Джинни Уизли и Банда Мерлина (гет)

Первым, с кем Джинни встретилась глазами, отряхнув мантию, был Рон. И той доли секунд, что они смотрели друг на друга, брату хватило, чтобы понять — что-то не так. Когда Джинни была младше, то думала, что пристальный взгляд Рона или его нахмуренный вид это следствие хронического раздражения, которое он испытывал при виде сестры. Но повзрослев, поняла, что этот взгляд он позаимствовал у матери. Молли так же смотрела на своих детей и мужа, когда волновалась за них, или когда чувствовала, что они скрывают что-то плохое в неловкой попытке избавить ее от тревог. В тот момент это стало своего рода открытием: Рон действительно тревожится за нее, не из чувства долга, не потому, что так принято — заботиться о членах своей семьи, а потому что ему искренне небезразлична она сама. Но если тогда это ее тронуло, то сейчас вызвало лишь новый приступ глухого раздражения. Очередной опекун! Как будто их было мало…

— Добро пожаловать! Джинни, дорогая, — мама уже обнимала ее и с интересом поглядывала на Мерлина. — Я думала, вы будете чуть позже. Ну, ничего, зато ты мне поможешь, пока мальчики и… — она замялась, поскольку не знала имени спутника дочери — во время короткой встречи в Косой аллее Джинни слишком торопилась сбежать от повышенного родительского внимания.

— Мерлин, — подсказала Джинни.

— Что? — мама растерялась и обернулась на Артура, который тоже подошел поприветствовать их.

— Его зовут Мерлин, — повторила Джинни, надеясь, что ехидца в ее голосе звучит не слишком явно.

— Очень приятно снова вас видеть, — вступил он сам, галантно целуя матери руку и протягивая свою отцу для рукопожатия.

— Какое интересное имя, — заметил Артур, — ваши родители смелые люди.

Рон за его спиной закашлялся.

— Так и есть, — просто ответил Мерлин, и на этот раз Джинни почувствовала укол совести.

Мерлин рассказал ей о родителях, в первую очередь — о маме, и хотя прошло более тысячи лет с тех пор, как ее не стало, Джинни все равно слышала печаль в его голосе.

— Ну, вот и познакомились, — пытаясь подвести черту под неловкой сценой, сказала Джинни, пока Мерлин здоровался с Роном и Чарли. Сама она едва кивнула братьям, хотя скучала по Чарли и еще этим утром предвкушала встречу. — Пойдем на кухню? — скинув мантию, повернулась она к матери.

— Давай лучше я? — предложил Мерлин. — Думаю, мне это доставит чуть больше удовольствия.

На секунду Джинни показалось, что у нее из ушей сейчас повалит пар, но она нашла в себе силы небрежно пожать плечами и процедить приторно-вежливое:

— Как пожелаешь.

— О, вы готовите? — оживилась Молли, подхватывая Мерлина по руку и уводя с собой на кухню. — Это же прекрасно! Из всех моих мальчиков только Билл проявляет хоть какой-то интерес к готовке. Да вот еще Гарри — хотя, боюсь, это не моя заслуга. Я уж не говорю про Артура или Джинни…

— Каждый должен заниматься тем, что у него лучше всего выходит, — повторил свою излюбленную фразу Мерлин.

— Может быть, вы и правы, — сказала Молли. — Хотя я считаю, что никогда не поздно учиться чему-то новому. А насчет Джинни, вы не волнуйтесь, — приглушив голос, прибавила она, — она у нас вспыльчивая, но отходчивая. Вся в меня.

— И такая же красавица, — прибавил Мерлин, заставляя Молли Уизли слегка порозоветь от смущения и удовольствия.

Джинни закатила глаза и отошла к братьям, которые очень вовремя разливали грог.

— И мне, — мрачно попросила она и с удовольствием сделала большой глоток из отданного ей Роном стакана.

— Все в порядке? — спросил он, глядя на нее тем же хмуро-озадаченным взглядом.

Джинни хотела было огрызнуться, но сдержалась.

— Потом, — сухо сказала она, и Рон кивнул.

Чарли перевел взгляд с сестры на брата и обратно.

— Опять что-то мутите? — спросил он с легким смешком, но взгляд его оставался внимательным.

Рон пожал плечами и отвернулся, делая вид, что здесь нет и не может быть ничего такого, — по мнению Джинни, не слишком убедительно.

— Хотела провести один спокойный вечер, — мрачно сказала она. — Но не всем желаниям суждено сбываться.

— Ладно тебе, сестренка. Сегодня же Рождество, — Чарли притянул ее к себе за плечи и чмокнул в макушку. — Ты у нас тоже не подарочек. Верно, Ронни?

— Как и все мы, — подтвердил Рон, поднимая стакан повыше, так что Джинни не оставалось ничего иного, как чокнуться с ними.

Да и чего она собственно ожидала? Что семья безоговорочно примет ее сторону? Конечно, когда речь шла об угрозе жизни или безопасности, она всегда могла на них рассчитывать. Но психическое здоровье в эту категорию не входило, не говоря уж о том, что само это словосочетание она впервые услышала от Гермионы.

С другой стороны, она ведь и сама хотела, чтобы Мерлин им понравился. Довольно глупо будет портить впечатление о нем из-за ссоры, которая никого не касалась, кроме них двоих.

— Не обращайте внимания, — махнула она рукой. — Нервы перед чемпионатом ни к черту.

А ведь и правда, мельком подумала Джинни, скоро чемпионат. Как же мало места он теперь занимал в ее мыслях.

— Все будет хорошо. Ты же настоящий дракон с метлой, — сказал Чарли, в устах которого это звучало высшей похвалой. — Ладно, раз уж тебя не взяли на кухню, поможешь накрыть на стол. Надо бы пошевеливаться, скоро и остальные подтянутся.

— Тебя что, мама покусала? — буркнул Рон, который предпочел бы уже сидеть за столом, а не накрывать его.

Он то и дело оборачивался в сторону доносившихся с кухни ароматов и шумно втягивал носом воздух.

— Он прав, — вздохнула Джинни, вспомнив, что занятые руки лучшее лекарство от бардака в голове — так, по крайней мере, говорил папа. — Мама очень ждала этот день, три или четыре совы прислала с уточнением времени и всякими дурацкими вопросами. Давайте не будем ее расстраивать.

— Взрослеешь, малышка, — улыбнулся Чарли, и Джинни не захотелось с ним спорить. — И еще… если вам понадобится какая-то помощь, в чем угодно — можете на меня рассчитывать.

Джинни и Рон переглянулись, синхронно кивнули и занялись делом.

— Пытаешься заставить своего дружка ревновать? — спросил Джордж, склонившись к ее уху, и одновременно бухая ей на тарелку очередную ложку салата.

Джинни вздрогнула, моргнула и недоуменно посмотрела на брата. И лишь тогда поняла, что последние минут пять пялится на Гарри, слишком глубоко погрузившись в свои мысли, чтобы это замечать. В какой-то момент ей показалось, что между ним и Гермионой тоже прошмыгнул книззл, и она исподволь наблюдала за ними, чтобы подтвердить или опровергнуть собственную догадку.

— Не говори ерунды, — фыркнула она, берясь за ложку, но так и не отправив ее в рот.

Вообще-то еда была вкусной, разговор оживленным, атмосфера уютной и теплой. Несколько раз Джинни вступала в беседу или принималась смеяться над чьей-то шуткой, но невидимые нити в груди тут же напоминали о себе, стягиваясь в пульсирующий узел тревоги.

— У тебя вообще как, все в порядке? — продолжил свой неожиданный допрос Джордж, которому последние несколько лет непросто давалось участие к другим людям по той простой причине, что он их едва замечал. — Если хочешь, вышвырнем этого парня камином без указания точного адреса, и Мерлин с ним, — он усмехнулся получившемуся каламбуру. — Если он тебе так не нравится…

— Нравится, — прервала его Джинни громким шепотом и, помолчав, чтобы убедиться, что никто их не слушает, прибавила: — Очень.

Джордж пристально посмотрел на нее и кивнул.

— Тогда мой тебе совет: не нагнетай. Ничто не длится вечно, — с этими словами он шумно отодвинулся от стола и поднялся. — А сейчас наша традиционная рождественская забава: фейерверк близнецов Уизли. Если позволите, я не стану менять название.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. Мама, обсуждавшая с Мерлином нюансы приготовления гуся на открытом огне, замолчала на полуслове, Рон перестал жевать, а папа медленно поставил бокал на стол.

— Конечно, сынок, — сказал он и поднялся.

И тут же все зашевелились, заговорили, торопясь и едва не натыкаясь друг на друга, и ручейком потянулись вслед за Джорджом на традиционный фейерверк, которого Нора не видела несколько лет.

Джинни вышла из дома последней, но не присоединилась к остальным, а опустилась на вычищенные братьями ступеньки и замерла в ожидании маленького чуда. Отсюда она могла видеть лишь силуэты: полоска света из приоткрытой двери не дотягивалась до лужайки, но без труда различала каждого и в особенности того, кто то и дело взглядывал на нее с нежностью и тревогой, с немой просьбой простить его, принять то, что он не мог поступить иначе.

«Мог, — отрезала она, когда они были еще дома. — Ты мог поступить иначе. Как минимум, ты мог поставить меня в известность!»

«И ты бы послушала? Ты бы осталась дома?»

«Проблема не в этом, — выдохнула она, дрожа от обиды и злости, — а в том, что я и не должна была оставаться! Я должна была пойти с тобой».

Он промолчал. Но и не согласился с ней, она это прекрасно видела. А значит, в следующий раз он поступит так же.

Джинни отвела взгляд от Мерлина и посмотрела на небо. С поляны донеслось шипение и треск, воздух задрожал, и в звездное небо со свистом отправился первый залп…

— Привет, — Гарри подошел так тихо, что она чуть вздрогнула, когда он опустился на ступеньку рядом. — Что у вас стряслось?

Устроенное Джорджом огненное шоу подошло к концу, но никто и не думал расходиться.

Джинни закатила глаза, шумно вздохнула, но все же ответила:

— Завтра ты все узнаешь.

— Ладно, — сказал Гарри и посмотрел туда, где в воздух по-прежнему взлетали разноцветные искры, но теперь уже пущенные из палочек.

До них доносились обрывки разговоров и смех.

— Вау, — сказал Гарри, и Джинни невольно подняла голову.

Она успела заметить лишь тень изящной женской фигуры в воздухе, прежде чем та скинула мантию, укрыв ею зачарованных зрителей, словно серебристой вуалью, и взмыла вверх, рассыпавшись в сине-лиловой темноте искрящимся фонтаном.

— Показушник, — буркнула она, но в глазах ее мелькнула тревога.

— Тут все свои, — напомнил Гарри. — И потом, скорее это Мерлин должен тебя защищать…

— О, он прекрасно осведомлен о своей миссии, — ядовито прошипела Джинни и передернула плечами на удивленный взгляд Гарри. — Он снова был на Острове Блаженных, без нас, — отчеканила она. — Но подробности нам поведают только завтра, чтобы «не портить праздник», — передразнила она.

— Я знаю, — отозвался Гарри.

— Знаешь?

— Не подробности. А то, что он был там.

— Прекрасно, просто прекрасно, — процедила Джинни, чувствуя, что вот-вот сама взорвется, как фейерверк. — Теперь я еще и узнаю все последней.

— Почему? Есть же еще Рон, — философски заметил Гарри.

— Скажи, а на тебя когда-нибудь накладывали летучемышиный сглаз, а, Поттер?

Не сдержавшись, оба прыснули.

— Я узнал случайно. Вот так же сидел на ступеньках, только на Гриммо, и слушал, как Мерлин рассказывает об этом Гермионе. Я не расслышал всего. Понял только, что хорошими новости не назовешь.

— Подслушиваешь в собственном доме? — усмехнулась Джинни, стараясь не подавать виду, как сильно ее задел тот факт, что Мерлин сначала отправился с этим к Грейнджер.

Гарри хмыкнул и взглянул на нее слишком уж понимающе.

— Я не знаю, — вздохнула Джинни после долгого молчания.

— Чего именно?

— Где она проходит — эта грань между свободой другого человека и наплевательским отношением к нему? С самого детства я привыкла справляться сама. Братья занимались своими делами. Конечно, они спешили на помощь, если что-то случалось, но им было недосуг вникать в мои проблемы и тем более: посвящать меня в свои. Я привыкла к этому, правда. Но иногда, знаешь… я чувствовала себя лишней. Глупо, правда? Долгожданная девочка четы Уизли, — она грустно улыбнулась. — Порой мне казалось, что по-настоящему меня замечает только папа. Ну, и время от времени Рон. Чаще, чтобы выставить за дверь, но все же я не была для него ни просто хорошенькой малышкой, ни сбывшейся мечтой — это уж точно! Я была его занозой, его конкурентом, иногда товарищем по проказам. Я была той, кто слишком рано отнял у него внимание мамы, которого и так на всех не хватало. Поэтому в каком-то смысле он и знает меня лучше других... Я не жалуюсь, ты не думай. У меня прекрасная семья. Но я все еще не знаю, как правильно. Как проявлять заботу и беспокойство, не навязываясь?

— Сообщи, если разберешься, — сказал Гарри, и Джинни улыбнулась в ответ.

Действительно, Гарри был не лучшим советчиком в этом деле. Хотя она прекрасно видела, что к Гермионе он относится иначе, чем когда-то относился к ней. Раньше это ранило, а сейчас, кажется, она начала понимать.

— Я действительно была без ума от тебя, — тихо сказала Джинни. — И мне было сложно отпускать тебя, сложно поступать правильно, но у меня откуда-то находились на это силы. А сейчас… сейчас словно кто-то лишил меня этих сил. Одна мысль о том, что его не будет рядом, что он… — он замолчала, уставившись пустым взглядом в темноту.

— Говорят, любовь — это, прежде всего, свобода, — тихо произнес Гарри, которому запомнились эти как-то произнесенные Гермионой слова.

Хотя он не был уверен, что до конца понимает их смысл.

— Кто говорит? — скептически фыркнула Джинни. — Выходит тогда, что высшее ее проявление — одиночество?

— Все это слишком сложно для меня, — покачал головой Гарри. — Не забывай, что говоришь с простым аврором.

— Наверное, у Гермионы и Мерлина нашелся бы ответ, — со вздохом сказала Джинни и склонила голову к его плечу.

— Наверное. Хотя всех ответов не знают даже они.

— Если честно, сейчас я испытываю по этому поводу толику злобной радости.

Гарри хмыкнул и погладил ее по руке.

— Это и делает тебя такой сильной.

— То, что в глубине души я та еще стерва? — развеселилась Джинни.

— То, что ты не лжешь себе о себе самой.

— Слишком сложно для простого игрока в квиддич.

Гарри тихонько рассмеялся.

— Секретничаете? — спросила Гермиона, перешагивая границу отбрасываемого из-за двери света.

Шум на поляне понемногу стихал, и все потянулись к дому.

— Самую малость, — сказала Джинни и протянула руку подошедшему следом Мерлину.

— Ты все еще злишься, — сказал Мерлин, едва они очутились дома.

— Ты очень проницательный, — устало заметила Джинни и отстранилась.

Она позволила ему перенести их домой, потому что знала, как Мерлин не любит путешествия каминами, но вести серьезный разговор в кольце его рук было решительно невозможно.

— Прости, — сказал он, — мне, правда, жаль.

Джинни покачала головой.

— Нет, не жаль.

— Мне жаль, что я огорчил тебя. Что мой страх потерять тебя или невольно причинить тебе вред становится между нами, но…

— Я понимаю, — Джинни взмахнула рукой, прерывая его, — правда понимаю. Потому что испытываю такой же страх и понятия не имею, что с этим делать, — она опустилась на диван. — Я говорила сегодня Гарри: когда-то я очень боялась его потерять. До тошноты, до ужаса, сплющивающего все внутренности в один липкий комок. Но я как-то справлялась. Снова и снова, день за днем, месяц за месяцем. А с тобой… я не справляюсь, Мерлин, понимаешь? — она уперлась локтями в колени и опустила голову на сцепленные в замок руки. — Не знаю, может какая-то часть меня просто не верит, что все это действительно происходит. Что я не грежу наяву, что ты здесь, со мной… Вдруг я отвернусь на минутку, и тебя просто не станет? — она пытливо взглянула на него снизу вверх. — Что мне тогда делать, Мерлин?

— Но я не собираюсь исчезать, — он сел рядом и взял Джинни за руку. — Я здесь, с тобой. Видишь?

Она пристально посмотрела ему в глаза.

— В самом деле?

— Слово Мерлина.

Она слабо улыбнулась и позволила ему обнять себя.

— Поцелуй меня, — прошептала она, шумно выдохнув, и его не пришлось просить дважды.

— Мы так и не обменялись подарками, — заметила Джинни, прижимаясь к теплому боку Мерлина.

Разомлев от поцелуев и ласк, она едва помнила, что злилась на него.

— Я первая, — сказала она, садясь, прежде чем он успел ответить.

Взмахнув палочкой, она приманила с полки над камином небольшую праздничную коробку. Еще пару взмахов и заклинание — и комната наполнилась возмущенным курлыканьем рассерженной совы.

— Знаю, ты не любишь трансформацию живого в неживое, — сказала Джинни, — но мне некуда было ее спрятать. Надеюсь, со временем она сумеет простить меня, —сказала она, протягивая руку к птице. — Ай!

Болезненный щипок явственно намекал, чтобы она не слишком обнадеживалась.

— Это та самая! — вспомнил Мерлин, радостно улыбнувшись. — Которую мы видели в Косой аллее, еще до того, как…

— Она, — подтвердила Джинни и сама потянулась поцеловать его, потому что Мерлин был слишком увлечен своим подарком, воркуя на одном ему ведомом языке.

Сове это, как ни странно, нравилось. Она почти перестала ерошиться и щелкать клювом, склонив голову набок и разглядывая нового хозяина, пока тот разглядывал ее.

Джинни погладила Мерлина по плечу тыльной стороны ладони и нежно улыбнулась. Сердце защемило — одновременно тревожно и сладко. Как же она любила его вот в такие моменты непосредственности, когда прожитые им столетия словно бы растворялись в дымке, и перед ней был просто молодой мужчина, почти сверстник, смешливый и искренний, любящий и заботливый, родной, свой.

— Как ты ее назовешь? — тихо спросила она.

— Rufus pulchritude⁽¹⁾, — сказал Мерлин и лукаво взглянул на нее. — Или просто Руф.

— Ты как будто на что-то намекаешь, — фыркнула Джинни. — Ну, по крайней мере, теперь мы уверены, что других пяти у тебя нет.

Мерлин рассеянно улыбнулся и открыл клетку. Сова перебралась ему на руку и недобро покосилась на Джинни.

— Руф… Тебе нравится это имя? Что скажешь? — спросил Мерлин у совы, и та благосклонно ухнула, коротко потершись клювом о руку с угощением.

— Кажется, я купила себе соперницу, — с усмешкой сказала Джинни, понаблюдав за ними некоторое время.

— У тебя их нет и быть не может, — возразил Мерлин, приоткрывая окно и выпуская сову на охоту.

— Кстати, а почему у тебя не было совы? — спросила Джинни, которую приятно взволновала будничность его ответа. Срочно захотелось забраться обратно под одеяло.

Мерлин пожал плечами.

— Не было необходимости, наверное. Волшебники приручили сов около восьми столетий назад — тогда старая религия в Великобритании окончательно, как я тогда думал, изжила себя, а вместе с ней и обычай передавать послания с воронами. Честно говоря, мне это казалось глупостью, ворон — умная птица. Но в сознании многих она была слишком тесно связана с темной магией, так что волшебникам потребовался новый почтальон. Кстати говоря, в некоторых землях, в основном северных, вороны по-прежнему делают свою работу. Но многие отошли от традиции, заменив их на голубей, на соколов, других птиц и зверей, даже на летучих мышей, а мы вот — на сов.

— И лекцию на этом можно считать оконченной.

— Да, извини, — Мерлин улыбнулся и приманил откуда-то небольшую коробочку, так что посторонние мысли вылетели у Джинни из головы. — Раньше у меня были совы и даже своя небольшая совятня, но последние пару сотен лет я нечасто кому-то писал, и она опустела. А с Алисой, ты знаешь, мы пользуемся другими средствами связи.

При упоминании маггловской приятельницы Мерлина как всегда слегка кольнуло внутри, но сейчас Джинни была слишком сосредоточена на другом.

— А можно мне уже мой подарок? — спросила она, не скрывая нетерпения.

— Уверена?

— Мерлин!

Он рассмеялся и сел рядом, открывая коробочку. На молочном бархате расположились две малахитовые подвески в форме крупных капель, оправленных в ажурное серебро — тонкие ветви и листья переплетались в причудливый узор, на одной из сторон которого замерла миниатюрная ящерка.

— Как красиво, — выдохнула Джинни, прикасаясь к украшениям кончиками пальцев.

Мерлин достал один из кулонов и надел ей на шею. А второй застегнул на своей.

— Я смотрю, ты и себя не обделил, — со смешком сказала Джинни и снова коснулась подвески: — Она теплая…

— Это значит, что все хорошо. Пока она не холодит и не обжигает, ты будешь знать, что со мной все в порядке.

— Твой тоже так работает?

Мерлин кивнул. Джинни молча обняла его, устраивая голову на плече.

— Я люблю тебя, — сказала она, не в силах сдерживаться. — И очень боюсь тебя потерять.

— Не потеряешь, — пообещал он. — И я тоже люблю тебя, моя Rufus pulchritude.

— Прекрасно, просто прекрасно, теперь ты зовешь меня ее именем, — ворчливо заметила Джинни, но на глаза ее навернулись слезы, и она подумала, что, кажется, никогда еще не была так счастлива.

1) Рыжая красавица (лат.)

Вернуться к тексту