Мрак. Ледяная девочка (гет)

Кандидатки явились в обед. И тут же потеряли свои имена и естественные цвета. Теперь они были: Ини, Мили и Олли. Зелёная, фиолетовая и красная снежинки.

Жалкая госпожа Сноквин выбрала их мне назло: все они были на меня похожи внешне. Разве одна только Ини была поменьше, и все равно, крепкой и с фигурой, не похожей на тростинку-соломинку.

Но меня нельзя унизить, поставив в ряд с похожими. Потому что я все равно останусь лучшей из них для Кая.

Кай никуда не вставал, кроме туалета.

А меня заставили объяснять все снежинкам, хотя на это есть Эли с её собачьей верностью.

Лучше бы отправили искать Герду, это было бы логичнее. Но у госпожи Сноквин на это ума не хватило.

Естественно. Ведь тогда у её концерта стало бы меньше зрителей.

Изо всех сил она делала вид, что жаждет угодить гостям, а не себе самой. Достала лучший столовый набор, по её мнению.

Её мнение менялось несколько раз, и каждый раз снежинки с немой покорностью брались оттирать до блеска тарелки, вилки и бокалы.

Потом, когда ей надоело выбирать лучший, она его спрятала до завтра, сияющим и свежим, и взялась искать худший.

Это был ещё более истерический процесс, потому что, конечно, вкус госпожи Сноквин так безупречен, что назвать хоть один купленный ей предмет плохим никак нельзя.

Вещи летали и падали.

Госпожа Сноквин ломала пальцы и руки, рыдала и истерила. Мне все равно, но все наборы, которые лишь предполагались как «более плохие», она твёрдо решила выбросить. И даже тот, который поставит перед завтрашними гостьям, как только они уедут.

В этих-то гостьях она скоро и нашла корень всех бед: конечно, приедут ведь красивые девушки, даже эта Нина в её наряде проститутки.

— Ну как? Ну как мне это вынести?!

Мне все равно, но причитания эти повторялись по кругу, а новые снежинки не знали, что же им делать. И только Эли была спокойна и даже всерьёз думала, чем помочь.

Мне все равно, но время она тратила зря — такой, как госпожа Сноквин ничем не поможешь, потому что ничего приятного в ней нет.

— А что если… Что если я буду в трауре? — вдруг осенило её. Ненадолго истерика сменилась весёлой истерикой. — Это покажет, как мало эти девчонки понимают в уважении, и… Ах, нет, — снова трагедия, естственно. — Этот ужасный чёрный цвет изуродует меня совершенно…

— Но, госпожа, — Эли не хватало лишь высунутого языка. И хвоста. — Траур это не только чёрный.

Траур надо носить по содержанию головы госпожи Сноквин. Там звенящая пустота. Ведь после этих слов она ещё долго хохотала, пела и танцевала.

Мне все равно. Как только стали гадать, сколько человек уместится за столом напротив господ Трифат, я нарисовала прямо на столе сколько места они займут (так много, что рядом с ними, в лучшем случае сядут ещё только двое), и ушла к Каю.

Кая пришлось кормить с ложки. Ему будто стало совсем все равно, до того, чтобы легко отказаться от жизни.

Мне все равно. Но больше я не дам ему ни грамма этого «лекарства».

Иначе я стану совсем не нужна.

* * *

В пять утра Кай проснулся. Мне все равно, но лекарство уже навредило ему. Его глаза потемнели и утонули глубоко. Он очень долго сидел и смотрел на меня, не двигаясь, но не так, как вчера. Это было странное, небезразличное бездвижье.

— Подойди, Герда, — его голос изменился. Его голос стал тяжёлым.

Мне все равно.

Я подошла к нему. По утрам он часто хотел секса.

— Залезай на кровать.

Я поднялась и опустилась к нему.

Он смотрел мне в глаза. Он был зол, как и ждала госпожа Сноквин.

Мне все равно. Но на что ему злиться?

Он ничего не сказал, а как всегда резко поднял подол моей юбки.

Мне все равно. Все как всегда.

Все не так.

Он не вошёл. Он схватил меня за волосы и дёрнул так сильно, что я наклонилась и почти упала. Я могла бы не падать, просто я не ждала, и мне все равно.

— Тебе больно, Герда? — спросил он.

— Нет. Мне все равно. Но если ты вырвешь мои волосы, я стану некрасивой.

Кай рассмеялся.

Мне все равно. Но я давно не слышала, чтобы он смеялся.

— А ты и так некрасивая. Я в жизни не видел никого уродливее!

Мне все равно. Я ведь копирую Герду, а не родилась такой. Но раньше ему нравилось.

Я ничего не понимаю. Это совсем не похоже на Кая, быть таким эмоциональным.

— Кай…

— Заткнись! — с силой он дёрнул ещё. Сжал руки на шее.

Мне все равно. Меня задушить нельзя.

Но дверь открылась.

Вошла Ини, так, словно её кто-то звал.

— Госпожа Сноквин звала вас, Герда.

Кай засмеялся и упал на кровать.

Я поднялась.

— Зачем?

— Сегодняшний приём.

— Я пойду, Кай.

— Не возвращайся.

* * *

Мне все равно. Кай не сможет стоять на таком приказе долго. Я не понимаю, в чем ошиблась и что сделала не так.

В тёмной кухне не было никого.

Только Ини встала у стола и долго пялилась на меня.

— Где госпожа Сноквин?

— Спит.

— Ты обманула меня.

— Ну конечно, я тебя обманула, — твёрдо заявила она. Нашла чем гордиться. Неужели тоже решила добраться до Кая? — Чтобы обмануть его. Ты вовсе не должна терпеть такое обращение.

Нет. Я должна. Ведь другого смысла во мне нет.

— Мне все равно.

Её брови жалко сломались.

— Он этого не стоит.

— Тебя это не касается, — наглая служанка, дня не провела в доме, а уже думает, что может указывать. Или думает, что Кай на неё посмотрит?! — Я существую для него.

— Вовсе нет, Герда! Разве ты не помнишь Ойви, разве ты не помнишь свою жизнь?!

Ах вот оно что. Эта нелепая — шпион. Только опоздала. Опоздала и даже не поняла этого.

— Мне все равно. Но я не та Герда, которую ты ищешь. Та Герда — сумасшедшая, и её здесь больше нет. Так что пусть все твои Ойви берегутся. И ты берегись, если ещё раз полезешь в наши дела.

И я ушла. Потому что мне все равно.

* * *

Мне все равно. До самого приезда гостей Кай не впустил меня и не вышел сам.

— Ну и хорошо, речь ведь пойдёт… О Герде, — улыбнулась госпожа Сноквин.

Жалкая дура.

Гости решили, что никаких серьёзных дел в их жизни никогда не существовало, и явились почти все сразу. Первым явился рыжий охранник Олег и его долгий взгляд означал, что он так все и думал обо мне.

Затем — дочь Стампа со свитой, чтобы доказать, что не одна наша дура такая умная: все в трауре.

Но у этих ещё логично.

За ними приехала и дура-Нина. Тоже в чёрном, и мужчина, которого никто не звал, тоже в чёрном. Но госпожа Сноквин, естественно, его впустила, закрыв глаза на сходство с монстром Франкенштейна. Конечно, ведь он мужского пола, ещё и сын очередного важного — Давицкого.

Гости почему-то не захотели даже опоздать. Все появлялись, без пауз.

Все в чёрном.

Мне все равно.

Но я видела, как странно появилась даже зашуганная, жалкая Лиза из угла, и как пялилась на снежинок.

Я заметила, как сбежали противные наследники Трифат, и как их детектив тоже пялился на снежинок, как будто в них было что-то интересное.

А Оля из Зеркального королевства пялилась на них так долго, что Мили пришлось впихнуть её в зал, под предлогом помощи с застежкой на платье.

Все собрались. Мы тоже вошли в зал, и госпожа Сноквин тут же схватила меня за плечи, улыбаясь, как идиотка.

Она встала на неудобной, короткой части стола, зато с мужчинами с обеих сторон. И даже не велев подать ничего, заговорила:

— Очень рада вас всех видеть. Спасибо, что нашли возможность собраться, ведь… Приглашение было таким неожиданным.

— Разумеется, мы приехали, потому что это касается дела Стампа, которое интересно нам всем. Верно? — даже господа Трифат не поверили в её дкрацкую улыбку. А ее объятия и вовсе глупая ложь.

— Да, само собой. Но… — она замолчала. Так ей никто не поверит. Ничего не добьётся, кроме проблем. — Не совсем.

— Надеюсь, вы понимаете, — даже уродливая женщина из Зеркального королевства, ниже и слабее, считала себя в праве отчитать, — что нам всем пришлось отложить важные дела ради вашего приглашения, госпожа Сноквин? Мои хозяева будут огорчены, если им пришлось отпустить меня и нашего главного мастера зря.

— Нет-нет, не поймите неправильно! Возможно, это очень важно и тогда я знаю, кто убил мистера Стампа! — дура. Герда не смогла бы такое сделать. Слишком глупа и слишком мягкосердечна. Она не смогла даже здесь ничего поделать.

Так что теперь все ещё и будут ждать зря, надеясь, что узнают правду. Хотя, мне все равно. Это её проблемы.

— Но мне придётся начать… — все эти кокетливые паузы только делали хуже. — Немного издалека. Вы все знаете, что Кай и Герда не мои дети и не мои племянники… Я усыновила их троих…

— Троих? — резко переспросил детектив. Отличная команда, наша дура и этот, делает все, как по сценарию дешёвой драмы. Ещё и с таким энтузиазмом.

— Именно… Ах… — госпожа Сноквин скатилась в совсем театральную глупость. — Я долго молчала… Но теперь нет смысла скрывать. Их трое. Трое. Но одну вы ни разу не видели, да и Каю нездоровится сегодня. Но дело в том, что Герда — она не одна. Её две.

Мне все равно. Но эта формулировка самая идиотская из всех. Да никто и не поверит, что госпожа Сноквин любила ту, другую Герду. Достаточно увидеть, как сильно она боится и ненавидит меня, по тому, как впились её ногти в моё плечо.

— Это как понимать?

— Что значит «две»?

— Имеете в виду близнеца? — хоть на что-то детектив да сгодился, и немного унял подявшийся шум.

— Ну конечно… Конечно…

— Так и сказали бы! Заодно сказали бы имя этой второй Герды…

— Ах… Ну подождите, подождите! Имя тут не при чем, точнее... Оно у них одно на двомх. Впрочем, на нашем языке, конечно, оно пишется с разными буквами, но на вашем выходит то же самое. Дело не в именах! — теперь, из-за её безалаберности, появится чушь, вроде Херды или Джерды. Пусть только посмеет назвать меня так. И как бы ни было мне все равно, я заставлю её пожалеть. — У второй только вот волосы потемнее, коричневые... Я не об этом собиралась говорить! Вы же понимаете, я не просто так молчала о ней. Вторая Герда, она… Она сумасшедшая. Совершенно. Невменяемая, бедняжка.

«Бедняжка». Она всего лишь дура. Она давно могла все решить. Она не хотела ничего решать, только быть с Каем. Только сейчас чуть поумнела, раз ушла.

— Так вот, я всегда её берегла, прятала от людей. Врачи не могли помочь. Но… — никто не верил в геройский и бескорыстный подвиг, но госпожа Сноквин продолжала на нем настаивать. — Когда я была у мистера Стампа, глупенькие служанки — я прогнала их всех, конечно же, — придумали себе, что Герда — пленница, узница. Они дали ей сбежать. И они дали ей адрес мистера Стампа. Так что, может быть… — жалкая попытка отвлечь внимание от слова «пленница». — Он решил ей помочь, а она убила его. Безумие делает людей сильными, я слышала. Так вот... Ну вот я и хотела спросить у вас, у всех, не видел ли ее кто в доме мистера Стампа!

Детектив, которого зачем-то посадили к нам так близко, очень тихо прошипел:

— Вы что, не могли по телефону сказать, что проблема важна исключительно для вас? — я же говорила, что никто не поверит.

— Если бы вы вчера посчитали меня важным свидетелем, и явились, вы бы тоже были в курсе дела сегодня, — сквозь зубы улыбаясь ответила госпожа Сноквин. Мне все равно, но каждый раз она умудряется падать все ниже. Теперь даже внимание этого низенького и бесполезного детектива ей необходимо.

Заговорил Урри, судя по виду, питая не больше интереса, чем я:

— Ну, будь ваша воспитанница в нашем доме, мы давно бы вам её вернули. Шеф был не в восторге от сумасшедших, да и мы все — тоже. Но даже не будь ваша вторая Герда безумицей, или сумей она убедить шефа в этом, все равно, вы — его друг, а она девочка без денег.

— Ну-у-у, — только слепой бы не увидел, что госпожа Сноквин даже сама знает, что порет чушь, пытаясь оправдать саму себя. — Она ведь молодая девушка, очень собой хороша… Могла бы заплатить за укрытие иначе.

Нет. Стамп бы не захотел её. Да и она по-идиотски отказала бы: она ведь всегда делала вид, что не хочет, даже с Каем, не то, что с таким как Стамп.

— Шефу? — этот Урри так старался выглядеть по-дурацки, что у него получалось. — Боюсь, нет. Его совсем не привлекала такая плата от сколько угодно прекрасных женщин.

Мне все равно. Я, в общем, знала, что бывают и такие мужчины.

— Это так надо понимать, что мистер Стамп был геем? — снова влез детектив.

— Мильенпроцентным, — согласился Урри.

— Отлично.

Мне все равно. Но я не вижу в этой информации никакой практической ценности. Ведь он же мёртв.

— Ничего тут отличного нет! — Но госпожа Сноквин, конечно, не упустила шанса закатить истерику. — Какая… Гадость! Чтобы такой мужчина, и все напрасно…

— Ну, это для кого как, — детектив Ярослав как будто был только рад её припадкам. — Тем не менее, для расследования это отлично. Раз уж мы все собрались, давайте обсудим одну интересную вещь, — он встал на ноги, но остался на том же самом уровне. — Мистер Стамп, как нам рассказала Нина, интересовался той же смертью, которой и умер. Он назвал имя, но не того, о ком сожалел. Так вот, мне удалось найти ещё пятерых, чья смерть случилась в тех же условиях: их задушили ремнями, и их тела похитили из морга. Все эти люди, сколько я мог понять по весьма скудной информации, учёные. Так вот, из этих пятерых только одна — женщина. Её звали Виолетта Фейрвинг. Поймите ещё одно, — и все-таки, он решил, что истерики больше не надо и остановил её заранее, — то, что у мистера Стампа был мужчина-любовник уже установлено и сомнений не вызывает. Так что нам удобно, что хотя бы один человек исключен из списка. Может, и не очень важно, кто был дорог ему, но выяснить это неплохо. Так вот, остальные четверо: профессор Нивен Теллер…

— Нет! Нет! — госпожа Сноквин так истошно завопила, что я почти ничего не успела подумать. Мне все равно. Но мой создатель — один из тех, кто интересовал Стампа? Я ведь помню, Стамп хотел зачем-то видеть меня. Неужели, как госпожа Сноквин, хотел поныть про горькую любовь? Мерзость. — Нивен хоть и был ничтожеством, но он был мужчиной! — а ей как всегда. Жив, умер. Главное то, может ли быть с ней. А если не может, то сразу в мусор, как и всех женщин. Только вот от Кая отлипнуть не может. От каждого, кто ещё не прогнал её.

— Очень рад, что вы знали его достаточно близко, чтобы быть в курсе его половой принадлежности, однако противоречий не вижу, — мне все равно, только это очень завуалированное обвинение в правде. В том, что она готова быть в курсе половой принадлежности любого. — Один мужчина любит другого, в этом суть геев. Но если вы имеете в виду, что мистер Теллер был гетеросексуалом, то противоречий все ещё нет: мистер Стамп мог любить без взаимности.

— Отвратительно.

Как будто это что-то сейчас изменит.

— Вернёмся к делу, — совсем махнул на неё рукой детектив. — Оставшиеся трое: профессор Михаэль Флейм, мастер Ульян Татьянович Боев, и, наконец, профессор Виктор Иванович Громов, умерший спустя год после всех других.

Повисла тишина. Кажется, даже новые снежинки, даже противная Ини, замерли, не дыша. Чего они все так побледнели? Это странно. Это подозрительно. Хотя мне все равно.

— Это что такое?! — но пока все удивлялись, Урри схватил Сыроежкина на руки, а тот и не подумал помешать. Ну и игры. Самое время. Как глупо, когда тебя обвиняют в убийстве, позволять носить себя на руках у всех на глазах у того, кто, скорее всего, только и ждал смерти Стампа.

— Человеку плохо, — без капли смущения ответил Урри. Сыроежкин молчал. — Здесь есть гостевая или… Все равно, что, главное, чтобы было, куда уложить?

— Ну… Отведи их, Олли, — очень неохотно бросила госпожа Сноквин.

— Просто это… Громов — он был его дядей, — как-то неуместно и бесцельно вздохнул второй рыжий охранник из дома Стампа.

— Надо же, какой чувствительный. Дядя, тринадцать лет назад умер. А Герда в бегах сегодня, но я же не… — мне все равно. Только это смешно, говорить, что она «не». Такую истерику, еще и с приглашенными звездами могла устроить одна она. И из-за неё разговор об учёных вечно обрывается. А я хочу знать.

— Госпожа Сноквин, — теперь её презирал даже детектив. Даже ненавидел, как будто, — я вас прошу, не позволяйте себе больше таких шуток, и она замолчала. Вот бы такого затыкателя ей на постоянной основе. А он продолжил, забыв о ней напрочь: — Что ж, тогда выйдет, что уже трое из гостей мистера Стампа были связаны с убитыми, что…

— На самом деле… — перебила его Оля, тоже поднявшаяся на ноги. — На самом деле, не трое. Михаэль Флейм, он работал у нас, в Зеркальном королевстве. Он… Он был одним из… И все думали, что он очень глупый, но они были совсем не правы! Он был почти волшебником… — как много лишней информации. И лишних взглядов на жалкую Лизу. — И…

— Профессор Фейрвинг была другом моей семьи! — теперь и эта вскочила. Как будто её так не видно. Когда дрожала в углу, она нравилась мне больше.

За ней подхватил и безвольный Тутти. Сам он этого решить не мог, лишь под взглядом опекунов заговорил.

— Мастер Боев — это наш с Суок родной дедушка, — объявил он хмуро. — И тебе, Ярослав, следовало спросить у нас, прежде, чем поднимать эту тему.

— Конечно, если бы меня хотели слушать, так бы оно и было, — себе под нос возмутился детектив, и тут же заговорил громче: — Выходит, мистер Стамп собрал всех. И, со слов Нины, обещал сюрприз. И если бы он был жив, то сюрприз бы состоялся, — он сделал паузу, видно, для глупых. Все было ясно, кроме того, зачем. — Мистер Стамп торжественно и неожиданно сообщил бы всем и каждому из близких убитых, кто был виноват в смерти учёных.

— Славно, что не успел… — глупо выдохнула госпожа Сноквин. Мне все равно, но очень по-дурацки с её стороны так сильно не хотеть знать.

— Почему это? — детективу тоже не понравилось. Никому, кроме неё самой.

— Боюсь, это была его слабая тема. В тот год, когда убили Громова, он стал винить всех нас, каждого из тех, в чьих руках была власть. С чего это ему взбрело в голову — не понимаю… — ну, винить её правда незачем. Она бы никогда не убила Теллера, как бы ни ругала его. Он все ещё был мужчиной и все ещё её любил, а ей, естественно, такое терять было неудобно. А на шестерых ума бы не хватило. И желания. Разве что они все были геями, а эта Фейрвинг увела у неё кого…

— Точно так, мистер Стамп даже угрожал моим хозяевам, — согласилась женщина из Зеркального королевства. Трифат лишь кивнули.

— Мне также известно, что он подозревал моего отца, — добавил до того молчавший монстр Франкенштейна.

— А ваш отец?..

— Думаю, вы слышали о Давицком, — на это детектив ему кивнул. Больно тесный круг выходит. И вообще, до этого момента Давицкого дело не касалось, а тут вдруг он решил влезть и подослал к нам сына. Это странно.

— Ну что говорить, — снова попыталась стать центром внимания госпожа Сноквин, — мистер Стамп буквально уничтожил Лиловоглазых из-за всей этой истории… — мне все равно. Об этом я не знала и не слышала. — Так что, начни он говорить об этом, наверное, снова полетели бы головы, и снова совершенно зря.

— Почему ему вас подозревать? — детектив, видно, тоже не верил, что в этом есть смысл.

— Да только потому, что они работали на нас, и больше причины нет! — снова закричала госпожа Сноквин. А то ведь не все знают, что она умеет кричать. — А ведь сам работал с этим Громовым!

— Отец не был уверен, сговорились ли все, — влезла дочь Стампа. Ей, конечно, очень удобно использовать эту тему, чтобы отвести от себя подозрения, — вы, госпожа Сноквин, вы, господа Трифат, ваши хозяева, госпожа Асырк, ваш отец, Вадим Николаевич, и Лиловоглазые, существование которых само по себе было гадким преступлением, или кто-то один из вас заказал это убийство. Но он не сомневался в том, что связь есть.

— Что ж, — детектив и тут не дал ей оставить внимание на себе, — какие выводы сделал мистер Стамп, такие мог сделать и другой. Вот что у нас выходит: если все это связано с гибелью учёных, если Лиловоглазые не пришли мстить, тогда… Мистера Стампа убил или тот, кто прикончил учёных. Или тот, кто рассуждал точно как он, и решил отомстить за них. И тогда, отвечая на ваш вопрос, господа Трифат, теперь я уверен: все из списка подозреваемых мистера Стампа — в опасности.