Снятся ли ситхи маленьким джедаям? (джен)

Оби-Ван и Падме одновременно вздрогнули от резкого, сокрушительного звука, когда Йода всем телом ударился о стену.

Оби-Ван вскочил на ноги, уже не обращая внимания на то, что бросает мальчика одного корчиться на столе в физической и эмоциональной агонии. Что-то подсказало, что так было правильно, пусть он и нарушал свое обещание не отходить от Люка.

— Оставайся с ним, Падме! — велел он, бросаясь к дверцам, которые разъехались и быстро сомкнулись у него за спиной.

Падме бросилась к сыну и начала успокаивающе гладить мальчика по бокам, бросая тревожные взгляды на закрытую дверь. Часть ее желала умереть, лишь бы оказаться там и как-то помочь мужу. Она могла лишь представлять, какой кошмар сейчас переживает Энакин, и ей было достаточно и этого, чтобы прийти в чистейший ужас.

— Продолжай надеяться, Люк. Все будет хорошо. Твой папа не подведет тебя. Он не подведет. Никогда! — выдавила она абсолютно убежденным тоном, целуя потный лоб.

* * *

Лея подскочила, всполошив Эйлу Секуру. Девочка смотрела прямо перед собой, словно могла видеть сквозь стены, отделяющие ее от семьи. Она решительно отпихнула магистра в сторону и, вскочив на ноги, целенаправленно ринулась к дверям.

Магистр Секура догнала ее, прежде чем девочка оказалась у дверей, и схватила ее за руку, удерживая. И тогда ребенок точно взорвался. Она изо всех сил вырывалась из рук магистра.

— Мне нужно бежать! Я должна бежать! Отпустите меня! Выпустите! — взбунтовавшись, кричала Лея.

* * *

Оби-Ван ворвался в комнату и застыл как вкопанный. Все органы чувств буквально кричали об этом. О практически тошнотворном ощущении и запахе страха.

Страх. Безумие, пожирающее душу его друга, уничтожающее последнюю искру разума, которая каким-то чудом еще не угасла под гнетом ужасающих сцен, всплывших из глубин сознания.

Тьма наступала. Была катастрофически близко. Она поднималась из недр страхов Энакина, готовясь взять над ним верх, стоит последней надежде умереть в душе молодого мужчины.

Недолго думая, он протянул к нему руку.

— Стой, где стоишь!!! — воскликнул Энакин, пятясь, как раненый зверь. Его налитые кровью глаза широко раскрылись, почти вываливаясь из глазниц. — Не подходи ко мне! Ни шагу больше, ты слышишь?!

Краем глаза Оби-Ван увидел, как Йода с трудом поднимается на ноги, потирает поясницу и тянется к трости на полу.

— Все в порядке, Энакин, — он успокаивающе протянул руки, сосредоточив все свое внимание на друге. — Все хорошо. Позволь нам помочь тебе.

— Помочь? Помочь мне?! — взвизгнул Энакин. — Да как ты сумеешь мне помочь? Ты хоть представляешь, что я натворил? Кем я стал? Кто я теперь?

— Но я знаю, Энакин, — голубые глаза мужчины наполнились сочувствием. — Люк нам все уже рассказал.

Напоминание о сыне привело Энакина в состояние лихорадочного бреда. Он зажмурил глаза, и из них ручьем полились слезы.

— Мой светлый ангел! Как же я мог так поступить с тобой? Как я мог стоять и смотреть, как тебя убивают? Разве я такое чудовище?

Оби-Ван прикусил губу, мучительно размышляя, что можно в такой ситуации сделать. И сколько еще выдержит разум друга, прежде чем кошмар окончательно сломит его.

— Я не представляю и не могу понять, через что ты сейчас проходишь, мой друг, — честно сказал он срывающимся от волнения голосом. — Но верь, что нам это знание досталось не случайно. Из него можно извлечь урок.

— Урок? — рявкнул Энакин, и его голос был наполнен сарказмом. — Какой еще урок?

— Сложнейший. О том, как единственное решение одного-единственного человека в ничтожный момент может навсегда изменить судьбу целой галактики, — Оби-Ван склонил голову набок, наконец-то ясно видя все кусочки головоломки на своих местах. — Я так часто задумывался над тем, насколько же невероятно удачно все обернулось семь лет назад, тогда как так многое могло пойти не так. Теперь Сила явила нам, что могло бы быть, если бы ты поддался Темной стороне.

— Могло бы быть? — Энакин издал тихий страшный смешок. — Учитель, ты так ничего и не понял? — выплюнул он. Оби-Ван замолчал, застигнутый этими словами врасплох.

— Это не могло бы быть, Оби-Ван, — насмешливо повторил Энакин. — Это другая вселенная, такая же настоящая, как и та, в которой живем мы. Вселенная, где я поддался Темной стороне, стал ситхом, чудовищем, убившим собственную жену, уничтожившим миллионы жизней, мучившим собственную дочь, изуродовавшим собственного сына и покорно стоявшим рядом со своим владыкой, глядя, как тот убивает мою родную плоть и кровь. Это и есть я! — мерзкая улыбка исказила его лицо, превращая его в гротескную маску ненависти и отвращения к себе.

Ошеломленный откровением, Оби-Ван отшатнулся.

— Да, учитель, — прошипел Энакин. — Поместив нас в тот транс, ты настежь распахнул дверь между двумя вселенными, позволяя нашим разумам разглядеть другую реальность. Это истина, которой понадобилось семь лет терпеливого ожидания, чтобы выйти на свет, — он простер руки. — Узрите же вашего Избранника! Героя без страха и упрека! Он перед вами! — зловеще прохрипел он уже в явной истерии.

* * *

Точно одержимая, Лея выдернула рисунок, который только что доделала, из своего блокнота с эскизами и выскочила из комнаты, прежде чем Эйла Секура успела ее остановить.

* * *

Дрожа, Падме склонила голову и сдержала рыдание. Она не хотела, чтобы Люк услышал, как она плачет. Он был до странного тихим после того, как убежал Оби-Ван. Аура жутковатого спокойствия и удовлетворенности окружала его фигурку, производя разительный контраст с тем кошмаром, что разворачивался буквально в нескольких метрах от этой комнаты.

Каждое новое слово, слетающее с губ Энакина, разбивало ей сердце. Ее любимый муж был на грани потери самого себя, и она не могла этого допустить. Энакину нужна была поддержка семьи. Ему нужно было чувствовать их любовь, их веру в него, их приятие того, кто он и какой он, здесь и в любой другой реальности.

Она так ясно это видела! Чувствовала все это сердцем и душой. Тот дар, каким джедаи давно перестали пользоваться. То самое, что чуть не обратило Энакина против них. Тот самый конфликт, который привел к их дверям множество молодых падаванов, что хотели обратиться к Энакину за советом, когда обучение входило в прямое противоречие их собственным ощущениям.

Разве могли существовать сострадание и забота без личного участия? Разве будет жива справедливость без ключевого понимания человеческой природы? Без знания о многочисленных слабостях человеческого существа? Чтобы чем-то овладеть, сначала нужно это понять. Вот где истинное сострадание.

Она боготворила магистра Йоду. Он был добрым и мудрым. Но некоторым его учениям она не была готова следовать. Его подход не был гибким, его несгибаемая праведность могла причинить большой вред. Лично Энакина это глубоко ранило и разрушило его самовосприятие. Сильно по нему ударило, заставив терзаться вопросом: что с ним не так, что не так с его непомерной способностью все чувствовать и неумением сладить с одолевающими его эмоциями. Ему нужна была поддержка, чтобы справиться с этими ощущениями, а вовсе не критика и чтение морали.

Рождение близнецов стало благословением. Чудом, которое спасло папу в последний момент.

Как бы сильно она ни любила мужа, Падме знала: только другой владеющий Силой сумеет понять Энакина и помочь ему. Люк и Лея стали сутью жизни Энакина и подарили ему спокойствие, которое он всегда искал. Только благодаря своим детям Энакин сумел наконец овладеть собой. То, что в нем настолько нуждались, всецело от него зависели, избавило ее мужа от эгоизма. Только после этого в молодом мужчине раскрылась самоотверженность.

Люк и Лея были для Энакина всем. Обучая их, он также тренировался сам и познавал себя. Нерушимая любовь сына и дочки к папе была для Энакина настоящим спасением. Разве могла такая любовь избрать своим объектом человека недостойного? Разве от такой любви можно отказаться как от опасной, даже ненужной и неподобающей?

Любовь способна на спасение даже самой пропащей души. Любовь может искупить грехи. И Энакина было необходимо заставить понять!

Но детям нельзя видеть своего папу в таком состоянии. Потрясение может никогда не изгладиться из их памяти. Она единственная, кто может это сделать. Единственная, кто мог бы дотянуться до Энакина в той мрачной бездне, куда он провалился. И это должно произойти сейчас, пока еще не слишком поздно, пока муж не совершил чего-нибудь непоправимого.

Закусив в мучительном раздумье нижнюю губу, она переводила взгляд с сына к двери и обратно. Впервые она так разрывалась, совершая выбор. В этот момент, словно отвечая на ее безмолвную просьбу, наружные двери открылись, и в комнату ворвалась Лея, сопровождаемая магистром Эйлой Секурой.

* * *

— Энакин, даже если это и правда так, — Оби-Ван наконец сумел собраться и изо всех сил пытался достучаться до своего друга, — это не настоящий ты. Не в этом времени. Не в этом пространстве, — он закрыл глаза и затряс головой, заклиная, чтобы нужные слова пришли ему в голову. — У всех нас есть свои демоны. Они, чудовища, скрываются глубоко в душе и могут вырваться наружу, если пересечь черту. Ты пересек эту грань в другой вселенной, в нашей же ты был тверд и непоколебим. Все, что тебе требуется понять из этой ситуации, — это что каждое слово, что мы произносим, ​​каждое действие, которое совершаем, каждое принимаемое решение важно. Все, что мы делаем, имеет последствия, даже если мы их не можем предвидеть сразу, — он тихо вздохнул. — Вот зачем мы тренируемся, вот зачем медитируем. Чтобы найти в себе точку равновесия, которая удержит нас от падения и не позволит нашим демонам поглотить нас. Во всех нас сидит бес. Во всех! — он снова простер руку.

— Но как же мне теперь с этим жить, после того, что я узнал? — Энакин скользнул невидящим, затравленным взглядом по комнате. — Как я вернусь к семье, зная, что...? — он опустил глаза, глядя на перчатку. — Я убил юнлингов. Я самолично задушил Силой Падме, — его тело сотрясалось от рыданий, заставляя его сгибаться. — В моей жизни были лишь разрушение и порок. Я убил тебя. Я пытал собственных детей... Сила! — он поднял глаза к потолку, и по его лицу стекли слезы. — Теперь-то я понимаю, почему у меня все внутри переворачивалось, когда Люк или Лея говорили мне, как сильно меня любят. Похоже, что часть меня не верила, что я заслуживаю их любви. Теперь я знаю, почему Люк звал меня после своих кошмаров. Сейчас я... — он закрыл лицо руками, безудержно разрыдавшись. — Я так не могу, просто не могу! — он затряс головой.

— Можешь! Ты справишься! — воскликнул Оби-Ван, осмелившись шагнуть к сгорбленной фигуре на полу. — Ты самый смелый человек, которого я когда-либо знал. Сражайся! Поверь, теперь ты вправе жить счастливо больше, чем когда-либо! Так ты окончательно победишь Палпатина. Держись за свою любовь к семье. Доверься их любви к тебе. Пусть она проведет тебя через все это!

Но Энакин больше не слушал. Его аура Силы, как и лицо, потемнела, стоило ему утратить восприятие реальности.

— Делать это запрещено тебе, — неожиданно вступил в разговор Йода, протягивая к мужчине руку в почти невероятном сострадательном жесте.

Губы Энакина изогнулись в болезненном намеке на улыбку.

— И ты смеешь говорить мне это? — он презрительно усмехнулся. — Ты, который несколько минут назад был убежден, что я представляю опасность для себя и других? — сквозь пламенное безумие на мгновение проступила бесконечная тоска.

На лице старика возникло выражение изрядного потрясения, когда Йода осознал, что Энакин без его ведома прочитал его самые сокровенные мысли. Но после этого ощущения подкралось и другое. Что-то, чего Йода уже давно не ощущал да и не помнил об этом. Чувство стыда.

Побежденный, Энакин посмотрел вниз и покачал головой.

— Но в том и дело, что ты прав, — тихо сказал он с пугающим спокойствием. — Мои недостатки ослепляли меня, не позволяя увидеть истину. И решение, — его тело напряглось, когда последняя искра надежды угасла в нем. Взгляд был направлен вверх и вдаль, совершенно лишенный какого-либо выражения и тепла. — Единственное решение, — повторил он, закрывая свои мысли.

— Не-е-ет! — закричал Оби-Ван, и так инстинктивно догадавшись, о чем подумал товарищ.

Энакин вытянул правую руку, направив ее к столику в дальнем углу комнаты. Световой меч, его световой меч, который он принес этим утром без какой-либо особой причины, взлетел в воздух, скользнув прямо в открытую в ожидании ладонь.

* * *

— Лея! Магистр Секура! — окликнула их Падме, умоляюще протягивая к ним руки. — Идите сюда, посидите с Люком! Позаботьтесь о нем и никуда не уходите! — быстрым движением она присела на корточки, схватила дочь за плечи и слегка встряхнула, подчеркивая сказанное. — Не уходите!

— Но мамочка...! — начала было Лея, размахивая рисунком у нее перед носом.

— Нет, Лея! — приказала Падме. — Останься здесь и позаботься о брате! — ее горящие глаза волей-неволей заставили ребенка замолчать, хотя Лея все еще раздосадовано сверлила ее взглядом.

Не оглядываясь, Падме выбежала за дверь.

Лежащий на столе Люк тихо заскулил, сраженный горем.

* * *

Падме ворвалась в соседнюю комнату и увидела зажегшийся световой меч Энакина, по дуге взмывающий в воздух.

Первым порывом Оби-Вана было схватить перчатку Энакина обеими руками и сдернуть ее, тем самым не давая мужчине схватиться за световой меч.

Энакин яростно зарычал, но, мгновенно изменив тактику, быстро протянул левую руку. Ручка меча, как грациозная птица, затрепетала на его открытой ладони, и он плавным движением развернул меч. Затем поспешно отскочил назад, освобождаясь от хватки Оби-Вана.

Оби-Вану понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что сделал Энакин. Он просто таращился на отрезанный протез в своих руках и не верил, что все это происходило на самом деле.

— Энакин, нет! — завопила Падме.

Услышав ее голос, Энакин замер.

Их взгляды встретились, и что-то промелькнуло за безумным выражением лица Энакина. Его подбородок задрожал, а глаза заблестели от мучительной боли, которую даже она не могла смягчить.

— Пожалуйста, не делай этого! — умоляюще прошептала Падме, протягивая к нему руки. — Ты нужен детям. Ты нужен мне! — молила она от всего разбитого сердца.

Энакин покачал головой, не в силах отрешиться от единственной мысли, засевшей и отдающейся эхом в его голове.

— Ты все для меня. Но я должен защитить тебя, Падме, разве ты не понимаешь?

— Защитить от тебя? — договорила за него Падме. — Энакин, ты не обязан нас ни от чего защищать, уж тем более от тебя самого! Мы тебя и так любим!

Горькая улыбка появилась на лице молодого мужчины.

— Одной любви не всегда достаточно, мой ангел. Ты не знаешь, что я совершил во имя любви.

— В другой вселенной, Энакин. Не здесь. Ты говоришь о чужой жизни, не о своей! А даже если и ты, даже если бы ты совершил все эти преступления в нашей вселенной... — она смело проглотила слезы, — я никогда не поверю, что ты мог бы полностью отвратиться от любви! В тебе всегда будет добро, — все ее лицо отражало ее решимость. — Ты не опасен. Ты не опаснее, чем был семь лет назад или мог бы стать через десять лет. Ты никогда не узнаешь, что несет будущее, но готов совершить самоубийство, потому что мог бы перейти на Темную сторону... это же абсурдно, и ты сам это знаешь!

Энакин повесил голову, не зная, как объяснить ей.

— Падме, ты же знаешь, как тяжело мне всегда было контролировать свои эмоции, свой гнев! Я был высокомерным и эгоистичным, и это чуть не стоило мне души. Но теперь, когда я увидел тебя и детей... а если бы я когда-нибудь причинил вам вред... — он застонал, когда увиденное в ужасающем вихре заклубилось у него в голове. — Ты не понимаешь... Я отнимал жизнь с упоением! Ненависть наполняла мое сердце, как кровь вены! Ничего не существовало, кроме неутолимой жажды власти! Любовь означала слабость. Любовь — удел слабых. Меня невозможно оправдать... — его мертвенный взгляд пересекся с ее, заботливым и нежным. — Ты все еще в опасности! Не тогда, когда во мне живет это чудовище!

— Нет никакого чудовища, милый, — по щекам Падме катились слезы. — Ты его победил много лет назад. Мне достаточно лишь взглянуть на тебя, когда ты тренируешь Люка и Лею, чтобы быть в этом уверенной. Достаточно услышать, как именно ты отвечаешь на любой их вопрос о Свете и Тьме. Как рассказываешь им, что любовь — это единственный ответ на все, непреложная истина. Как ты стараешься помочь всем тем падаванам, что приходят к нам за советом, если они не довольны своим обучением, — она снова потянулась к нему. Пожалуйста! Не сдавайся! Не разрушай все, что у нас есть!

Сломленный, Энакин рухнул на колени.

— О, Сила! Спаси меня! — выкрикнул он. — Кто-нибудь, научите меня с этим жить! Жить, помня, как на меня смотрел мой изувеченный сын, когда я сообщил ему, что я его отец! Жить, вспоминая, как прекращало биться его сердце, когда его убивали передо мной, а я ничего не сделал, чтобы его спасти! Зная, как я убил свою жену, лучшего друга и еще миллион ни в чем не повинных людей!

Падме закрыла глаза, сокрушенная тем, что она видела, уже и не зная, что еще сказать, как успокоить, как оправдать ту информацию, что любого здравомыслящего человека сведет с ума.

— Позволь нам помочь тебе, Энакин, — умолял Оби-Ван, нерешительно шагая вперед. — Давай мы попробуем исправить тот ущерб, который тебе причинили, — на его лице тоже виднелись дорожки от слез. Последние несколько минут открыли ему глаза на ту роль, что сыграли в этой трагедии джедаи. Это они несут ответственность за то, как укоренились недостатки Энакина, в то время как должны были научить справляться с ними. Они ограниченно трактовали Силу. Они превратили ее в неоспоримую догму, неизменную реальность, а не постоянно развивающуюся, находящуюся в движении и изменении истину. Для каждого чувствительного к Силе она была особой.

Энакин интуитивно нашел верный путь при обучении Леи и Люка. Он использовал разные подходы к двойняшкам, поощряя проявление одаренности у обоих детей, помогая им найти ответы на их вопросы, решить, что им подходит лучше. Он направлял их в Силе, но ничего не внушал.

И теперь его друг страдал из-за джедаев. Настолько не в себе, что его невозможно вразумить. Теперь он убежден, что является угрозой для своих близких, как и для всех остальных.

Баланс в сознании Энакина сместился, и неясно, как его восстановить, как заставить Энакина снова поверить в себя. От беспомощности хотелось кричать.

— Вы никак не можете мне помочь. Вы не можете изменить то, кем я в глубине души являюсь, — Энакин горько улыбнулся, поднял световой меч и направил его перед собой, разделяя их этим барьером. Его глаза встретились с глазами жены, и взгляд смягчился любовью. — Скажи нашим детям, как сильно я их люблю. Скажи им, что я всегда буду с вами. Скажи им, что все это к лучшему, — солнце золотым ореолом обрамляло его лицо. — Я люблю тебя, Падме. Я всегда буду любить тебя.

Бесконечность воспоминаний уместилась в той долгой секунде, что длился их зрительный контакт. Затем, закрыв глаза, Энакин обернулся и бросился прочь.

— Нет! — в один голос закричали Падме и Оби-Ван и кинулись следом.

Энакин вылетел на веранду и остановился, добравшись до перил. Он созерцал город вокруг, безупречно голубое небо и в последний раз наслаждался теплом солнышка на коже.

Его разум озарился прекрасными улыбающимися лицами его детей, и, поднося этот образ к сердцу, он поднял оружие и направляя его внутрь. Он закрыл глаза.

— Папа!!!

Голос был то ли детский, то ли юношеский и вышел словно из его худшего кошмара. Теряя ощущение реальности происходящего, Энакин резко обернулся.

Перед ним стояли Люк и Лея. Люк чуть-чуть опередил сестру, встал ближе и обращался к нему. Лея сжимала в маленькой ручке лист бумаги и дрожала с головы до ног. Позади малышей появились запыхавшиеся Падме, Оби-Ван и Йода.

— Не делай этого, папа, — попросил Люк, и в его голосе все еще звучали нотки старшего Люка-двойника; он все еще не стряхнул с себя остатки транса, который он покинул, когда почувствовал, что папа в опасности.

Милое личико сияло любовью, исходившей от самой сути ребенка. Любовью, которую не смогли убить никакие отвратительные преступления — ни в той, ни в другой вселенной.

— Опусти его, папочка. Пожалуйста, — велел он, делая еще один бесстрашный шаг вперед.

Появление детей пробудило в Энакине осознание жестокости совершаемого им поступка. Его тело дрогнуло, а потом дрожь начала усиливаться, и вот уже все его тело беспощадно трясло.

— Святая Сила, нет! — застонал он, снова падая на колени в измождении. — Помогите! Кто-нибудь, помогите мне! — выключенный световой меч соскользнул с его дрожащих пальцев.

Люк преодолел расстояние, отделяющее его от отца, и прижал голову Энакина к своей груди, уткнувшись носом в папины волнистые светлые волосы. Энакин крепко обнял своего маленького сына. Лея тоже бросилась вперед, и свободной рукой ласково гладила папу по спине, передавая всю свою любовь кончиками пальцев.

— Открой нашу связь, папочка, — попросил Люк, мягко, медленно проводя пальцами по волосам Энакина. — Она мне нужна. И ты мне нужен, — он закрыл глаза и прошептал отцу на ухо: — Я люблю тебя.

Уступая разбивающей его сердце любви, сознание Энакина раскрылось навстречу сыну, как цветок навстречу утреннему солнцу. Любовь Люка хлынула потоком, затопила и окутала его, заставив воспарить. Души отца и сына слились во вспышке Света, сияющей ослепительнее, чем самая яркая звезда. Оби-Вана и Йоду отбросило ударной волной и ошеломляющей красотой вновь восстановленной связи, которая пульсировала через Силу в ритме бьющегося сердца.

— Ничто в нашем мире или любом другом не заставит меня разлюбить тебя, папа, — выдохнул Люк. Сказанное им было истиной, которая и была в нем определяющей.

Энакин обмяк в руках сына и попытался отстраниться, вспомнив свои чудовищные поступки. Люк не отпустил и ближе прижал его к себе.

— Как же ты все еще прикасаешься ко мне и любишь, если я позволил тебе страдать и умереть на моих глазах? — Энакин до крови прикусил губу.

— Но ты же не позволил, папа, — дрогнувшим голосом заявил Люк. — Ты спас меня. Ты что, разве не видел?

Энакин покачал головой, прижимаясь лицом к излучающему тепло ребенку, не желая ничего слышать, ничего знать. Он просто хотел умереть на руках своего прекрасного мальчика. Он его не заслуживал.

— Ты сказал, что уничтожишь любого, кто осмелится причинить мне боль, и так и вышло. Ты убил Палпатина и спас меня, — Люк поцеловал его в шею.

— Не было такого, — простонал Энакин в бесконечном раскаянии.

— Было! — страстно воскликнул Люк, заставляя отца взглянуть на него. Он отодвинулся назад и нежно обхватил руками измученное лицо. — Ты его схватил, поднял над головой и бросил в шахту.

— Это правда, папочка. Видишь? — тихий голосок Леи напомнил отцу и сыну, что они тут не одни.

Лея показала им свой рисунок. В нем человек в черном костюме с плащом и в маске держал над головой кого-то в плаще с капюшоном. С кончиков пальцев этого существа слетали молнии Силы, пронзающие ситха и лежащего на полу юношу, тоже в черном, со светлыми волосами и голубыми глазами.

Энакин смотрел на рисунок так, будто увидел в нем свой последний шанс на искупление, последний шанс доказать себе, что он достоин жить в этом мире.

Люк повернул папино лицо обратно к себе. Слезы залили щеки мальчика, и он крепче прижал к себе Энакина, словно уверяя себя в том, что папа все еще с ними.

— Но там ты погиб, чтобы спасти меня, папа. Ты отдал свою жизнь за меня, и я снова остался один. Я потерял тебя, только-только найдя! — он прижал лицо к отцу, теперь позволив себе беспомощно разрыдаться.

«О, мой милый! Ты даже там меня любишь! Что я такого сделал, чтобы заслужить такого ангела, как ты?» — несказанно ошеломленный и растроганный, Энакин прижал к себе сынишку, отчаянно потянувшись к любви своего мальчика.

Люк улыбнулся отцу сквозь слезы. Его одухотворенное, иначе не скажешь, лицо сияло радостью и чем-то еще более возвышенным.

— А потом что-то еще произошло, папа. Что-то такое… — он отвел взгляд в сторону, и глубокий восторженный вздох слетел с его губ. Он закрыл глаза и очистил свой разум. Так же свободно и естественно, как это сделал другой Люк.

Как будто в трансе он протянул руку и обнял культю Энакина. Тот глянул вниз. Он как-то даже не осознавал, что вторично ранил себя, и это осознание его шокировало. Но самое странное, что боли не было. Прикосновение его сына было невыразимо умиротворяющим, как будто он прикасался не руками, а духом.

Люк почувствовал, как Сила трепещет внутри него, и он слепо доверился ей, позволяя ей делать то, она пожелала.

Свет был любовью. И любовь была Светом. Вот чему все это время учил его папа. Только сейчас, почувствовав, как она поет в его жилах, Люк понял, что за шепот он слышал всю свою жизнь, дотрагиваясь до протеза своего отца, каждый раз, когда он держал его за руку и целовал ее.

Кончики пальцев покалывало. Он послал через них свою любовь. И чем больше любви он посылал, тем громче пела в нем Сила.

Рядом с ними недоверчиво вскрикнули, но Люк ничего не слышал. Глаза Энакина тоже закрылись, и его голова устало склонилась на плечо сына. Словно беспомощный ребенок, он полностью доверился заботе сына. Его душа широко открылась зову мальчика, и Энакин позволил маленькому ангелу в его бесконечной доброте любовью очистить свою испорченную сущность. Их души парили рядом, в совершенном единстве.

Это была Сила в чистом виде. Жизненно необходимая, динамичная, обильная. Ее питали самые глубокие и искренние эмоции людей, она же наполняла их взамен, невинных, словно дети.

Интенсивность духовного схождения постепенно спала, и они постепенно осознали, где они. Не желая разлучаться, отец и сын еще раз прижались друг к другу, прежде чем открывать глаза. Эти голубые глаза манили их, как маяк. Они улыбались.

Энакин протянул руку и тыльной стороной ладони протер щеку Люка, наслаждаясь шелковистой мягкостью кожи и таящим на щеках румянцем. Он бережно провел рукой по светлой брови. Внезапно он остановился. И уставился на свою поднятую руку. То была его правая рука. Правая рука во плоти. И пальцы на ней тоже были настоящие. Он повертел рукой, изучая ее и будучи не в силах поверить в чудо. Он поднял взгляд на своего маленького хранителя, гарант его здравомыслия, целителя его души. И, как выяснилось, и целителя тела тоже.

— Тот другой Люк тоже обрел своего папу, — сказал Люк, светясь от радости и целуя Энакина в кончик носа. — Они всегда будут рядом.

Слезы снова наполнили глаза Энакина. Но это были слезы радости. Это были исцеляющие слезы, слезы надежды. Беззаветная любовь и вера этого ангела в то, что остальные сочли бы невозможным, в искупление ситха, спасло Энакина Скайуокера. Обоих Энакинов Скайуокеров.

Люк счастливо улыбнулся своему отцу, не подозревая, как совершенное им отразится на последствиях, что это будет значить для него, его сестры, его папы и для всего Ордена джедаев. Для самой Силы.

Но зато это понимали Оби-Ван и Йода. Энакин и Люк начали революцию; они принесли новое, более совершенное понимание Силы, освободив ее от оков, от веками сковывающих убеждений, навязываемых целым поколениям джедаев. То был ошибочный, кружной путь, лишивший их способности общаться с Силой и медленно, но неумолимо приводивший их к моральному и эмоциональному опустошению.

Новое будущее наступало. Оно обещало быть ярче, добрее и мудрее.

Оно уже наступило, прямо у них на глазах. Его воплотило в жизнь искреннее, любящее объятие молодой пары и их детей и тот отклик, который их любовь находила в Силе, заряжаясь ее энергией, наполняясь ее гармоничными звуками и оттенками. Она всегда будет напоминать им о том, чем на самом деле являются Свет и Тьма.