Под Созвездием Дракона (гет)

Примечание: Таймлайн — «Таня Гроттер и Золотая Пиявка», 11-12 глава. Где-то в той самой параллельной вселенной, когда Чума захватила власть.

Музыкальная тема: Trading Yesterday — Shattered

Артем Пивоваров — Собирай меня (slowed)

Острый овечий запах. Это то, что выдавало близкое присутствие циклопов. В этой новой реальности мерзким было всё: от каменных склепов и языческих истуканов до портретов Чумихи, развешанных над каждой кроватью. В этой реальности раздражало буквально всё. Но из всего мерзкого этот острый овечий запах единственный напоминал о доме. О месте, которое они потеряли больше восьми лет назад… О месте, в котором они могли чувствовать себя счастливыми… О месте, в котором осталась надежда. Потому что там — дома — циклопы также охраняли входы в подвалы Тибидохса.

Стоило ступить на лестницу, ведущую в подвалы, как лёгкие наполнял этот отвратительный запах. Медузию замутило от этого запаха, но она, не обращая на это внимания, двинулась дальше. Когда она проходила мимо циклопов, те опасливо притихли. Её они всегда пропускали без лишних вопросов. Её строгий взгляд и гордая осанка приводили их в ужас. Они всегда знали: если Медузия была здесь, значит, так было нужно… Значит, Хозяйка знала. И они никогда не смели останавливать её или подозревать в чём-то.

Медузия прошла вниз по тёмной лестнице мимо черномагических заслонов и оказалась перед низкой дверцей, окованной листовым железом. Она достала из-под мантии ключ и вставила в замочную скважину. Ключ со скрежетом повернулся, и низенькая дверца открылась. Шагнув внутрь, Медузия тут же повернулась лицом к двери и заперла её с обратной стороны. В комнате было прохладно от покрывающих стен изморози, а в нос тут же ударил запах гнилой древесины. Мерзкий, но за восемь лет ставший уже таким до щемящей боли в груди родным.

Она спрятала ключ в потайной карман мантии и развернулась. Клетка… Её встретила ржавая клетка, занимавшая четверть тесного помещения. Внутри стоял худой старик. Только по бороде и разноцветным усам, которые стали ещё длиннее, чем раньше, можно было узнать академика. За последние восемь лет он сильно похудел и состарился.

Она стояла у двери, а он смотрел ей в глаза. Он стоял такой же, как и прежде: с ровной осанкой, лёгкой полуулыбкой… Как будто ничего не случилось. Но она прекрасно знала, чего ему стоит вот так перед ней стоять. Её вечно заботливый и всесильный академик…

Медузия осторожно шагнула к клетке, и Сарданапал тотчас сделал шаг навстречу.

— Со мной всё в порядке.

«Всё в порядке…»

Она ненавидела эту фразу. Потому что ничего не было в порядке. Потому что она прекрасно знала, что он вынужден терпеть день ото дня. Потому что она видела все его шрамы, остающиеся после пыток. Но каждый раз, когда она приходила, он неизменно говорил ей эти слова в попытке успокоить. Как будто она могла быть спокойной, зная, что он здесь, а наверху властвует Чума.

Медузия протянула ладонь сквозь прутья клетки, и Сарданапал тотчас взял её в свои руки. Тёплые… Его руки по-прежнему были тёплыми, несмотря на холод в помещении. Медузия повернула его ладони внутренней стороной вверх и увидела множество порезов. Указательный палец левой руки был неестественно искривлён. Она не стала прикасаться к его пальцам, боясь причинить боль, лишь обхватила его ладони двумя руками. Медузия не сказала ни слова, но от её кольца отделилась зелёная искра и тут же потухла. Порезы на ладонях в мгновение ока затянулись сами по себе, а искривлённый палец вернул себе правильное положение.

— Спасибо, — благодарно прошептал он, проводя пальцами по её щеке.

— Возьми моё кольцо, — в мольбе прошептала она, подняв на него взгляд.

В глазах у неё защипало, но она предпочла не обращать на это внимания. Сарданапал смахнул готовую сорваться слезинку и поднёс её ладонь к губам, оставляя лёгкий поцелуй на кончиках пальцев. Она смотрела на него в надежде, что вот сейчас он согласится… Но спустя несколько мгновений Сарданапал как прежде покачал головой.

— Прости, Меди, но нет. Осталось всего два года. Она скоро вернётся.

— Она бегает на занятия и зубрит чёрную магию, технику сглаза и общую теорию проклятий.

Она покачала головой, и взгляд её резко стал каким-то потерянным и напуганным. Она боялась за неё. До ужаса боялась. Не нужно было быть провидцем, чтобы увидеть это. Всё читалось по её глазам. Она боялась больше, чем когда-либо… Здесь, когда Чумиха стоит у власти, жизнь Тани подвешена на волоске. Глупо было оставлять в живых девчонку, которая уже однажды смогла убить её в годовалом возрасте, но Чума отчего-то решила, что в этой реальности та ей не угрожает. Или, наоборот, боялась слишком сильно, помня прошлый опыт.

Медузии с Сарданапалом это было на руку. Только так Таня могла находиться у них под присмотром и быть в абсолютной безопасности. Несмотря на все опасения и страхи Медузии, она прекрасно понимала, что то, что Таня ведёт себя как истинная ученица чёрного отделения, никогда не знавшая ничего о добре, белой магии и зелёных искрах, было её гарантией безопасности и относительной свободы.

Девочку, в отличие от всех преподавателей, даже не зомбировали. Как и остальных детей. Они, по мнению Чумы, не представляли опасности. Что могла сделать девчонка, не знавшая всей правды? Девчонка, ненавидящая Сарданапала за убийство своих родителей.

Как ни крути, а Чума хитро всё продумала. Держи друзей близко к себе, а врагов ещё ближе. Умно и дальновидно. Зачем избавляться от сильного врага и рисковать жизнью, если можно переманить его на свою сторону?

Из всех преподавателей Чуме не удалось зомбировать только Медузию и Ягге. Хотя она и до сих пор не знала об этом. Когда всё только началось, все преподаватели ринулись защищать Жуткие ворота, накладывали кучу защитных заклинаний, Зуби с Поклёпом трудились над высочайшего уровня черномагическими заслонами и запуками в течение нескольких дней. В кратчайшее время они поставили такого уровня защиту, что Чуме до сих пор не удавалось её сломить.

Медузия до сих пор помнила те мгновения, когда каждую секунду, оглядываясь назад и шепча заклинания, раз за разом теряла товарищей. Каждый из них сначала резко замолкал, затем опускал руку с кольцом, а на лице тотчас отражалось полное равнодушие и взгляд потухал в мгновение ока. Взгляд полного подчинения… Медузия не спутает его ни с чем. С каждым разом зомбированных становилось всё больше, а Чума становилась всё ближе. Зомбированные расступались в стороны, создавая подобие живого коридора, чтобы пропустить Хозяйку.

Медузия была одной из последних, в кого попало заклинание. Она очень долго сопротивлялась и пыталась взять себя в руки и вернуть контроль своему разуму, и когда она уже перестала верить в свой успех, её резко как будто бы что-то отпустило. В голове прояснилось, и Медузия снова могла контролировать и себя, и свои мысли. Она в тот же миг встретилась взглядом с Ягге, которая упала на колени от столкновения с заклятием и сейчас как раз вставала на ноги. В её глазах мелькнуло что-то особое… Что-то, что заставило Медузию ясно осознать, что она не единственная, кто смог отбиться от зомбирующей магии Чумы.

Они с Ягге не проронили ни слова, но обе поняли, что лучшей тактикой для них будет притвориться порабощёнными. Прошло уже восемь лет, и они ни разу об этом не пожалели. Целых восемь лет они укрепляли и поддерживали все защитные чары, наложенные каждым преподавателем Тибидохса в ту роковую ночь. Восемь лет они тайно сражались на стороне Сарданапала, при этом так ни разу и не сказав друг другу ни слова вслух о их негласном договоре. Восемь лет они успешно играли роль марионеток Чумы, а по ночам Медузия тайком бегала сюда к Сарданапалу.

— Она вернётся… — вывел её из состояния задумчивости Сарданапал. — Я знаю. Пророчество…

— Да к чёрту это пророчество, Сарданапал! — вспылила Медузия и тут же осеклась, испугавшись своих слов, но почти сразу же продолжила чуть спокойнее: — Зачем вообще нужны все эти пророчества, если с их помощью нельзя избежать худшего?

Сарданапал протянул ладонь между прутьев клетки и мягко коснулся её лба кончиками пальцев, желая забрать за ухо переднюю прядь волос. Рыжая прядь недовольно зашевелилась и обвилась вокруг пальца, но так и не зашипела на него. Сарданапал знал, змейки на голове Медузии улавливают её настроение лучше всех, а к нему у них было особенно тёплое отношение… Как и у их хозяйки…

— Можно. Мы можем… Будущее можно переписать, Меди. Помнишь?

Медузия на мгновение задумалась, и взгляд её стал каким-то ностальгическим.

— С каких пор ты говоришь словами Джона?⁽¹⁾

— С тех пор, как стал разделять его взгляд. Он прав в этом вопросе. Но есть фиксированные точки во времени, которые, как ни старайся, переписать не получится. Я хочу сказать, что мы с тобой по-разному понимаем фразу: «избежать худшего». Время должно было отмотаться назад, и Чума должна была прийти к власти на десять лет. Вспомни свои гадания накануне матча. Это фиксированная точка. Её нельзя избежать. Но можно избежать пожизненной власти Чумихи. Можно избежать открытия Жутких ворот. Можно вернуть наш мир. Худшее — не то, что она придёт к власти, а то, что она останется у власти дольше десяти лет. Тогда наступят необратимые последствия.

Медузия едва заметно кивнула головой и опустила взгляд. Она не думала об этом в таком ключе. Сарданапал сжал её ладонь в своих руках и поднёс к губам, оставляя лёгкий поцелуй на кончиках пальцев.

— Худшее — не то, что нам пришлось оставить её у Дурневых, а то, что она могла погибнуть. И такого мы избежали… Избежим и этого, главное — дождаться. Осталось всего два года. Что такое два года для бессмертного?

Сарданапал едва заметно улыбнулся. Как будто не над ним Чумиха издевалась день за днём, не ему ломала пальцы, не он терпел кучу унижений и оскорблений от приходящих поглумиться циклопов. Как будто она, а не он, нуждалась в поддержке. Как будто её нужно было успокаивать и ободрять. И так было всегда. Он всегда заботился о ней слишком сильно, боясь, что его заботы окажется недостаточно, и она разуверится в том, что всё будет хорошо. Чего бы это ни касалось.

Столько в нём было неиссякаемого оптимизма и веры. Этот его оптимизм и вера когда-то спасли ей жизнь… И спасали до сих пор. Когда-то эта вера не дала ей свернуть с пути светлого мага. Было время, когда она почти попала на тёмное отделение… Когда её кольцо раз за разом выбрасывало красные искры, а любая вспышка гнева заканчивалась битой посудой в кабинете академика. Он единственный продолжал верить в неё так, будто она была сущим ангелом и не обладала вспыльчивым характером и даром необратимо превращать всё раздражающее её в камень.

Первые пару сотен лет все опасались с ней даже говорить. Никто не осмеливался смотреть ей в глаза, боясь, что она разозлится и пустит в ход свою силу. А Сарданапал вылавливал её посреди бесконечных коридоров и делился шутками, пытаясь её хоть как-то рассмешить или хотя бы просто заставить улыбнуться. Казалось, что среди всех прочих дел в его списке был отведён отдельный пункт на её улыбку или смех. Если хоть один раз за день удавалось заставить её улыбнуться, значит, день прошёл не зря.

Он отличался от всех своей безудержной верой в лучшее и своим желанием помочь. Он мог остановить её в коридоре, рассказать забавную историю, добиться её улыбки и побежать дальше как ни в чём не бывало. Как будто они были знакомы тысячу лет…

Он единственный из всех тогда смотрел ей прямо в глаза без какого-либо страха или опасения. Он смотрел на неё и, смеясь, делился своими мыслями или казусами, в которые успел угодить за последние сутки. И каждый раз это выглядело настолько естественно, настолько непринуждённо, что со временем Медузия начала привыкать к такому его отношению, и они в самом деле стали чуточку ближе.

Не сразу… Сарданапалу потребовалось больше ста лет каждодневных усилий, чтобы лёд хотя бы попытался тронуться. Но он стал первым, кому Медузия осмелилась довериться после Персея. В первые годы она почти ни с кем не разговаривала, избегала любого общества и до ужаса боялась прикосновений. Сарданапал понял всю серьёзность ситуации достаточно быстро, когда однажды он обсуждал её исследование по нежитеведению и попытался ободряюще прикоснуться к её плечу, но она тотчас вздрогнула и неосознанно отшатнулась от него как от огня.

В её глазах тут же промелькнул стыд за такую реакцию, но Сарданапал сразу же продолжил восхищаться её находкой в науке, сделав вид, будто и вовсе не заметил её жеста. Это был первый показательный поступок для Медузии. Хоть тогда она и не придала этому должного значения.

С тех пор Сарданапал на три столетия забыл о прикосновениях рядом с ней. Спустя сто двадцать три года она пришла в его кабинет и сказала, что хочет заниматься изучением нежити более углублённо, и попросила у него помощи. А он не посмел ей отказать.

Они три раза в неделю встречались в библиотеке и штудировали всю доступную литературу, которая находилась в Тибидохсе в те года и пытались понять, какие виды были наиболее агрессивными, и как бороться с каждым из них, их привычки, наклонности и прочее. Однажды Медузия поймала болотного хмыря и принесла его в кабинет академика для наглядного изучения. Тогда посиделки в библиотеке плавно переместились в кабинет. Именно в те годы Медузией было придумано заклинание «Мотис-ботис-обормотис», которое по сей день наводило на хмырей особую жуть.

Потом основные исследования закончились, и они перестали проводить так много времени вместе. Однако академик нашёл новый предлог для встреч: приглашал её пить чай по вечерам раз в несколько дней. Они на удивление всегда находили о чём поговорить: обсудить нежить в подвалах Тибидохса или придуманные молодыми магами особенно интересные заклинания. Изредка Сарданапал позволял себе отпустить комплимент в сторону Медузии, но делал он это с особой осторожностью. Но за всё это время так ни разу и не прикоснулся к ней, боясь, что её раны всё ещё не зажили и такой жест может вызвать у неё болезненные воспоминания.

Одним вечером они сидели в кабинете Сарданапала и обсуждали, насколько необходимо и безопасно ввести в школе драконбол. Медузия первый год пробовала себя в роли преподавателя и академик охотно советовался с ней в вопросах управления школой. Древнир всё чаще стал отсутствовать и плавно готовился передать все бразды правления Сарданапалу. Ещё и Соловей О. Разбойник так внезапно появился в Тибидохсе.

Никто не знал, что случилось, наверняка, но все слышали, что Сарданапал за него поручился перед Древниром. Тёмный маг был блестящим игроком в драконбол, но после истории с Ильёй Муромцем не мог играть сам. А в школе не хватало спортивных уроков, вот Сарданапал и думал, не ввести ли занятия по драконболу и не дать ли возможность Соловью проявить себя в качестве тренера.

Медузия сидела на диване и вслух рассуждала о плюсах и минусах таких перемен. Академик разливал по чашкам чай с малиной — её любимый — и улыбался её словам. Когда он протянул ей чашку, она случайно задела его пальцы своими. Сарданапал испугался, что это может негативно на ней отразиться, но она даже не вздрогнула… Лишь замолкла на одно мгновение, но сразу же взяла себя в руки и, сказав тихое «Спасибо», продолжила рассуждать о драконболе в условиях школы.

Для Медузии тоже оказалось открытием такое спокойствие. Она думала, что уже не сможет оправиться от предательства Персея и принимать чьи-то прикосновения, не говоря уже о чём-то большем. Она помнила, когда испугалась прикосновения Сарданапала в прошлый раз… И насколько легко приняла его прикосновение сейчас… Как будто так и должно было быть. Как будто так было всегда.

У него были тёплые и слегка шероховатые пальцы. Это было первым, что она отметила для себя после прикосновения. И ни тени страха…

С тех пор прикосновения как-то очень осторожно и медленно вернулись в её жизнь. Сначала это были случайные касания пальцами при передаче каких-то предметов, причём Медузия не могла с точностью сказать, кто был инициатором: она или всё же академик. Через какое-то время они позволили себе осознанные приободряющие касания к плечу и ладони. Со временем их прикосновения стали чаще, дольше, глубже.

Однажды Медузию поцарапала гарпия, и Сарданапал долго сидел и залечивал её раны, не желая слушать её возражения. Он долго обрабатывал царапины какой-то дурнопахнущей мазью, которую взял у Тарараха, а потом долго не решался отпустить её ладонь… Именно тогда и родилось такое ласковое и ныне родное «Меди».

Она даже не поняла, когда успела влюбиться… Когда именно растаял лёд на её сердце, и она смогла впустить туда кого-то…

А потом погиб сын Древнира. И Сарданапал, виня во всём себя, резко закрылся от всех, не в состоянии справиться с такой ношей. Медузия не вмешивалась, давая ему возможность побыть наедине с собой, а потом не выдержала и бесцеремонно ворвалась в его кабинет. Сарданапал выглядел ужасно потерянным, и она просто подошла ближе и обняла его. Она и сама не отдавала себе отчёта о том, что делает, но в тот момент почувствовала в себе непреодолимое желание его обнять. Впервые за семь столетий, что они знали друг друга, она его обняла.

И это стало точкой невозврата…

Он стоял неподвижно около минуты, а потом сжал её в своих объятиях изо всех сил. Впервые не задумавшись о том, что может этим жестом ей навредить… Он крепко сжал её в своих объятиях, и она почувствовала, как он дрожит. Он — всегда собранный и излучающий собой свет — впервые плакал у неё на плече.

Она, не разрывая объятий, осторожно усадила его на подбежавшее тотчас кресло, сама села на подлокотник и, не говоря ни слова, лишь сильнее прижала его голову к груди и молча гладила по волосам. Он постоянно повторял: «Это всё моя вина», а она молчала, давая ему возможность выплеснуть все эмоции.

Они просидели так около двух часов, а потом он уснул. Впервые за последние недели он спал без кошмаров. Наутро её в кабинете уже не было. Они никогда позже не обсуждали случившееся, но вечером следующего дня он постучал в дверь её комнаты, и когда она открыла, сказал:

— Прости меня… И спасибо.

— Не только тебе меня утешать.

Он тогда благодарно кивнул, потом постоял ещё около минуты, как будто что-то обдумывая, и в лёгком поклоне удалился, так ничего и не сказав.

Именно тогда они перешли на «ты»…

После той ночи они стали ещё ближе и отступать не захотели… А потом потянулись долгие века рутинной работы над школой. Теперь они старались брать на обучение детей, только столкнувшихся с проявлением магии, активно следили за выбросом магических потоков в мире лопухоидов и наблюдали за детьми волшебников. Так длилось до тех пор, пока мир впервые не услышал о страшной волшебнице Чуме-дель-Торт.

Она появилась внезапно, и мощь её нарастала с геометрической прогрессией. Не прошло и двух лет с момента её первого появления. Она набирала армии своих союзников, которые готовы были воевать на её стороне и отдавать собственные жизни за неё. А ещё она стала первой и единственной, кто смог организовать нежить, и это настораживало больше всего. Медузия днями и ночами билась над изучением этого вопроса и не могла понять, как ей это удалось. Нежить никогда не собиралась стаями, да и вообще не была способна к организованной деятельности. Однако каким-то образом у Чумы получилось этого добиться, и Медузию это пугало больше всего.

Они с Сарданапалом, как и много веков назад, возобновили свои исследования и просиживали ночи напролёт за поиском ответов. Но ничего не выходило, и тайна так и оставалась тайной. А потом началась война. Армии нежити кишели в подвалах Тибидохса. Каждый вечер Медузия вместе с Сарданапалом, Ягге и только заступившим на должность преподавателя Феофилом Гроттером накладывали многочисленные защитные заклинания, которые могли какое-то время удерживать нежить и не пропускать её выше.

За защитным куполом, укрывающим Тибидохс от глаз лопухоидов, также скапливалась нежить, которая раз за разом билась о купол и пыталась процарапать когтями ход. Они защищались. Все их силы были положены на то, чтобы защитить школу от вторжения. Детей пытались экстренно переправлять домой или прятать в мире у лопухоидов. Выпускники и магспиранты, которым было от семнадцати до двадцати пяти лет, все до единого отказались покидать Тибидохс, намереваясь вступить в ряды солдат. Несколько четверокурсников также остались в школе, всех остальных отправили по домам. Самых маленьких даже не спрашивали.

Школа опустела, оставив лишь самых отважных… На несколько дней наступила тишина. Даже толпы нежити куда-то скрылись. Сарданапал знал, что это лишь затишье перед бурей. Противник набирался сил, готовясь нанести первый удар, и Сарданапал настоятельно рекомендовал всем отдохнуть и выспаться, пока у них ещё была такая возможность.

Через три дня Медузию разбудил страшный грохот за окном. На часах было около пяти утра. Медузия рывком выскочила из постели и наспех, одним заклинанием сменив одежду, выбежала на балкон. Над защитным куполом, там, где мерцала радуга Грааль Гардарики, кружили несколько некромагов и, что-то нашёптывая, обстреливали барьер. Древнир уже, стоя у главных ворот, что-то шептал, заставляя зелёные искры целым потоком лететь к месту, где сгруппировались некромаги. «Восстанавливает пробоины», — тут же поняла Медузия. Внизу по всему периметру растянулись толпы нежити, которые пытались пробиться внутрь. Медузия на мгновение замерла от увиденного, затем повернула голову и увидела на балконе неподалёку, который примыкал к кабинету директора, Сарданапала, который как будто бы в эту минуту принимал сложнейшее решение в своей жизни.

Через мгновение он, словно почувствовав её взгляд, повернулся к Медузии, и по его взгляду она поняла всё… Больше оттягивать неизбежное было нельзя. С этой минуты началась война, а они оказались в самом центре поля боя. Не проронив ни слова, Медузия кивнула — то ли себе, то ли Сарданапалу, она и сама не поняла — и тут же скрылась в своей комнате, намереваясь собрать всех преподавателей и оставшихся студентов в Зале Двух Стихий. Когда они с Ягге вошли в числе первых, Сарданапал уже ждал их, готовясь выложить свою стратегию.

Они отстояли школу за трое суток, вырвав себе немного времени на то, чтобы сделать новый вдох перед следующим боем. Трое суток беспрерывной борьбы. Казалось бы, всего лишь трое суток… Но для них это время показалось вечностью. Трое суток несмолкаемых криков, шума, взрывов… Трое суток изнурительных повторяющихся заклинаний. Трое суток без сна и отдыха. Трое суток… И два трупа.

Когда Ягге с самыми младшими из оставшихся студентов занесли в замок первое безжизненное тело, внутри у Медузии всё похолодело. Это был один из преподавателей, вёл защиту от сглаза у младших курсов. Медузия не была тесно с ним знакома, обычно они лишь обменивались приветствиями за завтраком и больше ничего, но Медузия запомнила его как вечно улыбчивого и доброго старичка.

Она знала, что войн без потерь не бывает. Знала, что их это тоже коснётся. Она даже морально готовила себя к тому, что их ряды поредеют. Но всё равно оказалась не готова увидеть мёртвыми тех, с кем утром ещё обменивалась приободряющими фразами и дружескими похлопываниями по плечу. Да и как к этому вообще можно было быть готовой?

Однако не успела она оправиться от увиденного, как вслед за Ягге в замок быстрым шагом вошёл академик держа на руках мальчишку. Совсем ещё молоденький, ему не было и девятнадцати. Славик. Её ученик… Очень одарённый, он спорил с ней о привычках домовых и с охотой лазил с ней по подвалам, пытаясь поймать интересные экземпляры для изучения. Она всегда считала, что его затянет наука настолько, что он не сможет покинуть школу и так же, как она когда-то, останется здесь и будет преподавать.

А теперь он был мёртв…

У него никого не осталось в лопухоидном мире. Они с Сарданапалом забрали его, когда ему было восемь, а его семью перерезали захватчики. Мальчишка чудом смог укрыться и стать невидимым. Так они и узнали о нём по всплеску интуитивной магии. Слишком рано, но, видать, именно страх заставил его внутреннее магическое начало проявиться уже тогда. А потом они искали его ещё трое суток в заброшенном доме, пока он не успокоился, не перестал бегать от них и вновь стал видимым. Его в тот же вечер забрали в Тибидохс.

Ещё долго он ни с кем не разговаривал и никого к себе не подпускал. Он всегда был тихим и скрытным ребёнком, и Медузия часто узнавала в нём себя в первые годы, проведённые в Тибидохсе. Наверное, поэтому они с ним быстро поладили. Она занималась с ним индивидуально, поскольку он не попадал по возрасту ни на один курс.

Она стала для него той, кто снова заставил его увидеть мир во всём его прекрасном обличии и снять с себя защитную броню. Он снова начал разговаривать, улыбаться и даже поладил со сверстниками.

Для Медузии когда-то таким человеком стал Сарданапал, а теперь она выполняла ту же роль для испуганного ребёнка.

Поэтому, когда детей начали экстренно отправлять в лопухоидный мир, Славик был первым из учеников, который твёрдо заявил, что не станет прятаться у лопухоидов, а останется здесь и будет защищать школу. Она пыталась его отговорить, убеждала, что война — это не место для учеников, не окончивших ещё даже обучение, но он настаивал на своём.

А теперь он был мёртв…

Она смотрела на его безжизненное тело и чувствовала, как у неё подкашиваются ноги, а к глазам подступают слёзы. Можно было смириться со смертью товарищей, с которыми она проработала бок о бок не одно десятилетие, с некоторыми из них — не один век… С огромным трудом, но можно… Но как смириться со смертью детей? Детей, которым она была и преподавателем, и заботливым, хоть и строгим, родителем? Для неё каждый ученик был её ребёнком, и она оказалась не готова к тому, что может потерять хоть одного из них.

Сарданапал аккуратно положил мальчишку рядом с погибшим преподавателем защиты от сглаза и повернулся, как будто бы ища кого-то в толпе. А потом встретился с ней взглядом, и Медузя поняла, что искал он именно её. И по его глазам она поняла всё: от его сожаления и вины до безудержного страха за неё.

Она не выдержала этого и, резко развернувшись, метнулась в сторону выхода в коридор. Она успела завернуть за угол к лестнице Атлантов, когда услышала своё имя и беглый стук шагов. Медузия остановилась, не в силах проигнорировать его просьбу, но так и не обернулась. Слёзы уже стекали по щекам, и она боялась предстать перед ним уязвлённой и сломавшейся от первой же атаки.

Сарданапал не сказал ни слова, не заставил её посмотреть на него, лишь мягко развернул за плечи и тут же прижал к груди. Она хотела стойко выдержать этот разговор и просто дотерпеть до своей комнаты, только там дав волю своим эмоциям, но стоило ему прикоснуться к ней, как вся выдержка тут же испарилась, и Медузия начала захлёбываться слезами, крепко сжимая кулаки. Они долго стояли так посреди коридора. Сквозь громкие всхлипы были слышны: «Они не должны были умереть… Они не заслужили… К чёрту эту войну…»

Сарданапал лишь крепче прижимал её к себе и успокаивающе гладил по спине. Если бы Медузия не была так расстроена и рассеянна, она бы услышала постоянно повторяющееся шёпотом: «Прости меня»… И обязательно бы уверила Сарданапала в том, что его вины здесь нет. Но она его не слышала.

Когда Медузия успокоилась, она едва ли могла стоять на ногах, и Сарданапал, придерживая за талию, отвёл её в свой кабинет, усадил на диван под плед и заварил чай с малиной, добавив немного мяты. У неё дрожали руки так, что она даже не могла удержать чашку, и тогда Сарданапал сам принялся её поить. Ей хватило нескольких глотков, чтобы успокоиться. Она ещё выпила около половины чашки, а потом попросила больше не поить её. Сарданапал не стал ей противоречить, а просто отставил чашку и сел рядом, прижимая её к себе. Он даже не подумал о том, что прежде они настолько далеко не заходили, не позволяли себе, вот так обнявшись, сидеть на диване. А Медузия чувствовала спокойствие. За последние дни им не хватало вот таких тихих дней, а за последние месяцы — и спокойных тоже. Медузия положила голову на его плечо и прикрыла глаза. Они не сказали друг другу ни слова, и впервые Медузия не чувствовала страха или неловкости от того, что показала перед кем-то свою слабость. Впервые ей не нужно было держать лицо и быть сильной. И она позволила себе расслабиться.

На следующее утро атака возобновилась снова и уже затянулась на несколько недель. Постоянные взрывы, пробоины в защитном куполе, схватки с Чумой, ранения и… Смерти. Медузия с ужасом осознавала, что с каждой новой смертью, с каждой потерей становилась чуточку черствее. Такой реакции, как в первый раз, больше не было. Но и ученики больше не гибли. После того дня всех детей заперли в замке и позволили лишь помогать Ягге. Замок — последнее место, которое заполучит Чума. Ей придётся одержать верх над каждым преподавателем, над каждым сражающемся на стороне Древнира магом, пройтись по их трупам, прежде чем она сможет войти в двери Тибидохса. А посему это место было признано самым безопасным на Буяне.

Гибли коллеги, друзья, товарищи, но Медузия с каждым разом всё спокойнее на это реагировала. Словно уже ожидала этого. Словно так и должно было быть. Война сказывалась на каждом. Все постепенно становились холодными и безразличными. Отгоняли нежить и пускали в некромагов убийственные заклинания без какого-либо сожаления. Только холодный расчёт и ненависть. Ненависть за погибших друзей, за отнятое спокойствие и мирное небо, за страх и мрак, что их окружал. Каждый хотел поскорее покончить с этим, но война продолжалась и все постепенно уставали и ломались. А потом ещё и выяснилось, что на стороне Чумихи сражается Кводнон — и все потеряли надежду на благополучное завершение войны.

Через восемь месяцев постоянного сражения, когда нежить почти подобралась к стенам Тибидохса, в школе появился какой-то сфинкс, долго о чём-то разговаривал с Древниром, а затем внезапно исчез. И внезапно наступила тишина… Такая оглушающая тишина, о которой все уже успели забыть. В ушах зазвенело от этой тишины. Все озирались по сторонам, как слепые котята, и не понимали, что произошло. Медузия тогда подошла к Древниру и спросила, в чём дело и к чему им готовиться. Он тогда так загадочно и грустно на неё посмотрел и сказал: «Я заключил сделку, о которой ещё успею пожалеть. Но пока что у нас будет хотя бы несколько веков, чтобы восстановить силы и хорошенько подумать над ответом».

Она тогда не поняла, что именно он имел в виду, но предпочла обсудить это позже, когда все они придут хотя бы в какое-то подобие нормы. Сейчас ей было важнее увидеть Сарданапала, но его почему-то нигде не было. Она обошла весь Зал Двух Стихий, все коридоры Тибидохса, весь замок снаружи по периметру, даже заглянула к нему в кабинет, но так и не смогла его найти. Внутри нарастала тревога. Что если что-то случилось? С ним что-то случилось…

Она спустилась к главному входу во второй раз и теперь уже наконец-то увидела его за порогом, снаружи замка. Она резко остановилась, всматриваясь вдаль, как будто пытаясь понять, он ли это был. Сарданапал также озирался по сторонам, как будто бы ища кого-то, и замер, как только встретился с ней взглядом. Снова искал её. Она видела, как прерывисто он выдохнул, как будто с облегчением. А затем она тут же быстрым шагом направилась к нему, но резко остановилась в метре от него.

— Я искал тебя…

— Живой…

И она в то же мгновение припала к его губам. Впервые ей было плевать на то, что подумают другие, увидят ли их коллеги или ученики. Ей было жизненно необходимо быть с ним. Сейчас… Они только что закончили войну. Они чудом избежали смерти. Ей нужно было быть с ним…

Он осыпал её лицо поцелуями, вставляя после каждого: «Всё хорошо… Всё будет хорошо». Как будто она одна нуждалась в его поддержке. Как будто во всём замке… во всём мире осталась только она одна.

Так было всегда… И так всегда будет.

Даже сейчас, после бесчисленных пыток Чумы, бесконечного множества прожитых в заточении дней, он продолжал верить… И день за днём продолжал вселять эту веру в неё и подбадривать, хотя это она пришла его поддержать и хоть как-то помочь.

— Ты прав, — сказала Медузия после долгого молчания и долгих воспоминаний. — Два года для бессмертного — это песчинка, затесавшаяся между чещуйками Змея Вечности. И мы дождёмся. Прости за мои сомнения.

— Не извиняйся, — прошептал Сарданапал, оставляя лёгкий поцелуй на тыльной стороне её ладони, затем провёл большим пальцем по выпирающей венке и сжал её ладонь. — Это естественно. Я тоже иногда теряю надежду.

Медузия хотела было возразить, но поняла, что то, что она не видит в нём сомнений, вовсе не значит, что он не сомневается и не теряет надежду. Он слишком беспокоился о ней, чтобы взваливать на неё свои тревоги. Она неоднократно просила его быть честным с ней в этом вопросе, но он каждый раз говорил, что её спокойствие для него важнее.

Поэтому сейчас она поняла, что всё это время он улыбался только ради неё… И только ей… И она не смогла сдержать порыва и, протянув ладонь через прутья клетки, провела кончиками пальцев по его лицу, а затем одним движением заставила его приблизиться и запечатлела на его губах долгий поцелуй.

Им обоим это оказалось жизненно необходимо. Ради этого стоило вытерпеть всё, что им пришлось пережить… Ради этого стоило идти дальше.

— Я люблю тебя.

Слова сорвались с губ Сарданапала ещё до того, как он успел подумать. Слова, которые вдохнули жизнь в них обоих. С губ Медузии сорвался судорожный вдох… А затем медленный выдох, опаляющий его губы. Ради этих слов можно было пережить всё.

Она прижалась своим лбом к его лбу и прикрыла глаза. Так они простояли ещё несколько минут, а потом Сарданапал провёл ладонью по её плечу и тихо прошептал:

— Тебе пора… Не дай Древнир, Чумиха что-то заподозрит.

Медузия молча кивнула и открыла глаза, снова пристально на него смотря. Когда же это всё кончится? Когда же они снова смогут быть вместе? Если они вернутся в свой мир… Когда они вернутся в свой мир, она больше никогда не скажет, что им что-то мешает быть счастливыми. Даже то, что Таня не знала, что они — её родители, не отменяло того, что все они жили в мирное время, где Чума не способна была на них напасть. В то время, где их дочь была жива и здорова. В то время, где они сами могли любить друг друга и не бояться, что об этом кто-то узнает и отправит их за Жуткие Ворота…

Медузия медленно отстранилась от него, и Сарданапал тут же отпустил её ладонь, мягко улыбаясь. Она знала, как ему тяжело. Знала… Но им нужно было перетерпеть ещё два года. Тогда Змей Вечности не стерпит парадокса, и всё встанет на свои места. Тогда Таня вернётся, и наступит время пророчества. Но для этого нужно было переждать бурю и выждать время. Сарданапал был прав: осталось всего два года. Они ждали десять лет в той реальности, когда Таня сможет вернуться в Тибидохс, и ждали ещё восемь — в этом мире… Как она сказала? Два года для бессмертного — это песчинка, затесавшаяся между чещуйками Змея Вечности.

И они дождутся… Обязательно дождутся того, чего так долго ждали. Всё вернётся на круги своя, и они снова позволят себе быть счастливыми…

1) Отсылка к сериалу «Доктор Кто» и любящему маскироваться под именем Джон Смит Доктору, который часто повторял: «Время можно переписать».

Вернуться к тексту