Шюмег (гет)

Примечания:

Problémák a nyitott ajtókkal (венг.) — Проблемы незапертых дверей

— Папа, мы еще долго?

Голос маленькой девочки практически полностью тонул в оглушительном треске сверчков. Топча желтеющие листья клубники, неудобно покрывающей ковром половину огорода, черная длинная фигура отца мялась на месте, пока не облокотилась о кирпичную кладку сарая. Даже в такие светлые от бесконечной россыпи звезд на небе ночи, в деревне их особенно хорошо видно, отца все равно нельзя было рассмотреть, но он точно был рядом.

— Да скоро уже, скоро.

Соседей, под сетчатым забором которых они стояли, в глубине двора видно не было. В стрекочущей тьме мимолетно вспыхнул огонек. Запахло дымом.

— Прекрати. Не при ребенке.

Где-то позади послышался недовольный низкий голос матери. Дыма стало больше — отец снова затянулся.

— Ветер поднялся. До нее не дойдет.

Мелькнул красный кружок на сигарете и снова медленно угас. Когда он загорелся снова, то был уже на уровне глаз девочки. Хрустнули отцовские колени. Потом что-то зашуршало рядом, на земле.

— Дочь, смотри.

У ног девочки вдруг запылал маленький красный язычок, намного ярче, чем звезды или почти дотлевшая сигарета. Он, дрожа под невозможным сквозняком, поглощал сваленные в кучку сухие травинки. Маленький, пугливый, но очень теплый. Чуя, что соломка под ним тает на глазах, он спешил жить, торопился. Не прошло и минуты, как алый горячий бутончик стал гаснуть. Девочка потянулась к нему. Надо было срочно дать огоньку хотя бы соломинку.

— Не трогай.

Строгий голос отца, сидящего рядом на корточках и стряхивающего с фильтра пепел, заставил замереть с протянутой ладошкой.

— Пусть гаснет. Он все уже. Прогорел.

Серые глаза отца, обычно очень эмоционального, сейчас были до ужаса равнодушными. Мужчина из-под пушистых бровей безразлично посмотрел на дочку.

— Папа, но он тухнет…

— Пусть тухнет.

Девочка в панике смотрела уменьшающийся красный язычок. Тот задрожал еще сильнее под легким порывом сквозняка и исчез. Она снова перестала что-то видеть, кроме россыпи холодных звезд. Где-то рядом были ее родители.

— Ладно. Пошли, нас зовут.

— Пап, зажги еще… Зажги, пожалуйста…

Всхлипы девочки никто не услышал.

* * *

В два часа ночи босые ноги девушки опустились с постели на ковер и пошарили по ворсу в поисках тапочек. Найдя оные, она сунула в них стопы и, пошатываясь, поплелась в сторону ванной комнаты, стараясь не смотреть ни в зеркала, ни на пугающе огромный красный цветок, чужеродным пятном выделяющийся на фоне густой зелени листьев. Кипяток душа позволил Натали немного прийти в себя только после того, как она поварилась в нем около получаса. Машинально почистив зубы, высушив голову и переодевшись, девушка вернулась в комнату и снова зажгла огонь в еще теплом камине. Настало время принять кипяток внутрь — пакетик с мелиссой от Лизы опустился в чашку, и через секунду содержимое забурлило.

Все слилось в один долгий-долгий день, который и не думал кончаться.

Глаза невыносимо пекло. Организм отчаянно сигналил, что ему требуется отдых, что полутора часов слишком мало, к тому же на календаре воскресенье — нет нужды готовиться к занятиям и куда-то спешить. Однако стискивающая боль в груди ясно давала понять: заснуть не удастся.

Натали рухнула на стул и воспаленными глазами уставилась на гибискус, неприятно краснеющий уже неделю. В памяти всплыла маленькая худая женщина в спешке купленном черном платье, сломанной фарфоровой куклой обмякшая на руках у мужа и матери, и ее безумный от горя вопль на всю улицу.

Плечи девушки резко дернулись, а руки, дрожа, потянулись за кружкой с дымящейся зеленоватой жижей, призванной хоть как-то успокоить.

Большими глотками опустошив чашку, Натали нервно дернула палочкой и включила радио: нужно было сейчас же заглушить собственные мысли. Приемник послушно ожил и заливисто запел. Она практически его не слушала: ее взгляд блуждал по узорам на напольном ковре, пока не остановился на темнеющей в сером мраке стопке порекомендованных Хэйзел книг, все еще ждавшей, когда ее соизволят наконец разобрать. Стул тихо скрипнул — Натали сползла с него прямо на пол, поближе новым томикам, все еще укутанным обрывками оберточной бумаги.

Со светящихся белизной листов свежего выпуска “Ежедневного пророка” — девушка узнала газету, купленную на почте — на нее смотрело уже знакомое лицо. “Сириус Блэк все еще в бегах!” — гласил заголовок под фото. Поправив сползшие очки, Дерн села по-турецки и открыла статью. Слишком часто этот человек попадался ей на глаза. Она по диагонали пробежалась по строкам на первой полосе, во всех красках повествовавшей о беглом уголовнике, при этом не стесняясь в эпитетах и приправляя жуткими по своей субъективности домыслами и слухами. Но отделять сажу от чечевицы во всей местной писанине, где попадались и не знакомые девушке слова, Натали не стала. Достаточно было только того факта, что именно из-за этого человека Хогвартс окружили кордоном из дементоров. Пролистав подшивку до конца, она не заметила ничего стоящего: газета тут же была безжалостно скомкана и скормлена камину.

Собрав книги в две небольших аккуратных стопки, девушка выудила одну и медленно раскрыла на форзаце. Та сладко скрипнула и дурманяще запахла свежей краской и бумагой, заставив Натали зажмуриться и сделать глубокий вдох. Она давно разучилась обращать внимание на обложку — в любом случае у книги самое важное находится внутри. Полистав небольшой томик, Дерн вернулась к началу. Компаньон на остаток ночи был выбран.

* * *

С колен на ковер с тихим шелестом скатились книга и неизменный карманный словарь, с помощью которого девушка продиралась через заросли витиеватых описаний. Натали открыла глаза и потянулась. Она и не заметила, как заснула, поддавшись дурману лизиных трав. Бросив взгляд на часы, девушка поняла, что спала всего около четырех часов, однако, этого, на удивление, хватило, чтобы она чувствовала себя хоть немного отдохнувшей. Хотя от синяков под глазами избавляться ей придется еще долго, учитывая тот факт, что на ее лице они темнели уже около десятка лет.

Подняв с пола книги, Натали аккуратно положила их на свой письменный стол и устало потерла скисшие глаза, не снимая очков. Надо было умыться: скоро завтрак в Большом зале.

В воскресенье ни в одном учебном заведении нет занятий, и Хогвартс, разумеется, — не исключение из этого правила. А раз нет уроков, то, выходя из своего кабинета, можно со спокойной душой запереть дверь на ключ, что и сделала Натали.

…Другие будут вам рады.

Рады, да?

Черная тень бесшумно промелькнула по сонным пустым коридорам и незаметно скользнула в полуподземный боковой проход Большого зала, насквозь пропахший воском и пылью, что никакой сквозняк не смог бы выветрить его. Но если выбирать между темнотой узкого коридора и тяжелыми, парадными воротами, несомненно очень красивыми, где тебя ежедневно рассматривают как музейный экспонат, Натали всегда выбирала первое.

Тяжелая дверь в конце ступенек пронзительно заскрипела. Подняв красные глаза, девушка внутренне застонала: помещение не пустовало. Надежда в одиночестве быстро перекусить бутербродами окончательно испарилась. Дерн постаралась как можно незаметнее сесть за свое место сбоку стола.

— Доброе утро, профессор, вы сегодня рано, — Люпин опустился неподалеку от угла и доброжелательно улыбнулся. Натали поежилась, хотя здесь сквозняков не было. — Как ваше самочувствие?

Девушка, не поднимая глаз, кивнула в знак приветствия, посыпая сахаром бутерброд с маслом:

— Доброго утра, все хорошо, спасибо, — руки поспешили отправить хлеб в рот под непонимающий взгляд коллеги, странно уставившегося на ее нехитрый завтрак. — Что-то не так?

Мужчина только отмахнулся, наполняя свою чашку чем-то темным: кофе или же крепкий чай — Натали не смогла понять.

— Тогда, если все хорошо, сегодня все в силе, как и договаривались? Как всегда в одиннадцать? — дождавшись охотного одобрительного кивка и улыбнувшись в ответ, Люпин с удовольствием глотнул из чашки.

* * *

Громыхнув лавочкой еще раз, девушка облегченно выдохнула и сладко хрустнула затекшей спиной. Каждый раз убирать лишние места и сдвигать первые две парты было хлопотно, но, к сожалению, необходимо. На рабочем столе удобно разложиться не получилось бы при всем желании, а пускать гостей в свою комнату хотелось в самую последнюю очередь. Из-за приоткрытой двери выплыли пара стопок с потрепанными тетрадями и несколько неровных башенок из книг, под завязку напичканных закладками. За ними гуськом потянулись две чашки с блюдцами, небольшой чайничек, сахарница. Замыкал всю процессию скромный початый пакетик с заваркой. Натали не рискнула светить лизиными отварами перед лишними глазами.

Если подвести промежуточный итог, то в целом день начался неплохо. Однако где-то глубоко внутри то и дело ерзал маленький, совсем крошечный червячок сомнений, по кусочку подъедая уже было устаканившуюся уверенность в светлое и прекрасное далеко. Все шло слишком хорошо, чтобы быть правдой, где-то обязательно должен быть подвох. Скорее всего он уже был, осталось только его обнаружить — а это дело времени. Или же он вылезет наружу сам.

— Добрый день еще раз, профессор!

Беззаботный голос Люпина нарушил тишину кабинета и эхом прокатился по пустому классу. Мужчина, чем-то шурша, подошел к сдвинутому и уже готовому к работе столу, торжественно водрузив на свободное место небольшой сверток пекарской бумаги, в котором, как в птичьем гнезде, лежало несколько белесых от сахарной пудры булочек, видимо, оставшихся с завтрака.

— И вам, — ответила девушка, вежливо кивнув в качестве приглашения, и протянула ему тетрадь.

Полосатое перо уже несколько минут сновало туда-сюда по конспектам, иногда задерживаясь на каком-то слове, иногда что-то безжалостно перечеркивая, заставляя тем самым хозяйку несчастной тетрадки каждый раз внутренне напрягаться, стоило Люпину оставить еще одну короткую пометку рядом с ее, казалось бы, правильно построенным, но невозможно длинным предложением. Натали еще в первый день работы над текстом объяснили, что так англичане не пишут да и детям будет проще воспринимать сложный материал. Все было сказано спокойно, дружелюбно, но тем не менее, когда мужчина снова нещадно рубил и без того редкие, но не казавшиеся девушке громоздкими, предложения на еще более мелкие, она практически ощутимо вздрагивала, краем глаза замечая, что коллега иногда смотрит куда-то за ее спину. Почеркав таким образом где-то треть ее научных изысканий — порядка десятка страниц — примерно за час, мужчина отложил перо.

— Уф, предлагаю сделать перерыв, — он, стараясь скрыть усталость, как можно непринужденнее выпрямил спину, но та предательски захрустела. Он вздохнул и собрал в стопку конспекты.

— Вот, — он протянул их девушке. — Я кое-где поправил формулировки, не больше. Если свериться с нашим общим планом, выходит хорошо. Вы пишете очень просто и понятно, как раз то, что нужно, — Натали с кислым выражением лица приняла бумаги и отложила их в сторону, освобождая место для чая и люпиновского булочного гнезда. Слова коллеги звучали если не издевкой, то как ложь во благо — точно.

Они уже привыкли делать перерывы на чай, так что ее собеседник быстро сориентировался и придвинул на теперь уже пустующее перед ними место чашки и сахарницу, за действиями пытаясь скрыть бурные размышления.

— Простите мне мою наглость, — очень осторожно начал Люпин. — Но вы выбрали весьма своеобразный цветок для спальни.

Натали резко подняла побледневшее лицо и только сейчас осознала, что мужчина все это время косился в сторону ее комнаты. Обернувшись, девушка с ужасом подтвердила свою догадку: она забыла закрыть дверь. В проеме на фоне бьющего из окна света темнели зеленая громада гибискуса и ярко-алая клякса не увядшего махрового цветка.

Мужчина, видимо, осознав неуместность своего комментария, заметно стушевался, сгорбившись над своей чашкой:

— Извините, мне не следовало лезть, — он исподлобья проследил за тем, как девушка на негнущихся ногах медленно встала, подошла к своей комнате, и гибискус исчез за поспешно закрывшейся дверью.

— Ничего, — Дерн вернулась на свое место напротив Люпина.

— Вы привезли его из дома? Должно быть, он вам очень дорог, раз вы его взяли с собой в Хогвартс и не побоялись поставить в спальне… Вы ведь в курсе, что это небе…

— Да, я знаю, — перебив его, грустно выдала Натали, не поднимая глаз. Повисло неловкое молчание, которое Люпин нарушил только спустя некоторое время, видимо, наконец найдя подходящие слова.

— Не поймите неправильно, я только хотел вас предупредить, — когда чай снова был разлит, а булочки медленно, но верно начали уменьшаться в числе, мужчина снова попытался завести разговор.

— Вы из-за него так сильно нервничаете? — он немного качнул головой в сторону двери в ее личную комнату.

Натали внезапно почувствовала, как на нее навалилась усталость. Ее глаза медленно блуждали по осевшим чаинкам, пока девушка пыталась собрать в кучу густой кисель, в который резко превратились ее мысли. Она могла терпеть сколь угодно долго, но ее сил хватало только до тех пор, пока кто-то не начнет лезть с расспросами. Прямо как ваза: в разбитую вазу не поставишь цветов, однако, пока ее не трогаешь, она еще может сохранять какое-то подобие формы. А стоит ее хотя бы легонько коснуться — она тут же рассыплется. Но Натали — не ваза. Ей рассыпаться нельзя.

Девушка устало кивнула, согнувшись над чашкой:

— Вам незачем беспокоиться.

— Так он и правда настолько важен? — тихо уточнил мужчина.

Дерн только грустно промолчала в ответ, отведя глаза в сторону. Люпин задумчиво потер подбородок, покосившись на стопку книг, стоявшую на краю стола:

— Кстати, почему он так странно цветет? Обычно такие растения, особенно в школе, буквально усыпаны цветами, а этот распустился один, да еще и в середине такой холодной осени…

— Кто его знает… — Натали на секунду замолчала. Она уже хотела добавить что-то еще и даже раскрыла рот, но тут же прикусила губы. Незачем плакаться о жизни другому человеку, особенно, когда он так хорошо к ней отнесся, еще и постоянно помогает. Никто не обязан выслушивать ее нытье. Ее проблемы — только ее дело.

Не дождавшись более подробного ответа, Люпин выдохнул:

— Вот как… Кстати, а как вам булочки? Я набрал разных: вот эти с кремом, а эти с джемом, внизу еще с чем-то… Угощайтесь! — мужчина тактично перевел тему и аккуратно подвинул выпечку к собеседнице. Что-то в его взгляде немного изменилось, Натали не понимала, что именно, но на этот раз взяла сладкое и разломила пополам, обнажая вкусно пахнущий ванилью бежевый крем.

— Их пекли еще когда я здесь учился. Мои друзья каждый раз таскали их, — он усмехнулся, — распихивали по карманам не меньше дюжины штук, а потом приносили в гостиную. Всегда половину давили по дороге. Джеймс часто допоздна сидел в ванной комнате и отстирывал мантию от джема. Давно это было. А кажется будто вчера… — его губы растянулись в грустной улыбке. Люпин отхлебнул чай. — Но, знаете, я очень рад, что смог снова сюда вернуться.

— Вы скучали по школе? — голос Натали дрогнул, и она застыла, держа половины разломленной булочки. Мужчина удивленно вскинул брови.

— Хогвартс стал мне вторым домом. И, полагаю, я не один такой, — мечтательно протянул он. — А что вообще из себя представляет Колдовстворец? Если с Бобатоном и Дурмстрангом Хогвартс еще кое-как сотрудничал, пусть и давно, то о вашей школе ходят только слухи… Ох, простите мне мое любопытство, — осекшись, Люпин грустно стукнул чашкой о блюдце.

Натали вздохнула:

— Ничего. Колдовстворец — очень закрытое и консервативное заведение. Неудивительно, что о нашем… — она оговорилась, но быстро поправила, — о быте школы мало что известно за пределами страны. После окончания обучения мне очень повезло устроиться туда работать. Учителя меняются крайне редко, как, собственно, и традиции. Разве что недавно весь педагогический состав стал женским. Но я очень благодарна человеку, который помог мне в свое время. Думаю, без его наставлений, я бы не смогла создать свой собственный курс, да и вообще вряд ли бы оказалась здесь…

Впервые за все время их совместной работы взгляд Натали, направленный в чашку с чаем, ощутимо потеплел. Пауза затянулась, и девушка подняла глаза на своего собеседника. Люпин сидел напротив и, подперев подбородок рукой, как зачарованный, слушал ее с выражением приятного удивления. Заметив ее взгляд, мужчина тут же отвернулся, смущенно улыбнувшись.

— Кхм, вот оно что… Ну, а как вам местная выпечка? — спросил он, потянувшись к пышкам, и вытащил одну наугад.

Натали пожала плечами, пробуя на вкус булочку с кремом, которую она все еще держала в руках.

— Очень вкусно, — прожевав кусочек, пробубнила она и, отложив половинку десерта обратно в кучу, взяла чашку.

Нужно было срочно запить. Чай уже был близок к тому, чтобы превратиться в крепкую заварку. Самое то, чтобы перебить до невозможности приторно-сладкий вкус выпечки. После нескольких глотков во рту осталась только приятная горечь.

* * *

Где-то за стенами кабинета раздался громогласный школьный звонок. До занятия с четверокурсниками у Натали оставалось всего пятнадцать минут, которые она хотела потратить на подготовку. В комнате из-за невозможно сильных сквозняков становилось все более промозгло, а теплые и неожиданно погожие деньки за окном никак не спасали положения одного преподавательских кабинетов, окна которого всегда были в тени. Камин, с хрустом и упоительным треском поедающий очередное полено, кое-как пытался спасти положение, но выходило у него это скверно, особенно сейчас, когда ветер своими порывами едва ли не выбивал и без того звенящие стекла.

Натали одарила дверь уставшим снисходительным взглядом и решила не вставать. Последняя снова, как будто назло, пронзительно взвизгнула и приоткрылась: сквозняк правил бал как хотел. Поежившись, девушка заглянула в кружку. Казалось бы совсем недавно забытый чай уже успел подернуться противной таниновой пленкой. Натали с отвращением взболтала содержимое. Выбрасывать пакетик лизиного травяного сбора было жалко, поэтому было решено чай прокипятить. Серая волшебная палочка, привычно выуженная из левого рукава, резко совершила пасс над чашкой.

В учебном кабинете через щель послышался скрип входной двери, заставив Натали прислушаться и замереть в той же позе над кружкой.

— Сильви, у тебя разве еще есть занятия сегодня?

— Ритуалистика, а потом я свободна. А что?

Раздались приближающиеся шаги, когда девочки вошли в кабинет, со скрипом прикрыв за собой дверь. Первый голос был Натали не знаком, второй же преподаватель после некоторых усилий приписала Калвер — четвертый курс Хаффлпаффа — пока что ничем не выдающейся девочке, всегда сидящей на второй парте у окна с мальчиком из вороньего факультета в вечно треснутых очках.

— Может, ну ее? Пошли погуляем? Всю осень дожди шли, а сегодня солнышко выглянуло, такая погода хорошая!

— Прости, Беа, я просидела в библиотеке все выходные чтобы сделать эту домашнюю, я хочу наконец ее сдать. Ставлю галеон на то, что я получу хороший балл!

Собеседница прыснула:

— Галеон?! Не смеши меня, Сильви, кому вообще нужны хорошие баллы по необязательному предмету? Тем более по ритуалистике.

— Да что не так?

— Да она же скучная!

— А история магии что ли не скучная?

— Там хотя бы поспать можно, да и контрольные всегда можно списать. Я не понимаю, почему на факультативном предмете требования такие же, как у Макгонагалл на трансфигурации! Уже полсеместра прошло, а вы все в библиотеке штаны протираете! Где та хваленая практика, о которой ты мне все уши прожужжала?

— Не на всех предметах так быстро ставят практику…

— Ой да ладно! Вспомни хотя бы ЗОТИ у третьего курса, которым уже на первом занятии боггарта показали! А вы что делали? Бумажки марали.

— Марать бумажки лучше, чем выставлять напоказ свои страхи перед всем курсом, тем более перед слизеринцами, которые этим постоянно пользуются. И вообще, я уже поняла, что ты на меня все еще дуешься! Но пойми, Прорицания — это явно не мое, я не хочу ходить просто за компанию…

Уставший голос Калвер периодически перебивался звонкими хлопками пухлых книг о столешницу парты.

— А весь прошлый год тебя все устраивало! — фыркнула в ответ Беа. — Ты даже не заикнулась, что тебе не нравятся Прорицания, а теперь что? Ты, ни слова не сказав, пишешь заявление на переход на какой-то неизвестный предмет!

— Мы уже все это обсуждали, Беа, может, хватит?

— Ну и пожалуйста! — процедила та. — Зато третьекурсникам было весело! — девочка сделала паузу, будто оглядевшись по сторонам, и ее голос перешел на тихий беглый шотландский акцент. — Я слышала, что у одного из гриффиндорцев боггарт превратился в Снейпа.

— В кого? Ты смеешься?

— А вот если бы ты не ночевала в библиотеке, ты бы тоже знала. Тем более, что об этом уже вся школа судачит. Даже профессора смеялись…

— Да погоди! Это же боггарт, как он…

— В том-то и дело! Новый учитель подсказал мелкому нарядить его в бабкины шмотки! Гениально, скажи?! Не то, что этот Локхарт в прошлом году со своими нудными книжками, такой классный…

— Чего застыли в проходе, эй! — возмущенно гаркнул на них юношеский голос, в котором Натали узнала Гилберта. — Идите отсюда!

— Да и пожалуйста! — не осталась в долгу Беа. — В общем, Сильви, я буду ждать у фонтана!

В класс зашло еще несколько учеников, и их голоса слились в один сплошной гул, в котором больше ничего нельзя было разобрать. Из ступора Натали вывел оглушительный звук школьного звонка и насильно вытащил в реальность. Девушка растерянно опустила глаза на кружку, над которой все еще держала волшебную палочку. Внутри в остатках бурлящей чифирной жижи крутился пакетик успокоительного.

* * *

В зале на обеде было необычайно шумно, и Натали на миг застыла перед боковой дверью, раздумывая, стоит ли заходить. Конечно, заманчиво было запереться на ключ в своей комнате с кружкой чая, забывшись за чтением какой-нибудь книги. В голове всплыла невольно подслушанная фраза про бабкины шмотки, но девушка мотнула головой, чтобы отмахнуться от этой мысли. Она должна социализироваться. Вдохнув, она все же толкнула тяжелую дверь и, привычно обойдя четырехцветные песочные часы, направилась к своему месту за преподавательским столом.

Учеников в зале было намного больше, чем обычно: некоторые обеденный перерыв предпочитали проводить на свежем воздухе, тогда как другие коротали время в библиотеке или за подготовкой к вечерним занятиям. Но в день почты, когда многочисленные совы заполоняли большой зал и устраивали настоящий дождь из конвертов и посылок, все без исключения предпочитали проводить обед в большом зале.

— Профессор Дерн, можно вас на минуту? — голос заместителя директора застал девушку врасплох.

Она застыла рядом со своим местом, не успев сесть, и осталась стоять столбом, когда к ней грациозно подплыла профессор Макгонагалл.

— Да, конечно, — растерянно ответила Натали, с некоторой тревогой посмотрев на женщину. Та поправила свои овальные очки:

— Я заметила, что вы не заполнили журнал посещаемости… — Макгонагалл остановилась, не окончив фразу и заметив, как стремительно побледнело лицо девушки.

— Прощу прощения, я завела свой собственный…

— Помимо собственных мы также ведем и общий журнал, — профессор снисходительно кивнула. — Подойдите завтра в учительскую, я покажу, где он лежит и как его заполнять.

— А, да, конечно, — рассеянно кивнула Натали, и цепочка очков тихо звякнула. — Спасибо, извините…

— Все хорошо, я должна была сказать об этом раньше, — ответила Макгонагалл. — Не волнуйтесь, наслаждайтесь обедом. Приятного аппетита.

— Приятного… — эхом повторила девушка вслед заместителю директора, опускаясь на свое место.

Перед ней материализовалась тарелка с жареной курицей, и Натали глазами поискала понравившийся кусочек. Ее взгляд остановился на золотистой корочке одной из ножек, лежавшей на самом верху горки, но руки почему-то застыли без движения, до белых костяшек сжав столовые приборы. В голове завертелся неповоротливый клубок из обрывков воспоминаний и невольно подслушанного разговора.

Даже преподавателям было смешно…

Натали вздрогнула, услышав радостный возглас какой-то девушки с Гриффиндора, под ободряющие голоса друзей распаковывающей обернутую во множество слоев бумаги посылку. Кто-то хохотал, вслух зачитывая отрывки из письма, и эмоции разливались вокруг теплой атмосферой радости. Дерн, чтобы отвлечься, посмотрела под потолок, выискивая взглядом Шурика и все еще надеясь получить весточку от родителей или подруги, однако под собственный же горький смешок оставила эти попытки. Незачем тешить себя надеждами, она может лишь гадать о том, как сейчас ее родные справляются с творящимся в стране кризисом. Да и Лизе сейчас явно не до нее.

— Add vissza!⁽¹⁾ Жужа, отдай сейчас же!

Натали повернулась на полный злобы голос Миклоша. Юноша, вскочив из-за стола, пытался поймать кружащего над ним сычика с большим алым конвертом в клюве. Из-за крика разговоры смолкли, и все уставились на венгра, ругающего сову сразу на двух языках.

— Это что? Громовещатель? — спросил кто-то, и по залу прокатились шепотки. Кто-то тихо засмеялся, а со стороны стола в зеленых мантиях даже раздался громкий мерзкий свист.

Натали поискала глазами Эву, но девочка, как и другие ученики, лишь испуганно смотрела на своего брата. Мало кто из родителей так не любил своих детей, что присылал им “кричалки”. За все время своей практики в Колдовстворце Дерн могла вспомнить лишь один или два случая, когда ученики получали алые конверты — и поводы для этого были весьма и весьма серьезными. Однако, девушка не могла понять, чем так отличились близнецы, чтобы одному из них родители могли бы прислать “кричалку”.

Сычик, сделав еще один круг над головой Миклоша, взлетел повыше и направился к другому столу. Мальчик проводил его растерянным взглядом и тут же обернулся к Эве. Брат с сестрой успели лишь испуганно переглянуться, и алый конверт упал девочке прямо в руки. Жужа тем временем неторопливо сел на стол и с чувством выполненного долга вытащил из большого блюда кусок жареного мяса.

Разговоры в зале затихли, между учениками пробегали лишь редкие шепотки, и даже некоторые преподаватели из-за своего стола напряженно следили за красным конвертом в руках девочки. Получив несмелый кивок от брата, Эва аккуратно поддела ногтем сургучную печать.

Письмо тут же взмыло в воздух.

— Ковач Эва! Я предупреждаю тебя в первый и последний раз! — рявкнуло письмо низким густым басом на хорошем английском с едва заметным акцентом. — Если мне и матери придется снова ухаживать за твоими животными, я запрещу тебе и твоему брату держать их в доме. Твоя чертова шавка вчера поставила на уши все окрестности и подохла! Наша семья должна показывать себя в лучшем свете и не позориться из-за таких мелочей! Поэтому помяни мое слово, если ты и твой брат посмеете сдать хоть один экзамен ниже “В”, и запаха твоего облезлого щенка в моем доме больше не будет!

В гробовой тишине алый конверт взорвался с тихим хлопком и осыпал пораженно сидящую Эву клочьями разорванной бумаги.

— Кана… Умерла?.. — дрожащим голосом спросила девочка у уничтоженного письма, рассеянно собирая красные кусочки конверта со своих колен.

Натали поджала губы, видя, как на глаза Эвы наворачиваются слезы. Милая и незаметная девочка, всегда старающаяся быть предельно аккуратной и вежливой, явно не заслуживала такого обращения от своего родного отца. Никто не заслуживал. Краем глаза она посмотрела на коллег, но по их лицам ничего нельзя было прочесть. Профессор Флитвик расстроенно охнул.

— Бедная девочка, — тихо пробормотала сидящая рядом с Дерн Спраут.

Грохот со стороны стола Рейвенкло заставил Натали обернуться.

Миклош, запнувшись за лавку, упал на пол, явно разбив в кровь ладони. Не проронив ни звука от боли, он кое-как поднялся и, растолкав гриффиндорцев, сидевших между ним и Хаффлпаффом, вскочил на стол, со звоном перевернув несколько кубков и пнув блюдо. Будто не заметив этого, мальчик, чуть не упав, спрыгнул с другой стороны под тихие возмущения попавшихся на его пути учеников.

Плечи Эвы содрогались в беззвучных рыданиях, когда Миклош, бросившись на колени, крепко обнял сестру. Девочка уткнулась в его плечо, прерывисто дыша, и сжимая в пальцах обрывки конверта.

До конца обеда никто больше не проронил ни единого слова.

1) Отдай!

Вернуться к тексту