственное, что я не желаю принимать — это жалость.

Ядвига не выглядела поражённой. Только слегка расстроенной.

— Анка. Аннушка, глупая ты моя. Иди сюда, — тётя обняла её и ласково погладила по макушке. — Разве я давала хоть один повод думать так обо мне? У меня же роднее тебя да этой старой прохиндейки и нет никого на всём белом свете. О чём я жалею — так это о том, что мы так мало времени провели вместе. Что я не отвоевала тебя у своего братца намного раньше.

— И я жалею. Прости, надо было сразу тебе во всём признаться. Я просто дура. Так скучала по тебе, а теперь бросаю… Нужна я там, понимаешь? В Америке этой дурацкой.

— Понимаю. Не переживай об этом ни минуты! И никогда не называй себя дурой, даже если не права. Мы будем с тобой созваниваться так часто, как ты сама захочешь. И обязательно приедем к вам в гости с нашей старушкой. Тем более, Шерил звала нас обеих… Славная она. Может, и насовсем переберёмся к вам, кто знает. Правда, нашим с Гертой старым костям во влажном климате будет тяжко, но…

— Это было бы чудесно! — просияла Анна. А немного подумав, решилась на просьбу: — Ядвига. А ты не могла бы… подарить мне свои духи? Я так скучала по этому запаху. По тебе. Буду душить ими подушку и представлять, что ты рядом.

Тётушка мягко рассмеялась, заправив волосы Анны ей за уши.

— Милая моя девочка, ну конечно я подарю тебе духи и всё, что захочешь! Только скажи, которые из них?

— Те, что пахнут фиалками.

Изнуряющий перелёт наконец-то подошёл к концу. Всё было, как в первый раз — и пересадки, и малость навязчивые бортпроводницы, и паникующие пассажиры, и даже проливной дождь, встретивший на выходе из самолёта. Накатило ощущение дежавю. Единственное, что подавило приступ подозрительности, которая после определённых событий и дрянного сновидения полуторанедельной давности накрывала постоянно, — так это отсутствие тётки с именной табличкой в руках. Та намеревалась встретить Анну, но по закону подлости в планы вмешались обстоятельства — Шерил таки вызвали в больницу в тот момент, когда она уже готовилась к выходу дома. Видимо, на тётиной работе снова произошло что-то из ряда вон. Хотя… Пожалуй, последнее для любого работника клиники города Форкс — рутина.

Спасибо тем, кто изобрёл мобильник, иначе бы Анна тщетно проторчала в зале ожидания до самой ночи, в конце концов наняв такси. А потом всю дорогу переживала до тошноты о том, что они с тётушкой разминулись. Но и в одиночестве Шерил племянницу оставить не могла.

Насколько тяжело было уговорить тётку не докладывать о дате её приезда дикарю — отдельный рассказ. Пришлось наврать с три короба. Сошлись на том, что Анна хочет сделать ему сюрприз, и Шерил такое объяснение вполне устроило. Поэтому последним и единственным вариантом оставалась Вайолет.

Та уже дожидалась подругу снаружи здания аэропорта, ютясь под видавшим виды синим зонтиком. Было совершенно неясно, почему она не спряталась от ливня хотя бы в джипе, но едва подобравшись к ней ближе, Анна обо всём догадалась. На скуле Виолы чернел кровоподтёк, явно оставленный тяжёлой рукой отчима. О да, мерзкий тип уже успел вернуться обратно в семью, побыть паинькой, сорваться в новый алкогольный марафон и «навести порядок» в доме.

Но, несмотря на навалившиеся проблемы, Вайолет сияла, как горный хрусталь.

Оказалось, она таки скопила достаточную для первого года обучения сумму, подала документы в колледж и теперь с волнением ожидала ответа. Виола не собиралась оповещать домашних до момента отъезда, если всё-таки поступит, но Роб каким-то немыслимым образом прознал о её планах. Вот и пытался теперь всеми правдами и неправдами удержать падчерицу в городе, ведь Вайолет была для него единственной дойной коровой.

И она вцепилась в возможность уехать, как утопающий за соломинку. Анна точно была уверена, что этот шанс подруга не упустит ни за что на свете.

Эмоции в ней плескались настолько сильные, что в машине усидеть для Виолы оказалось задачей невыполнимой, но и в обществе с такой физиономией она показаться не могла. Пришлось ждать прямо под дождём, пританцовывая от нетерпения. Вайолет сразу налетела с новостями, а Анна абсолютно искренне порадовалась за неё, и даже первая раскрыла объятья. Она вообще в последнее время стала проще относиться к телесным контактам. Разумеется, это касалось лишь немногочисленных избранных, но всё же…

За время их поездки небо очистилось — причём, как-то стремительно, но мелкий дождик пока ещё долетал до земли. Солнце уже клонилось к закату, озаряя лесные просторы мягкими оттенками терракоты, а впереди расцвела двойная радуга. Анна точно была уверена, что это добрый знак. В этот момент они как раз проезжали мимо какого-то живописного озера — одного из тех, коими Вашингтон просто изобилировал, — и тогда Виола решилась притормозить у обочины. Спешить всё равно некуда. Не сговариваясь, подруги вышли наружу, чтобы вдоволь полюбоваться великолепием редкого природного явления.

Мокрый гравий вскоре сменился сочной влажной травой, но на промокшую обувь было плевать — настолько обеих поглотила прелесть совместной прогулки. Тишина, нарушаемая лишь шелестом под ногами, чавканьем промокшей почвы да изредка пролетающими позади машинами, казалась как никогда естественной. Нисколько не напрягающей.

Скорое расставание с единственной подругой удручало самую малость, потому что было неизбежным в любом случае. Когда-нибудь Анна закончила бы школу и отправилась учиться дальше. Возможно, устроилась бы в большем городе, где легко затеряться среди толпы и просто жить, отпустив прошлое. Хотя размышления о Шерил порой прорывались вперёд всего прочего, вынуждая подумывать о том, чтобы остаться вместе с нею в Форксе навсегда. Ибо одиночества хорохорившаяся тётка после такого количества времени, проведённого в обществе родного человека, просто не выдержит. Наверное, невыносимо возвращаться в пустой холодный дом, где тебя совсем никто не ждёт. Особенно такой личности, как Шерил.

А ещё голову всё никак не покидали мысли об этом удивительном явлении — запечатлении. И не верилось бы, что дикарь не дурит ей голову всякими сказочками, если бы только Анна собственными глазами не узрела то, чего существовать в реальности обыкновенного человека ну никак не должно. По всему выходило, что пронырливый гадёныш привязан к ней навсегда. В какой-то момент сей факт — что уж лукавить — вынудил почувствовать себя особенной. Мало того, что вовлечённой в тайну, доступную лишь единицам, так ещё и единственной для самого настоящего оборотня. Но хорошенько поразмыслив, Анна осознала, что одержимость ею — совсем не весело. Это страшно. И мало ли, к чему может привести её отказ или побег. Она была уверена, что гад найдёт её и на краю света.

Выходило, что и Анна к нему привязана не меньше — хочет того или нет.

Вайолет будто почувствовала, о чём она думает, заполнив благодатную тишину темой, которой касаться сейчас хотелось меньше всего:

— Твой индеец мне проходу не давал всю неделю.

— Он не мой! — искренне возмутилась Анна.

Оговорка или нет?

— Ну это пока. Этот своего добьётся, поверь… Знаешь, не такая уж он и скотина, — протянула Вайолет задумчиво. — И общаться, оказывается, нормально умеет. Он же сохнет по тебе — это уже все заметили, кто видел вас вместе. И ещё красивый, гад, как языческое божество — не меньше, — томно вздохнула она.

Чёрт возьми, что тут происходило, пока её не было? Неужели предприимчивый негодяй решил переманить на свою сторону всех её близких?! Анна раскраснелась.

— Поверить не могу, что слышу это от тебя. Ладно Шерил — она ничего не знает о нашем с ним знакомстве. Но ты-то?..

— Ты ведь сама говорила, что он попросил прощения. Он бегает за тобой, как приворожённый. Это тебе не… Не знаю… Не гордец Дарси, вот! — нашлась Вайолет.

Надо же, как защищает мерзавца! Нет, успел же очаровать подругу всего-то за неделю!

Ну га-а-а-д.

— Нет, — с жаром заспорила Анна. — Он не прощения попросил, а извинился. Это немного разные вещи. Просят прощения от всей души, а извиняются свысока. И конечно, он не Дарси. До Дарси дикарю, как пешком до луны!

Тут она лукавила. Анна прекрасно знала, что он был искренен с первой весенней встречи, но признать это перед кем-то не позволяли не только принципы и упрямство, но и уровень засекреченности правды.

— А вот и нет. Мистер Индюк твой ненаглядный уж точно не имеет таких мускулов, а ещё совершенно не хозяйственный. Уверена, что он бы ни одного гвоздя вбить не смог. Отбил бы себе палец молотком уже при первом ударе!

— Зато твой непревзойдённый Рочестер уронил бы молоток себе на ногу аж на втором гвозде!

Они переглянулись и неожиданно расхохотались. Взаимные подколки редкостью не были, к тому же вполне могли свести на нет любой конфликт.

— Серьёзно, что-то в нём есть, — чуть отдышавшись, продолжила напирать Виола. — Ты бы дала парню шанс. Что-то мне подсказывает, что он преданный, как никто другой. И порядочный. И вредных привычек не имеет. Разве это не самое важное? Гленн, например, хорош в искусстве трепать языком, а на деле?..

— Только не говори, что он и тебя охмурил. Только не тебя, сваха ты моя ненаглядная. Только не тебя!

Вайолет вновь рассмеялась.

— Он, кстати, пытался выспросить у меня, когда ты приедешь… Да не смотри ты так на меня, не сдала я тебя! Иначе бы твой дикарь точно увязался за мной сегодня — и к гадалке не ходи.

Анна лёгонько двинула подругу локтем в бок, но возмутилась в этот раз уже не так искренне:

— Да не мой он.

* * *

Лёжа в уютной постели, она перекатывала имя негодяя на языке. Такое глухое и ёмкое… Ему подходит. Поначалу Анна полагала, что его имя непременно обязано было быть рычащим и несколько грубым в произношении, но теперь понимала, как сильно заблуждалась. Коварный, хитрый, расчётливый, бестактный, знающий себе цену. Умеющий отыграть способную принести моральную выгоду роль, при этом не скатившись в откровенное лицемерие. А ещё — дикий и необузданный. Пол. Однозначно Пол.

Даже от мысленного произношения комбинации трёх простых букв изнутри поднималось волнение. Наверное, она и вправду не сможет произнести это вслух. Тем более, при нём…

Стоп. А зачем? Подсознание снова всё решило без участия своей хозяйки? И что насчёт её имени?

Она чувствовала, что Анна — нарочито безразличная, холодная, неприступная, несчастная, как и способная безропотно терпеть побои, а потом перерезать собственные вены кривым куском зеркала — себя изжила. Она изменилась, и глупо это отрицать. Быть может, пришло время сменить и имя тоже? Энн из уст тётушки не звучало как-то инородно и противно. Скорее, уже привычно. И даже захотелось услышать более мягкий вариант строгого «Анна» голосами Вайолет и Ядвиги…

Она так удобно устроилась под тёплым одеялом, что стук в окно вынудил отреагировать особо остро. От ужаса перехватило дыхание. Анна резво соскочила с кровати и тихонько выглянула из-за шторы наружу, приготовившись увидеть по ту сторону новёхонького стекла с пару десятков багровых и непременно светящихся в темноте глаз кровососов, заявившихся мстить за свою подругу. Но нарушителем спокойствия оказался кое-кто похуже.

Дикарь влез на второй этаж по разросшемуся одревесневшему плющу, словно чёртова белочка, и теперь жестом приказывал ей впустить его внутрь. От растерянности Анна на автомате повернула оконную ручку, чем гад тут же воспользовался, быстренько пронырнув к ней в комнату.

И тут же навалилось осознание того, что она только что натворила. Он был зол. И раздражён — это Анна видела даже в полутьме. Вряд ли теперь у неё получится выгнать незваного гостя до тех пор, пока он сам не пожелает уйти.

За стенкой похрапывала тётя, явившаяся домой всего полчаса назад, расцеловавшая её в обе щеки и тут же отправившаяся на боковую. По правде сказать, Шерил, после внеплановой и тяжёлой смены похожую на зомби, не разбудил бы и звук реактивного самолёта, но всё же Анна опасалась повышать голос. Пришлось яростно шипеть, за возмущением пряча нарастающую панику:

— Ну знаешь!.. Твоя наглость не знает границ! Вали из моей комнаты! Как ты вообще посмел сюда заявиться посреди ночи?! Приличные люди так не…

— Да тише ты, злючка, — перебил мерзавец. — Это я должен злиться, вообще-то. Ты почему не предупредила об отъезде? Представляешь хоть, как сильно я переживал?!

На совесть давит, гад. Ну ничего, так же просто, как тётка и подруга, она не дастся!

— Потому что я свободный человек! Сто раз уже повторяла, что ничего тебе не должна. Пора бы зарубить это себе на носу!

— Да что ты? Свободный человек, значит. Уверена? — он схватил её за талию и легко приподнял над полом так, чтобы оказаться с Анной лицом к лицу. — Нет уж. В этом котле мы будем вариться вместе, милая. И если уж ты смеешь сомневаться в воле высших сил, то я возьму всё в свои руки.

Беспорядочно дёргая ногами в воздухе, она попыталась возразить:

— А Эмили говорила, что…

— А ты поменьше подслушивай, — перебил негодяй, даже не шелохнувшись от её телодвижений. — Думаешь, Сэм дал бы ей выбор? Нет. Не дал бы. Он бы преследовал её до тех пор, пока она не уступит. Нравится тебе это или нет, но ты — моя. И только тебе решать, быть счастливой, как Эмили, или несчастной, как какая-нибудь мученица из высокодуховной поэмы. Потому что покоя от меня тебе не-ви-дать, — по слогам произнёс он последние слова.

— Отпусти и вали отсюда! — Анна ещё сильнее заметалась. Футболка в районе поясницы чуть задралась, и теперь грубые ладони дикаря болезненно тёрлись о нежную кожу. Да уж, ссадины и синяки обеспечены.

— Конечно. Бегу и спотыкаюсь.

— Пошёл в задницу! Ты мне никто, не имеешь права меня трогать. Пусти, а то закричу!

— У-у-у. А леди-то — не такая уж и леди? Знаешь, я думал тебя наказать, как следует, но ничего дельного в голову не пришло. Может, поможешь придумать способ?

— Я тебя сейчас сама накажу! — она замахнулась правой ногой, целясь в самое уязвимое место всех мужчин.

Дикарь же в этот раз ловко увернулся. Поставил её обратно на пол, но тут же схватил за плечи и подтолкнул всем телом в сторону кровати. Анна споткнулась на ровном месте — буквально в полушаге от спального места, — совершенно не грациозно завалившись на спину и случайно потянув за собой гада. Слава богу, он успел выставить свои загребущие конечности вперёд, удержав нехилый вес на руках, иначе бы точно раздавил её. И такая смерть вряд ли была бы безболезненной.

А негодяй навис над ней, молча изучая её лицо. Анна не видела в потёмках, но ясно ощущала этот задумчивый взгляд. Боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать мерзавца на какие-нибудь глупости, она просто ожидала его дальнейших действий, приготовившись вырываться изо всех сил и орать во всю глотку, призывая на помощь Шерил.

— Соболезную, кстати, — неожиданно и… ну не совсем искренне выразил он слова поддержки. — Тот человек был тебе дорог?

— И да, и нет. Я знала его совсем мало. Но он… хорошо ко мне относился.

— То есть, влюблена в него ты не была?

Анна закашлялась. Наверное, это было несколько цинично в сложившейся ситуации, но возникла дерущая глотку потребность рассмеяться. Сдержаться вышло с трудом.

— Ревнуешь к мертвецам? Попахивает расстройством психики. Тебе бы подлечить голову, — не без ехидцы прошептала она. — Хорошо, что я здорова. Потому что не склонна влюбляться в семидесятилетних стариков!

Последнее Анна добавлять вообще-то не планировала. Оно как-то само собой вырвалось. И хорошо, что из-за темноты можно со спокойной совестью отрицать пресловутое полыхание щёк…

— Поехали на пляж, — предложил гад, отмолчавшись с полминуты.

А у неё отвисла челюсть. Во-первых, это действительно было странно с его стороны — не воспользоваться ситуацией в своих целях. И забыть о чёртовом наказании. Во-вторых, на улице стояла глубокая ночь, а ночные прогулки вдали от дома до этой минуты казались чем-то запретным и недоступным.

— Что, прямо сейчас?

— Да.

— Ты ненормальный.

Негодяй усмехнулся, отталкиваясь от кровати и поднимаясь на ноги.

— Ты тоже не образец нормальности, знаешь ли, — с этими словами он подал ей руку, которую Анна тут же приняла.

Чисто машинально, конечно же!

* * *

Июль перевалил за середину, и время, проведённое в Форксе после возвращения домой, было чудесным. Да, Анна целиком и полностью приняла тот факт, что отныне её дом здесь — среди извечной стены дождя за окном, свисающих со старинных дубов и елей лишайников да вездесущего мха, диких горных рек, множества местных тайн и загадок. А ещё — крепко подсевшей на её заботу тётушки Шерил, дорогой Вайолет, и — как ни странно — проклятущего дикаря.

Не стоило и пытаться отрицать очевидное: сердце её навеки отдано этому удивительно меланхоличному, и вместе с тем пробуждающему душу от коматоза месту.

Законная свобода действий после гибели вампирши оказалась вновь доступна, чем Анна пользовалась со всем размахом. С Вайолет они старались как можно больше времени проводить вместе, ведь предстояла долгая разлука. Виола дневала у неё в комнате, стараясь, впрочем, не заявляться слишком рано, несмотря на все уговоры и Анны, и Шерил. Последняя, знавшая о непростой ситуации своей извечной пациентки, совершенно искренне предлагала и вовсе переехать к ним жить хотя бы до начала учебного семестра, однако на ночь подруга всё так же возвращалась в ненавистное для неё место. Самодостаточность не позволяла Вайолет пользоваться добротой даже самых близких людей, и Анна её прекрасно понимала. Она и сама была такой. Бескорыстной до безобразия.

Правда, принять решение Виолы ей оказалось не под силу. Да и по-дружески ли это?

Вдвоём они частенько выбирались куда-нибудь на прогулку — то в лес, то в Ла Пуш, то к ближайшим достопримечательностям, вроде парка Олимпик. А во второй половине дня неизменно готовились к учебному году, попутно готовя ужин на четверых в кухне Шерил. В том числе и на дикаря, который уже просто разбаловал их свежей дичью и вкуснейшей озёрной рыбой.

А уж сколько раз тётушка нахваливала коварного мерзавца, нарекая того настоящим мужчиной, добытчиком и вообще мечтой всех дам возрастом от трёх до ста — не сосчитать. Тот лишь довольно скалился на игривые комплименты и едва ли не щурился от удовольствия, как кот, при этом на пару с её тёткой бросая многозначительные взгляды на Анну. Смотри, мол, какой настоящий мужчина-мечта на тебя внимание обратил.

Он не уставал захаживать в гости ежедневно. Дикарь явно ревновал её к подруге, хотя и старался этого не показывать. Но не всегда удачно. Тем не менее, он действительно не то что терпимо, а даже дружески относился к Вайолет. И Анна прекрасно понимала, почему: чтобы угодить ей, прежде всего. Хотя, надо отдать негодяю должное, он не лицемерил. Он в принципе никогда не опускался до подобного. Не будь Виола ему по душе — гад бы не стал переступать через себя. Возможно, просто игнорировал бы её, а может быть и попытался их рассорить, кто знает.

И если дни целиком и полностью принадлежали Виоле, то ночами Анна неизменно просила дикаря свозить её на пляж — полюбоваться чрезвычайно редким здесь явлением, представляющим собою всего-то пляшущие лунные блики на чёрной-чёрной воде. Мглистый океан очаровал её с первого раза, подсадив на себя, как на наркотик. При дневном свете он взращивал самое светлое в душе, а в тёмное время суток обнажал скрытые грани личности. Поначалу было непросто переступать через гордость, обращаясь к гаду с просьбой. Но со временем она привыкла.

…Первая в жизни ночная вылазка в Ла Пуш выдалась особенной. Помнится, в тот раз Анна выставила наглеца за дверь… Вернее, за окно. Дикарь не стал спорить. Он легко и тихо спрыгнул на землю, мягко приземлившись, как будто лазил по чужим комнатам всю жизнь. Анна бы на его месте точно переломала себе обе ноги, а может быть даже и шею, ведь спроектирован дом был так, что второй этаж находился достаточно высоко.

Она быстро переоделась, больше не позволив себе совершить недавнюю ошибку, толкнувшую к согревающей груди гада… Захватить куртку Анна не забыла. Входная дверь теперь, с подачи новоявленного любимчика Шерил, открывалась тихо, поэтому труда выбраться на улицу, не потревожив тёткин сон, не составило.

Дикарь оставил ревущий, словно огромный зверь, драндулет довольно далеко — видимо, так же опасался быть обнаруженным. И зря. Разлюбезная тётушка с удовольствием примерила на себя роль свахи, поэтому скорее всего сама бы подтолкнула Анну в объятия мерзавца, без зазрения совести отправив их двоих на все четыре стороны хоть на целую неделю. Оттого ещё меньше хотелось, чтобы Шерил узнала об их совместных с гадом ночных похождениях, ибо дополнительных шуточек и намёков гордость Анны бы точно не пережила.

Всю дорогу негодяй отчего-то загадочно молчал, и после тоже не был особо разговорчив. Неужто и впрямь решил взяться за обуздание своего дрянного характера? Испугался, небось, что Анна его не примет. А какому адекватному человеку понравится держать избранника рядом с собой насильно?..

Они бродили по пляжу полночи, обдуваемые солёным ветром, и каждый думал о своём. Океан отгораживал ото всех насыщенных событий — и это было так вовремя, так приятно, что и усталость после перелёта испарилась. И даже в сон не клонило нисколечко.

Ни ветровка, ни шерстяной свитер таки не спасли. Анна замёрзла, но виду подавать не спешила — во-первых, она не успела насытиться шумом волн, что почти доставали до ступней, когда набегали на берег. Возвращаться было рано. А во-вторых — попросту боялась реакции своего спутника. Наверняка тот бы сразу её обнял, а она разомлела в тепле чужих рук, словно какая-то легкомысленная и доступная простушка. В общем, как в последнюю перед отъездом в Польшу встречу с мерзавцем.

Но оказалось, что он заметил её дрожь. Просто выжидал, когда же Анна проявит инициативу и сама попросится к нему под тёплое крылышко. Разумеется, надолго его терпения не хватило:

— Замёрзла? — не без фирменной издёвки спросил гад, своим тоном выдавая себя с потрохами.

— Да. То есть, нет. Возможно.

Боже, что она несёт? От неожиданности Анна запуталась в показаниях, невольно раскрыв правду. Надо же. Два сапога — пара.

— Ну так попроси.

— О чём? — она подозрительно покосилась на едва различимый в темноте силуэт.

— Согреть тебя.

Мало ей унижений. Ладно, она поняла, что таким образом негодяй хочет её приручить, точно дикого зверёнка, и приучить к себе, но, право, неужели он действительно думал, что Анна в здравом уме поддастся на эти манипуляции? Стало даже немного обидно.

— Иди ты к чёрту! — в сердцах бросила она разочарованно.

— Вот упрямая, — с этими словами дикарь как-то чересчур грубо обхватил её руками. Видимо, он был раздражён из-за очередного протеста. Гад уже привычно вдохнул запах её волос, пощекотав макушку дыханием, и произнёс немного пугающую речь: — Преданней и лучше меня у тебя всё равно никого не будет. Я мог бы позволить тебе убедиться в этом самостоятельно, но — вот незадача! — никак не могу представить тебя с другим, представляешь? Сразу просыпается жажда убивать.

Ей показалось, или в его голосе действительно проскользнуло предупреждение? Будто она собиралась быть с кем-то другим. Она и дикаря-то в своё пространство впускать не планировала. Ещё год назад Анна была уверена, что проживёт остаток жизни в одиночестве, ведь после всего пережитого идти на риск напороться на очередного безумца было бы самым настоящим безумием. Такой вот каламбур.

Она так и не нашлась, чем ответить на откровение. Дикарь в ту ночь тоже больше не проронил ни слова…

И всё же, несмотря на то, что своими речами и поступками он постоянно вынуждал Анну то краснеть, то бледнеть, она не отказалась от вылазок в Ла Пуш. Честно говоря, из-за насыщенности будней она не высыпалась абсолютно, с трудом выделяя на сон не более пяти часов в сутки. Не хотелось проспать единственное относительно тёплое для Вашингтона время года.

Никакая одежда не грела совершенно. Как бы тщательно Анна ни готовилась к прогулкам под луной, — хотя чаще всё-таки под тучами, — надевая под куртку иной раз по два свитера и прихватывая из дому неизменный термос с горячим чаем — она замерзала. Сырость, прибрежный ночной ветер и склонность к мерзлявости не способствовали долгосрочному сохранению внутреннего тепла. А ещё, одна и та же температура воздуха в черте города и у воды ощущалась по-разному. Иногда гад сжаливался над нею и разводил костёр, рядом с которым они могли просидеть до самого рассвета, вслушиваясь в треск поленьев, рокот волн и возню ночных зверьков в густых зарослях позади. Но чаще всего мерзавец бессовестно пользовался возможностью прилипнуть к ней под видом заботы. То хворост у него оказывался слишком влажным, то зажигалка забывалась дома… Господи, да изворотливый гад особо и не скрывал, что нагло лжёт! Даже дети знали: большинство индейцев способны развести костёр почти в любых условиях.

Но хитрость дикаря давала плоды. В какой-то момент Анна поймала себя на предательской мысли, что огонь греет не столь хорошо, как твёрдое тело и руки, обнимающие крепко-крепко. И каждый раз всё шло по одному и тому же сценарию — она отнекивалась, отмахивалась, бранилась и даже дралась, но в итоге оказывалась прижатой к его груди. Клятвенно заверяя и себя, и дикаря, что больше этого никогда не повторится. Но оно повторялось.

А ещё рядом с ним было совсем не страшно, несмотря на зловещую тьму, лишь изредка изгоняемую лунным светом. Анна точно знала, что в случае чего негодяй обязательно её защитит. Даже ценой собственной жизни. Только вот попробуй отбери эту самую жизнь у такого здоровяка, ко всему прочему способного обращаться в исполинского, мать его, волка.

Он всё реже дразнился, но было слишком очевидно, что гад сдерживается изо всех сил. Иногда он таки шёл на поводу у своих извращённых потребностей в её отпоре, однако делал это как-то мягко. Уж точно не так, как в самый первый раз.

Чаще всего они просто молчали, но порой — что странно — вполне мирно общались. Негодяй настолько искусно выводил её на откровения, заставляя делиться подробностями о себе, что Анна замечала это, когда уже было поздно что-то менять. Единственная тема, которой он пока не касался — её лжеотец. Но однажды гад точно доберётся и до него. Как и обещал. И она уже совсем не уверена, что сумеет сдержать себя и отмолчаться.

Она честно пыталась постичь секрет его тонких психологических манипуляций, но не могла. Сколько ни анализировала. Единственным объяснением могло быть только желание самой Анны говорить с дикарём. А вот в это она верить отказывалась категорически, отрицая до последнего.

Сегодняшняя ночь выдалась особенной. Старый месяц блистал во всю мощь, проложив световую дорожку по водному пространству. На дне подсознания копошилось некое предчувствие, зато красующийся в руках довольно милый букетик отвлекал от концентрации на этом нечто. Невиданные доселе цветы довольно редкой в природе голубой окраски — без примеси фиолетового — совсем не пахли, но выглядели настолько прелестно, что взор то и дело возвращался к ним. Кажется, Анне впервые было приятно получить внимание такого рода. Вспоминая о намерении бросить первым в жизни букетом от поклонника — ах, как же давно это было — будто десять лет назад! — ему же в лицо, она так глубоко задумалась о своём непостоянстве, что не заметила, как произнесла вслух едва ли не признание поражения:

— Вечно я проигрываю.

Анна сразу осеклась, но было поздно. Дикарь отвлёкся от бессмысленного занятия — ворошения кривой палкой углей в догорающем костре. С помощью интуиции ли, звериным ли чутьём, но он сразу понял, о чём речь. И взглянул на неё так, словно она сморозила дичайшую глупость.

— Тебе кажется, — ответил гад серьёзным тоном. — На самом деле единственный проигравший здесь только я.

Наверное, он о запечатлении… Да уж. Отчасти, и его понять можно. Кому понравится быть привязанным к кому-то до самого исхода, не имея права выбора? Поступила бы Анна иначе, окажись на его месте? Вряд ли. Да она бы ещё назойливее преследовала, не давала проходу и навязывала заботу. Извращённая одержимость близкими совсем не чужда ей.

Дикарь не собирался более мириться с тишиной, раз уж Анна сама нарушила молчание.

— Почему ты до сих пор не называешь меня по имени? — обратился он к ней вновь. — Из принципа или просто боишься?

— Боюсь?..

— Боишься принять меня. Думаешь, перестанешь себя уважать из-за этого?

Ловко. Проницательно. Ох и врал он насчёт отсутствия дара телепатии, ох и врал! Анна и не сомневалась, что дикарь уже всё знает. Просто жаждет услышать подтверждение своих догадок от неё лично.

— Для тебя так важно услышать своё имя от меня? — ответила она вопросом на вопрос.

Мерзавец немного помолчал, наверняка подыскивая правильные слова, и задал очередной провокационный вопрос, внимательно следя за выражением её лица:

— Если скажу, что важнее всего прочего — не произнесёшь его ещё лет сто?

Анна долго обдумывала ответ. Обрывки доводов ещё не успели сплестись в единую мысль, как их разогнало противное пиликанье. Мобильник в кармане ветровки возопил на весь пляж, разрушая таинственность ночи и резко возвращая в реальность.

На дисплее высветился уже знакомый номер приёмной форксовской клиники, а часы показывали почти полночь. Шерил дежурила сегодня, поэтому обнаружить пропажу племянницы физически не могла. Нехотя Анна приняла вызов, на всякий случай пытаясь выдумать весомую причину своего отсутствия.

— Энн… — из динамика раздался бесцветный голос тёти. — Звоню на домашний — ты трубку не берёшь. Ты не дома? В общем, неважно. Даже не знаю, как тебе сказать…

Сердце заколотилось в грудной клетке, а под языком закололо. Нехорошее предчувствие вернулось, усиленное десятикратно. Как она сразу не подумала, что тётка абсолютно точно не стала бы беспокоить её почём зря?

— Шерил, — от нервного напряжения рявкнула Анна довольно грубо. — Не томи, что случилось?!

— Вайолет… Она сейчас в реанимации. Привезли на скорой часа два назад. Я сама только узнала.

Мир закружился перед глазами, уши заложило от прилившей к голове крови. Виктория… Проклятие… Не может быть. Или может? Неужели это всё-таки проклятие? А если нет — то что тогда? Божья кара за все ядовитые мысли? Она грезила смертью Михала так отчаянно, что в итоге желание сбылось. Может быть, пришло время расплаты? Но почему из-за её грехов должны страдать невиновные? Ведь это несправедливо…

— …Энн? Ты меня слышишь?

Кажется, она умудрилась что-то пропустить, не по своей воле отключившись от реальности.

— Да, — еле выдавила Анна одно-единственное слово сквозь онемевшие губы.

— Она… Приходи скорее, Энн.

Моментально отяжелевший как минимум в тысячу раз телефон выскользнул из руки. И плевать, что он так и остался где-то в песке. Дикарь уже тянул её в сторону машины, вынуждая быстро перебирать заплетающимися ногами. Волчий слух… Разумеется, он расслышал всё сказанное Шерил очень хорошо.

Дорога до больницы заняла вечность — не меньше. По крайней мере, Анне казалось именно так. Она нетерпеливо ёрзала на пассажирском сиденье, пока её спутник выжимал педаль газа на максимум, но, к сожалению, возможности слишком старого для подобных подвигов авто были ограничены.

Складывалось ощущение, что чем ближе они подъезжают к клинике, тем сильнее замедляются. Скорее всего, это было лишь иллюзией. Но если бы не заевший вновь замок — Анна бы выскочила наружу прямо на ходу.

Как только негодяй припарковался и помог ей открыть дверь, она тут же что есть мочи метнулась ко входу в больницу. Тётя уже поджидала Анну внутри, о чём-то переговариваясь с дежурной за стойкой. Шерил заметила её сразу, бросившись навстречу.

— С ней ещё работают, тебя пока не пустят. Крепись, Энн, — кивнула тётушка.

— Что произошло?

Язык плохо слушался, и короткий вопрос вышел каким-то шепелявым, глухим.

— Авария. Машина всмятку, водитель погиб на месте. Это был тот паренёк, что увивался за Вил. Такой… Светленький, высокий.

— Гленн…

— Точно, Гленн. Бедняга даже не успел ничего почувствовать.

Чёрт возьми, как такое вообще могло произойти? Почему Виола села с ним в одну машину? За что Анна была особенно благодарна тёте — так это за донесение сути без излишеств.

— Некоторые травмы у Вил явно были получены не в аварии, — продолжила Шерил, понизив голос на несколько тонов. — Её избили перед этим. И сильно. Гленн ещё и пьян был — я лично почувствовала перегар, когда привезли его тело…

— Это не он, — перебила Анна.

— Что «не он»?

— Избил. Гленн любил её. Я точно знаю. Это Роб… Вот курва! — в сердцах бросила она. — Мне надо поговорить с шерифом.

Анна заметалась взглядом по приёмной, выискивая человека в полицейской форме. Её просто трясло от ненависти к мерзкому пропойце, коего однажды она имела несчастье лицезреть издалека, и страха за девушку, ставшую ей почти сестрой.

— Энн, ты сейчас не в себе. Твои глаза…

…налившиеся кровью от бешенства. О да, Анна и сама это знает.

— Шерил, — перебила она. — Мне сейчас глубоко насрать, какие у меня глаза. Шериф здесь?

Тётка поджала губы от неожиданности — таких изречений от племянницы она прежде не слышала. Наверное, и не готова была услышать когда-либо. Но ответила чётко и по существу, быстро возвратив самообладание:

— Да. Заполняет протокол в кабинете главврача. Он хотел с тобой побеседовать.

Плевать на последствия. Она сделает всё, чтобы засадить эту жирную падаль — Роба — за решётку. Если надо — подставит его, оболжёт. Пойдёт на любую подлость. Это дело принципа. И вторая из главных целей на ближайшее время.

Первая заключалась в том, чтобы не сойти с ума от ожидания…

Шериф Свон довольно мягко расспросил Анну обо всём, что ей известно. Неформально, разумеется, ибо делать это без присутствия официального опекуна — Ядвиги — не имел никакого права. Зато в качестве благодарности за сотрудничество ответил также и на её вопросы, пойдя на ещё одно нарушение — разглашение подробностей происшествия. Видимо, Анна выглядела слишком жалко, чтобы ей отказать.

Перед тем, как впасть в небытие, Вайолет успела кое-что рассказать. Отчим избил её, и на сей раз довольно серьёзно. Она с трудом сумела вырваться из лап Роба и выбежать из дома. Так получилось, что именно в этот момент к ней решил заехать подвыпивший Гленн. Наверняка тот хотел в очередной раз выяснить отношения, но заметив, в каком состоянии находится Виола, тут же посадил её в машину и повёз в больницу. Однако, далеко они не уехали — машину каким-то образом занесло на абсолютно сухой дороге, и Гленн попросту не сумел вырулить в нетрезвом состоянии, да ещё и в потёмках. Он на всей скорости въехал в дерево, и удар был такой силы, что машину сложило пополам, а сам водитель вылетел из лобового окна, приземлившись бог знает где уже мёртвым. Относительно ему повезло — он не мучился перед смертью, к тому же доза алкоголя наверняка притупила боль, если таковая и имела место быть. Впрочем, жалости к веснушчатому глуповатому увальню Гленну Митчеллу, отказавшемуся от любых шансов на нормальную жизнь, не возникло. Анну беспокоила только Вайолет.

Последней повезло гораздо больше. Как в такой аварии она могла практически не пострадать — не считая уже полученных до этого увечий — не понимал никто из медперсонала. Наверное, Виола попросту родилась в рубашке. И несмотря на невероятнейшую удачу, она сейчас лежала при смерти благодаря другому человеку, которому бы тоже не помешало валяться в морге вместе с докучавшим подруге человеком. Либо вместо него.

Дикарь не покидал её ни на миг, тенью следуя за Анной везде и всюду. Гад вёл себя настолько тихо, что она даже успела о нём позабыть, пока тот не напомнил о себе, присев рядом с нею в коридоре и взяв за руку. Этот жест поддержки оказался очень кстати — стало чуть легче. Как ни странно, ещё год назад ненавидевшая любые прикосновения Анна нуждалась сейчас в телесном контакте с кем-то живым и желательно не чужим. Мягкие поглаживания тыльной стороны ладони понемногу расслабляли, почти вводя в транс.

Время тянулось необычайно медленно, словно специально издеваясь. Спустя долгие часы ожидания к ним тихонько подошла Шерил.

— Энн, — шепнула она, кивком поманив Анну за собой. — Идём, проведу тебя к ней. Только тихо.

Мертвенно бледная Вайолет лежала без сознания, укрытая белой простынёй. Даже движение её грудной клетки можно было заметить только тщательно приглядевшись. Лишь писк приборов выдавал истинное положение дел — Виола пока ещё была жива.

Шерил не вдавалась в подробности, но предупредила, что из-за тяжёлой травмы головы Вайолет находится на грани смерти. И выживет ли она — пока не ясно.

Вообще-то, Анна уже точно решила для себя, что остаётся здесь, в США, поэтому стоило задуматься о дальнейшей учёбе и профессии. Но ничего в душе не откликалось, только любые упоминания о юриспруденции вызывали рвотный рефлекс — сразу вспоминался одетый с иголочки Михал с его патологической жестокостью.

Куда уж там думать о будущем, если её буквально швырнули в свободу, которая хоть и была желанна, но вызывала дикую растерянность.

И если до этого момента Анна совершенно не знала, кем хочет быть, то здесь и сейчас поняла: станет врачом. Реаниматологом или хирургом. Отдаст таким образом дань памяти матери и уважит её семью. Но самое главное — больше никогда не испытает бессилия, какое ощущала стоя над бессознательной Вайолет.

Как подруга и предсказывала. Форкс никак не желал её отпускать из цепких лап, чужими руками учинив над нею расправу. Этот город будто отзеркаливал отношение к нему.

Шерил дежурила снаружи у палаты, пока Анна рефлексировала, так и не найдя нужных слов. Да и вряд ли бы Виола её услышала, находясь в забытьи. И одной ногой в могиле.

Вскоре тётушка позвала её на выход, но пообещала потом ещё посещение. Шерил пыталась выпроводить племянницу домой — поспать и набраться сил. Одного взгляда оказалось достаточно для того, чтобы дать понять, насколько тёткино предложение неуместно.

Время до утра растянулось на годы. Анна застыла в кресле для посетителей, пока приобнявший дикарь поглаживал её по скрючившейся спине.

— Это Виктория, — в какой-то момент забормотала она, глядя в стену напротив. — В тот день, когда вы разделались с этой ведьмой, мне снился сон. Снег, она в огне и вы… мёртвые. Все волки мёртвые. Она прокляла меня — пообещала забрать всех, кто мне дорог… И она забирает. Сначала профессор, теперь Виола…

— Глупости, — перебил гад. — Послушай, Анна…

— Не называй меня так больше. Я Энн, ясно?! — яростно прошипела она, вырвавшись из объятий и подняв на дикаря полные слёз глаза. — Энн Хатфилд. Анны больше нет. Она умерла, ясно?

И это было сущей правдой. Анна действительно умерла. Правда, непонятно, когда именно: в лесу ли — наедине с Викторией, в океане или же у гроба Михала? Особой разницы и нет. Главное, что она поняла и приняла это в один миг.

— Тише, тише. Я понял. Ты — Энн. Договорились.

Мерзавец обхватил её лицо руками, надёжно фиксируя на месте. И нежно провёл большими пальцами по щекам, собирая жидкость, что до пощипывания раздражала чуть обветренную кожу. Дождался осмысленного ответного взгляда, после тихо, но уверенно заговорив:

— Послушай меня. Никакого проклятья нет и быть не может, потому что Виктория была просто кровосоской. Никаких ведьм не существует. Это сказки. Всё, что произошло с Вайолет и тем твоим другом — просто совпадение. А её влияние на тебя… Этому может научиться любой вампир. Это не магия, а своего рода гипноз. Просто гипноз, и ничего больше.

Он так сильно верил в сказанное собою же, что заразил этой верой и её. Дикарь прижал голову Анны обратно к своей тёплой груди.

— Просто гипноз, — повторяла она за ним, как мантру. — Просто гипноз…

* * *

Следующая неделя стала сущим кошмаром, а все события запоминались рваными обрывками. Ничего страшнее и муторнее ожидания не существовало во всей Вселенной. Жизнь превратилась в пытку.

К Вайолет не пускали никого, кроме близких родственников, что означало лишь одно: никто её не навестит. Ведь мать Виолы страдала по арестованному мужу, дневая и ночуя возле полицейского участка, что не имело смысла, ибо его под конвоем увезли куда-то на следующий день после происшествия. Об этом позаботились глазастые соседи Вайолет, дав показания не в пользу Роба.

Шерил же, рискуя вылететь из клиники, под покровом ночи проводила Анну к подруге ежедневно.

Виола впала в кому и никак не желала пробуждаться. С каждым днём она становилась всё бледнее, даже прозрачнее, обещая однажды превратиться в призрак, растворившись в воздухе. Либо вылететь в окно, сливаясь с дождём и ветром навеки.

Надежды становилось всё меньше, даже лечащий врач Виолы ходил мрачнее тучи: чтобы коматозник успешно вышел из своего состояния, он должен был восстанавливаться, но Вайолет словно застыла.

Дикарь очень поддерживал Анну на протяжении всех паршивых дней и ночей. Снова спасал. Только благодаря ему она до сих пор продолжала существование, поскольку гад взял на себя ответственность за её жизнь. Заставлял спать, дежуря у кровати, чтобы не сбежала обратно в больницу. Напоминал о необходимости помыться и сменить одежду на свежую, иной раз силком загоняя в ванную. Собственноручно готовил горячую пищу минимум раз в день, хозяйничая в кухне Шерил. До звания мастера кулинарного искусства негодяй, конечно, не дорос, но по крайней мере желудок Анны до сих пор не съел сам себя. И на том спасибо.

И когда резерв её нервов оказался практически исчерпан, гад не выдержал, заговорив после очередного отказа Анны от завтрака:

— Сегодня приведу кое-кого. Шаман сможет ей помочь, — пообещал он, кивнув для убедительности.

Раньше бы Анна не поверила во всякую мистическую чушь, но теперь крепко ухватилась за единственную возможность помочь подруге, лишь уточнив дрожащим от нетерпения голосом:

— А если его не впустят?

— Есть у меня один знакомый доктор… — негодяй отчего-то неприязненно скривился. — Договорюсь с ним, Каллен точно поможет провести Сизое Крыло внутрь.

— Сизое Крыло? Это имя такое, что ли?

— Да. Но ты можешь называть его просто Джо.

В ответ Анна молча кивнула, принимая компромисс. Слишком уж чуждыми для неё были эти индейские прозвища.

— Поедешь со мной или отправишься сторожить подругу? — предложил дикарь, сделав пару шагов в сторону своей машины, когда они вместе вышли из дома.

Перед нею встал воистину тяжёлый выбор. Оставаться одной среди давящих стен больницы, да ещё и наедине с разрушительными мыслями, хотелось меньше всего. Тем более, всё равно к Виоле путь закрыт. Но и оставлять её одну тоже было бы неправильно. Мало ли, что случится, а Анны не окажется рядом. Вдруг Вайолет придёт в себя или?.. Она уже пережила почти все стадии принятия, находясь где-то между депрессией и последним пунктом. Отрицать все возможные варианты исхода бессмысленно. Лучше подготовить себя заранее.

Дикарь всё понял и без слов, кивнув напоследок. Он вообще был не в меру понятливым…

Утро выдалось солнечным. Глаза слипались от бессонницы, а кости ломило от сидения на одном месте. Но своим шатанием по коридорам Анна доконала всех — как медперсонал, так и пациентов. Ещё и её чёрные одежды прибавляли антуража мрачности и без того неприятному месту… Впервые стало не по себе от собственного вида.

Один из санитаров, на которого Анна наткнулась совершенно случайно, так на неё рявкнул, что задрожали колени. Она ни в коем случае не обижалась — было видно, что парень измотан тяжёлой работой до впалых щёк и тёмных синяков под глазами. И всё же больше испытывать чужое терпение не рискнула. И хорошо ещё, что в тот момент дикаря рядом не оказалось. Анна пока ещё ни разу не сталкивалась с его реакцией на такое отношение к её персоне со стороны посторонних, но почему-то была уверена — «обидчик» мог остаться покалеченным. Вряд ли бы такой собственник оставил без внимания любые посягательства на… своё.

Шаман со сморщенной от прожитых лет пергаментоподобной кожей освободился только к вечеру, так что дикарю пришлось гонять в резервацию во второй раз. Джо на всю ночь заперся в палате Виолы, наказав его не беспокоить. Какие ритуалы он там проводил — одному богу известно, но после того, как старик вышел наружу — все жизненные показатели подруги пришли в норму. Доктор Каллен находился в некотором недоумении, потому как упрямая пациентка уже должна была бы участвовать в каком-нибудь забеге, но отчего-то продолжала лежать в бессознательности. Разумеется, доктор преувеличивал, но всё же…

Старый индеец буркнул напоследок, что теперь всё зависит от самой Виолы. Если она не захочет возвращаться из междумирья, то ни один шаман, ни один врач ничего не сможет с этим поделать.

Анна хотела разбудить дикаря, спящего в жутко неудобной позе — откинувшись спиной к стене, — чтобы тот отвёз мистера Джо обратно в резервацию. Но старик приложил указательный палец к сморщенным губам, наказав не беспокоить «мальчика». Только попросил её купить жутко дрянного автоматного кофе, коего она и сама выпила уже литров сто, и оплатить ему такси. Что же, это было недостойной платой за его беспокойство. Она обязательно отблагодарит шамана так, как он того заслуживал. Но чуть позже.

Тихонько пробравшись в палату, Анна прикрыла за собой дверь, внимательно оглядевшись перед этим. Тётушкину репутацию рушить точно не хотелось.

На щеках Вайолет расцвёл вполне здоровый — не лихорадочный — румянец. Её грудная клетка размеренно вздымалась, демонстрируя ровное глубокое дыхание. Надежда в сердце зажглась с новой силой. Оставалось лишь убедить Виолу в том, что её земной путь не просто не окончен, а только начинается.

— Возвращайся, — взяв подругу за руку, мягко попросила Анна. — Ну пожалуйста. Ты не можешь бросить меня. Не можешь плюнуть на свои мечты. Не можешь проиграть ему. Только не теперь. Знаешь, если ты не проснёшься, я подумаю о том, чтобы называть тебя Летти до конца своей жизни. Только представь эту картину, — усмехнулась она, смахнув выступившие слёзы. — Я же всем направо и налево стану рассказывать, что знавала однажды замечательную девушку по имени Летти. А они первым делом непременно будут отвечать: «Какое идиотское имя! Хорошего человека Летти не назовут».

И хотя это были слова самой Виолы, но… Господи, какой же бред она несла. Несусветный. Вместо чего-то действительно важного. Впрочем, это не самое абсурдное, что слышали стены осточертевшего помещения, наполненного навязчивым, противным, но таким успокаивающим писком приборов.

Поцеловав на прощанье подругу в щёку, Анна аккуратно выбралась в коридор.

Дикарь всё ещё спал, а она стояла над ним и безотрывно смотрела на в кои-то веки расслабленное лицо. Извечно искривлённые в усмешке губы, придающие дерзкого выражения его физиономии, вернулись в естественное положение. Насколько же в этот момент гад был уязвим перед нею! Впервые Анна увидела в нём совершенно обычного человека, по сути-то ничем не отличающегося от неё самой. Человека со своими привязанностями, амбициями, мечтами, характером, мировоззрением… По правде сказать, всеми этими нехорошими словами она продолжала называть гада даже не из привычки, а просто потому, что даже мысленно его имя произнести было неловко. Но разве он не доказал, что заслуживает более уважительного отношения? Не отвоевал себе право войти в круг её близких людей? Возможно, всё-таки стоит придумать ему парочку прозвищ помягче. Как-нибудь на досуге…

Будто почувствовав её внимательный взгляд, дикарь проснулся и тут же выпрямился, растирая лицо руками.

— Который час? — разминая затёкшие конечности, поинтересовался он.

— Семь. Поехали в Ла Пуш, — предложила Анна ему безо всяких прелюдий. — Хочу к океану…

Вдоль узкой петляющей трассы, что вела к резервации квилетов, раскинулись густые, непроходимые с виду заросли. Изумрудные ото мха стволы деревьев стремительно и безлико проносились мимо, сливаясь в единое пятно. Солнечный свет окутывал пространство — сама природа благоприятствовала поездке.

Прислонившись виском к прохладному стеклу, Анна пыталась уловить смысл песен, что лились из старенькой магнитолы. Порой баллады прерывал бархатный голос радиоведущего, зачитывающего короткие письма слушателей, и эти моменты отвлекали от бесконтрольного погружения в себя.

Негодяй то и дело косился на неё, постукивая большим пальцем правой руки по рулю в такт музыке. Кажется, он нервничал, словно опасаясь задать интересующий его вопрос.

— Так куда делся Джо? — всё-таки нарушил он молчание, когда они уже подъезжали к пункту назначения.

Говорить не хотелось совершенно, но дикарь имел полное право услышать ответы. Если он не коснётся каких-то запретных тем, конечно.

— Уехал на такси.

— Джо? Старый Джо уехал на такси? И откуда же у него на это деньги взялись, интересно? — гад подозрительно взглянул на неё. — Ты дала?

Анна промолчала. Ей не понравился тон, с которым мерзавец задал последний вопрос. Будто обвинял её в чём-то.

— Никогда больше не давай ему наличных — пропьёт. А ты виноватой останешься. Если хочешь как-то отблагодарить Сизое Перо — купи ему свежих продуктов… И не вздумай дуться на меня.

Что же, может быть дикарь был и прав. Спаивать и без того зависимого от алкоголя человека — отвратительно. Но откуда же она могла знать о слабости Джо, когда вручала ему сумму гораздо большую, чем требуется для оплаты поездки? Ладно, возможно пора учиться признавать свои ошибки и переступать через гордость.

— Хорошо, больше не дам ему денег, — пообещала Анна. — Мне… жаль, что так получилось.

Гад тяжело вздохнул, согласно кивнув.

— А Вайолет как? — продолжил он допрос.

Вот этого момента она боялась больше всего, решив в итоге просто съехать с темы:

— Это… сложно. Она не пришла в себя, но… В общем, Джо лучше объяснит, правда.

Он ещё раз качнул головой, и больше не изрёк ничего. Анна отчего-то ожидала, что вопросы посыпятся, как из рога изобилия, пусть и не раз убеждалась — молчать мерзавец умеет просто отменно. Что же, оно и к лучшему.

С океаном пришлось расстаться на целую неделю, в последний раз слишком спешно убравшись отсюда. Раньше долгая разлука с ним не казалась столь острой — зимой, к примеру, Анна бывала здесь всего несколько раз. Но теперь солоновато-йодовый запах превратился в самую настоящую зависимость.

Трагические обстоятельства вынудили поверить, что это место она увидит очень не скоро. Анна рада была ошибиться. От созерцания плещущихся волн и чаек, плавно скользящих в вышине, с плеч словно свалился тяжкий груз, пускай лишь временно освободив от своего веса. Стоит сесть обратно в машину — и он вернётся, иначе и быть не может. Сколько же ещё дней предстоит мучиться в неизвестности? Возможно, это цинично, но Анна уже и не знала, что хуже — плохие вести или бесконечное ожидание.

Несмотря на палящее солнце, было ветрено. Прохладные потоки воздуха пробирались за пазуху, охлаждая уставшее тело и расслабляя напряжённые мышцы. Даже в голове прояснилось, а мысли наконец-то понемногу приводились в порядок.

Анна ещё не успела проветриться от въевшегося в кожу больничного запаха и хорошенько размять ноги, как раздалось знакомое треньканье буквально шагах в десяти от неё.

Боже правый, да это же её сотовый, о котором она и думать забыла. Надо же, не разрядился, не сломался, да ещё и сам нашёл свою хозяйку… Невероятно! Потрясающее изобретение.

Она дёрнулась на звук, стремительно подбегая к тёмно-серому пятну на песке и падая перед ним на колени. Телефон скромно лежал экраном вниз. Бережно, словно боясь, что тот рассыпется от прикосновений, Анна взяла его в руки, смахнула с корпуса песчинки вместе с мелкими осколками ракушек, и с волнением перевернула…

Пляж, индеец рядом, телефонный звонок и знакомый номер на дисплее… Всё повторялось. Единственная, хотя и достаточно весомая разница заключалась в том, что царил день, и солнце венчало небеса. Словно обещая своими великолепием и незыблемостью благополучный исход любого сегодняшнего события. Анна всеми фибрами ощутила, что приехала не напрасно. Что океан призвал её специально, выманив из осточертевших коридоров лечебницы, дабы вместе с нею порадоваться благой вести.

Наверняка звонила Шерил, ведь она до сих пор не знала об утере мобильника. Да и созваниваться в последние семь… вернее, уже восемь дней необходимости не возникало. От волнения Анна случайно включила громкую связь, и тогда из трубки на всю округу разнёсся возбуждённый тёткин крик:

— Энн, Вайолет очнулась!

* * *

Осень принесла с собою пряные запахи костров и свежей древесины. Люди кругом готовились к пускай и не суровой, но всё же зиме — издали то и дело доносились звуки топора, которым кто-то из соседей почти ежедневно рубил поленья.

Вайолет таки поступила в один из колледжей Сиэтла на экономический факультет, но отправиться на учёбу сумела не без трудностей. Уезжала она ещё достаточно ослабленной, зато невероятно воодушевлённой. Виола умудрилась устроиться на работу в книжный на полсмены уже через пару недель после отъезда. Высокой зарплатой в магазинчике, конечно, не баловали, но по крайней мере она могла сама себя прокормить, и даже немного помочь непутёвой матери.

Анна теперь точно знала, кем хочет стать. Раз уж в семье существовала «врачебная» традиция — она продолжит её. Тем более, после пережитой беспомощности перед лицом смерти, угрожающей забрать близкого человека, такое решение казалось самым правильным за всю жизнь.

И Виола, и Ядвига обещали приехать к Рождеству, так что грядущий праздник действительно обещал стать особенным. Пускай в прошлом году были и ёлка, и подарки, и настоящий рождественский ужин по-американски — с запечённой индейкой и всем таким прочим, — но всё же волшебства не ощущалось совершенно, зато на сей раз Анна пообещала себе оторваться по полной. Она настолько погрузилась в предвкушение, что уже закупилась подарками, и даже собственноручно упаковала их, повязав коробки омерзительно яркими красными бантами.

Волк — как теперь за глаза называла бывшего гада-негодяя-мерзавца Анна — не уставал заботиться о ней. Как и ехидничать время от времени, надёжно скрывая эту свою тёмную сторону от Шерил. Благодаря ему, в доме поселился огромный стеллаж, который индеец смастерил для Анны сам. Оказалось, волчара заметил, что пополняющиеся «запасы» книг она хранит прямо на полу, потому что места на каких-либо поверхностях для них уже попросту не оставалось. Так что практичный подарок пришёлся очень кстати.

В школе Анна так ни с кем и не сдружилась, но от отсутствия компании не страдала совершенно. Ей вполне хватало тётушек, Виолы и Волка. С последним они по-прежнему часто ездили в Ла Пуш, на обратном пути иногда навещая Эмили. И слово, данное самой себе, Анна сдержала, готовясь к походам в гости уже основательней. Ещё дикарь — уж от этого прозвища она не откажется никогда! — скрипя зубами познакомил-таки её с остальными членами стаи, но больше с оборотнями пересечься с тех пор не удалось ни разу. Находясь в компании Анны, треклятый ревнивец всячески избегал с ними встречи.

И поэтому его предложение одним октябрьским вечером, когда волчара проводил её до двери, привело в замешательство:

— У Эмили завтра день рождения… Она приглашает нас обоих. Справлять планирует прямо на пляже, если дождь не помешает. Будет костёр, свежая оленина, танцы, и всё такое. Танцы, конечно, не для тебя, понимаю, но…

Господи, неужели он в кои-то веки решил вывести её в люди? Надо пользоваться возможностью, пока дикарь не передумал. Если не бороться с этим собственничеством — однажды он вообще запрёт её в четырёх стенах.

— Я поеду.

Наверное, она согласилась слишком быстро, потому что Волк взглянул на неё как-то уж слишком подозрительно.

— Отлично, — протянул он, после уже привычно погладив Анну по щеке на прощанье.

Эмили ей импонировала. Дороже Вайолет у неё подруги нет и быть не может, потому что Виола первая. Единственная в своём роде. Она — единомышленник, преданный друг, понимающий с полуслова человек. Однако и закрываться ото всех Анна больше не станет. Добрые приятельские отношения с кем-то из племени ей не помешают. Тем более, находясь среди гордых индейцев, вряд ли наткнёшься на лицемерие или меркантильность.

После сытного ужина она направлялась к себе в комнату, но случайно наткнувшись на своё отражение в огромном зеркале, застыла посреди коридора, остановленная осенившей мыслью: а не пора ли завязывать с затянувшимся трауром? Анна отстрадала своё сполна, но внешне почему-то продолжала изображать скорбь. Впервые в сознательной жизни захотелось надеть что-то хотя бы на пару тонов светлее чёрного. Жизнерадостная и открытая Эмили точно не заслуживала того, чтобы лицезреть удручающие одежды на собственном дне рождения.

Хождение по каким-либо магазинам, кроме книжных, не прельщало Анну, посему пришлось обращаться за помощью к тётке. Размер у них был примерно одинаковым… Возможно, у Шерил найдётся что-нибудь приличное из одежды?

Тётушка просияла, хотя и постаралась скрыть эмоции. Видимо, испугалась, что племянница передумает. Скорее всего, Ядвига узнает о «невероятной» новости уже в ближайшее время… Сговор тёток в последнее время вызывал лишь улыбку. Они были настолько разными, что их зарождающаяся дружба казалась просто нонсенсом.

Покопавшись в недрах старого платяного шкафа, Шерил выудила на свет нечто тёмно-синее. С мелким цветочным принтом. Во всяком случае, ткань выглядела вполне прилично и довольно сдержанно, хотя и на это нужно будет готовить себя морально полночи.

— Вот! — гордо произнесла тётя, развернув ткань. — Любимая вещь твоей мамы! Возможно, оно будет тебе чуть великовато, но мы успеем что-нибудь придумать.

Простое платье с поясом в районе талии выглядело… приемлемо. Длинные рукава, как и прикрытая область декольте, и длина — явно ниже колен — пришлись очень кстати. И яблочная брошка сюда здорово впишется… Решено. Анна наденет его завтра, даже если платье окажется велико. Тем более, под курткой этого всё равно заметно не будет.

Утро наступило слишком быстро. А время до обеда пролетело ещё стремительней. Волк уже ожидал её внизу, развлекая Шерил болтовнёй, а Анна боролась с дискомфортом, в сотый раз стряхнув с приятной на ощупь ткани несуществующие пылинки. Безусловно, к подобным нарядам она обязательно привыкнет со временем, но в этот момент хотелось сдаться и занырнуть в привычную одежду.

Брошь выскользнула из подрагивающих пальцев, когда Анна пыталась прицепить её возле ворота, и закатилась под тумбочку, игриво блеснув напоследок. Пришлось пригибаться до самого пола, чтобы пошарить там рукой в поисках своего единственного украшения. Однако, первым она нащупала кожаный переплёт, принадлежавший её дневнику, который Анна туда запнула в порыве злости на проклятье Виктории. Подняв запылившийся блокнот, она присела на кровать и небрежно пролистала записи.

Строки, написанные мелким острым почерком, быстро проносились перед глазами. Все былые переживания теперь казались бесполезными, абсурдными, и даже пафосными местами. Нисколько не проникновенными. И более не трогающими. Единственное, что не изменилось, — так это желание сжечь это всё к чертям собачьим. Анна решила непременно сделать это прямо сегодня. Даже если город накроет ливнем — она найдёт способ развести огонь и избавиться от балласта прошлого.

Взяв в руку карандаш, она сделала последнюю запись, состоящую лишь из двух слов — Анна Монцевич, — а потом захлопнула ненужный теперь дневник навсегда…

На берегу сияло пламя огромного костра. Квилеты из стаи беспорядочно гоняли по песку мяч, пока их зазнобы поддерживали игроков выкриками и активной жестикуляцией. Эмили с Сэмом ворковали, сидя у огня. Не хватало только Леи с Сетом, коих Анна пока не видела ни разу, да ещё неуловимого Джейкоба Блэка.

Она со смущением вручила имениннице подарок, всерьёз опасаясь, что тот ей не понравится. Но Эмили оказалась совершенно искренне восхищена набором невиданных пряностей со всех уголков мира, подобно тёте Шерил расцеловав её в обе щеки, словно родную, и все сомнения моментально развеялись. К настолько эмоциональной реакции сложно было привыкнуть, особенно когда с самого детства живёшь среди лицемеров. Таких, как абсолютное большинство учащихся форксовской школы. Или коллег Михала.

Вскоре Сэм решил присоединиться к игре, попытавшись прихватить с собой и дикаря, но тот твёрдо отказался. Хотя глаза его загорелись — было заметно, что он совсем не против побеситься с друзьями. Когда вслед за возлюбленным отошла и хозяйка праздника, Анна вполголоса предложила Волку:

— Если хочешь, ты можешь пойти поиграть. А я пока посижу здесь.

— Нет. Позже, — качнул он головой в отрицательном жесте. — Может лучше прогуляемся?

Она с облегчением согласилась. Но вспомнив о до сих пор целом блокноте, добавила:

— Ты иди, а я сейчас догоню.

Волк усмехнулся, бросив взгляд сперва на платье, что выглядывало из расстёгнутой куртки, а затем на ранец, крепко сжатый в её руках. Будто догадывался о задуманном. Так с хитрой улыбочкой он и отправился в сторону огромной древней секвойи, развалившейся посреди пляжа.

Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Анна совершенно безжалостно бросила в огонь дневник. Она не усомнилась в своих намерениях ни на секунду, и это радовало. Потому как прошлое имеет свойство держаться за своего носителя, точно паразит. Пламя сразу начало пожирать бумагу, и вскоре от целого отрезка жизни осталась лишь горстка пепла…

Поднимался шторм. Где-то у горизонта огромные тёмные волны становились всё выше и выше, грозя однажды подобраться к берегу. Солнце уже зашло, напоминая о себе блёклыми остатками пурпура, что из последних сил боролся с чёрными грозовыми тучами. Кажется, вдали даже мелькнула молния, хотя возможно Анне это только привиделось.

Она озябла и растирала себя руками в попытках согреться, но Волк не реагировал на скромные призывы, задумавшись о своём.

Позади у костра собрался народ, о чём-то шумно переговариваясь. Время от времени раздавался дружный заразительный хохот, и проигнорировать его, не присоединившись хотя бы улыбкой, было невозможно. Посиделки обещали стать довольно приятными, если только ей дадут тихонько отсидеться где-нибудь в сторонке. Не станут навязчиво втягивать в какие-нибудь забавы. Волк в последнее время относился к Анне с пониманием, и она надеялась на его поддержку и в этот раз.

На протяжении всей неспешной прогулки вспоминались моменты их с дикарём встреч. Ни с того, ни с сего её осенило догадкой настолько очевидной, что даже стало немного стыдно от собственной несообразительности.

— Только сейчас дошло, — поспешила Анна поделиться открытием со своим спутником. — Это же ты следил за моим окном? Как раз после того, как исчез. И почему я только сейчас догадалась об этом…

Он широко улыбнулся, повернувшись к ней лицом.

— А тебе так важно быть в курсе всего, умница, — не спрашивал, но утверждал Волк.

— А что в этом плохого?

— Я и не говорил, что это плохо. Чаще всего самое важное находится в самом скрытом месте — на поверхности.

С этой пусть и не логичной, но чертовски часто доказуемой мирозданием истиной она не могла не согласиться. Очередной взрыв смеха отвлёк от погружения в самоанализ, позволяя вспомнить, что иногда лучше поменьше рассуждать и побольше чувствовать.

— Они так счастливы сейчас, — задумчиво промолвила Анна, засмотревшись на шутливую драку троих индейцев, среди которых точно различила Эмбри с Джаредом.

— Да. Говорят, счастье для каждого своё, но ты только посмотри, насколько они объединены общей радостью. Разве это не удивительно?

Он был сейчас так чуток и искренен… Появилась потребность немедля выразить то, что уже давно вертелось на языке.

— А у меня есть целый рецепт для счастья.

— И каков же он, Энн? — заслонив ей собою обзор, задал главный вопрос Волк. — Каков рецепт твоего счастья?

Она решительно подняла глаза, встречаясь с ним взглядом.

— О, он крайне прост: солёный ветер. Мои Фиалки. И немного твоего тепла… Пол.