Вторая звезда Ориона (джен)

Ригель медленно провела пальцами по чёрному черепу со змеёй, который навечно въелся в её предплечье. Боли не было, лишь тягучее ощущение где-то глубоко внутри, почти в костях, напоминавшее, чем может обернуться осечка.

Полгода назад, когда её заподозрили в измене, Ригель досталось по полной. И это при том, что, попавшись Ордену, она в итоге заманила противников в ловушку! Солгала, что в рейде будет лишь один Пожиратель. Лорд тогда счёл это слабым оправданием и поручил наказание Беллатрисе, а та никогда не отличалась милосердием. Впрочем, спустя неделю Ригель всё же простили, и она вернулась в ряды Пожирателей.

Сейчас, касаясь метки, Ригель невольно вспоминала тот унизительный эпизод и морщилась. Никакой надежды очистить руку от клейма не существовало. Выбор у каждого Пожирателя был прост: служба или смерть — для большинства это и не выбор вовсе. Но для Ригель вопрос стоял мучительно остро. Она проклинала тот день, когда приняла метку, но свести счёты с реальностью никак не решалась.

— Кикимер! — позвала она с беспокойством.

Несколько дней назад Тёмный Лорд велел отдать ему в пользование домового эльфа Блэков, Кикимера, — и Пожирательница, разумеется, подчинилась. Договор звучал так: пока эльф нужен Повелителю, Блэки не имеют над ним власти. Как только задачи Лорда будут исполнены, домовик сможет вернуться к прежним хозяевам.

— Кикимер, явись… — позвала она ещё раз, уже не надеясь, что эльф прибудет.

Но вдруг на полу перед нею с влажным хлопком возник живой комочек, сотрясаемый рыданиями и кашлем. Наволочка, служившая эльфу одеждой, промокла насквозь, и от неё растекалась зеленоватая лужа. Большие кожистые уши Кикимера дрожали, а жилистые руки в агонии загребали пол.

Охнув, Ригель попыталась помочь домовику: магией высушила его и наложила согревающие чары. Но она ничего не понимала в колдомедицине и не знала, что ещё может сделать. Постепенно судороги прекратились, и эльф мучительно закашлялся, избавляясь от воды, забившей лёгкие. Наконец, задышав ровнее, он пришёл в себя и склонился перед хозяйкой, рассыпаясь благодарностями и умоляя простить за доставленное беспокойство.

— Что с тобой произошло? — взволнованно спросила Ригель.

И эльф поведал ей о пещере, куда Тёмный Лорд приказал сопровождать его, и об изумрудном зелье, каждый глоток которого прожигал внутренности и опалял мысли, и об армии инферналов, что тащили на дно подземного озера, и о серебряном медальоне со змеёй… Это описание сразу сопоставилось в памяти Ригель с вещицей, которую Амикус Кэрроу купил в лавке «Горбин и Бэркес» по приказу Лорда. «Медальон Слизерина», — вспомнила она.

Обрывки фраз, намёки, подсмотренные легилименцией мысли, фрагменты прочтённых тёмномагических книг — разрозненные кусочки информации закрутились в её разуме вихрем, и вдруг вспыхнул ответ: в этом кулоне Повелитель заключил своё бессмертие!

— Замолчи, — велела она эльфу, который продолжал бормотать благодарности и извинения. — Ты сможешь вернуться в ту пещеру?

— Д-да, госпожа, — с поклоном подтвердил Кикимер, но в его больших слезящихся глазах мелькнул страх.

— Очень хорошо, — сказала Ригель, ничего не объясняя. — Никому не рассказывай о произошедшем. Когда я прикажу, мы отправимся туда.

Теперь, узнав уязвимость Повелителя, она могла нанести удар — стать той, кто в одиночку повлияет на исход войны. О том, чтобы жить дальше после этого, не шло и речи, ведь метка по-прежнему на руке, а значит, гнев Лорда обратится для предательницы нескончаемой агонией. Нет, единственный выход — это смерть. Но, быть может, не бессмысленная?

В этот миг Ригель особенно остро почувствовала, что она оказалась одна против всего мира. Маленькая фигурка, замершая перед гигантской нарастающей волной тьмы. Ни малейшего шанса на успех — лишь боль, одиночество и смерть. Узнает ли хоть кто-то однажды, на что она решилась? Будет ли её гибель значить хоть что-то? Несмотря на все амбиции, Ригель сомневалась в этом. Но оставаться частью кровожадной чёрной бури, сметающей всё на своём пути, ни сил, ни желания больше не было.

Следующие дни Ригель провела, готовясь к тому единственному, что теперь, как казалось, имело смысл.

За окном медленно светало, когда она закончила трансфигурировать медальон-подделку и критически осмотрела его. Вышло очень похоже на оригинал, профессор Макгонагалл была бы довольна. Ригель горько усмехнулась этой мысли и вложила в кулон записку, адресованную Тёмному Лорду, — дерзкий вызов, брошенный с того света. Попытка оставить после себя хоть что-то…

Закрыв медальон, она наложила на него запирающие чары и спрятала в карман мантии. Пришла пора выдвигаться навстречу последнему испытанию.

* * *

За спиной Сириуса раздался дверной скрип и шаги, но он не мог сдвинуться с места или хотя бы обернуться. Никакой магии, но оцепенение было похуже Петрификуса.

— Бродяга? — позвал мягкий голос Джеймса.

Он подошёл и заглянул Сириусу через плечо, чтобы увидеть вместе с ним беспощадно холодные строки.

«Пускай мы не признаём тебя более сыном, но сочли необходимым сообщить горькую весть: Ригель Блэк мертва. Её похороны состоялись вчера вечером. Ты не был приглашён, поскольку ты более не член семьи. К тому же ты не сумел бы вести себя подобающе. Однако мы дозволяем тебе один раз увидеть её гробницу в фамильном склепе. Извести о планируемом визите минимум за три дня.

Вальбурга Блэк».

Взгляд Сириуса снова и снова проскальзывал по строкам, цепляясь лишь за страшные три слова. «Мертва…»

Он услышал, как рвано выдохнул рядом Джеймс. Его ладонь легла на плечо в попытке поддержать, но этот жест мало что значил сейчас.

— Самое... — начал Сириус, с трудом проталкивая слова сквозь горло. — Самое горькое, что я... — он судорожно втянул воздух, — правда не заслужил быть там. Ри... Что она от меня получала, кроме боли?

Джеймс сглотнул.

— Она сама тебя оттолкнула...

— Нет! Я столько раз её отталкивал до этого, что это не считается! Я!.. Ох, Мерлин! — он прижал ладонь к глазам. — Да что я за мразь! Она погибла, Сохатый, погибла! А я думаю только о себе!

Джеймс аккуратно достал письмо из пальцев Сириуса, отложил и, взяв друга за плечи, мягко отвёл от окна.

— Мы все порой эгоисты... Но ты в её смерти совершенно точно не виноват, Бродяга. И самое правильное, что сейчас можно сделать, — это, наверное, вспомнить лучшее о ней, так?

Он достал из закромов очередную бутылку огневиски. Знала бы Лили, сколько дома тайников.

— Она...

Сердце Сириуса сдавило такой беспросветной тоской, что сама комната вокруг показалась тусклой, почти чёрно-белой.

— В другое время, в другом мире... у неё могла бы быть такая жизнь... полная, яркая... Она ведь была правда талантливой и упорной, она бы столького добилась! Если бы не долбанное клеймо!.. И не я. Ну вот опять... Мерлин…

Джеймс наполнил два кубка огневиски и молча протянул один из них Сириусу. В глазах друга стояли сострадание и мучительная тревога. Их мир, прежде весёлый и солнечный, давно заволокло едким смогом безнадёги. С каждой новой смертью было всё труднее различать где-то в чёрном небе свет надежды.

Они глушили кубки с огневиски до глубокой ночи. Алкоголь обжигал горло, но не грел душу. Боль никуда не уходила, сколько её не заливай.

«Её больше нет. Я подвёл Ри, и её больше нет».

Сириус проснулся с этой мыслью — она звенела в голове, а по груди разливалась тяжёлая вязкая тоска. Меньше всего хотелось шевелиться — сейчас или когда-либо впредь.

Но капля за каплей в него закрадывалось сомнение. Было что-то странное в этих поминках. Во-первых, где они проходили? Вроде бы пили в гостиной Джеймса, но комната, где Сириус читал письмо, была из его виллы. Во-вторых, где была Лили всё это время? И в-третьих, само письмо. Сириус не помнил, как получил его. Материнский ворон ни разу не навещал его с тех пор, как семья отреклась, поэтому он бы точно запомнил собственное изумление от вида чёрной птицы за окном.

Наконец в его медленно пробуждающемся разуме стрельнуло осознание: это был сон! Всего лишь ночной кошмар, а не реальность. Сердце дёрнулось от болезненной надежды и облегчения, и Сириус резко сел на кровати.

Но правда состояла в том, что в последний раз он видел сестру полгода назад — тогда, возле «Горбин и Бэркес», — и понятия не имел, что с ней сейчас.

Потерев виски, Сириус шёпотом выругался. Сколько бы он ни клялся себе, что не станет больше думать о Ригель, обида, тревога и страсть всё равно возвращались. Если не наяву, то во снах. Это сводило с ума.

И хуже всего было то, что сон мог без всяких прорицаний оказаться вещим. Люди погибали каждый день, и Пожиратели тоже. А мать бы не написала ему. Может, Ригель уже месяцы как мертва, а он просто не знает?

Пережив точно взаправду всю боль от потери сестры, Сириус готов был расшибиться, лишь бы не позволить этому повториться в реальности. Он должен был встретиться с Ригель — и плевать на риски!

Порывисто поднявшись, он подошёл к столу, склонился над пергаментом и принялся строчить письмо.

Примечания:

Если это было эмоционально для вас, дайте мне знать, пожалуйста