Реки растают (гет)

Пятое августа

Противно тикающие в кабинете часы настырно показывали половину второго, в то время как Артему казалось (и искренне верилось), что дело шло уже к вечеру. Первый рабочий день после отпуска — это всегда плохо, но сегодняшний понедельник побил вообще все рекорды по отвратительности. Казанцев ненавидел встречаться с родителями, но все началось именно с этих встреч, на которых от него все чего-то хотели: перейти в класс получше, попасть в эту школу без прописки, поменять классного руководителя — и так до бесконечности. Особенно раздражали жалобщики; учебный год еще не начался, а они уже чем-то недовольны.

Когда (ему казалось, что прошла целая вечность) Артем смог выйти из кабинета, даже Наталья Владимировна — секретарь учебной части сочувственно ему улыбнулась. За прошлый учебный год они все же смогли сработаться, а потому относились друг к другу с должной теплотой.

— Так, — Артем опустился на стул, — Андрееву из «а» класса переводим в «г» по заявлению матери, а Мельников совершает путешествие в обратную сторону. Завтра на десять пригласите классных руководителей пятых классов, а на одиннадцать — десятых. И уточните у начальника хозчасти, когда он будет готов предоставить мне смету расходов на новый учебный год.

Наталья Владимировна, почти без остановки кивая, вбила необходимую информацию в свои заметки. Артем пробежался глазами по планеру, чтобы точно ничего не забыть, а потом спросил:

— Из департамента не звонили?

Секретарь фыркнула.

— Нет, там все еще наверняка в отпуске! Прохлаждаются до последнего.

Казанцев скептически изогнул бровь и покачал головой:

— Увы и ах, Наталья Владимировна, ваши представления далеки от реальности. Поверьте мне, как бывшему работнику департамента образования.

Женщина нахмурилась и пробормотала, что все время забывает о том, что Артем Валерьевич «из этих там командиров».

— Да, не всем эти люди приятны, — развел руками Казанцев, — но это не отменяет главного: когда из департамента позвонят по поводу лицензии, сразу мне сообщите. Это сверхважно.

— Как будто я когда-нибудь хоть что-нибудь… — Наталья Владимировна практически оскорбленно обожгла директора взглядом, но осеклась. — Да, я все сообщу.

Артем пожелал секретарю хорошего дня и вышел из приемной. Во всех кабинетах окна были открыты настежь, кроме тех, в которых уже копошились вернувшиеся из отпуска учителя. Казанцева, впрочем, интересовал один-единственный кабинет.

— Думала, ты и не зайдешь, — улыбнулась ему Рита, когда он закрыл за собой дверь. — Субординация, все такое.

Он пожал плечами и совершенно непедагогично уселся прямо на парту.

— Это в прошлом году между нами был служебный роман, — напомнил Артем и невесомо коснулся Ритиного плеча, — а теперь мы женаты.

— Не все в курсе событий, — отозвалась она и перехватила его теплую руку. — Это к лучшему; не хочу сплетен.

Артем согласно кивнул, но нахмурился. Несколько раз они с Ритой заводили этот разговор и редко, когда он не заканчивался почти что скандалом. Хотя, казалось бы, пустяк — она наотрез отказалась брать его фамилию.

— Я люблю тебя, — с непоколебимой уверенностью произнес Артем. — И готов защитить от любых сплетен, тем более, все же я имею определенную власть.

— Артем… — Рита тяжело вздохнула и встала из-за стола. — Мы обсуждали это, и я…

— Мы не будем больше говорить о твоей фамилии, — перебил ее Казанцев. — Просто хотел, чтобы ты еще раз поняла — я не допущу, чтобы хоть кто-нибудь тебя обидел.

Ее напряженные плечи опустились, и короткий вздох вырвался из грудной клетки. Сейчас Артем смотрел Рите в спину и, не видя манящих голубых глаз, думал о том, что быть ее мужем оказалось сложнее, чем ему представлялось. Рита привыкла быть одна много лет, и ее непрошибаемая самодостаточность, бесконечные попытки сделать все самой, единолично разобраться в том, что неплохо было бы обсудить, порой ставили его в тупик. Порой Артему казалось, что ссоры между ними рождаются на пустом месте — как будто просто для того, чтобы быть.

— Я люблю тебя, — отзеркалила Рита его признание, пусть и спустя несколько минут. — Может, заберем детей у твоей мамы и поедем не домой, а где-нибудь поужинаем?

Теперь, уже глядя мужу в глаза, она сделала несколько медленных шагов ему навстречу и улыбнулась, когда Артем за талию притянул ее к себе, чтобы поцеловать.

— Она попросила, чтобы они погостили у нее подольше, — напомнил Казанцев. — К тому же, эта святая троица на даче.

— Тогда, — Рита практически хищно улыбнулась и взяла Артема за руку, — может, поможешь мне в лаборантской?

Его невозможно зеленые глаза вспыхнули.

— В школе полно людей.

Рита покачала головой и, усмехнувшись, через голову стянула с себя футболку.

— Ну и что?

* * *

Утреннее солнце путалось в Машиных волосах, и Максим был готов поклясться, что готов смотреть на это целую вечность. Этой вечности, впрочем, сейчас у него не было, зато была работа, которая требовала его присутствия. Отпуск закончился, и университет ждал Максима Михайловича Соболева в своих стенах.

— Я проспала? — Маша испуганно распахнула глаза и села в постели, пожалуй, слишком резко.

— Маленькая, — Максим подхватил ее под спину и помог лечь обратно, — ты не спала почти всю ночь, тебе нужно поспать еще. Желательно, несколько часов.

Он заправил вьющийся темный локон Маше за ухо и, склонившись, коротко поцеловал ее. Ночь действительно выдалась непростой — нагрянувший токсикоз давал о себе знать.

— Ты позавтракал? — Маша беспокоилась о нем даже тогда, когда ей самой было плохо. — Во сколько вернешься?

Максим бросил взгляд на запястье. Что ж, у него было еще минут десять, которые он мог позволить себе остаться рядом с женой и не опоздать при этом в университет.

— Я сделал омлет, — он взял ее за руку и поднес тонкие пальцы к губам. — Оставил тебе, но, если от яиц тебя снова начнет воротить, я сварил еще и кашу. Только обязательно поешь. Не забывай рекомендации врача.

От одного только упоминания яиц Маша побледнела. В последние три дня ее тошнило практически от всего.

— Знаешь, — едва слышно пробормотала она, — я сама себе отвратительна. Почему ты все еще не сбежал?

Максим запрокинул голову и захохотал. В такие моменты он вспоминал, насколько все-таки юной была Маша, и какие совершенные глупости одолевали ее сомнениями.

— Скажи мне, куда ее от тебя сбегу? — Он вновь склонился над ней и прошептал:

— Я наравне с другими

Хочу тебе служить,

От ревности сухими

Губами ворожить⁽¹⁾.

Она закрыла глаза и улыбнулась. Из сотен стихов, что Максим знал наизусть, он выбрал именно то, что написано Мандельштамом.

— Ты помнишь? — спросила Маша и крепко сжала его руку. — Тот урок, да?

— Разве можно его забыть? — вопросом на вопрос ответил Максим. — Ты читала мне Мандельштама прямо на уроке, и это было домашнее задание вашему классу, но для тебя оно стало чем-то большим.

— Я хотела, чтобы ты понял, что я люблю тебя, — Маша прижалась к нему, вдыхая чудесный аромат его туалетной воды, в который больше не вплетался запах сигарет — Максим бросил курить, когда узнал, что у них будет ребенок. — Признаться самой было страшно.

— Маленькая, я все чувствовал, всегда.

Максим не поцеловал ее сейчас только потому, что прекрасно понимал, что опоздает в деканат на чертову планерку. Оторваться от Маши слишком сложно, особенно когда она вот так льнет к нему, особенно когда ее сухие губы касаются его шеи, особенно когда ее руки нежно оттягивают его волосы назад.

— Постараюсь вернуться как можно быстрее, — наконец, он отпустил ее. — Поспи и позавтракай.

— Буду скучать по тебе, — прошептала Маша.

— Ты и не заметишь, что меня не было, — отшутился Максим и вышел из спальни, поправляя съехавший ворот рубашки и почти что развязанный Машей галстук — она делала это каждый раз. Милая, забавная привычка.

* * *

Очередная международная конференция, которая должна была состояться в конце сентября, деканом преподносилось как событие, по меньшей мере, уровня Олимпиады. Он добрых полтора часа размахивал положениями, приказами, справками и списками заданий. Чем эта конференция отличалась от всех остальных, впрочем, понятнее не стало.

Максим с интересом рассматривал содержание секции, за которую придется отвечать ему. Ничего особенного, разве что подготовки будет, действительно, многовато. И если декан не успокоится еще больше будет суеты.

— Последнее, коллеги, и расходимся! — Спустя еще час где-то там забрезжил свет в конце этого совещательного туннеля. — В этом году мы снова организуем предуниверсарий. Как показала практика прошлого года, наши первокурсники остались довольны.

Кто-то рядом с Максимом хохотнул. Предуниверсарием декан называл странную практику шатаний первокурсников по вузу за две недели до первого сентября. Преподаватели вводили их в курс дел, читали какие-то вводные лекции, а бывшие школьники испуганно хлопали глазами. Маша в прошлом году в этом не участвовала — они с Максимом были на отдыхе.

— Список зачисленных можете получить в учебном офисе, — закончил-таки декан, не особенно заинтересовавшись тем, что новость о предуниверсарии никого не вдохновила. — Всего доброго, коллеги!

До своей аудитории Максим добрался в компании чопорной преподавательницы древнерусской литературы. Ввиду преклонного возраста она не принимала участие в предуниверсарии, но это не мешало ей критиковать саму идею подобного мероприятия. Что до самого Соболева — он не видел особенной разницы, когда начнется эта возня с первокурсниками — в сентябре или за две недели до. Встреча все равно неминуема, так что философствовать особенно было не из-за чего.

— Максим Михайлович! — у самых дверей его окликнула сотрудница учебного офиса, кажется, Анна Владимировна. — Постойте, пожалуйста. — Из увесистой папки она достала целую кипу листов, скрепленных степлером. — Список всех ваших групп, включая первый курс. А еще, — на свет появился еще один лист, — ваши лекции для предуниверсария.

Соболев пробежался взглядом по темам и рассмеялся. Да, во многом преподаватель древнерусской литературы была полностью права.

— Благодарю вас, Анна Владимировна, — Максим окончательно вспомнил имя сотрудницы. — Всего доброго.

Уже в самой аудитории он внимательно рассмотрел списки. В группе, в которой училась Маша, теперь не было ее имени, и Максим вновь задумался о том, правильно ли он поступает. Не украдут ли эта беременность, а потом и ребенок, весь этот брак и домашняя рутина лучшие ее годы? Нет, все правильно. Маша родит и вернется в университет, если захочет. Если нет — это ее выбор. Задача Максима — сделать ее самой счастливой.

Список первокурсников пока ему ни о чем не говорил. До встречи с ними оставалось еще целых полторы недели.

Седьмое декабря

Максим крутил в руках почти пустой флакон своих духов и смотрел на него, как на ценный артефакт. Адвокат не понимал, в чем дело, и смотрел на своего подзащитного со странным удивлением.

— Когда я уезжал, бутылочка была почти полной, — объяснил Максим, перехватывая его взгляд. — Удивительно.

— Может, вы ошибаетесь?

— Нет, я точно помню.

Соболев зажмурился, и перед его глазами болезненным созиданием возник Машин образ. Как она, свернувшись клубочком на полу, вся в слезах, снова и снова брызгает в воздух его туалетную воду. Ее страдания — его худший кошмар.

— Ее не будет на процессе? — спросил Максим, напоминая о главном своем условии.

— Да. Доктор выписал нужное заключение, и Мария Алексеевна сейчас находится в стационаре.

Максим удовлетворенно кивнул. Хорошо, что с ней все порядке. Он медленно переоделся. Кипенно-белая рубашка, его любимый черный костюм, ремень с дурацкой, сложной застежкой, на которую Маша все время ворчала, когда торопилась. Как много они спешили, как далеко убежали и ни разу не оглянулись! Максим надел пиджак, сел на жесткий, но уже такой привычный стул и закрыл глаза.

Сегодня тот самый день, когда все медленно, но верно начнет двигаться в сторону завершения этого дела. Соболев уже ни на что не надеялся. Он просто хотел, чтобы все побыстрее закончилось.

— Вы готовы? — Адвокат внимательно посмотрел на Максима — снизу вверх и обратно. — Кажется, да. Тогда будем выходить.

Соболев поднялся на ноги, взъерошил волосы, в ожидании конвойного начал поправлять одежду и вдруг понял, что в кармане пиджака что-то лежит. Очередной выдох замер в легких, потому что Максим вдруг достал свое обручальное кольцо и сложенный вчетверо тетрадный листок в линейку. Машиным почерком на нем было написано: «Прочти, когда засомневаешься».

— Засомневаюсь в чем? — сам у себя спросил Максим и покачал головой.

Если он начнет сейчас читать записку от Маши — это его уничтожит. Он предатель, а значит, должен ее отпустить. Она больше не должна страдать по его вине.

— Кольцо лучше надеть, — посоветовал адвокат. — Это будет подтверждением того, что вы…

— Да, я понял, — перебил Максим, не дожидаясь, пока тот закончит чем-то вроде «до сих пор любите свою жену». — Но обойдусь без этого.

Соболев бросил кольцо обратно в карман, а листочек оставил на столе. Когда он вернется сюда после суда, Машиной записки уже не будет.

1) Осип Мандельштам "Я наравне с другими хочу тебе служить

Вернуться к тексту