На озере (гет)

— ...А вторая девушка?

— Про вторую девушку Щедрин вовсе ничего знать не хотел, пока у него в доме не обнаружились её отпечатки пальцев, да и соседи показали, что видели их вместе у него на участке. Тогда он нехотя признал, что её летом привёл к нему Парамонов и она сначала помогала ему по хозяйству, затем проявила к нему настойчивый личный интерес и в конце концов стала его любовницей. Но потом товарищ директор совхоза увидел на танцах Любу и ему захотелось любви большой и светлой. Тогда он попытался аккуратно выпроводить Рудакову, но она устроила скандал. Уладить дело вызвался Парамонов при помощи круглой суммы денег. По словам Щедрина, ему и в страшном сне не могло присниться, что тот убьёт женщину и заберёт деньги себе.

— Вы ему не поверили?

— Нет. Я поверил Парамонову, когда он в конце концов рассказал, что Рудакова случайно увидела, как он привёз в дом Щедрина связанную Гордееву, поняла, что у хозяина теперь новая игрушка и испугалась, что сама стала ненужной и даже лишней, забрала заработанные деньги и сбежала, а узнавший об этом Щедрин занервничал и приказал Парамонову найти её и заставить замолчать.

— Но суд поверил Щедрину? — в очередной раз проявил проницательность Платон.

— Конечно. Ведь кто у нас был Щедрин, а кто — Парамонов. Парамонова приговорили к высшей мере, что было вполне справедливо после трёх удавшихся и одного неудавшегося убийства, а вот Щедрин получил всего семь лет за удержание в неволе и покушение на убийство Любы Гордеевой. Даже Тарасюк по совокупности получил больше — восемь лет за похищение девушки в составе преступной группы и прочие его всплывшие художества.

— Дядя Володя, а у вас не было после того дела неприятностей?

— Ну, это слишком громко сказано, — фыркнул Сальников. — Новгородское начальство, ясное дело, метало громы и молнии, когда оказалось, что мы с Крюковым не только без разрешения стали копать под "такого человека", но и накопали целый воз. Меня вызвали на ковёр, отчитали, сообщили в очередной раз, что раз я такой наглый, то так до пенсии в капитанах и прохожу, но мне тогда вообще море по колено было, потому что Яков как раз в себя пришёл. Крюкова грозились уволить за самоуправство, но тоже обошлось. А по сути, после того, что выплыло, после Любы Гордеевой в мешке и её показаний, дело замять уже никто не пытался, пытались замять скандал. Поэтому и суд вынесли в другую область, и с Гордеевых взяли подписку о неразглашении. Поэтому и формулировки всё смягчали, пытались представить так, что вот, человек с безукоризненной биографией и в совершённом глубоко раскаивающийся, просто кризис среднего возраста, "бес в ребро"...

— Так что, получается, Щедрин уже на свободу вышел? — спросила Мартуся.

— Нет.

— Нет?

— Он в тюрьме пару лет назад двусторонним воспалением лёгких заболел и умер. Не хочу показаться кровожадным, но видится мне в этом некая вселенская справедливость...

Платон кивнул, он, несмотря на молодость, отнюдь не страдал излишней сентиментальностью. Марта тихонько вздохнула, но спросила о другом, ей куда более интересном:

— Дядя Володя, а вы, случайно, не знаете, как сейчас дела у Любы с Игорем?

— Случайно знаю, — усмехнулся Сальников. — Встретил их тут как-то весной в гастрономе. Сами меня узнали, подошли. Славно у них всё, детей трое уже — два пацана и дочка. Малая — симпатичная такая и бойкая, вся в мать...

При последних его словах Мартуся расцвела удивительно обаятельной, солнечной улыбкой, делавшей девочку совершенно обворожительной. Платон, понятное дело, залюбовался, а Римма неожиданно сказала, что неплохо бы мясо подогреть. Но Сальникову есть сейчас не хотелось совсем.

— Да я бы сейчас, если честно, ноги размял, — сказал он, вставая. Протянул Римме руку: — Составишь мне компанию?

А вот эта улыбка была уже только для него.

— ... Целоваться пошли, — сказала Марта мечтательно, когда дядя Володя с Риммой Михайловной скрылись за деревьями. Платон не выдержал, рассмеялся. — А что, думаешь, нет? — оглянулась на него девочка.

— Думаю, да, — отозвался он, — но мы с тобой, наверное, не будем это обсуждать.

— Почему? — удивилась Мартуся. — Я же не сплетничаю, я просто очень-очень за них рада. Риммочка ведь из-за меня была одна все эти годы.

— Малыш, вряд ли Римма Михайловна шесть лет была одна, — покачал головой Платон. — Она очень красивая, яркая и сильная женщина. Наверняка кто-то был, просто она не хотела, чтобы тебя стало об этом известно.

— Потому что я была маленькая? — В голосе девочки звучало предупреждение, что отвечать на этот вопрос нужно осторожно.

— Не только поэтому.

Марта подумала и вдруг согласилась с ним:

— Очень может быть, что Риммочка считала, что романы — сами по себе, а семья — сама по себе. Но сейчас, даже если бы я ничего не знала про дядю Володю, я бы всё равно догадалась, что в её жизни происходит что-то очень хорошее и важное. Она же часто о нём думает и так улыбается, что... Так счастливые люди улыбаются, ты понимаешь?

Платон понимал. Марта смотрела на него сейчас одним из тех удивительных, почти осязаемых взглядов, которые он продолжал чувствовать и некоторое время после того, как она отводила глаза или отворачивалась. И ещё он знал, что она хочет сейчас сказать, или даже скажет, его смелая девочка.

— Я тоже, наверное, так улыбаюсь, когда о тебе думаю...

Он прикрыл глаза и вздохнул, протягивая руку:

— Марта-а...

Она немедленно придвинулась поближе, чтобы он мог её обнять:

— Что? Я опять веду себя неосторожно?

— Ты ведёшь себя... как ты.

— И что это значит? Я не понимаю.

— Всё ты понимаешь.

— Я понимаю, что ты пока не можешь мне ответить. Это ничего, у тебя, как и у Риммочки, всё на лице написано... Ты хочешь чаю?

— Очень хочу. А у нас есть?

— Есть целых два термоса.

— Это хорошо. Всё хорошо...

— Тоша, а что ты имел в виду, когда сказал, что есть вещи, которых ты не умеешь?

Римма взяла Володю под руку, а он, как обычно, накрыл другой рукой её пальцы у себя на локте. Ей очень хотелось его сейчас обнять, но не на ходу же. А он пока вёл её куда-то вдоль берега. Меж деревьев светило уже довольно низкое солнце, пахло водой, опавшей листвой, свежестью. На прогалине, куда они вышли минут через десять, сцепились корнями у воды два старых пня, и выглядело это сплетение то ли борьбой, то ли объятием. Римма усмехнулась: неспроста ей уже и у пней объятия мерещатся. Берег озера тут как-то причудливо изгибался, так что прямо напротив них, метрах в двадцати всего, пламенел багрянцем рябиновый куст, и, отражаясь в воде, окрашивал и её красным. Но ничего зловещего в этом не было, просто предчувствие заката.

Володя смотрел на озеро, чуть прищурившись, и мысли его были сейчас далеки от умиротворения.

— Володечка... — окликнула его Римма. Он как будто очнулся, повернул к ней голову, и лицо его сразу прояснилось, глаза потеплели. — Теперь моя очередь спрашивать, о чём ты думаешь, — сказала она.

— Думаю, что Мартуся была права: поговорить оказалось лучше, чем вспоминать молча.

— Но ты ведь молчишь до сих пор, — возразила она. — Это потому, что ты не всё рассказал?

— Не всё, — кивнул Володя. — Просто оставшаяся часть истории уж совсем не для Мартусиных ушей, какой бы "немаленькой" она себя ни считала. Да и Платону это слушать... необязательно.

— Расскажи мне.

— А надо ли, моя хорошая?

— Надо... раз хочется.

— Разишь меня моим же глаголом? — усмехнулся он, но с заметной долей горечи.

— Просто если ты мне сам не расскажешь, мне придётся спросить у духов, — сказала Римма.

Володя посмотрел ошарашенно, потом понял, что она шутит, фыркнул и покачал головой:

— Не соскучишься с вами, девушка. Ладно, будь по-вашему... Окончательно Парамонов понял, что Щедрин ничем ему не поможет, а наоборот, всячески утопить его пытается, во время очной ставки. Слушал его, слушал, зубами скрипел, а потом как прянул и, хоть был в наручниках, ухватил Щедрина за горло, еле-еле мы его оттащили. И после этого его как прорвало, мы только успевали за ним записывать. Рассказал он нам всю их историю с самого детства, когда Щедрина увели. В школе Парамонов был, понятное дело, предводителем всего местного хулиганья, а Щедрин — отличник-зубрила, очкастый увалень. Но при этом их отцы вместе воевали и дружили, поэтому, при всём различии характеров и устремлений, Парамонов Щедрина опекал, что ли. Или, лучше сказать, этак снисходительно ему покровительствовал. И была у них в классе девчонка одна — тоже всё, как в "Кавказской пленнице" — "комсомолка, спортсменка, активистка и просто красавица", как звали, не помню уже, да и не важно это. Важно, что внешне она была светлоглазая пепельная блондинка. С Парамоновым эта девчонка была в контрах по идеологическим соображениям, а на Щедрине просто, похоже, тренировалась в остроумии. Он был для неё лёгкой бессловесной мишенью, тем более, что где-то с восьмого класса был совершенно безнадежно в неё влюблён. Измывалась она над ним, по словам Парамонова, изобретательно и замысловато, а Щедрин всё терпел и даже, когда Парамонов предлагал "эту стервь" проучить, всегда отказывался. Высшей точки эти прекрасные человеческие отношения достигли на выпускном вечере. Щедрин единственный в том году закончил школу с золотой медалью и на выпускном собрался с духом и осмелился пригласить свою мучительницу на танец. А та презрительно ему отказала, заявив во всеуслышание, что вымученная медаль ещё не делает из него человека и мужчину, а танцевать с пустым местом она не собирается. Сцена вышла настолько неприглядной, что возмутились даже те, кто обычно придерживался нейтральной позиции и предпочитал ни во что не вмешиваться. Обидчица, не ожидавшая осуждения, гордо с мероприятия ретировалась, а Щедрина увёл Парамонов, напоил водкой, тот вроде бы проспал несколько часов на скамеечке в парке, пока Парамонов с дружками веселились неподалёку, а когда под утро он проснулся, то его препроводили домой и сдали с рук на руки родителям. Наутро же по домам одноклассников пошла милиция, потому что оказалась, что та девчонка с выпускного ушла, а домой не вернулась. Её вообще больше никто не видел, даже тела не нашли. В конце концов решили, что после скандала она сбежала лучшей жизни искать, тем более, она постоянно ссорилась со своей матерью и уже раньше говорила подругам, что сразу после школы от неё уедет... Парамонов сказал нам, что по прошествии лет и после всего, что было потом, он считает, что в ту ночь Щедрин убил ту девушку и спрятал тело. Он сказал, что у него, конечно же, нет никаких доказательств, и на ночь после выпускного он сам и его приятели обеспечили Щедрину алиби, но на самом деле никто из них за Щедриным не следил, и спал ли он в ту ночь на дальней скамеечке или нет, никто из них не знал наверняка...