Гермиона Грейнджер и Сон Кассандры (гет)

Худшим во всей этой круговерти образов были чувства. Несомненно — ее, но — такие чистые и надрывные, такие всеобъемлющие и неотвратимые, что хотелось кричать и бить, бить чертово стекло.

— Офиге-е-е-еть...

«Такими темпами и чирикнуться недолго».

Да уж. Столько лет неравного брака так просто на помойку не выкинешь. Выражалась ЗамМинистра нынче совсем как простой непритязательный-карьерно аврор Рональд Уизли.

Гермиона стояла перед зеркалом в отупении и тонула в когнитивном диссонансе новых, чужих-своих, чувств. И чувствовала себя немножко предательницей разом для двух, таких отличных друг от друга, но, вроде как, своих, мужчин.

Но Джинни её протяжное восклицание истолковала иначе. И тут же наставительно подняла вверх палец, настойчиво потянув подругу за руку на кухню.

— А я, знаешь, не спорю. Говорила тебе, дурында, не забывай про гребень. На что я его тебе зачаровывала на гладкость, спрашивается? Да ещё и Лав-Лав ради этого терпела в своём доме? Пойдём, старая вредина заварил чай.

Топала за Джиневрой и Гарри Гермиона машинально, параллельно пытаясь понять… Она тут в теле одна или — все-таки не очень? Или же вообще — во спасение обеих-двух утопающих слилась намертво, и более старый разум подавил молодой, а эмоции — остались?..

Похоже на то.

Жаль... Жаль болезнь…

Никуда не делась.

И надо было решить, возвращаться, где проснулась, или — остаться здесь, на Гриммо.

А может, и вовсе взять — и вернуться на собственную маленькую квартирку и отгородиться от происходящего? Но… тогда кто ей поможет, кроме неё самой?

Но идти на поклон к зельевару...

Нет, Мастера Лигиллименции она не боялась, как и — менталистов в принципе. С некоторых пор её разум, хранивший далеко не безобидные государственные секреты, стал защищён почище сейфа. Спасибо Отделу Тайн, её легче убить, чем взломать.

Но просить... Может, та Гермиона и легко сдалась, но для этой, которая привыкла решать проблемы в одиночку, все происходящее было… очень странным.

* * *

Гермиона, оттягивая неизбежное, глубокомысленно попивала чай на кухне Блэк-хауса под осуждающими взглядами его хозяев и презрительным — домовика.

И, наконец, с тяжёлым вздохом выдала друзьям именно ту глупость, после которой, она точно это знала, все её странности в поведении будут прощены.

Потому что ну… это же Грейнджер.

Но как же все таки не хотелось...

— Гарри, мне надо в твою библиотеку.

Поттер лишь покачал головой. Кричер высокомерно фыркнул и исчез. Уизли, теперь уже — Поттер, мигом поскучнела.

— А я-то надеялась, что ты все таки за чулками, и вот она в этом, вся утренняя срочность… М-дэ.

Гермиона не ответила, снова отхлебнув чай.

Она могла бы сообщить чете Поттеров, что чулки ей очень идут, и это мог бы (Или только еще сможет. Или — уже не сможет никогда) подтвердить с полтора года назад (по летоисчислению миссис Грейнджер-Уизли) заделавшийся утешителем замужних смертников Драко Малфой. Но об этих нескольких часах знать на тот, здесь ещё не свершившийся момент, никому, тем более — Рональду или Астории, не нужно будет.

Да и, в конце концов, у местной Грейнджер уже нарисовался свой утешитель. Правда, не такой однозначный. И...

Сеанс рефлексии Всезнайки, как оно обычно и водится, прервал Меченый. Не словом, но — действием.

Решительно сотворив Патронус, Мальчик-Который-Парень беззлобно, но — проникновенно тому сообщил:

— Господин уже не Профессор и пока еще не Директор... Если это вы прислали в мою библиотеку Гермиону в одной пижаме, я буду драться.

…Изящный ответный Патронус соткался из воздуха быстро. И, чинно, с ленцой потянувшись, опровергая все повадки реального зверя, хрипло прокаркал:

— Грейнджер. Если через пять минут ты не вернёшься и не изволишь объясниться, по каким — я ничуть в том не сомневаюсь — невероятно веским причинам «подышать» тебя потянуло аж в Лондон, я умываю руки.

Гермиона укоряюще покачала головой и нахмурилась.

Мужчины. Она еще не встречала ни одного, кто разговаривал бы совсем без угроз. Всегда разнятся лишь причины.

Впрочем, она также ещё не встречала такого уникума, который скопировал бы её Патронус.

До этого момента. А ведь, со слов Гарри, раньше была лань...

Миссис Поттер, многозначительно поигрывавшую бровями, Грейнджер уже собиралась было проигнорировать, но...

— Джин. Давай-ка я хотя бы белье заберу.

Рыжая предвкушающе потерла ладони, оценивающе окинув Гермиону профессиональным взором. Гарри — промолчал и вздохнул.

Кажется, он вдруг начал, доподлинно зная цепкую, бульдожью хватку подруги, буде той что понадобится, жалеть зельевара.

* * *

— Листокрылка.

— М?

— Ответ на твой вопрос. Он похож на Листокрылку.

— А… кто это?

— Хм...

Вырвавшуюся фразу было не вернуть. Но уточнять, глядя в скептические глаза Гарри, Гермиона резко расхотела. Если в его голове хоть на миг осядет сравнение Северуса Снейпа с бабочкой, жди беды. Потому что Мальчик-Который-Выживает все таки сдохнет. Либо — от хохота, либо — от прицельной Авады прямо в шрамированную макушку. А уже потом Северус сядет за убийство Народного Героя на самые нижние, минусовые уровни Азкабана.

Так что про бабочку, которая старательно прячет за серыми и невзрачными, усиленно мимикрирующими под суровую реальность, внешними сторонами крыл впечатляющий размах расцветки самой вселенной, Гарри знать не стоит.

— Насекомое.

— Ну… не удивлён. Герм, а давай в субботу соберёмся, пока у Джинни ещё не начались сезоны?

— Я постараюсь, Гарри.

Избранному было нечего сказать на эту рассеянную, под стать Луне, улыбку, и он — благоразумно промолчал, отпив чай. Благостную тишину нарушила торжествующая Джиневра с пакетом наперевес.

— Нашла! Все — очень красивое и очень твоё, пользуйся и радуйся! Ты же потом расскажешь, м-м-м?

И тут-то молодожены и принялись активно спорить о том, хотят ли они вообще знать реакцию Летучей Мыши-притчи-во-языцех на шелковый кремовый пеньюар Гермионы Грейнджер.

Гарри настоятельно считал, что — нет. И ему его рассудок дороже любопытства.

А Грейнджер тем временем понятия не имела, что с ней такое происходит. И почему она решила спасаться не просто ради спасения, а еще и — с такими странными бонусами.

Необъяснимо.

Той девочке — простительно. Конечно же.

Но ей, взрослой женщине...

* * *

Миссис Гермиона Грейнджер-Уизли, именно так, и никак иначе, ЗамМинистра по Правовым Вопросам, имея доступ к остаткам темномагической библиотеки Блэков, прекрасно знала, что за заклинание такое — «Сон Кассандры». Но — никогда его не использовала.

Её не интересовало её будущее. Она и так в состоянии была построить приемлемое, безо всяких подсказок. Сомневаться было попросту не в чем. А под конец жизни её и вовсе интересовали лишь безболезненные яды, от которых нет спасения.

У Гермионы Грейнджер, ныне — миссис Уизли-младшей, было множество достоинств, недостатков и занятий.

В общем, она была человеком. Живым и суетным. Со своими секретами, проблемами и невзгодами, которые незаметно поглощали все её время.

И так было всегда, сколько она себя помнила.

А потому мужчин в её, не такой уж и короткой, жизни было немного. Как и — жарких страстей. Может, дело было в том, что ведьма с большей охотой выбирала эфемерные высшие цели или предпочитала решать задачи во благо других, чем строить личное идеальное счастье.

Если бы ситуация сложилась немного иначе, то Рон, жертвующий собой в шахматной партии, стал бы её героем еще на первом курсе. Но все, что она могла про него тогда сказать: что он — дурак, который зачем-то влез на лошадь, вместо того, чтобы просто командовать фигурами.

Её первой восторженной симпатией стал Локхарт, блестящий и ослепительный. И так было велико разочарование от осознания, что она, такая умная и многообещающая, (разумеется, со слов великолепной Минервы МакГонагалл), могла так ошибиться, что ещё без малого два года противоположный пол маленькая Гермиона замечать попросту отказывалась.

Потом был Крам. Красивый, сильный, смелый, брутальный. И — самый яркий в жизни расцветающей девочки поцелуй. Просто потому, что первый.

Непобедимый Виктор тоже невольно разочаровал Гермиону тем, что оказался столь беспечен. Попасть, будучи в полной боевой готовности перед Испытанием, под Империо младшего Крауча, это… глупо как-то, что ли.

Хрупкая, едва наметившаяся романтика рассыпалась в ладонях суровой реальностью. Вернулся Тот-Кого-Чтоб-Его. А у Грейнджер — не сложилось.

Но спустя время она все же обрела надёжного друга в лице ловца Болгарии. Пусть и виделись они не часто, но Грейнджер с удовольствием присутствовала на его свадьбе, как и он — на её.

Это случилось потом. Но оно — произошло.

А на тот момент, уже осознавая себя как минимум симпатичной, от Рона оскорблений Гермиона не стерпела. И случился с Грейнджер МакЛагген на вечеринке Слизнорта. Как оказалось, отвратительный, невоспитанный, распускающий руки совершеннейший ребёнок с высокомернейшей манерой общения. Беспричинно.

Вот именно тогда Грейнджер впервые всерьез вздохнула о том, что ей бы кого постарше, потому что мальчики-то взрослеют позже... Уже было прямо на месте впадая в хандру из-за отсутствия приемлемых вариантов среди преподавателей и старшекурсников, гриффиндорка вдруг застыла, уставившись на двух, стоящих поодаль, старших волшебников.

Старик Слизнорт, такой круглый и слащавый, блестящий ярко-шелковой, кричаще-дорогой одежкой, являл полнейший контраст со своим черно-белым, статным, сдержанным собеседником.

Если в мужчине сексуален ум... По этой логике Гермионе было бы не зазорно раздвинуть ноги вот прямо сейчас. Ибо даже Гарри не отрицал его наличие в Северусе Снейпе.

Гермиона решила влюбиться. Потому что… ну, она же девочка, что бы там Рон себе не вообразил. А значит, ей положено. А влюблённость в преподавателя — так вообще классика. И это значит, что к делу надо подойти ответственно и со старанием.

Прилежно.

Однако, памятуя о «Невыносимой Всезнайке», Гермиона решила, что будет разумно никаких сигналов объекту чувств не подавать. И — так и делала.

Чувства росли, потому что им позволяли. Были новее и глубже прежних. Переживания о ком-то другом попутно открывали ей саму себя. И все это могло бы перерасти в нечто несоизмеримо большее со временем. Да вот только...

Северус Снейп убил Альбуса Дамблдора.

Гермионе было горько, как никому иному.

Она вновь ощущала себя преданной и разочарованной. Но — уже в самой себе.

В самом деле, наверняка, это не с ними что-то не так. Это просто она не умеет выбирать…

Чтобы не впасть в черную меланхолию, она всецело посвятила себя Гарри. Тому самому братишке Гарри, без вмешательства которого маленькая первокурсница давным-давно была бы убита троллем.

И — завертелось.

...Последнюю дань собственному нутру, в котором скребли кошки, Гермиона отдала, лично добившись Ордена Мерлина для покойного Северуса Снейпа. Которого было сложно идеализировать, но не отдать должное стало бы преступлением.

И — устала. И не стала больше ставить экспериментов над собственным сердцем, нырнув в отношения с тем, кто был проверен годами.

Их брак не пестрел перипетиями чувств или неземным счастьем, но — был удачен. Симбиоз из юноши, у которого была любящая многочисленная родня, сосредоточенного на доме и маленьких бытовых приятных мелочах, с новоявленной сиротой при беспамятных родителях, стремящейся к достижению и преодолению, да все — во имя высших целей, вышел неплохим. Они дополнили друг друга, как делали это и раньше. Ведь так было всегда. Они ведь были друзьями, сколько себя помнили.

Так и жили.

Двое умных и добрых, счастливых детей доказали им обоим правильность сделанного когда-то выбора.

Гермиона с уверенностью говорила мужу, что он — её лучший друг, а Гарри — брат. Тот вторил ей соответственно и — искренне. Иногда, правда, упоминая Лаванду Браун, что избрала делом всей жизни журналистику, и в этой связи часто с ними виделась по работе.

Вообще, сколько наблюдала Гермиона их брак, иногда Лаванда нет-нет, да всплывала в жизни Рона.

Как ни странно, Грейнджер даже не ощущала обиды. Хотя, вроде как, ей было бы положено. Ну, хоть немного.

В Школе же было…

Но волшебницу наоборот, теперь устраивало и радовало, что Рон иногда добирает у Лаванды, страстной, ветреной и желанной, то, чего не может дать ему она.

Ведь это значит, что Рональд, ее друг, счастлив. И этой парочке неизменно хватает ума хорошо скрываться и от детей, и от впечатлительных Артура с Молли.

Поэтому она лишь строго зыркала на мужа для порядка, когда внезапно-виноватый рыжий являлся домой с огромным букетом. И втихомолку закатывала глаза.

Вот именно таким образом она точно знала, когда.

Глупый.

А ещё аврор, ага.

Никаких скандалов с ее стороны. Никаких оправданий — с его.

Они обычно просто молчали. И по негласному правилу жена показательно дулась ровно сутки, пока муж — мучился виной и одновременно таким образом чувствовал себя важным для Гермионы.

А потом — они шли в дорогой ресторан, под вспышки колдокамер. И жизнь шла своим чередом. По циклу.

Гермионе нравилась эта предсказуемость и домашний покой.

Рон дал ей стабильность.

А любовь... Она любила всех своих друзей. И детей. Этого довольно.

Разве нет?..