Гарри Поттер и Круг пятерых (джен)

В самом известном лондонском баре для волшебников за последние годы мало что изменилось. Правда, стало заметно чище и немного уютнее. Однако здесь царила та же привычная полутьма, старая лестница наверх все так же скрипела. Народу, несмотря на довольно поздний час, было еще много. За большим столом в центре собралась нетрезвая шумная компания, в углу большого зала, рядом с лестницей, седовласый чародей в лиловом сюртуке задумчиво крутил в руках большую кружку сливочного пива, а рядом с ним сидела загадочная леди, чье лицо было закрыто темной вуалью, и что-то втолковывала ему горячим полушепотом. Гарри, быстро оглядевшись и надвинув на лицо капюшон, ушел к самой дальней стене, а Гермиона направилась к барной стойке, за которой хлопотала Ханна Эббот. Увидев Гермиону, хозяйка бара издала радостный возглас, однако Гермиона сделала знак ладонью, прося сохранить ее инкогнито.

— Привет, Ханна, — негромко проговорила она. — Только тише, ладно? Очень рада тебя видеть!

— Я тоже , — улыбнулась девушка. — Что привело тебя сюда в такой час?

— Надо кое с кем переговорить, по важному делу, — ответила Гермиона. — Мы будем за тем столиком, за колонной. Нам два смородиновых грога, пожалуйста. И повторить примерно минут через двадцать.

— Да, конечно, — ответила Ханна.

— Спасибо большое! Вообще надо будет заглянуть к тебе как-нибудь, — улыбнулась Гермиона. — Пообщаться по-человечески. Прости, сегодня никак. Очень личный разговор.

— Без проблем, — ответила хозяйка. — Если вам что-то потребуется, только скажи.

Гермиона кивнула и ушла в глубину бара, где в дальнем углу уже расположился Гарри, скрывшись от посторонних глаз под темной потрепанной мантией.

— Муффилиато! — шепнула Гермиона, садясь и ткнув палочкой в воздух. — Дополнительные меры предосторожности никогда не повредят.

— Это точно, — откликнулся Гарри. — Везде и всегда найдется любопытная пара ушей...

Шустрый, тощий официант принес дымящиеся кружки и небольшую тарелку с закусками.

— Это от хозяйки, — пояснил он. — За счет заведения.

И мгновенно испарился.

Они с удовольствием сделали по глотку горячего, ароматного напитка и умолкли.

— Ну, — наконец проговорила Гермиона. — Выкладывай.

— Не знаю, с чего начать, — неуверенно ответил Гарри.

— Как всегда, начни с начала. Элинор Фокс, — твердо произнесла Гермиона. — Во-первых, что интересного ты нашел в этой пыльной истории. И во-вторых, что ты знаешь такого важного, о чем не можешь сказать даже собственной жене?

Гарри усмехнулся.

— Вот что меня всегда в тебе поражало, Гермиона, так это твоя логика, — бросил он. — Сформулировать в трех словах то, что кружится в голове, как драная бумага... Что ж...

Он снова сделал паузу, сделал большой глоток из кружки и заговорил.

— Про Элинор Фокс я узнал случайно, когда начал собирать воспоминания для Тедди. Чарли назвал мне ее имя, потом некоторые однокурсники Тонкс тоже вспомнили ее. И все говорили в один голос, что если и есть человек, который может многое рассказать о Доре, то только Элли. Они дружили все семь лет, пока учились в Хогвартсе, жили в одной спальне... Я хотел разыскать мисс Фокс, но никто ничего о ней не знал. Она будто в воду канула. А потом случайно наткнулся в архиве на нераскрытое дело об убийстве. Теперь я знаю и то, что ты принесла мне сегодня...

— Понятно. Но какой смысл копаться во всем этом сейчас? — спросила Гермиона.

Гарри вздохнул.

— А вот это уже ответ на твой второй вопрос, сестрица. Дело в том, что я точно знаю, что Элинор Фокс жива.

— Откуда? — удивилась Гермиона. — О ней никто ничего не слышал десять лет!

Гарри снова вздохнул.

— Как это сказать... Вернее, я точно знаю, что ее нет среди мертвых, понимаешь?

— Не понимаю. Объясни, пожалуйста.

— Помнишь всю эту историю с Дугласом? — снова начал Гарри, сильно разволновавшись. — Вот тогда-то все и началось... Я не знаю, что именно произошло, Гермиона. Но... Когда мы с Драко были на Аллее павших, словно стена исчезла. Между мной и ими. Кто уже умер. Словно смерти больше нет. Это было что-то невероятное. Я больше никогда не видел такого света и не ощущал вокруг себя такую силу. Это было совсем недолго, вряд ли больше пары минут, но я и не смог бы выдержать дольше...

Гермиона потрясенно смотрела на него, распахнув глаза и не в состоянии выговорить ни слова. Гарри снова умолк.

— Ты не представляешь, как мне трудно говорить об этом, — еле слышно продолжил он, старательно разглядывая свои руки.

— Догадываюсь, — ответила она. — Но я очень прошу тебя, постарайся, пожалуйста.

Он снова вздохнул.

— Как наизнанку выворачиваешься... А еще труднее подобрать слова, чтобы ты поняла... С тех пор появилась эта связь. Они говорят со мной. Хотя, опять же, это мало похоже на разговор... Ответ чаще всего приходит сам, изнутри. Будто я всегда это знал, забыл и вдруг вспомнил.

— Ты хочешь сказать, что теперь можешь вызывать умерших? — тихо выдохнула Гермиона, нервно сглотнув.

Он залпом допил оставшийся грог.

— Я... Я не знаю, — глухо ответил он. — Я никогда не пробовал. Просто в какие-то моменты я слышу их. Или вижу. Или вот так, откуда-то из глубины возникает ответ. Это происходит само по себе.

Он принялся взволнованно крутить в руках пустую кружку.

— Бывают моменты, когда связь между умершими и живыми, между событиями, предметами и местами становится такой осязаемой, такой очевидной, что... Ответ просто появляется внутри, ясный и точный. Все, что казалось хаотичным и случайным, мгновенно складывается в единую картину. Как мозаика. Достаточно сделать шаг назад, чтобы увидеть не разбросанные на полу камешки, а картину целиком. С Элинор Фокс было именно так. Просто закрыть глаза и поискать внутри... Ее нет среди мертвых, это совершенно точно, Гермиона. Она жива.

Минуту или больше они молча смотрели друг на друга. Потом Гермиона, тяжело вздохнув, сделала пару глотков из своей кружки.

— Гарри, ты говорил с кем-нибудь о том, что с тобой случилось? — осторожно спросила она.

— Да, конечно. С Шумовым. Он сначала развел руками, а потом посоветовал мне посетить одного человека.

— Что за человек?

— Один тихий симпатичный старичок со странным прозвищем Генри-литтл, маленький Генри. Он живет, как отшельник, в небольшой деревушке на берегу реки. Выращивает редкие травы, а потом продает изготовителям целебных зелий. Тем и кормится. Кстати, он хорошо знал Дамблдора. Знаешь, мне даже не пришлось объяснять — он почти сразу сам все понял.

— А Шумов его откуда знает? — заинтересовалась Гермиона.

— Маленький Генри очень ему помог, когда он только-только прибыл в Англию. Приютил, помог встать на ноги, завести полезные знакомства. С тех пор они поддерживают связь. Мне он тоже очень помог. Объяснил много важных вещей. Например, то, что все это пришло точно не для баловства. Что я не могу пользоваться этим для самого себя, для того, чтобы удовлетворить чье-то любопытство. Что прежде, чем мне будет позволено пользоваться этим даром, пройдет много времени. Что мне нужно многое понять, многому научиться.

Гермиона вздохнула с облегчением.

— О, Гарри... Благослови его Создатель! Я так боялась услышать... Ты ведь знаешь, что некромантия — это один из самых темных разделов магии? Что любые ритуалы или заигрывания с миром мертвых — это крайне опасно! И для самого волшебника, и для тех, кто его окружает. Боже мой, у меня аж сердце похолодело. На мгновение я подумала, что ты...

Гарри печально усмехнулся.

— Искушение было очень сильным, скрывать не стану. Да, и смириться с этим было тяжелее всего, — сказал он. — Это как владеть лучшей спортивной метлой, точно зная, что ты никогда на нее не сядешь и не взлетишь... Нет, Гермиона. Я никогда не пользовался этой возможностью. Хотя временами хочется страшно. Но пока я вообще стараюсь не обращать внимания на все это. Они приходят и уходят: и люди с той стороны, и эти ответы. Я принимаю все это к сведению, не более того. Просто наблюдаю и слушаю. И так уже четыре года.

— Ты, конечно же, рассердишься, — осторожно начала Гермиона. — Но тебе не приходило в голову, что все это может быть просто плодом твоего воображения? Что это может быть какая-то психологическая защита или что-то подобное...

Гарри улыбнулся.

— Узнаю мою королеву здравого смысла! Конечно! Это было первое, о чем я подумал. Но эта иллюзия довольно быстро рассыпалась.

— Почему?

— Потому что все то, что я узнаю этим странным образом, всегда происходит в реальности. Стало невозможным отрицать очевидное.

Гермиона помолчала, допила свой грог, отодвинув в сторону пустую кружку.

— Если я спрошу, знаешь ли ты сейчас о каком-то событии, которое уже сложилось, как мозаика, но еще не произошло, ты сможешь мне ответить? Или это тоже нельзя? — спросила она.

— Почему же? Можно, — откликнулся Гарри. — Например, я точно знаю, что тетушка Мюриель не доживет до апреля. Но я очень прошу тебя, Гермиона, держи все это в тайне, хорошо? Я не хотел бы, чтобы про все это знал еще кто-либо, кроме тебя.

— С тобой с ума сойти можно, — потрясенно бросила Гермиона. — Она, конечно, ужасно старая, но еще вполне крепкая... Как ты узнал? Как понял?

— Просто знаю. Потому что пришло ее время, — спокойно ответил Гарри. — И сейчас это так же ясно, как то, что завтра встанет солнце.

— А почему ты не можешь говорить обо всем этом с Джинни или Роном? — вдруг спросила Гермиона. — Гарри, я уверена, они вполне в состоянии если не понять, то просто выслушать тебя. И они верят тебе так же, как верю я.

Шустрый официант снова возник, словно из-под земли, и, сменив пустые кружки на полные, исчез. Гарри отпил из своей кружки и печально проговорил:

— Они, конечно же, мне поверят. Но я не хочу говорить им из-за Фреда. Пойми, мне и без того нелегко. Когда стоит протянуть руку, и снова увидишь маму или Сириуса... А им, я уверен, каждый день, каждую минуту не хватает Фреда. И...

— Да, кажется, я поняла, — тихо выдохнула Гермиона. — Ты совершенно прав. Точно не стоит бередить все это. Даже если никто не скажет об этом вслух, эта мысль будет разъедать все вокруг, как кислота... И их желание будет очень давить на тебя.

— Да, именно. Конечно, прошло уже почти шесть лет, но мне очевидно, что Джордж до сих пор толком не пережил все это, — проговорил Гарри. — И я вообще не уверен, что у него получится. Я бы не смог. Да и Молли... Я не хочу тревожить эти раны.

— Да. Ты все правильно сделал, Гарри. Но что будешь делать дальше? Куда все это тебя приведет?

— Я не знаю, — честно ответил он. — Я едва пришел в академию, когда Шумов предупредил меня, что так будет. Что придется идти самому, вслепую. И учиться слушать... Ты даже не представляешь, Гермиона, как мне иногда страшно. Даже не от того, что со мной происходит что-то непонятное. С этим я потихоньку разберусь, пойму. Страшно влезть куда-нибудь, в чем я ничего не смыслю, и испортить. Наш мир очень похож на ткань, которую в эту минуту создают на ткацком станке. Она очень сложная. Столько нитей, столько переплетений, столько узоров и узлов... Любое неверное движение — и можно что-то безвозвратно уничтожить. Разорвать какие-то нити и этим разрушить чью-то жизнь... Вот это самое ужасное.

— Ты ничего не испортишь, Гарри, — вздохнув, ответила Гермиона. — Если по-прежнему будешь осторожен и сохранишь этот свет в своем сердце, о котором ты рассказывал, то ты ничего не испортишь. Ты справишься, я это знаю. Потому что умел сохранять его в таких чудовищных ситуациях, когда любой другой давно бы сдался. Этот маленький Генри, он что-то говорил тебе об этом?

— Да, примерно то же, что и ты сейчас, — улыбнулся Гарри. — Слушать, служить, любить. И не позволять себе никакого себялюбия и эгоизма. Знаешь, он вообще потрясающий человек. И знал обо мне много такого, что никто не мог знать. О чем я никому не рассказывал, даже вам с Роном. Он словно ждал, когда я приду к нему... Это так удивительно.

— Что ж, если все события, люди и места связаны, то тебе суждено было встретить его, — резюмировала Гермиона. — Сейчас мы не знаем, для чего все это пришло к тебе. Но точно не просто так.

— Спасибо тебе, — тихо проговорил Гарри. — Слушаешь все это безумие...

— Я верю тебе, — ответила Гермиона. — Верю больше, чем себе самой. И ты это знаешь. Если я что-то могу сделать... Ты можешь всегда на меня рассчитывать, ты же знаешь, правда?

— Знаю. Вы с Роном всегда были моей главной силой, Гермиона. И самым главным сокровищем. Я не сидел бы сейчас здесь, если бы не ты. Если бы не Рон. И то, что вы рядом... Я не знаю, какими словами это выразить. Спасибо.

Гермиона улыбнулась, смахнув непрошеную слезу с ресниц.

— А ты всегда был нашим главным сокровищем, Гарри. Я не могу идти по этой дороге вместе с тобой, но это не значит, что ты будешь один. И я буду рядом, что бы ни случилось. Помни об этом. И Рон тоже.

— Вот поэтому я — самый счастливый человек на свете! — ответил Гарри, и лицо его засияло.