Окаянное дитя Гарри Поттера (джен)

Альбус бросил в камин письмо от матери. Оно насквозь было проникнуто утешениями, что Слизерин — не конец света. Похожее письмо от отца пришло буквально на следующий день после распределения. От матери — через полтора месяца, до этого она упорно избегала этой темы в письмах. Но его распределение, очевидно, сильно ее взволновало, раз письмо все-таки пришло.

“Ал, ты не должен бояться, Слизерин — всего лишь один из факультетов”. “На Слизерине учился твой двоюродный прапрадедушка Раймонд, он был достойным человеком, строил первую магическую железную дорогу”. “Почти все коллеги дяди Перси закончили Слизерин, он может многое тебе рассказать, но, вероятно, ты ему уже написал. Он — твой любимый дядя, верно?” “Ал, ты должен больше времени проводить со своей сестрой — Розой”.

Альбус решил, что не будет отвечать на письмо. Отвечу потом, когда придет письмо от отца. Упомяну, что письмо от мамы прочитал, и передам ей привет.

“Ты должен больше времени проводить со своей сестрой — Розой”. Альбус скривился. Кузина вызывала в нем острое чувство неприятия. Если до Хогвартса она была просто надоедливой и глупой, то сейчас стала по-настоящему отвратительной. Наглая. Вечно в компании мальчишек с Гриффиндора. Никак не оставит его в покое. Регулярно подходит, то с просьбой помириться, то с обвинениями, что он — предатель.

Она — дура. Но больше всего в этой дуре Альбуса раздражало, что она учится лучше него. На каждом уроке зарабатывает очки для Гриффиндора! Оценки — почти всегда Превосходно. Даже на уроках полетах.

Уроки полетов стали, пожалуй, главным кошмаром Альбуса. Каждый такой урок — издевательство и пытка. Кто вообще придумал сделать их обязательными? Игровые квиддичные матчи почти на каждом занятии. Альбус еще с утра напрягался, если в расписании в этот день стояли полеты. Полеты. Иногда сдвоенные. Всегда с Гриффиндором. Квиддич. Бладжеры — ненастоящие, муляжи, но от них все равно надо уворачиваться. У Альбуса не получалось. Тупые обезьяны с Гриффиндора смеялись. Квоффлы — нужно попасть в кольцо. У Альбуса не получалось закинуть, даже если тренировались бросать без вратаря. Обезьяны с Гриффиндора смеялись, свистели и дразнились.

— Северус Поттер — змея-доходяга!

— Змея на метле!

— Он проклятый! Все Поттеры отлично летают. А на Северусе семейное проклятие за то, что он — предатель.

— Дженкинс! Как бы тебе самому не стать проклятым! Когда я в следующий раз пойду на кладбище, замолвлю за тебя словечко у мертвецов.

— Сын Волдеморта! Не думай, что мы тебя боимся!

— А зря, идиоты!

— Ты ничего не можешь!

— А вот увидишь, что могу!

После каждой такой стычки с гриффиндорцами Скорпиус становился мрачнее тучи, уходил в себя и тяжело что-то обдумывал.

— Ты хочешь им отомстить? — осторожно спрашивал Альбус.

Обычно Скорпиус в ответ описывал всяческие фантастические варианты мести, но однажды со вздохом сказал:

— В школе папа, он сразу узнает. Альбус, что может быть хуже, чем когда отец — учитель?

Альбус мог рассказать что, но он не привык говорить о личном. Тогда Альбус пытался донести до Скорпиуса, что отец-учитель — это не страшно, а даже хорошо, профессор Малфой отлично преподает.

“Идеалист” — самое мягкое, что слышал Альбус в ответ.

Скорпиус иногда высказывал очень обидные вещи.

“Альбус, ты слишком скромный”. “Альбус, конечно, ты этого не знаешь”. “Альбус, конечно, ты этого не скажешь”.

“Не знаешь” могло относится к нецензурным словам или к какой-то взрослой ерунде вроде того, в каких позах взрослые занимаются любовью. А “не скажешь” о применении заковыристых оскорблений и угроз к обидчикам.

Альбус, действительно, мог только удивляться тому, как Скорпиус отвечает гриффиндорцам. Скорпиус в такие моменты становился таким же задирой, как они. Альбус не мог сказать, что ему это нравилось. Скорпиус словно опускался до их уровня.

Вообще, если быть предельно честным, Альбус немного завидовал Скорпиусу, что того боятся гриффиндорские обезьяны. Сам Альбус так не мог. Не хотел. Скорпиус мог. Но Скорпиус вынужденно поддерживает репутацию Великого и Ужасного сына Волдеморта. Ученики других факультетов его боятся, а слизеринцы любят и хотят дружить.

Но у Скорпиуса один лучший друг — это, он — Альбус. Только с ним Скорпиус настоящий, а Альбус видел, что его друг на самом деле очень добрый и чувствительный. Например, любит жаловаться, говоря, что скучает по маме. Или, высказывая, что отец его не любит, что он — отчим. Альбус считал такое одной из фантазий Скорпиуса.

Альбус много размышлял о друге. Скорпиус умный, способный, много знает, с ним интересно. Альбус уже не представлял себя без Скорпиуса — они проводили вместе максимум времени. Могли часами обсуждать книги, магию, историю или какие-либо события — Альбус обожал эти беседы.

Но в тоже время Альбус видел, что он взрослее Скорпиуса. Друг иногда вел себя совершенно по-детски.

Например, Скорпиус списывал. Конечно, у Альбуса.

Альбус недоумевал. Неужели друг не понимает, что списывать — оказывать себе медвежью услугу. Списав домашнее задание, потом не сможешь написать контрольную работу. Списывая регулярно — не поймешь азы предмета, до конца школы предмет будет мукой.

Но, почти не делая домашние задания, Скорпиус умудрялся зарабатывать больше очков для факультета, чем Альбус. На уроках отвечал на вопросы учителей, приводящие в тупик даже выскочку Уизли. Роза всегда занимала первую парту, наиболее близкую к учителю, и на уроках то и дело задавала уточняющие вопросы, лезла со своими рассуждениями, высказывала комментарии, если обстановка в классе к тому располагала.

Почти все учителя любили заводить с классом беседы, постепенно сводящиеся в балаган. Альбус с трудом такое терпел. Он знал ответы на многие вопросы и мог ответить лучше, но не перекрикивать же всяких рыжих наглых выскочек?

Особенно нерабочей обстановкой отличались уроки трансфигурации. Альбуса это расстраивало. Серьезный предмет. Его когда-то вел Альбус Дамблдор…

Но сейчас трансфигурацию вел профессор МакГонагалл — не директор МакГонагалл, а ее внучатый племянник. Очень молодой, на вид он выглядел не старше крестника отца — Теда. Но Тед умеет казаться солидным, иногда прибавляет себе несколько лет, если не десяток. Тед работает в суде, ему нужно выглядеть представительным.

Профессору трансфигурации тоже нужно.

— Профессор, а у вас только одна татуировка, а есть те, которых не видно?

— Покажите, пожалуйста!

— Профессор, а вы их набивали или трансфигурировали? А нас научите?

— Профессор, а у вашей невесты тоже татуировки? Нет невесты?

— Профессор, мы не просто так интересуемся, просто вы — самый лучший профессор, и у вас должна быть самая лучшая невеста!

Альбус тихо ненавидел каждого, кто открывал на уроках трансфигурации рот. Шум отвлекал, в условиях балагана Альбусу тяжело было сконцентрироваться.

На уроках заклинаний тоже было шумно. Но к маленькому странному старичку профессору Флитвику, декану Рейвенкло, относились все-таки более настороженно. Не было такого:

— Профессор, как же “Выше ожидаемого”? Посмотрите получше! Все идеально!

К добродушному профессору Лонгботтому, декану Гриффиндора и преподавателю травологии часто обращались в похожей фамильярной манере.

— Профессор, вы должны пойти с нами в Запретный лес! Обязательно! Вы нас защитите, отрубите головы всем змеям.

— Что вы, девочки, профессор Стебль водит вас только в безопасные места.

Профессор Стебль — декан Хаффлпаффа, и она преподает зелья. Она преподавала травологию до профессора Лонгботтома. И Альбус не мог отделаться от мысли, что нынешние уроки зелий — не зелья, а вторая травология. Регулярные походы в лес за травами. Тщательное изучение не самих зелий, а наиболее распространенных ингредиентов. Экскурсии в больничное крыло, аптеки, больницы святого Мунго, музеи вроде музея магических минералов и веществ.

Зелья варили редко — профессор Стебль любила повторять, что даже от ошибки в простейшем зелье может взорваться котел. Часто варила зелье одна профессор, комментируя каждое свое действие, а ученики за ней конспектировали.

Альбус очень сильно жалел, что прославленный Северус Снейп, профессор зелий и декан Слизерина — погиб.

Нынешний декан Слизерина тоже не оправдывал ожиданий Альбуса.

Она — женщина. Женщин Альбус недолюбливал.

Профессор Лестрейндж, женщина неопределенного возраста, преподавала Защиту от Темных искусств. Идиоты с Гриффиндора были уверены, что она — та самая Пожирательница. Альбус только поражался их глупости: Пожирательница Лестрейндж погибла, а декан, как сказал Скорпиус:

— Она — наша дальняя родственница. Жена брата мужа сестры бабушки. Вроде того… или сестры дедушки… сестра мужа… у нас столько родственников!

Профессор Лестрейндж говорила тихим голосом, так, что с задних парт ее даже не было слышно. Объясняя, перескакивала с предмета на предмет: например, рассказывая о корнуэльских пикси, упомянула, что пикси когда-то испортили старинный гобелен в ее родовом поместье, и оставшуюся часть урока рассказывала уже о средневековых гобеленах и живописи. Ей неоднократно задавали провокационные вопросы навроде: “Почему вы на свободе?”, профессор делала вид, что их не слышит. Если кто-то настаивал на вопросах или в классе становилось слишком шумно, профессор молча надолго уходила, иногда возвращаясь с разъяренной директором МакГонагалл.

Защита от Темных искусств была одним из самых легких предметов. Простые домашние задания вроде конспектов из учебника, которые профессор разрешала начинать прямо на уроке и которые потом не проверяла. Проверяла контрольные, на которых можно было пользоваться теми же конспектами, но почти все неприкрыто списывали из учебников и друг у друга.

— Я каждый год предлагаю студентам, первокурсникам в том числе, брать темы исследовательских работ. Конечно, это никак не будет оцениваться ни баллами, ни оценками.

Альбус и еще несколько слизеринцев взялись писать. Скорпиус отказался, как Альбус его ни убеждал. Альбус знал от брата, бравшегося писать каждый год такие работы для “этой шибанутой”, что “шибанутая” дает реальные знания только тем, кто пишет работы.

Альбус пока не увидел никаких реальных знаний. Он несколько недель тратил свободное время на составление “Сравнительной антологии книг о чудовищах”, регулярно пытался добиться от профессора консультаций, но та словно старательно его избегала.

— Мистер Поттер, простите меня, я очень спешу.

— Пожалуйста, не забудьте мне об этом напомнить в другой раз.

— Очень, очень интересно, мистер Поттер. Жаль, я не могу вас полностью выслушать.

На переменах профессор Лестрейндж “всегда очень спешила”. После уроков и на выходных либо ее вообще нельзя было найти, либо она общалась с кем-нибудь из старшекурсников. Пару раз Альбусу удалось застать ее одну, расслабленно что-то читающую в учительской. Но, странное дело, оба раза, когда Альбус делал шаг в помещение, профессор словно испарялась. Вернее, не так: испарялась не мгновенно, на самого Альбуса находила секундная заторможенность, моргая, он открывал глаза словно не сразу, а когда открывал, профессора в помещении уже не было.

Консультации Альбус добился только недавно. Но, придя в назначенное время в кабинет декана, он обнаружил там трех однокурсниц, тоже взявшихся писать работы. Профессор налила всем чаю, достала пирожные, пролистала работы двух девочек, ловко увильнула от вопросов по работам и ударилась в одну из своих любимых тем: нумерологию (на уроках профессор то и дело съезжала то в живопись, то в нумерологию, то в астрологию). Альбус пил остывший чай и с ненавистью смотрел, как профессор высчитывает одной из однокурсниц подробный гороскоп.

— Профессор! Когда вы посмотрите…

— Не перебивайте нас, пожалуйста, мистер Поттер, это невежливо. Вы — прекрасный молодой человек, но портите о себе впечатление.

Альбус ничего не ответил. Что тут отвечать, когда и так ясно: декан относится к нему предвзято, потому что он — Поттер. А конкретно — брат Джеймса Поттера. А Джеймс успел ее “задолбать”.

— Шибанутая — самый ленивый препод в Хогвартсе, — учил Джеймс. — Чтобы она что-то проверяла — ее надо долбать. Редкостная овца. Но знает дохрена всего. И живет где-то на облаке, не шарит: кому и что дает. Недавно дала мне книгу из тысячи запрещенных с формулировкой: “Мистер Поттер, здесь наиболее полная характеристика защитных пиктограмм, я вам отметила закладочками. Нет, нет, всю книгу читать не нужно”, — рассказывая, Джеймс мастерски передразнивал голос профессора, но переигрывал, чересчур закатывая глаза.

Альбуса очень злило, что Джеймс “задолбал” декана. Альбуса, в принципе, злило, что Джеймс — передовик в учебе, за все берется, отличник. Когда брат еще не поступил в Хогвартс, Альбусу нравилось думать, что Джеймс будет проблемным слабым учеником, а он — Альбус — отличником и очень умным. Родители будут ругать Джеймса и ставить ему в пример младшего брата.

И что же? Джеймс — прекрасно играет в квиддич. Сдает досрочно нормативы на фигуры высшего пилотажа. Участвует в кружке реконструкторов, где рубятся на мечах и мастерят доспехи. Дружит с половиной Хогвартса. И отличник. Альбус злился. Джеймс кажется отвратительно идеальным. Когда он вообще не идеален!

Хогвартс тоже не идеален. Шумно. Дикие гриффиндорцы. Учителя толком ничему не учат. Ни одного хорошего учителя!

Раньше Альбус думал, что профессор Малфой — хороший учитель.

Но…

Долгая история.

Все началось с того, что Альбус, следуя методике Джеймса, “додолбался” декана до того, что та все-таки проверила его работу.

— Мистер Поттер, вы совсем не рассматриваете первоисточники. Как же “Эпос о титанах и чудовищах”? “Эпопея подвигов эллинов”?

— Эм. В библиотеке эти книги только на древнегреческом.

— Для вас это проблема, мистер Поттер?

— Нет… я изучаю древнегреческий.

— Прекрасно, мистер Поттер, этим вы выгодно отличаетесь от своего брата. Придите ко мне, когда изучите первоисточники. Мне очень интересно ваше мнение о них.

Пришлось обращаться к Скорпиусу за учебниками, о которых мистер Малфой когда-то отзывался, как о единственных хороших.

— Альбус, одумайся! Не делай этого! Подумай о сохранности своего мозга!

— Я решил, что хочу изучать.

— Альбус, будь уверен, ты пожалеешь уже на первом разделе.

— Не пожалею.

Альбус пожалел на третьем. И больше всего пожалел о том, что додумался попросить профессора Малфоя о индивидуальных консультациях.

— Конечно, древнегреческий тяжело изучать самостоятельно. А мой сын отказался тебе помогать? Что-что? Я прекрасно разбираюсь в древних языках и отличный учитель? Ты мне льстишь.

Альбус действительно тогда думал, что профессор Малфой — отличный учитель. На его уроках было тихо. Кузина Роза не лезла со своим мнением (после снятых двадцати баллов за вызывающее поведение). Профессор прекрасно читал лекции, не перескакивая с предмета на предмет, говоря только по теме. Домашние задания были тяжелые, но Альбусу льстило, что он, в отличие от однокурсников, справляется с ними без жалоб и проклятий.

— История магии, ненавижу! Альбус, дай списать?

— Я не даю списывать сочинения.

— Альбус, дай взглянуть?

Альбус “давал взглянуть” только Скорпиусу, зная, что друг мастерски переформулирует предложения. Уличая на списывании, профессор Малфой ставил “Отвратительно” и тому, кто списывал, и тому, кто дал списать.

Профессора Малфоя здорово боялись. Профессор снимал баллы направо и налево, мог отчитать перед всем классом, заставлял извиняться за опоздания, к его урокам приходилось тщательно готовиться — профессор задавал вопросы по прошлым темам и заставлял пересказывать изученное.

Альбус готовился к урокам очень тщательно. По истории магии у него всегда были “Превосходно”, реже “Выше ожидаемого”.

— Значит, консультации по древнегреческому. Мне не нравится формулировка “консультации”. Я не консультант, а учитель. Значит, ты просишь, чтобы я давал тебе дополнительные уроки?

Вообще-то Альбус предполагал именно консультации, но…

— Можно выразиться и так, профессор.

— Я буду с тебя требовать.

Альбуса резанула эта фраза и он успел уже сто раз пожалеть, что тогда смолчал.

— Позволяете себе халтурить, мистер Поттер? — отчитывая, профессор Малфой всегда переходил на “вы” и буквально прибивал официальным “мистер Поттер”.

— Я сделал все переводы, а учить отрывки наизусть не вижу смысла…

— Позволяете себе оценивать мои методы преподавания?

— Нет… да… я не понимаю…

— Мне помнится, вы считали меня отличным учителем, ваше мнение изменилось?

Альбусу не хотелось портить отношения с профессором.

— Нет, извините, профессор.

Альбус почти ежедневно делал тяжелые домашние задания по греческому и страдал. Он начал разделять мнение большинства однокурсников, что профессор истории магии — тиран, диктатор и псих.

Конечно, профессор Малфой — очень умный и знающий человек, Альбус не отказывался от этого мнения. Но он псих!

Очень несправедливый псих.

Альбус не понимал, почему на него — лучшего ученика и ученика, самолично вызвавшегося изучать древний язык, — профессор в принципе повышает голос. Ему мало действительно глупых и наглых гриффиндорцев?

Наверное, он просто устает. У него тяжелый характер. Альбус пытался оправдать когда-то любимого профессора. Получалось плохо.

— “Забыл” — очень жалкое оправдание, лучше бы вы вообще его не произносили.

— “Не успел” — не оправдание, а попытка прикрыть свою лень.

— Что это, мистер Поттер? Вы закатили глаза? Вы так показываете свое неуважение или неумение себя контролировать? Или то и другое сразу?

— Извините, я устал, профессор.

Альбус старался быть максимально вежливым.

До тех пор пока обида на профессора Малфоя в один момент не сменилась яростной злостью.

Лицемерный урод. Психопат.

Недавно Альбус решил зайти в выходной к профессору трансфигурации. За консультацией. На днях они начали изучать трансфигурацию цвета. Домашним заданием было вывести универсальную формулу преобразования одного любого цвета в другой. Альбус задался максимально сложной задачей преобразования серебряного в золотой. Задача почти алхимического уровня. У Альбуса получилось. Почти. В понедельник трансфигурация, нужно будет сдать домашние задания, и Альбус хотел до понедельника доработать свою формулу. Он решил найти профессора МакГонагалл, показать ему свои наработки и попросить совета.

Альбус нацелился отловить профессора после обеда, дождался, когда профессор выйдет из Большого зала, и последовал за ним в некотором отдалении.

Но профессор трансфигурации, кажется, имел схожую цель: “отловить” профессора истории магии. Альбусу было видно, как профессор МакГонагалл стремительно нагнал профессора Малфоя, и они вместе куда-то пошли, переговариваясь.

Альбус напрягся, но решил не отказываться от своего намерения получить у профессора Макгонагалл консультацию и направился за ними. В некотором отдалении. Альбусу не хотелось вклиниваться и перебивать учителей.

Он невольно подслушал то, о чем они говорили. Конечно, невольно.

— Дети постоянно мне на вас жалуются. Это потрясающе! Драко, вы — гений!

— Юлий, вы меня пугаете.

— Я думал, они неконтролируемые, их невозможно заставить слушаться. А у вас получается, у вас они делают все домашние задания!

— Что вам мешает так же наладить дисциплину?

— Тетушка тоже постоянно задает мне этот вопрос. Дело в том, что я работаю уже третий год и в начале был одержим неким юношеским идеализмом, хотел быть им другом…

— Можно, я не буду это комментировать?

— Да, да, понимаю. Сейчас я пытаюсь стать строже. С новым первым курсом. Вчера выгнал Дженкинса из класса. Но они всё превращают в балаган! Джинкинс упирался, пришлось тащить, специально упал на пол, все смеялись…

— Вам это нравится, я не пойму?

— Я их иногда ненавижу. А иногда очень люблю. Иногда… Нужно налаживать дисциплину. Да. Для трансфигурации дисциплина очень важна. Обязательно, чтобы делали все домашние задания! Не делают, переспрашивают на уроках элементарное. Я уже замучился объяснять по три раза.

— Чудовищно.

— Тетушка говорит также. Я понимаю, нужно стать строже. Но… Я давно хотел спросить… Вам не тяжело осознавать, что дети вас ненавидят?

— Мне абсолютно все равно. Раньше я еще переживал, что меня может возненавидеть мой сын. Но пришел к выводу, что даже если сегодня ненавидит — завтра полюбит. Или через несколько лет, когда уже не надо будет заставлять учиться.

— Да… Но… Мне нужно хорошо это обдумать.

— И, знаете ли, я думаю, меня ненавидят только тупицы. Хорошим ученикам даже нравятся строгие учителя.

— Хм…

— Например, Альбус Северус Поттер. Сказал мне, что я — отличный учитель. Конечно, отвратительное подхалимство. Поттер — подлиза, подумать только! Попросил меня учить его древнегреческому. С таким видом, словно я обязан и должен несказанно обрадоваться. С трудом выношу его самоуверенность. Я согласился его учить и собираюсь вышколить. Строгость отлично на него действует: выбивается последняя лень, раздутое чувство собственной важности. Правда, подхалимство так и не уходит…

Дальше Альбус решил не слушать. Его уже трясло.

“Подхалимство?” “Подлиза?!” “Вышколить?” “Раздутое чувство собственной важности?”

Лицемерный … Псих... Психопат! Почему он не высказал свои мысли в лицо такому отвратительному ученику? Нет, надо позорить его перед профессором трансфигурации!

Альбуса тогда оглушила злость, почти ненависть, смешанная с чувством униженности. Этот психопат его не уважает. Обсмеял перед другим профессором. Теперь совершенно невозможно пойти к профессору МакГонагалл, чтобы показать свои наработки. Совершенно не хотелось его видеть. А профессора Малфоя тем более! Но в понедельник трансфигурация. А вечером занятие по греческому.

Альбус решил, что на него не пойдет. Только унижаться. Он справится с древнегреческим и без уроков профессора Малфоя. И можно уже не беспокоиться, что подумает профессор — уже ясно, что он думает.

Альбус пропустил одно занятие. Второе. Альбус буквально запрещал себе идти. Каждый раз, когда приближалось время занятия, он испытывал муки совести и сомнения. Смешанные с сильной злостью и обидой на профессора. И со страхом. Скоро история магии, ее не пропустишь. И с профессором Малфоем можно столкнуться в коридоре. И он каждый день в Большом зале, Альбус упорно не смотрел на преподавательский стол, но не мог избавиться от чувства, что профессор на него смотрит.

И вот теперь, собираясь на ужин в Большой зал, Альбус нервничал. Там профессор Малфой. Будет смотреть на него и о чем-то думать. С профессором можно случайно столкнуться. Профессор сам может подойти.

— Альбус, идем!

Альбус еще сильнее внутренне напрягся, но направился за Скорпиусом. Скоро, так или иначе, все разрешится.