Каждый год, девятого января... (гет)

Аппарация с Аляски была ужасной. Северусу казалось, что на этот раз его не просто ухватили крюком за желудок и дëрнули, ощущение было такое, что каждую клетку в организме вывернули наизнанку. Он уже не чаял добраться живым до пункта назначения, но всему бывает конец, закончился и этот кошмар, и он рухнул на колени посреди какого-то помещения. С трудом поднявшись на ноги, он окинул стены мутным взглядом, заметил открытый шкаф с верхней одеждой и понял, что его забросило в холл какой-то квартиры. Во время аппарации он был не в состоянии думать о том, куда его отправила коварная Нарцисса, да и теперь, собственно, ему было не до того — судя по ощущениям, его организм вот-вот начнёт прощаться со всем съеденным и выпитым, и длиться это будет до-о-олго. Оставалось надеяться, что в доме (или в квартире?) сейчас никого нет. Повинуясь неясному наитию, он, пытаясь удержать равновесие, поплёлся в ближайший коридор, открыл какую-то белую дверь, и — о счастье! — там оказался санузел. Снова опустившись на колени, он обнял «белого друга» и опустил голову.

Прощай, selyodka pod shuboi!.

Полоскало его долго. В один из перерывов в голове мелькнула утешительная мысль о том, что в доме, похоже, действительно никого нет — разве что хозяева все умерли. Минут через сорок он с трудом поднялся и кое-как доковылял до раковины. Взглянув на себя в зеркало, он только покачал головой. «Краше в гроб кладут!». Лицо зеленовато-бледное, под глазами синяки, глаза красные, волосы всклокочены, одно слово — красавец. Он умылся, прополоскал рот, мокрыми руками расчесал волосы и попытался продумать план ближайших действий. Что он сделает с Малфоями за такие шутки, он придумает позже, а сейчас есть дела поважнее.

Палочка на месте — это хорошо, но аппарировать в таком состоянии явно не стоило. Выйти на улицу и узнать, где он находится? Без ботинок и куртки? С трудом передвигая ноги, он вышел обратно в холл и замер, увидев на полу толстую змею. Несколько секунд он простоял как парализованный, забыв даже вынуть палочку, и только потом до него дошло.

«Опять этот чёртов угорь!»

Он перевёл дух и тут же учуял запах копчёной рыбы. В другое время это даже доставило бы ему удовольствие, но не сейчас. Его снова замутило, он привалился спиной к стене и съехал на пол. Последнее, что он видел — это наглая рыжая морда. Кот с неодобрением щурил на него жёлтые глаза и, крадучись, подбирался к рыбе.

«Галлюцинации», — подумал он и отключился.

* * *

Очнувшись, Северус обнаружил, что лежит в какой-то комнате на диване под мягким плюшевым пледом. Комнату освещало низкое солнце, которому он — после суток без дневного света — был чрезвычайно рад, даже несмотря на головную боль. Проморгавшись, он откинул плед, сел, некоторое время привыкал к своему самочувствию, и только потом заметил рядом с диваном свои вещи, оставшиеся у Долохова: шнурованные ботинки, аккуратно сложенная пятнистая куртка, шарф, шапка, а сверху — прижатая металлическим ёжиком записка и пузырëк с каким-то зельем.

Первым делом он убрал ёжика в карман брюк, после чего развернул записку и прочёл:

Северус,

Хоть я и не Трелони, но так получилось, что я знаю: сегодня вечером у тебя появится шанс исправить ошибку, которую ты допустил больше года назад, и о которой до сих пор сожалеешь. Гермиона вернётся домой не раньше четырёх часов дня. Желаю удачи.

Н. М.

PS. Зелье антипохмельное. Надеюсь, ты веришь, что я не хочу тебя отравить.

Так вот, значит, чья это квартира... А здесь многое изменилось.

Часы показывали половину четвёртого, значит, было время привести себя в порядок, и для начала он выпил зелье (разумеется, предварительно обнюхав горлышко фиала). Из коридора послышалось тихое цоканье коготков по паркету, дверь в комнату приоткрылась, и вошёл его старый приятель Живоглот. Когда-то они неплохо ладили — конечно, после того, как пару месяцев присматривались друг к другу, но сейчас рыжий котяра лишь бросил на него презрительный взгляд и прошёл мимо него в спальню. Ладно, с котом он позже договорится — если, конечно, это будет актуально. Внезапно Северус вспомнил про угря — не обгрыз ли его рыжий разбойник. Предположив, что, скорее всего, его забрал малфоевский эльф, который — без сомнения — и одежду доставил, и на диван его перенёс, Северус всё же решил это проверить и отправился на кухню. Угорь, аккуратно свёрнутый в кольцо, лежал в холодильнике. Другой еды не наблюдалось. Ну что ж, если им удастся помириться, это поможет закрепить успех — он помнил, что Гермиона обожала копчёных угрей.

Затем он проверил ванную комнату — не своротил ли он там что-нибудь, пока... кхм... шуровал. Убедившись, что всё в порядке, Северус умылся, выпил воды из-под крана и решил пройтись по квартире.

Паническую мысль «ещë не поздно одеться и сбежать» он отмёл как недостойную. Люциус вчера (или уже сегодня?) сказал ему, что Гермиона не выглядит счастливой, а он за столько лет достаточно изучил своего друга, чтобы понимать — хоть тот и обожает притворяться загадочным и изъясняться намëками, но если он что-то говорит прямо — значит, это правда. Выходит, она действительно не обрела счастья с Уизли-предпоследним после того, как он (явно от большого ума) выпихнул её на свободу. Северус совершенно не был уверен, что она любит его до сих пор, но предстоящее обручение с другим её явно не радовало. А раз так, то его решение не лезть в её жизнь превращалось из благородного самоотречения в трусость. Он должен с ней объясниться. Убедить, что отмена помолвки и следующие за этим возможные неприятности — ничто в сравнении с жизнью, испорченной ради глупого желания доказать ему(!), что она без него очень-очень счастлива. И самое трудное — нужно было признаться ей, сказать, что их отношения он воспринимал серьёзно, а вовсе не пользовался влюблённостью молоденькой дурочки, чтобы потом, когда надоест, просто бросить.

Интересно, живёт ли Уизли в этой квартире?

Северус бегло осмотрел гостиную и спальню, заглянул в платяной шкаф. Увидев в отдельном отсеке комплект её летних платьев, пробежался пальцами по вешалкам и понял, что всё это она носила ещё полтора года назад, когда они были вместе. Он знал, что она любила лето больше других времён года, любила летнюю магловскую одежду — все эти лёгкие платья, юбочки, шортики и топики, но за прошлое лето не купила себе ни одной новой вещи — и не потому, что у неё не было денег. Получается, она действительно не имела желания с энтузиазмом бросаться в новую жизнь — без него. Да, поселившись здесь, она докупила в квартиру необходимую мебель, но не попыталась обновить себя.

Впрочем, отсутствие новых платьев — это не всё, что он увидел. В шкафу не было мужской одежды. А если бы Гермиона жила в Норе, квартира не ощущалась бы жилой, да и коварная Нарцисса не настроила бы портал сюда — не в её правилах проявлять небрежность при составлении сложных планов.

Нет, Гермиона всë ещë жила здесь, и жила одна.

Поняв это, он прикрыл глаза и вздохнул с облегчением — похоже, у него действительно есть шанс.

* * *

Северус прошёлся вдоль книжных шкафов, рассматривая её библиотеку, машинально отмечая новинки и поглаживая пальцами её любимые книги.

С Гермионой они жили у него, а в этой квартире он бывал редко. В те времена из мебели здесь были только кухонный гарнитур, раскладушка, книжный шкаф, письменный стол и пара стульев — неудивительно, что сейчас он не сразу понял, куда попал.

Продолжая ходить вдоль книжных полок, Северус заметил между двумя томами торчащий уголок конверта и, не долго думая, извлёк его наружу, чтобы посмотреть.

Ну, что ж, если у него ещё оставались сомнения, теперь они почти исчезли.

В конверте были их общие колдографии — всего три штуки, очень уж он не любил фотографироваться. Две из них он уже видел — на них попали моменты, когда их застукали в магловском Лондоне, в толпе народа на каком-то празднике, когда они ещё только-только начали жить вместе. В камеру они не смотрели, Гермиона держала его под руку и что-то рассказывала, тихо сияя от счастья, а он слушал, чуть склонив к ней голову, и выражение его лица можно было истолковать как «В отличие от всех остальных ТЫ меня не бесишь». Кто-то из волшебников оказался пронырливым, заметил их, успел сфотографировать и продал колдографии в «Ежедневный пророк», сделав их связь достоянием гласности. Видимо, Гермиона потом добралась до редакции и выкупила их. Или выкрала. А третью колдографию он видел впервые. Это был выпускной вечер в Хогвартсе, когда кто-то (наверное, Денис Криви), во время церемонии вручения дипломов фотографировал выпускников, когда они по очереди прощались с профессорами, и подловил момент, когда Северус пожимал Гермионе руку и что-то ей говорил, а она смотрела на него грустными глазами, как будто старалась запомнить на всю жизнь черты его лица.

Вот, значит, как — а он и не знал, что она уже тогда...

* * *

Северус встряхнулся и посмотрел на часы. Было четыре пополудни.

Интересно, когда закончится это открытие выставки? Будет ли по окончании мероприятия банкет для устроителей, или все разойдутся по своим делам? Вернëтся ли она домой сразу, чтобы готовиться к завтрашней помолвке, или решит провести время с женихом? Разумно ли ждать еë здесь, или лучше заявиться туда и попробовать еë перехватить?

Он решил подождать ещë час. Если она не вернётся, он отправится еë искать, а там будь что будет. Появиться сейчас на мероприятии, к которому она долго и (в этом он не сомневался) с полной отдачей готовилась, сбить её с толку, когда она занята делом, которое так важно для неë? Нет, на это он пойти не мог. А то, что этот музей для Гермионы важен как итог её долгих трудов, он не сомневался.

Гермиона вписалась в его новую жизнь так органично, что он и не заметил, как пролетело два года. Конечно, они иногда ссорились, иногда она даже в сердцах убегала из дома, крикнув, что он над ней издевается. Гермиона не привыкла вести академические споры, раньше ей было просто не с кем — Гарри и Рон и не пытались возражать ей в вопросах «чего-то там мудрёного», по определению полагая, что она права. А Северус... Он спорил с ней, тыкал в нос цитаты, предлагал альтернативные выводы — в общем, бесил до ужаса. Но, проветрившись и успокоившись, Гермиона возвращалась к нему с новыми доводами и идеями, и иногда он даже признавал её правоту. А в бытовых вопросах у них было полное согласие: оба аккуратные, соблюдающие договорённости, неприхотливые в еде — поводов для ссор у них попросту не находилось. А главное — им вместе было хорошо.

Всë это время она продолжала работать на него в том же режиме — шесть дней в неделю по полдня. Чем она занималась в остальное время, он не допытывался — не хотел, чтобы она считала, что он еë контролирует. Впрочем, похоже было, что она ничем особым не занималась, только содержала в порядке их апартаменты, читала да гуляла — иногда с друзьями, иногда в одиночестве.

Однако в сентябре 2001 года в ней что-то изменилось. Формально всë оставалось как прежде, еду она готовила, к моменту, когда он заканчивал работу, уже была дома, в еë верности он поначалу не сомневался, а в остальном... Она как будто загорелась какой-то новой идеей и — как у неё обычно бывало — погрузилась в неё с головой. Северус ничего не имел бы против, но тот факт, что она не поделилась с ним своими мыслями, его задевал и настораживал. Она всё чаще куда-то уходила, никаких новых книг или иных материалов в доме не появлялось, и он не мог понять, чем таким она занялась. Он пытался аккуратно задавать ей вопросы, но единственным результатом стало то, что он понял — у неë появился секрет. Впрочем, она сказала ему, что пытается поработать над одной интересной темой и, если всë получится, расскажет ему. Но вскоре энтузиазм и горящие глаза сменили бледность, подавленность и явные следы частых слёз. Северус забеспокоился не на шутку, но добиться вразумительных объяснений так и не смог. Однажды он не выдержал и проследил за ней, но выяснить удалось только то, что она аппарировала к своей квартире и пробыла там всë время до возвращения домой, а он, как дурак, караулил под дверью, проверяя, не явился ли кто к ней через камин. Когда она ушла, он проник в еë квартиру. Там по-прежнему почти не было мебели, из новинок он обнаружил только магловский ноутбук, которым он так и не научился пользоваться, и пару книжек по истории старинных волшебных семей. В итоге он так и не понял, чем же настолько секретным можно было заниматься несколько часов подряд.

В конце концов он пришëл к логичному и закономерному для себя выводу: никакими исследованиями Гермиона не занималась, просто она влюбилась в другого. Возможно, поначалу она даже этого и не поняла, приняв новые романтические чувства за чисто человеческий интерес — отсюда и внезапно вспыхнувший энтузиазм и душевный подъём, а затем... То ли этот тип её бросил и она страдает, то ли еë замучила совесть, и она сама бросила этого типа, и — опять же — страдает. В любом случае, он ей, похоже, надоел, и теперь она мается и ее знает, как ему сказать, что им пора расстаться. Иначе она не избегала бы разговоров, не начала уклоняться от секса, не выглядела бы такой несчастной.

Нельзя сказать, чтобы Северус удивился — он ожидал чего-то подобного с самого начала — ну не может же такая девушка влюбиться в него раз и навсегда. Он ценил каждый хороший день, проведëнный вместе, но видеть еë несчастной было и больно, и оскорбительно: не хватало ещë, чтобы она решила остаться с ним из жалости или из соображений «раз уж новый объект страсти меня не любит, то...». Северус промучился до середины декабря, а потом решил, что дальше так продолжаться ее может. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Придя к такому выводу, он всë спланировал, дождался ближайшего воскресенья и позвал еë на прогулку. Якобы случайно он привёл в Кенсингтонские сады, которые по традиции часто используют молодожëны для своих фотосессий, и, увидев очередных жениха с невестой, как бы невзначай спросил, приедет ли она сюда во время собственной свадьбы — разумеется, не в ближайшее время, а потом, когда найдëт себе нормального жениха. Гермиона поначалу растерялась, потом с обиженным видом начала выспрашивать, что он имеет в виду. Это показалось ему лицемерным, и он решился: раз уж она не воспользовалась предоставленной возможностью честно во всём признаться и по-хорошему разойтись, то ему нет причин стесняться. Он наговорил ей гадостей, спросил, действительно ли она думала, что у неё был шанс занять в его жизни место Лили Эванс, а под конец бросил в лицо, что он давно наигрался в совместную жизнь и ждëт — не дождëтся, когда же она покинет его дом.

После этого он развернулся и ушёл. До позднего вечера он просидел в «Кабаньей голове», цедя огневиски, а когда вернулся, ни Гермионы, ни её вещей в его доме уже не было.

Сорок второй день рождения он встретил бы в полном раздрае и одиночестве, если бы Малфой не взял его за шкирку и не вытащил на всю ночь в магловский бар, где они оба напились, ввязались в драку, а затем угодили в полицейский участок. Оттуда их обоих вызволила Нарцисса, притащила в Малфой-мэнор и велела эльфу рассадить их обоих по ваннам с отрезвляющим травяным сбором. Вот такая в тот год у Северуса получилась баня.

А летом 2002 года по Волшебному миру прокатилась новость — Гермиона Грейнджер издала книгу, посвящëнную погибшим участникам войны — с обеих сторон. Оказывается, она получила допуск к архивным материалам, встречалась с семьями погибших и пожизненно осуждённых. Одни её гнали прочь и проклинали, другие соглашались на разговор и рассказывали ужасные вещи. Вот чем она занималась в свободное время, вот почему выглядела такой подавленной, вот почему много плакала — погрузившись в такую тему, немудрено впасть в депрессию. И он даже понимал, почему она не поделилась своими планами и почти не задавала вопросов на эту тему — в начале их совместной жизни она периодически пыталась что-то спрашивать о «коллегах» и лидерах с обеих сторон, но у него от этого мгновенно и надолго портилось настроение, хоть он и старался не показывать этого. Видимо, их отношения были ей важны, если, решившись писать книгу, она обошлась без его помощи.

Когда книга вышла из печати, он еë сразу же купил, а прочитав, оценил объём и качество проделанной работы. После этого он решил, что надо всё-таки объясниться-помириться, или хотя бы признаться, что не всё, что он ей тогда в сердцах наговорил, было правдой — уж во всяком случае не сравнительная часть его речи про неё и Лили Эванс. Вот только подойдя к её подъезду, он увидел, как она обнимается с Рональдом Уизли.

* * *

Северус встряхнулся, напомнив себе, зачем он здесь — явно не затем, чтобы упрекать Гермиону в том, что она не осталась страдать в одиночестве и (почти через год) нашла утешение в объятиях старого друга.

Он снова глянул на часы — половина пятого.

Не зная, чем себя занять, он пошëл на кухню взглянуть, что у Гермионы есть в запасе. Если вдруг они помирятся, одним угрëм сыт не будешь, неплохо бы хоть оладьи какие испечь и чай заварить. Однако, не успел он заглянуть в буфет, как в холле квартиры раздался хлопок, а следом за ним — звуки каких-то шлепков и ударов — как будто кто-то швырялся вещами и бил кулаками в стену. Северус вытащил из кармана палочку, сотворил Хоменум ревелио и, убедившись, что она пришла одна, замер в нерешительности. В это время из коридора раздались яростные рыдания Гермионы вперемешку с проклятиями.

— Идиот!.. (Бах!).. Гад!.. (Шлёп!) … Долбоëб чëртов!.. (Бабах!)… Ненавижу, ненавижу, ненавижу!!! (Бах! Бах! Шлёп! Шлёп!)

Насколько Северус помнил, Гермиона Грейнджер вообще не ругалась матом — она вполне могла доступно изложить свою мысль ёмко и цензурно, значит некто (он искренне надеялся, что именно Уизли) отмочил что-то чрезвычайное, раз ему удалось привести Гермиону в такое бешенство. Он только надеялся, что этот некто всего лишь допустил серьëзную промашку, а не позволил себе сделать что-то худшее, иначе этому «некту» от него не поздоровится.

«Интересно, как отреагирует Гермиона, когда через минуту увидит в своей квартире меня?» — подумал он, слушая, как она бушует у входной двери. Собравшись с силами, он решился было выйти из укрытия, приняв на себя весь запас еë ярости, но тут кто-то заколотил во входную дверь и он услышал громкий сердитый голос Молли Уизли:

— Гермиона Грейнджер! Немедленно! Открой! Мне! Дверь!

Несколько секунд Гермионе потребовалось, чтобы взять себя в руки, после чего она, вклинившись между требовательными криками Молли, произнесла сдавленным голосом:

— Миссис Уизли, уйдите! Пожалуйста.

— Открой сейчас же! Ты хочешь, чтобы тебя все соседи услышали?

— Это вы кричите, а не я.

— Тебе мало того, как ты опозорила моего сына и всю нашу семью?

— Я опозорила?!!

— А КТО? Из-за такой ерунды устроила публичный скандал! Ударила моего сына! Заявила, что отменяешь помолвку, когда всё уже подготовлено и приглашено столько народу!

—Я просила вас не устраивать из этой помолвки пир на весь мир! Вот сами теперь и оправдывайтесь.

— Рон ради тебя бросил Лаванду Браун! Он так надеялся, что...

— Ради меня? Он расстался с Лавандой в начале октября, а я была свободна с прошлой зимы! Что-то он долго думал, вам не кажется? Мы с ним сошлись в середине октября, решили просто попробовать, что из этого выйдет, это вы начали дуть ему в уши, что нам нужно как можно скорее жениться, пока снова не разбежались! Это ВЫ настояли на том, чтобы объявить о помолвке, а я тогда всего лишь поддалась вашему давлению.

— Конечно! Заставили бедненькую! Поди хотела этому Снейпу нос его огромный утереть — «Смотри, мол, какая я востребованная, сразу замуж выхожу!». Наверняка это он и бросил тебя!

— Если вы такая догадливая, почему ж вы тогда настаивали на скорейшей помолвке и свадьбе? Никак не можете смириться с тем, что ваш младший сын просто хороший парень и особых талантов ему не досталось? Лаванду Браун отваживали всеми силами, а в меня вцепились, как репей? Что между нами общего, чтобы мы могли ужиться вместе? Воспоминаний о прошлом для этого мало, вам не кажется? Я не хочу выходить замуж за человека, которому настолько плевать на то, что важно для меня, что он даже глаза из задницы вытащить не мог, чтобы один раз прочитать написанное? Вы представляете, что было бы, если бы Денис Криви, прежде чем сфотографировать меня на фоне ЭТОГО, не прочитал, что написано на транспаранте? Я к этой выставке четыре месяца готовилась, ночей не спала, а из-за вашего сына — если бы такая колдография попала в «Пророк» — я бы стала посмешищем всего Волшебного мира!

— Мало ли, что было бы, если бы! Всё обошлось!

— Да уж, обошлось! Благодаря Криви надо мной потешались только те, кто там сегодня был! И вы, между прочим, тоже смеялись!

— Да подумаешь, посмеялись и забыли! Ну, ошибся человек, ты что, совсем никогда не ошибаешься?

— Нет! Не тогда, когда я знаю, что это для кого-то очень важно.

Северус слушал эту перепалку и не знал, стоит ли вмешиваться, или подождать, когда Молли Уизли накричится и уйдёт. Но тут за дверью раздался второй голос — к Молли пришла подмога.

— Гермиона! — кто ж сомневался в том, что дело обойдётся без Поттера! — Это же просто недоразумение! Пожалуйста, открой!

— Гарри, уйди! — простонала Гермиона. Впрочем, когда такое могло остановить спасителя Волшебного мира, если он считал, что поступает правильно?

Раздался щелчок и, судя по звукам, Поттер и Молли ворвались в прихожую.

— Какого чёрта, Гарри? Я тебе не для того допуск в свою квартиру дала, чтобы ты вламывался ко мне, когда я прошу тебя уйти!

Северус подошёл поближе, чтобы в один шаг оказаться видимым для непрошеных гостей.

— Гермиона, пожалуйста! — умоляюще проговорил Поттер. — Я понимаю, что ты расстроена, но нельзя же так!.. Пожалуйста, дай мне руку, я перенесу тебя в Нору, и мы всё обсудим.

— Правда? Ты врываешься ко мне без спроса, чтобы утащить в Нору и помирить с Роном — а сам-то он чего не пришёл? Почему здесь ты?

— Сама его ударила, а теперь спрашиваешь, где он? — снова встряла Молли.

— Рон... — Поттер замялся. — Немного расстроен после того, что ты... Но он непременно вернётся в Нору, и вы помиритесь, я уверен.

— Гарри, оставь меня в покое! Я не хочу сейчас мириться! И завтра тоже! Естественно, я прощу его... Когда-нибудь потом, но никакой помолвки не будет.

— Гермиона... — Судя по звуку, Поттер подошёл ближе. — Ты сейчас не в себе. Пойдём в Нору, ты успокоишься, выпьем чаю — ты же не пошла на банкет, наверное, есть хочешь... Пошли! Дай мне руку...

— Нет!!! — взвизгнула Грейнджер и, похоже, отшатнулась назад.

Этого Северус уже не выдержал. Он вышел в холл и встал у неё за спиной.

— Поттер! Вам отказали несколько раз. Вы не понимаете слово «нет»?

Судя по лицам, эффект произвести ему удалось. Молли Уизли и Поттер замерли, открыв рот, а Гермиона... Она развернулась к нему, сверкнув глазами, и он тут же умолк. Он и забыл, какая она красивая. В длинном платье винного цвета (которое он когда-то ей подарил), разрумянившаяся от гнева, с аккуратной причёской, из которой то тут, то там выбились маленькие кудрявые прядки. Гермиона просто смотрела на него потемневшими глазами, и он не мог понять выражение её лица.

— Мне уйти? — одними губами спросил он.

Несколько секунд молчания показались ему вечностью, но потом она снова развернулась лицом к своему другу и несостоявшейся свекрови, позволив Северусу быть за её спиной.

— Гарри, миссис Уизли! Вам лучше уйти, — тихо сказала она.

Поняв, что продолжение разговора бессмыленно, они синхронно оглядели Гермиону в элегантном вечернем платье и Снейпа — в толстом вязаном свитере и пятнистых камуфляжных штанах, особенно задержались взглядом на шерстяных носках, а потом Гарри развернулся на каблуках и вышел из квартиры. Молли, скривив губы, презрительно бросила на прощанье:

— Могла бы и сразу сказать, что к старому любовнику вернулась, а то корчит из себя непойми что. Обидели её, не так плакатик нарисовали. Тьфу!

Молли вышла следом за зятем и с грохотом захлопнула дверь.

Северус и Гермиона остались одни посреди разбросанных вещей. Сделав несколько медленных вдохов-выдохов, как будто набираясь сил для разговора, Гермиона медленно повернулась к нему. Северус не стал ждать, а сразу обхватил еë за плечи и прижал к себе.

«Даст по морде и выгонит —значит, так тому и быть!»

К его удивлению, она на секунду замерла, а потом прижалась щекой к его груди и вцепилась пальцами в свитер.

— Прости... — забормотал он. — Я сволочь, я знаю... Не знаю, как тебя там подвëл Уизли, но я рад... И это... — он прикоснулся губами к еë волосам. — я соврал тебе тогда. Это неправда. Про Эванс тоже неправда, всё уже давно не так. Пока был жив Тёмный Лорд, я не позволял себе забывать о ней, день за днëм тащил еë в свою жизнь, в своë настоящее. Но когда всë закончилось, я отпустил еë, совсем отпустил. Было — и кончилось. — Гермиона молчала, но не пыталась отстраниться, и он продолжил. — Я не думал о ней, когда был с тобой, я никогда вас не сравнивал! То, что я тогда сказал... я хотел сделать тебе больно... Я думал, что ты нашла себе другого, влюбилась, и не можешь решиться признаться и уйти. Ты ведь не рассказывала про свой проект. Отмалчивалась, вздыхала, плакала по углам. Что я должен был думать? Тем более, я и так не понимал, что ты во мне нашла. Тогда, в парке, я хотел дать тебе шанс спасти лицо и уйти красиво, а ты...

Гермиона отцепилась от него и сделала шаг назад, чтобы удобнее было разговаривать, глядя друг другу в глаза.

— Я же просила тебя потерпеть!.. Говорила, что всë расскажу.

— А я и терпел! Но сколько можно? Ну, пару недель, ну, месяц... Но год, Гермиона! Год!

— Какой год? Я начала работу в сентябре, а двадцатого декабря ты уже меня выгнал.

— Ты год писала свою книгу! Ты всё это время собиралась молчать?

— Я хотела написать всё сама! Мне было важно написать это, чтобы хоть немного освободиться — от прошлого, от войны. Чтобы это перестало меня мучить... Я боялась, что ты начнëшь меня отговаривать, захочешь сам смотреть мои записи, начнëшь комментировать, высмеивать...

— Да почему?!!

— Ты знал о войне больше, гораздо больше, а уж о людях с той стороны — и подавно! А мне было важно написать своë восприятие. В том числе и восприятие тех людей, которых я в глаза не видела, только знала по рассказам и документам. Я хотела, чтобы ты увидел только готовую работу… — она опустила голову и пожала плечами. — Глупо вышло...

— Да... Откуда мне было знать, чем ты занимаешься? Я не хотел использовать на тебе легилименцию или сыворотку правды. Я пытался за тобой следить, но понял, что мне противно этим заниматься. Я решил, что если не могу доверять тебе без… всего этого, значит, такая совместная жизнь не имеет смысла... Когда я прочëл твою книгу, я сразу пришëл к тебе. Точнее, шëл, да не дошëл. Увидел тебя с Уизли.

Гермиона издала полувсхлип-полувздох и, не поднимая головы, ответила:

— Я знаю...

— Знаешь?

— Я почувствовала твой взгляд... У нас с Роном до этого дня ничего не было — мы иногда встречались — гуляли, болтали... Он только что с Лавандой Браун поссорился, я тоже была одна… Ходили вокруг да около, особо не торопились. А потом вышла моя книга, и началось… Все эти презентации, интервью в «Пророке», мне на наших улицах проходу не давали, каждый второй жаждал поделиться впечатлениями, рассказать, в чëм я не права и как нужно было написать правильно. Мне было тяжело, а Рон... он не особо интересовался тем, что я там понаписала, но он поддерживал меня. И Гарри, и все Уизли. Я снова почувствовала себя так, будто мы все одна семья. Гарри был просто счастлив — он так хотел, чтобы всё было как раньше. Рон, вроде бы, не против был попробовать ещё раз, а я всё колебалась, думала, может лучше сначала отдохнуть, прежде чем начинать новые отношения. Эта книга и разрыв с тобой всю душу вымотали... К тому же я помнила всë, что ты мне сказал, и чувствовала себя... несостоятельной как женщина. А тогда, у подъезда, он первый поцеловал меня, и я тут же почувствовала твой взгляд. Я всегда знала, когда ты на меня смотришь — ещё со школы... Я надеялась, что мне не померещилось, и что тебе стало хоть немного больно.

Она с вызовом посмотрела на него, и он тут же шагнул к ней, обнял и, уткнувшись в волосы, тихо ответил:

— Стало, Гермиона. Стало.

— Так тебе и надо! — буркнула она и подняла голову, чтобы посмотреть на выражение его лица, но не успела — Северус склонился к её губам, и глаза закрылись сами.

* * *

Этот день должен был стать последним днём её свободы: после помолвки — в этом вопросе Молли и Рон были непреклонны — ей следовало переехать в Нору и жить там до свадьбы. Вообще-то изначально помолвка была запланирована на девятое января — выбирая дату, Гермиона действительно надеялась хоть немного задеть бывшего любовника, растоптавшего жестокими словами её чувства, но потом ей предложили заняться подготовкой к выставке, посвящëнной героям войны, а когда она согласилась, выяснилось, что открытие назначено как раз на десятое. К ужасу Гермионы, первая мысль, которая пришла ей в голову, была «Слава Мерлину, ещё два дня будут только мои!»

Спустя минуту все присутствующие хохотали, глядя на пунцово-красную Гермиону, стоящую под идиотским плакатом. Поняв, в чём дело, она молча подошла к смеющемуся Рону, до которого только сейчас дошло, что там написано, и врезала ему кулаком в солнечное сплетение, после чего рявкнула «Помолвка отменяется» и выбежала вон.

* * *

Этот день не стал последним днём её свободы. Северус всё-таки пришёл. Если бы не он — кто знает, вдруг бы Гарри (разумеется, из лучших побуждений) и вправду выдернул её в Нору, невзирая на протесты?

Гермиона представила, что в эту самую минуту она стоит на кухне дома Уизли, и огромное рыжее семейство с шутками-прибаутками доказывает ей, что всё случившееся не стоит выеденного яйца. Её передёрнуло — ведь так бы всё и было. Конечно, подумаешь — Рон выполнил просьбу «на отвяжись» и выставил её на посмешище, им всем было бы плевать, что она чувствует — навалились бы на неё всей массой и просто никуда бы не выпустили.

— Ты чего? — спросил Снейп, оторвавшись от её губ. Гермиона уткнулась лбом в его плечо, а потом, решившись, вскинула голову и пристально посмотрела в его глаза.

— Я правильно поняла? Ты ведь вернулся, а не просто так решил зайти?

Он нежно погладил её скулы большими пальцами.

— Вернулся. Если ты согласна.

— Потому что тебе снова нужны секс и ассистентка?

— Нет.

— А почему?

— Без тебя тоскливо. Плохо. И потом — мне кажется — первые два года нам с тобой было хорошо. Если мы попробуем сделать выводы и не скрывать друг от друга то, что нам важно, мы могли бы... — он споткнулся на середине фразы и умолк, подбирая слова.

Гермиона помолчала, а потом кивнула.

— Ладно, Северус, не мучайся. Будем считать, что я тебя поняла, — она обняла его за шею и снова потянулась к губам. — Знал бы ты, как мне было без тебя плохо... Как я рада, что ты пришëл.

— Можешь не сомневаться, — шепнул он перед тем, как накрыть еë губы своими. — Я тоже рад.

Северус подхватил её на руки и понёс на кухню. Раньше, когда из спальных мест в доме Гермионы была только раскладушка, они во время его редких визитов регулярно использовали кухонную мебель не по назначению. Сейчас в спальне появилась небольшая тахта, а в гостиной — диван, но впервые после расставания ему хотелось заняться с ней любовью на том же самом столе.

Гермиона обняла ногами его бëдра, позволив юбке задраться почти до пояса, и прижалась к нему всем телом, обхватив руками его плечи и шею. Северус усадил еë на стол, дрожащими руками стянул из-под юбки бельë, торопливо провëл пальцами вдоль еë естества, чтобы убедиться, что она его хочет, почти мгновенно разобрался со своей одеждой, погрузился в еë глубину и замер, потрясëнный ощущением, что он наконец-то вернулся домой. Почти полминуты оба не двигались, по новой привыкая и наслаждаясь друг другом. А потом Гермиона отодвинула воротник его шерстяного свитера и припала губами и языком к солоноватой коже под ухом, надеясь оставить там свой след. Северус дёрнулся, как будто через него пропустили электрический ток, и начал двигаться, постепенно наращивая темп.

* * *

Уже стемнело, а Гермиона и Северус всë ещë были на кухне. На столе стояли две чашки с чаем и тарелка с остатками свежевиспечённых лепёшек. Ополовиненный копчëный угорь, утолив их голод, был убран в холодильник, а другой еды в доме не нашлось. Впрочем, это никого не смущало — они сидели друг против друга и разговаривали при свете одинокой свечи.

Северус взял на себя ответственность и первым начал объяснения. Медленно, шаг за шагом, рассказал, как выглядела та ситуация его глазами, что он успел передумать за то время, когда она отказывалась с ним говорить, как дошëл до решения, что должен помочь ей уйти, и почему так разозлился на неë тогда, в Кенсингтонском саду.

Гермиона слушала, опустив голову, а в конце притянула его руку к своему лицу, прижалась к ней щекой и начала свой рассказ. О том, как в первый год после войны он стал еë спасением, как, когда они уже жили вместе, она только рядом с ним чувствовала себя защищëнной, потому что верила, что он еë любит и не бросит. Однако прошедшая война еë не отпускала и как будто следовала за ней по пятам — ночными кошмарами, от которых она спасалась зельем Сна-без-сновидений, боязнью резких звуков, боязнью оказаться одной в большой толпе... Как однажды у неë мелькнула мысль, что, возможно, если она напишет обо всëм, что с ней случилось и чему она была свидетельницей, ей станет легче. Как она начала тайно писать книгу, назвав еë «Путь грязнокровки», и постепенно пришла к мысли, что хочет написать ещё и о нескольких погибших героях, у которых не осталось близких, и о ком некому было рассказать. А чуть позже поняла, что нужно написать и о тех, кто воевал на другой стороне — не о фанатиках типа Беллатрисы, а о тех, кто попал в ряды Пожирателей смерти по ошибке или по дурости, и к чему их это привело.

Про самого Северуса она писать не собиралась — ему хватило книги «Сволочь или святой», издав которую, Рита Скитер забрала гонорар и сбежала в Техас.

Гермиона тогда так погрузилась в работу, что не заметила, во что превратилась их совместная жизнь. Ей и в голову не приходила мысль, что Северус может подумать, что он ей больше не нужен.

* * *

Разговор был долгий. Несколько раз им приходилось прерываться, чтобы развеять патронуса с гневным посланием от очередного представителя семьи Уизли, но всë же им удалось понять друг друга и договориться о том, чтобы больше эту историю не вспоминать.

Когда они уже собирались покинуть кухню, в окно постучал маленький сычик Рона. Гермиона открыла — лучше уж сегодня закончить все эти объяснения, всё равно же придётся! Сычик не стал влетать внутрь, бросил на подоконник красный конверт и сбежал.

Увидев громовещатель, Снейп хотел поступить с ним так же, как с вопящими патронусами, но Гермиона его остановила, и оказалось, не зря.

— Прости, что послал тебе громовещатель, Гермиона, но я подумал, что простое письмо от меня ты читать не станешь, а уничтожить такое письмо способов нет, — зазвучал усиленный магией голос Рона, а Снейп самодовольно хмыкнул. — Я знаю, что все наши тебе толпу гневных патронусов послали, но я тут подумал... Наверное, всё к лучшему. Рано или поздно ты начала бы к нему бегать, или ещё хуже — ты бы молча страдала, а я бы злился. У нас ведь не просто так после войны ничего не вышло, и глупо было думать, что выйдет потом. За плакат извиняться не буду — во-первых, у тебя рука тяжёлая, а во-вторых, если бы не это, мы бы сейчас сидели в Норе и делали вид, что рады предстоящей помолвке. Предлагаю помириться. Когда будешь готова — можем поговорить, только для начала без Гарри. Понимаешь, когда ты после окончания школы сошлась со своим... со Снейпом, он всю дорогу думал, что это ошибка и всё надеялся, что ты одумаешься, вернёшься, и всё будет как раньше. Так что сейчас он ужасно зол. Но я хочу, чтобы ты знала — я на тебя не злюсь. Удачи тебе. Пока. Твой друг Рон.

— Слава Мерлину, — задумчиво сказала Гермиона. — Рон хоть и балбес, но очень хороший... друг.

Позже, когда они уже, обнявшись, сидели на диване, и Гермиона, положив голову ему на плечо, забралась рукой под фланелевую рубашку и поглаживала пальцами гладкую кожу, Северус нарушил уютное молчание.

— Послушай, — неуверенно сказал он. — Мы только что договорились не возвращаться к прошлому, но меня мучит один вопрос: что, во имя Мерлина, было на том плакате?

Гермиона хмыкнула.

— Я отвечу, если ты мне расскажешь, почему я нахожу у тебя на теле уже третий прилипший зелёный листок? — она отлепила от его бока листик от берёзового веника, приклеившийся к коже как магловский медицинский пластырь, и вытащила его наружу, чтобы продемонстрировать. — Первый я обнаружила у тебя на шее, второй — когда вцепилась руками в твою... в общем, когда мы трахались. А теперь ещё вот этот. Чем ты занимался?

Снейп смутился и даже слегка покраснел.

— Мне не хотелось бы рассказывать тебе подробности, но если коротко — я был на Аляске с Долоховым и Малфоем, они предложили мне отметить там мой день рождения. А берёзовые листья — это... Ты же помнишь, — он прикрыл глаза и нараспев произнёс. — Каждый год девятого января я стараюсь ходить в баню. У меня традиция.

— Но сегодня же десятое?

— Разница во времени.

— А, точно...

Повисла пауза.

— Надеюсь, в следующий раз мы с тобой всё-таки доберёмся до бассейна Клеопатры, — сказал Северус, сжимая её руку, и Гермиона расслабилась, снова прижавшись к его боку.

— Так что учудил Уизли? — помолчав, спросил Снейп.

Гермиона нахмурилась, а потом не выдержала и хихикнула.

— Ну? — повторил он вопрос.

— Давай, я представлю эту картину, а ты посмотришь у меня в голове.

— Зачем?

Гермиона снова захихикала, а потом не выдержала и засмеялась в голос.

— Извини, — еле выговорила она, закрыв лицо руками. — Тогда это было ужасно, но теперь... хи-хи-хи… я не могу не смеяться. Это словами не передать, это надо видеть...

Снейп не любил чего-то не понимать. Он взял её за подбородок, приподнял голову и впился в её глаза раздражённым взглядом. Потом моргнул — раз, другой, а потом не выдержал и сам хрюкнул от смеха. Через минуту они оба смеялись, вытирая слёзы.

Над входом в банкетный зал Министерства был растянут красный транспарант с золотыми буквами:

«Привет освободителям Волшебного мира от Волдеморта и Пожирателей Смерти!»

Иллюстрации к главе:

https://t.me/EvaMarshFWR/89

https://t.me/EvaMarshFWR/90