Андертейл, ты ли это? (джен)

Добровольно сдаваться в лапы безумной козы-дракона не хотелось, но делать было нечего, и я со вздохом направилась к Ториэль.

— Ты наконец пришла, дитя моё, — довольно улыбнулась хранительница. — Пошли, я приготовила для тебя кое-что.

Не успела я ничего возразить, как она схватила меня за руку и поволокла в дом. В принципе, возражать было и незачем, ведь нам в любом случае пришлось бы попасть туда, чтобы выйти из Руин.

Внутри дом был подобен оригинальной игре, только более запущенным: на стенах и мебели виднелся толстый слой пыли, грязные пятна глины усеивали прогнивший пол. В воздухе стоял тяжёлый затхлый запах, подобный тем, что обычно сопровождают заброшки. «Мама» повела нас по коридору, остановившись перед первой дверью.

— Смотри, это твоя собственная комната! Теперь ты будешь жить здесь всю оставшуюся жизнь, со мной, — в голосе Ториэль послышались счастливые нотки.

Перспектива жить с безумной экс-королевой, которая в любой момент может тебя вдруг прибить, совсем не радовала. Однако в сердце невольно возникло сожаление — когда она смотрела на меня и говорила о нашей будущей жизни, на её лице отражалась искренняя радость и забота. Видимо, здесь, в Руинах, без своей семьи, ей было действительно очень одиноко, на этой почве она и сошла с ума. Однако в глубине души, в ней жила просто несчастная мать, потерявшая своих детей. Тут я вспомнила и про своих родителей. А как же там они? Ведь я исчезла безо всякого предупреждения. Как бы сильно мы с ними не ссорились, каким бы проблемным ребёнком я не была, но всё же я чувствовала, что ко мне они испытывали родительскую нежность и заботу, как бы специфично они её не показывали. Именно и поэтому ругались — беспокоились ведь за меня, а я чуть ли не каждый день постоянно безответственно рисковала своей жизнью.

С такими невесёлыми мыслями я, кривенько улыбнувшись Ториэль, приняла её приглашение и зашла в приготовленную для меня комнату. В целом, ничем особенным та от игровой не отличалась — та же кровать у стенки, тот же пыльный шкаф, комод со старыми игрушками. Ноги застревали в жёстких волокнах старого ковра, а тусклый желтоватый свет от настольной лампы уныло освещал одиноко висевший на стене рисунок цветка. Сделал его явно ребёнок — лепестки нарисованы были несимметрично и неровно, а листья висели пустыми зелёными овалами. Бумага потускнела и затёрлась — рисунку было явно уже много лет.

Переведя взгляд, на столике рядом с лампой я заметила потрескавшийся горшок с остатками засохшего цветка. Я высыпала лишнюю шелуху, небрежным движением отряхнула горшок от пыли и, поставив его на прикроватный столик, обернулась к Флауи.

— Ну, что скажешь, переночуешь в нём? — тот с сомнением глянул на свое возможное будущее убежище, но, поняв, что спать на моем плече, когда я буду сама находиться в лежачем и спящем положении — не лучший вариант, всё же согласно кивнул. Я протянула руку к горшку, и цветок, с присущей ему ловкостью, перебрался по ней в своё ночное пристанище. Устроившись там со всеми удобствами, Флауи стал грустным взглядом обводить комнату. Я догадалась, что, должно быть, Ториэль построила дом в Руинах идентичный прежнему, и в точно такой же комнате жил сам Флауи, бывший тогда ещё принцем Азриелем. Наверное, ему трудно вспоминать сейчас о своём детстве.

Решив перестать смотреть на переживающий ностальгию цветок, я встала и стала подробнее осматривать комнату. На тумбочке я заметила фоторамку, в которой из-за очень толстого слоя пыли было невозможно разглядеть само фото. Стряхнув грязь и брезгливо вытерев руки об уже изрядно заляпанную футболку, я снова взглянула на фотографию. На ней были изображены маленькая мужская копия Ториэль и девочка с удивительными красными глазами. Оба они были одеты в одинаковые полосатые зелёные футболки. Они положили руки друг другу на плечи в дружеских полу-объятиях и весело смеялись, показывая два надетых на шею медальона, которые изображали половинки сердца. Дети держали их у объектива, так, чтобы можно было разглядеть надписи — Лучшие друзья навсегда. Глядя на них, можно было сказать, что тогда они не испытывали ничего, кроме беззаботного детского счастья. Неужели эта весёлая смеющаяся девочка — та самая Чара, которую я так любила, считая символизацией геноцида? Тот самый демон, что заставляет Фриск убивать? Даже не верится.

Решив перестать разглядывать чужую прошлую жизнь, я отошла от фотографии и прилегла на кровать. И тут же, стоило мне блаженно вытянуть ноги и положить свою голову на подушку, как я почувствовала дикую усталость и готовность провалиться в царство Морфея. Хотя, не мудрено, ведь я, должно быть, не спала несколько дней. Или сколько мы уже ходим по подземелью? Здесь не было ни солнца, ни луны, ни звёзд, поэтому сложно было определить время суток, и я давно уже потеряла всякое понятие об этом.

— Ты как хочешь, а я спать. Так устала, что аж вырубает, — проговорила я Флауи. Но, взглянув на цветок, я заметила, что тот уже преспокойно сопит в старом горшке. Усмехнувшись, я накрылась одеялом и поудобнее устроилась на кровати. На краю постели лежала сложенная зелёная пижама, однако переодеваться было дико лень, да и преодолевать мою «матушку» не очень-то хотелось. Все равно родителей нет, а мне самой было не важно, в чём спать. Тем более футболка с шортами все перепачкались, что неудивительно, учитывая, сколько я проходила, не меняя одежды, по далеко не самому чистому подземелью, дралась и чего ещё только не делала. И вот, окончательно похоронив даже мысли о всякой гигиене, я уснула.

* * *

Проснулась я от сильного запаха выпечки, который тут же вызвал жалобное урчание давным-давно не видавшего пищи желудка. Уже проснувшийся Флауи бодро пожелал мне доброго утра. Я лишь что-то невнятно пробубнила в ответ. Всё ещё чувствовалась сонливость, но голод оказался сильнее, так что пришлось приложить усилия и подняться с кровати. Сейчас я чувствовала себя Сансом — готова спать всю жизнь. Так что хоть где-то я обрела взаимную любовь: я люблю спать, а спать любит меня, но пирог мешает нашему счастью. Подняв с пола «разрушителя сердец», я с аппетитом взглянула на это чудо кулинарного искусства. Вполне себе обычный ароматный пирог. Желудок снова призывно заурчал.

— Я бы не советовал тебе… — начал Флауи, но было уже поздно — я откусила кусочек и сейчас бегала по комнате, отчаянно отплёвываясь и отскрёбывая язык руками. Вкус оказался просто ужасным — сверху обычное тесто, но вот начинка представляла из себя что-то склизкое, противное и горькое.

— Дьявол! Что это за гадость? — прохрипела я, с горем пополам избавившись от откусанного куска.

— Классический пирог Ториэль, — ответил Флауи, — только с улитками вместо корицы и ирисок, — уточнил он. Моё лицо рефлекторно скривилось, и я тут же почувствовала небольшой рвотный позыв, представив, что ела этих склизких тварей. Да уж. Теперь можно не ездить во Францию — улиток я уже попробовала. Как там они их называют? Эстордо? Или эскярго? Да черт разберёт этих французов, сейчас-то какая разница?

— Странно, что я все ещё жива, съев это, — я с отвращением взглядом указала на несчастный пирог, валяющийся на полу. Флауи попытался изобразить «пожатие плечами», подняв вверх оба листка, а затем снова опустив.

— Ну, в принципе, не так плохо, особенно если ты очень голоден. Подай мне оставшуюся часть.

Я с сомнением взглянула на него, но все же брезгливо взяла кончиками пальцев надкусанный пирог и, стараясь особо его не касаться, положила сей шедевр рядом с горшком Флауи. Цветок совершенно спокойно вытянул один из своих листиков, обмакнул его в выглядывающую из откусанного места серую густую начинку и затем облизал его так, словно это было какое-нибудь вкусное мороженное. Далее он проделал то же самое побыстрее и, зачерпнув начинку уже на весь листок, с прежним непоколебимым спокойствием отправил это к себе в рот. Я с праведным ужасом, который не испытывала в такой степени во время просмотра самых страшных ужастиков, наблюдала за этой картиной. Нет, ну одно дело, в кино какой-нибудь мутант с аппетитом жрёт ещё живого и орущего человека, но другое — в реальности прямо передо мной цветок ест тушёных, мать твою, улиток! Этих скользких… противных… оставляющих за собой слизь… От таких представлений, казалось, желудок вот-вот вывернет наизнанку. Я с детства не любила всяких насекомых и слизней даже в живом состоянии, не говоря уже о варёном.

Тем временем Флауи продолжал с завидным аппетитом поедать начинку. Теперь уже пирог был наполовину пуст, частью его являлось просто жареное тесто, лишь слегка сероватое по стенкам. А ноющий желудок не забывал напоминать о голоде. Глядя на аппетит Флауи, несмотря на то что он ел, я почувствовала, как рот наполняется слюной. Судя по всему, желудок уже начал выделять желчь, принявшуюся разъедать его стенки, о чём тут же оповестила начавшаяся изжога. Я глянула на цветок, доедающий начинку, на тесто пирога, почувствовала, как живот уже словно прилип к спине и, плюнув на все, потянулась к тесту. Флауи вынул изо рта свой листок и удивлённо глянул, как я, сначала аккуратно, а потом уже набивая рот, ем оставшуюся от пирога часть.

— Фо шмофшишь? — недовольно пробубнила я с набитым ртом. — Я, между прочим, тоже есть хочу, — я с трудом проглотила огромный кусок.

Доев несчастный пирог, мы всё же вспомнили о том, что надо отсюда выбираться. Решили попробовать тихонько выйти из комнаты и бесшумно прокрасться в подвал, — а там уже и выход. Но, стоило мне, посадив Флауи обратно на плечо, тихонько открыть дверь и, бесшумно ступая, пройти коридор, как откуда ни возьмись выскочила Ториэль и, что-то вещая о пироге и улитках, за руку потащила меня в гостиную. Как бы я ни вырывалась, хватка антропоморфной козы была железная, а шаги уверенными и сильными. Так что волей-неволей пришлось «дойти» до гостиной и, сев в кресло напротив Ториэль, слушать её речи об улитках и нашей будущей счастливой жизни. Потерпев это пару минут, я всё же не выдержала и стала пытаться хоть что-нибудь предпринять.

— Ториэль, мы тут пока сходим, прогуляемся по дому, — неуверенно проговорила я.

— Нет, дитя, сиди здесь. Лучше послушай: сто самых лучших блюд, которые можно готовить из улиток, — и она, уткнувшись в книжку, снова продолжила читать текст. Мои попытки молча встать и уйти она прервала, схватив меня за руку и жёстко усадив обратно в кресло.

— Мне нужно в подвал! — сказала я уже более твёрдо. Снова отказ и продолжение чтения, как ни в чем не бывало.

— Как покинуть руины?! — громко и решительно спросила я, вспомнив фразу из игры.

— Подожди меня, мне надо кое-что сделать, — Ториэль отложила книгу и стремительно удалилась, — я уже догадывалась, куда именно.

— Пошли в подвал, пока она ещё не уничтожила выход, — я вздохнула и двинулась к лестнице, ведущей вниз. И, как и следовало ожидать, стоило нам туда спуститься, нас тут же встретила Ториэль с ещё более безумным, чем обычно, взглядом.

— Дитя, тебе нельзя здесь находиться. Так что будь послушным ребёнком и поднимись наверх, — сказала она не терпящим возражения тоном. Но я, проигнорировав это, молча двинулась вперёд.

— Говорю тебе в последний раз. Живо поднимись наверх! Слушай свою мать, а не то последует наказание за непослушание, — она уже кричала на меня. Однако мне было не привыкать к гневным крикам, и лишь задетое самолюбие требовало немедленно ответить что-нибудь резкое на таких же повышенных тонах. Но я, понимая, что ни к чему хорошему это не приведёт, послала его куда подальше и молча двинулась вперёд.

— Ну что ж, я тебя предупреждала. Непослушных детей надо наказывать! — в исступлении проговорила Ториэль, поднимая вверх руки. В меня полетели большие огненные шары, и тут же всё тело пронзила жуткая непередаваемая боль. Не успев среагировать, я словила два фаерболла. И кожа начала пузыриться, по ощущениям буквально сгорая заживо. Истошно закричав, чувствуя, как жжётся каждая клеточка моего тело, словно кислота разъедала те участки, куда попали огненные шары, я рухнула на колени. Последнее, что я успела заметить перед смертью — безумство на лице Ториэль, тут же сменившееся на ужас и отчаянье.

Повсюду была тьма — и лишь две светящиеся кнопки: «продолжить» и «сбросить». И голос в голове: «оставайся решительной». Не думая, я тут же протянула руки к «продолжить».

Я резко села на кровати в той же комнате, где я сегодня проснулась. Будто бы ничего не произошло, мне всего лишь приснился дурной и до жути реалистичный сон, от которого остались лишь ощущение ужаса и бешено колотящееся сердце. Но Флауи, со страхом и волнением смотрящий на меня, дал мне понять, что всё это было на самом деле: я действительно умерла и сейчас возродилась на месте сохранения.

— Рейчел, всё хорошо? — заботливо пропищал цветок. — Не бойся, ты снова жива, все раны зажили. Всё позади.

— Д-да, всё х-хорошо… — пролепетала я.

В голову то и дело лезли воспоминания о той дикой боли и ужасе, что я испытывала в последние мгновения жизни, а прожжённые конечности ещё несколько секунд преследовала фантомная боль. Всё-таки, даже если ты знаешь, что снова возродишься, умирая, испытываешь непередаваемый страх.

Мелко дрожа, я с трудом поднялась с постели. Раны действительно зажили, и даже фантомная боль ушла прочь, постепенно забирая за собой и психологический шок. Я стала пытаться дышать ровнее и успокаиваться. Спустя некоторое время, когда я по настоянию Флауи сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, дрожь в теле ушла и сердце билось уже с нормальной частотой. После этого снова вернулось чувство голода, а пирог нетронутый лежал на своём прежнем месте. Все правильно, ведь время повернулось вспять, стерев тот отрезок, что был между последним сохранением и моей смертью.

Мы решили его съесть ещё раз, поняв, что голодными сражаться труднее, да и еда нам вряд ещё встретится в ближайшее время. В этот раз мы уже действовали намного быстрее. Отломив кусочек, я предоставила Флауи возможность выковыривать начинку, а сама поедала тесто. Когда с пирогом было покончено, мы вышли из комнаты, где нас, конечно же, тут же встретила Ториэль и уволокла в гостиную. Не теряя зря времени, я сразу спросила о выходе из Руин. В этот раз, как только бывшая королева спустилась в подвал, мы благоразумно решили выйти из дома и сохраниться, чтобы, в случае неудачи, не повторять все эти действия снова.

И вот, опять тёмный коридор, приказ идти наверх и угроза наказания. Воспоминания о прошлой неудачной попытке снова полезли мне в голову, а волна паники неумолимо заполняла всю грудную клетку. Успокаивая себя, я пыталась напомнить своему глупому мозгу, кто я есть: Рейчел, то не боится ни высоты, ни призраков, ни скорости, которую ни одни замечания и ограничения ещё не останавливали. А значит, не остановит и какая-то выжившая из ума бывшая королева. Правда ведь?

Вспомнив все те безумные поступки, которые я совершала раньше, без малейшего страха и лишь радуясь избытку адреналина, я почувствовала, как наполняюсь решимостью. Вся паника покинула меня, оставив лишь крохотные крупинки страха, которые я засунула подальше в подсознание.

* * *

— Непослушных детей надо наказывать!

Огненные шары снова полетели в меня, но в этот раз я была готова и увернулась, не потеряв ни одного ОЗ.

— Ты такая же, как и все остальные! Ты хочешь уйти, снова оставив меня гнить в одиночестве.

Новый удар. В этот раз я уже не так удачно увернулась и один шар все-таки слегка задел руку. Минус три ОЗ. Образовался красный ожог, немедля сообщив о себе жгучей болью. Флауи положил свои листья на место удара. Я почувствовала прохладное прикосновение, и боль потихоньку начала уменьшаться. Снова двадцать очков из двадцати. В который раз за своё путешествие я мысленно поблагодарила Флауи.

— Они приходят. Плюют на мою заботу и предупреждения и уходят. Я снова остаюсь одна, вынужденная лишь слышать о том, что очередной человек убит им с целью захватить душу.

Фаерболлы полетели на меня с двух сторон. Я пригнулась к земле, однако один все же попал прямо в плечо. Я громко вскрикнула от невыносимой боли. Минус пятнадцать очков. Флауи снова начал меня лечить, однако ожог оказался слишком сильным. Боль чуточку утихла, но плечо всё равно нещадно жгло. Десять очков из двадцати.

— Поднимись наверх и всё будет хорошо. Я буду заботиться о тебе. Я даю тебе последний шанс.

Плечо продолжало болеть, из-за чего я не смогла хорошо двигаться и ещё один шар задел мою ногу. Вдруг колено резко вспыхнуло ожогом, однако ноющее плечо заглушило и это. Три очка из двадцати. Я уже с трудом держалась на ногах. Листья Флауи слегка успокаивали боль в плече, но он не мог ничего сделать с коленкой. Я напряглась, осознав, что без понятия, как я буду уворачиваться дальше, учитывая, что практически не могу сгибать правую ногу.

— Тогда сражайся! Докажи, что ты сильна, чтобы дойти до барьера и сразиться с Азгором!

Новая волна фаерболлов полетела в меня и, как я и предполагала, меня подвело больное колено. Не в силах отскочить, я попыталась отодвинуться, но не успела, и огненный шар попал мне прямо в грудь, прожигая её насквозь. И снова ужасная боль, исказившееся ужасом лицо Ториэль, кнопки. И я просыпаюсь в постели.

* * *

— Докажи, что ты сильна, чтобы дойти до барьера и сразиться с Азгором!

Я умерла ещё три раза. Постепенно я начала привыкать к боли, однако смерть всё ещё встречала с ужасом и воскресала с паникой, ни на йоту не наполненная решимостью. Спасибо большое Флауи, который, несмотря на то что ему было также тяжело, ведь шары порой попадали и в него, всё равно каждый раз успокаивал меня, подбадривая.

В этот раз у меня не доставало лишь трёх очков. На левой руке краснел небольшой ожог, но движениям это практически не мешало. Я увернулась от этой атаки, не поранившись.

— Почему ты не бьёшь меня в ответ?! Сражайся или беги!

Я лишь продолжала уворачиваться от огненных шаров. Несмотря на то, что Ториэль убила меня несколько раз, я не могла допустить мысли о том, чтобы бить её в ответ. Может быть, действительно жалость, может, иная слабость, но я знала точно, что если в этом подземелье и начнётся мой кровавый путь, то точно не с этой несчастной матери, отчаянно пытающейся удержать около себя хоть кого-то. Перед каждой смертью я видела её лицо, наблюдая, как безумная улыбка искажается, сменяясь гримасой ужаса, и это отбивало у меня всякое желание причинять ей боль — она и сама отлично с этим справлялась. Ведь нападала на меня она лишь от отчаянья и безумства, которое нашло на неё из-за долгих лет одиночества и боли от потери детей. От такой жизни любой — и человек, и монстр —свихнуться может.

— Я не хочу драться с тобой! — крикнула я, как только шары пролетели мимо.

— Чего ты этим добиваешься?!

Шары полетели с новой силой, ещё быстрее и больше, чем обычно. Я протяжно взвыла от резкой боли в плече. Снова в том же. Да что же это такое? Девять очков из двадцати выдала шкала после того, как Флауи немного залечил ожог.

— Я знаю, тебе одиноко. Но позволь мне пройти дальше. Позволь мне все исправить! — удар. Уворот. Боль в повреждённом плече, но ОЗ остался прежним. — Я понимаю твою боль. Хотя нет, мне не понять, что значит потерять детей. — Всё то же безумство в пожелтевших глазах, очередная атака. В этот раз я увернулась не все так удачно, и один шар всё же попадает в кисть левой руки, которой я прикрывала больное плечо. Три очка из двадцати.

— Ториэль, пожалуйста, очнись! Ты обезумела! Это не ты! — в отчаянии прокричала я. Но ничто не изменилось в её взгляде. Невыносимая боль, но я чудом успела увернуться. Лишь один фаерболл слегка задел бок. Одно ОЗ из двадцати. Я еле держалась на ногах, — боль застилала глаза. Я знала: снова умру, и всё начнётся сначала. А в ней всё то же безумие, и я не представляю, как его поколебать. Она не собирается меня пропускать, а значит нам не пройти дальше. «Тебе не победить, эта битва вечна. Стираешь свои смерти бесконечно», — вспомнились слова песни, так подходящие под наше настоящее положение. Я почувствовала, как от отчаяния слезы застилают глаза. Я плачу. Снова. Какая я всё-таки слабачка.

— Пожалуйста, м-мама, пропусти нас.

Я бессильно опустилась на пол, с трудом выдавив заветное слово — единственное, что хоть как-то могло на неё повлиять. Пытаться уворачиваться было бессмысленно, с такими ранами я всё равно не пережила бы следующей атаки. Уткнувшись лицом в колени, я заплакала от бессилия и боли, покорно ожидая очередной смерти. Однако удара все не было. Я несмело подняла голову и взглянула на Ториэль. Она замерла с широко распахнутыми глазами — те побелели, избавившись от желтизны, и наполнялись прозрачными каплями слёз. Она кинулась ко мне и сжала в объятьях.

— Дитя, прости меня. Я обезумела. Как я могла так с тобой поступить?! — я уткнулась в мягкие плечи и зарыдала с новой силой. — Я понимаю, что тебе будет плохо здесь. Моё одиночество… Моя боль… Моё безумие… Ради тебя, моё дитя, я отодвину их назад.

В нежных материнских объятиях я успокоилась и, чуть отстранившись, несмело взглянула на неё.

— Вот ключ от выхода из Руин. Иди и, пожалуйста, будь осторожна, — она всхлипнула, последний раз стиснув меня, и встала.

Обернувшись на прощанье, Ториэль покинула коридор. Я, собрав последние силы, встала и, утерев слезы, на нетвёрдых ногах двинулась вперёд. Оставлять её вновь одну было жаль, но иного выхода не было — мы должны были двигаться дальше. Как бы я не сочувствовала бывшей королеве, но променять на неё свою свободу я не собиралась.

На черной заросшей двери виднелась скважина, куда идеально вошёл ржавый ключ. За дверью показался похожий коридор и звезда сохранения. Еле передвигая ногами, я дошла до манящего света. Сохранение тут же убрало всю физическую боль, но не душевную. На сердце скребли демоны, но их успокоила слабая радость от возможности пройти дальше. Впереди виднелась старая дверь, похожая на ту, что мы встречали до этого. Однако эта уже вела в Сноудин. С новыми силами мы вышли к следующей локации.

Примечания: