Золотая осень Гермионы Грейнджер (гет)

14. Внеклассные занятия

«А ты, Реми… почему ты плакала?» — спросила меня Джинни, когда последние дорожки слез высохли на наших щеках.

Целоваться с парнем своей лучшей подруги, а потом сидеть на ее кровати, чувствуя плечом ее тепло, и плакаться о наболевшем… что это в действительности? Эгоизм высшей степени? Лицемерие? Или предательство?

Я не знала ответа на этот вопрос. На мои плечи давил груз весом с гранитную плиту, и я боялась, что настанет когда-то момент, когда я не выдержу и сломаюсь, а следом будет разрушено все, весь мой мир. Я заговорила, и слова полились из меня сбивчивым, сумбурным потоком.

Сначала я сказала, что рассталась с Роном. Потом о мыслях и ощущениях, которые начали роиться в моей голове еще первого сентября, в поезде. Не умолчала и о том, что внутри меня происходит что-то, и пока я не знаю хорошо это или плохо: про яркие образы, вкусный воздух, гостиную Рейвенкло, о Полумне и Невилле. С кем, если не с ней, можно было это обсудить?

Джинни выглядела очень серьезной, пока слушала мою маленькую исповедь, а я… меня пожирало чувство вины за свой поступок. Но остановиться я уже не могла, потому что чувствовала, как с каждым произнесенным словом меня покидает неподъемная тяжесть всех остальных вещей, которые так же не давали мне покоя.

Когда я договорила, она сказала, что тоже чувствует в себе изменения, но немного другие. Они выражались в том, что она перестала слепо любить Гарри, не видя за его золотым светом остального мира.

В этом и заключалась настоящая причина их конфликта: он чувствовал это и, судя по всему, слишком привык к ее слепому обожанию. Она хорошо меня понимала, пусть ее трансформация заключалась в другом, но не менее важном смысле.

Все же война изменила многое… и многих. Мы просто взрослели, взрослели семимильными шагами, стремясь успеть наверстать все то, что упустили за годы злоключений. Мы стали задумываться о своей жизни, подняли наконец-то головы и увидели мир: людей, небо, осень… и маленьких женщин, так и не ставших большими, потому что у них на это просто не было времени. Мы увидели себя.

В конечном итоге мы с Джинни пришли к выводу, что довольно затруднительно задумываться о жизни, когда ты живешь на пороховой бочке, а рядом с тобой танцует чечетку террорист. С факелом и Мерлин знает с чем еще наперевес. Даже забавно стало от такого сравнения.

Это успокоило нас, а смех разрядил обстановку. Черная полоса будто стала светлее, а давление на плечи значительно ослабло. Будущее уже не казалось мне таким беспросветным. Джинни — тоже.

Засыпали мы с улыбками на лицах, даже несмотря на океан грусти, который принес нам этот вечер. Мы договорились сходить в Хогсмид на следующей неделе, закатить убойную вечеринку на мой День рождения, обязательно пригласить в башню Гриффиндора Луну…

За этими мыслями я не заметила как заснула.

Утро приветствовало Хогвартс ясной погодой. Разглядывая неяркий солнечный диск, подернутый призрачной осенней дымкой, я думала о том, что сегодня мне обязательно нужно поговорить с Гарри и расставить все точки над i. Между нами ничего нет и не может быть, кроме дружбы. Преисполненная решимости, я вышла в гостиную.

Там царило необычайное оживление. Я подошла ближе, и причина небывалого ажиотажа стала ясна как день: в башню пришел профессор Коэн.

Знаете… плохо, конечно, так говорить, но… кхм. Если честно, то мистер Коэн в должности декана нравится мне гораздо больше, чем директор Макгонагалл.

Нет, я уважаю директора и даже люблю, по-своему, она самоотверженно защищала учеников, не жалела себя… ах, ладно! В общем, ну почему она никогда не проведывала первокурсников? Они ведь маленькие совсем, многие из них впервые оказались так далеко от родителей…

А если вспомнить, как мне было сложно на первом курсе? До Гарри и Рона? И ведь никто не объяснил мне, как следует себя вести, чтобы завести друзей. Меня ведь это очень расстраивало тогда. Если бы была помощь… простой разговор, то возможно, вся моя жизнь сложилась бы по-другому, я сама была бы другой. Я ни о чем не жалею, конечно. Но тогда мне очень не хватало поддержки от кого-то старшего. Просто совета.

А тот же Рон, когда на втором курсе сломал палочку? А как же девочки, которые постепенно становятся девушками? Взрослеют в стенах школы.

Простите. Накипело. Наверное, все дело в том, что я всерьез решила стать преподавателем. Мы много говорили с мистером Коэном о заботе об учениках. Может, просто стала старше.

В последние недели я думаю очень много и стараюсь больше не закрывать глаза на детали, которые раньше казались мне незначительными и вообще… уф-ф. Хорошо, что профессор Коэн теперь наш декан. Надеюсь, что он в школе надолго. Теперь точно все. Я высказалась.

Так вот… на чем я остановилась? А, да, ажиотаж. Все девочки помладше просто с ума сходили по нашему декану. К чести профессора, он всегда ловко уходит от их навязчивого внимания, а с кем-то особо упорным проводили воспитательные беседы директор Макгонагалл и мадам Спраут.

Он привлекал их к этому вопросу бескомпромиссно. Я слышала, что он даже поскандалил с ними в учительской, когда они хотели уйти от этой ответственности или что-то вроде того.

Как оказалось, он пришел не только для того, чтобы проведать свой факультет. Я очень удивилась, когда он позвал меня.

Дело было в том, что я единственная на нашем курсе показала такую выраженную предрасположенность к преподаванию, и он предложил мне попробовать себя в роли профессора для младших курсов. Я согласилась не раздумывая.

Это была отличная возможность проверить, понравится ли мне в действительности быть учителем перед тем как сделать один из важнейших выборов в жизни. Мы сразу договорились о дополнительных занятиях, чтобы я могла подготовиться к своим первым урокам — он не мог выбросить меня на съедение ученикам просто так.

Профессор Коэн ушел. А меня впервые за несколько дней заполнила радость.

До макушки. Такая же пенная как сливочное пиво в «Три метлы».

15. Цветы

Мне пришлось отказаться от работы в медпункте ради занятий с профессором Коэном. Иначе я не успевала бы выполнять домашние задания.

Мы занимались три раза в неделю по полтора часа в день, по вторникам, четвергам и субботам, когда у него была не такая большая нагрузка.

Знаете… в тот четверг я не смогла поговорить с Гарри. Но это того стоило. Определенно.

Наверное, это прозвучит странно, учитывая, чему мы учимся здесь… но по большей части мистер Коэн учил меня не заклинаниям или теории, а тому, как превратить уроки в настоящее волшебство.

Я примерно понимала, о чем он говорит, но у меня не было ни малейшего представления о том, как это сделать. Тогда мистер Коэн написал в воздухе первое правило:

Дети — цветы жизни.

Звучит банально, правда? И вот, что я вам скажу: до того дня я абсолютно не понимала значение этой фразы. И, если честно, до конца поняла, что она значит, только на следующий день.

Кстати. Вам тоже не помешало бы поучиться у профессора Коэна… и нет, я не уйду. Даже не надейтесь.

Итак, первое правило звучит так: не переставай любить своих учеников, как бы с ними ни было трудно. Директор Дамблдор как-то сказал Гарри: любовь — великая сила. Он сказал правду.

Когда мистер Коэн объяснял мне, что он имеет в виду, он сравнил детей с весенними цветами. Они хрупкие, их легко сломать, не заметить под снегом и растоптать.

Это значит, что неосторожным словом можно убить любопытство, свойственное любому ребенку. Равнодушием и черствостью — отвратить от себя, от своего предмета, в принципе от знаний… обидеть невниманием. Особенно, если в классе есть сильные ученики, которые в глазах остальных выглядят любимчиками. Те, у кого есть иная мотивация учиться… например, такие как я.

Эм-м… так. Вернемся к любопытству.

Мистер Коэн сказал мне, и я согласилась с ним, что главная задача преподавателя заключается в превращении углей в восторженный костер. Однако и это нужно делать осторожно: дать огню разрастись в контролируемый пожар нельзя.

Несмотря на то, что я согласилась с этим, мне было совершенно не понятно, как это сделать. А потом на ум вдруг пришел Волдеморт. Что, если бы взрослые, когда он еще был Томом Риддлом, не прятали от него информацию о крестражах? Не кричали слово «опасно» без объяснения причин, а проявили чуть больше внимания?

Не факт, конечно, что это что-то могло изменить… но я думаю, шансов на то, что он не стал бы Темным лордом, точно было бы больше. Или, по крайней мере, победить его было бы легче.

Мне захотелось поприсутствовать на уроках профессора для младших классов, и он пообещал устроить это. Мы подобрали удобное окно на следующей неделе, однако, пример мне удалось наблюдать уже на следующий день.

В пятницу мы с Джинни шли на обед в Большой зал. По дороге туда нам встретилась Полумна, и мы остановились в коридоре немного поболтать.

Не в Зале, потому что она уже пообедала. Да. Она шла в библиотеку.

Так вот… кхм, вы сбили меня с мысли. А, точно.

Мы остановились, и вдруг я увидела, как какой-то второкурсник с Хаффлпаффа бежит куда-то. Причем так быстро, будто он — стрела, выпущенная из лука. Улыбка у него была до ушей. Мне стало интересно, куда он так радостно спешит.

Проследив за ним взглядом, я увидела, как он буквально врезался в профессора Коэна. «Ого, — подумала я, — наверное, он сейчас будет ругаться», но нет — мистер Коэн был спокоен.

Он спросил мальчика: «Куда ты так бежишь, Джонатан?». А тот прокричал на весь коридор: «Смотрите, профессор! У меня получилось!», и показал ему красивую расписную кружку.

Вроде бы ничего особенного, правда? Все мы делали посуду на втором курсе. Каждый мог заслужить скупую похвалу и очки для факультета.

И никто из нас не оказался достаточно хорош, чтобы увидеть радость на лице своего учителя… улыбку, такую искреннюю, что она собирает морщинки в уголках глаз и, кажется, сияет ярче солнца.

Никого из нас не хвалили за победы настолько тепло. Наверное, со стороны они казались незначительными… а ведь для нас каждая из них была размером с Хогвартс.

Глядя на то, как мистер Коэн начисляет пять баллов Хаффлпаффу, я приняла решение, что если стану преподавателем, то буду как он, и никак иначе.

От мыслей меня отвлекла Полумна — оказывается, они с Джинни тоже наблюдали на профессором. А Луна вдруг задумчиво сказала: «Профессор Коэн замечательный, вы согласны? Ох, как же много мозгошмыгов у него в голове». Мне стало любопытно, и я спросила ее об их цветах.

Она ответила: «Золотые. Очень много золотых… почти столько же — розовых. Но еще больше — черных, и темно-бордовых как свернувшаяся кровь. Золотые на поверхности, а вот розовые… они едва живы. Их сильно придавили темные».

Тут она пронзительно посмотрела на меня: «У тебя их раз в десять меньше».

Мерлин. Это явно было не то, что я ожидала услышать.

Я снова посмотрела в сторону профессора Коэна, но в коридоре его уже не было.

Примечания:

Город приватных писем — https://t.me/private_letters

Иногда городская легенда появляется на Чердаке — https://t.me/my_little_cherdak