I never asked for this (гет)

Как на рабочем столе Адама появляются механические часы.

* * *

«Адам, ты дома?»

— Да, босс.

«Я буду у тебя через полчаса».

И всё. Ни ответа, ни привета. Дэвид Шариф, должно быть, очень верит в КАСИ, потому что без его помощи в уговорах Дженсен не поднимется даже дверь открыть.

Где ж ему ещё быть? Совсем как после ухода из спецназа. Тогда он сутками напролёт просматривал новостные сводки, чувствуя себя Янусом. Одно его лицо видело, как всё было на самом деле. Другое было лицом обывателя, которого кормили лапшой и внушали ему, что государство переступило черту, полицейское насилие не знает границ, халатность в расследовании приведет к еще большим протестам и смертям.

«Протесты в Мексикантауне — лишь симптом позорной эпидемии несправедливости и дискриминации аугментированных, которая захлестнула Америку. Те, кто против Сингулярности, притесняют рискнувших вырваться за рамки тирании и принять новое завтра. Удивительно ли, что источником тирании выступает послушный инструмент государства — полиция?», — не осталась в стороне даже Церковь Бога-Машины.

Господи ты ж блять, Адам после количества поглощенных медиа сам мог написать возмущенный манифест. И занял бы достойное место в новостной сводке. Приглашенный эксперт? С аугментациями он станет новым героем дня. Так сказать, обозрит ситуацию со всех сторон. И угнетенный, и угнетатель.

Мог бы, если б не заперся у себя в квартире. Мир не видит его, он не видит мир. Всем лучше.

Только у Шарифа другое мнение.

Виртуальный интеллект приветствует посетителя. Дженсен так и не поднимается с дивана. Только слышит за спиной шаги.

— Привет, сынок.

— Здравствуйте, босс. Что вы хотите? — потирая глаза, глухо спрашивает Адам.

— Как же? Захотел тебя проведать. Фрэнсис говорит, ты вообще не выходишь из квартиры.

— Притчард? — впервые за долгое время Адам чувствует что-то кроме злости. Он удивляется. А, нет, ошибся. Снова злость. — Он что, следит за мной?

— Безопасность служебных квартир входит в обязанности его департамента. Конечно, не он лично смотрит, но именно он отчитывается.

— Я ему все следилки в жопу засуну, — про себя бурчит Дженсен.

Наконец-то обозримая задача. Да, как только Дэвид уйдет, так сразу займется.

— Всё в порядке, спасибо.

Шариф одет так, словно только что вышел из офиса. Рукава рубашки закатаны, обнажая протезированные руки. Кажется, в волосах прибавилось седых прядей? Адам рассматривает босса без особого интереса, как пустое место, и вскоре переводит с него взгляд на экран телевизора. Мужчина тем временем кладет на журнальный столик тонкую книжку в светло-голубой обложке.

— Отлично. — Кивает сам себе Шариф. — Я переживал за твоё состояние. Видимо, ты поправляешься быстрее, чем прогнозировали врачи. Как протезы? Нареканий нет? Может, тебе наведаться в ПРОТЕЗ к Маркович?

— Не думаю. — Голосом Дженсена можно высушить реку Детройт. Раньше он почувствовал бы себя не очень уютно сидя, пока босс стоит, но теперь ему как-то похеру. — Устал от клиник.

— Не рекомендую избегать врачей, Адам. У тебя пока мало опыта, чтобы обнаружить случай, в которых потребуется перекалибровка интерфейсов.

— Я не просил ставить мне такую навороченную технику. Я вообще никого не просил ставить мне аугментации, — раздраженно, глухо отзывается Адам, прикрывая глаза ладонью. Сидеть становится сложно. Он встаёт, хрустит шеей, смотрит в окно, избегая взгляда Шарифа. Чуть чаще дышит.

Нет, только не сейчас. Не перед Дэвидом. Он вцепляется в стоп-кран, моля тормоза совсем неподвластных ему эмоций заработать, со скрежетом и искрами остановить срывающуюся крышу.

— Сынок, иначе ты бы умер.

— Лучше бы я и умер! — срывается Дженсен, разводя руки в сторону, нависая над мужчиной так, словно в следующий момент снес бы ему нахер челюсть. — Я, а не Меган! Те, кто напал в тот день, хотели добраться до Меган!

Дэвид молчит, и это ещё больше подстегивает Адама. Он вцепляется себе в волосы, делает несколько резких шагов в сторону, в другую, начиная метаться как зверь в клетке. Страх подкрадывается сзади, обхватывает за плечо склизкими пальцами, пытается заглянуть ему в лицо пустыми глубокими глазами. Страх сочится липкой субстанцией, от которой у Дженсена по шее пробегают мурашки. Стальные пальцы щелкают кремнием зажигалки — раз, раз, ну же, — высекают искру, и нефть вспыхивает.

— Вы не понимаете, каково это, — хрипит Дженсен, с силой зажмуриваясь. — Я каждый день об этом думаю. Каждый. Она не убежала, она попыталась помочь, бросив в того ублюдка чан с кислотой. А должна была. Но меня вытащили, нашпиговали всем вот этим, и вы хотите, чтобы я был благодарен?! Ходил по докторам, слушал, как неебически классно, что нет признаков отвержения? — он раскидывает руки в стороны, пытаясь продемонстрировать аугментации, и выплевывает последние слова в лицо боссу. — Так спасли бы её! За это я был бы благодарен!

Он рычит, ищет глазами хоть что-то, что можно сейчас раздавить, сломать, физически выразить обуревающие его эмоции. Проверено — аугментации не дают удушиться или вырвать себе волосы. Что-то мешает механической ладони сжаться так сильно, чтобы сломать трахею владельца. Но в благородном деле разрушения они работают идеально. Взгляд падает на фотографию Меган с Кубриком и тут же рядом — групповое фото его отряда.

— Наверное, так мне воздалось за грехи, — Адам издает истеричный смешок, в котором и в помине нет ничего забавного. — За того мальчика. Чуть не убил за аугментации, а в итоге сам стал…

Терпение Шарифа вознаграждается. Ярость — хорошее топливо, но выгорает и оставляет после себя пепелище. Особенно на фоне воспоминания о самом мрачном событии в жизни. Теперь, правда, оно на втором месте.

Адам хрипло дышит, ожидая хоть чего-то, хоть какого-то стимула, ответа, искры в охапку расшатанных нервов…

— Даже не думай, — строго говорит Дэвид, и Дженсен кривится, отключая КАСИ.

Босс поднимается, делает к нему шаг и вдруг резко хватает за руку. Он сжимает пальцы с такой силой, что протез внезапно отзывается, а имплант сетчатки выводит короткое сообщение о близости к максимальному давления. Дженсен мельком вспоминает о том, что в предплечье у него спрятан наноклинок, но Шариф наверняка знает и об этом.

— Ты выжил, потому что мне так нужно было, — в противовес оглушающему ору Адама Дэвид говорит тихо и низко, смотрит прямо ему в глаза, чуть прищурившись. — Потому что мёртвым ты не достанешь тех, кто превратил в руины лаборатории моей компании, уничтожил мои разработки и убил твою бывшую. И если ты ещё не в курсе, я имел полное право это сделать, потому что так написано в твоём трудовом договоре.

«У него аквамариновый имплант», — мелькает неуместная мысль в голове Дженсена. В тёмно-голубых глазах Шарифа зрачок обведен неоновой окружностью аквамаринового цвета. У самого Дженсена он ядовито-зеленый.

— А Меган… Тело Меган было сильно обожжено после смерти. Её даже опознать получилось с трудом.

У Дженсена перехватывает дыхание. Он не хочет представлять, но разум спецназовца, повидавшего много подобного дерьма, живо рисует картинку черно-багрового трупа с вплавившейся во внезапно исхудавшие конечности синтетикой её любимого пиджака. И сдавившим шею ниткой ставшим чёрного от копоти жемчуга.

— Не продолжайте, — просит Адам, уже не крича.

— Было нечего спасать. Мозг умер.

— Некого, — он поправляет босса.

— Нечего, — с нажимом повторяет Шариф.

Дженсен закрывает глаза и глубоко выдыхает. Секунда — и Дэвид отпускает его руку.

Шариф слишком хорошо его знает. Ещё до нападения он порой заставлял Адама думать, что босс умеет читать мысли (теперь-то понятно, что был виноват КАСИ). Но сейчас… Он разобрал его по кусочкам, обнажил до костей, влез скальпелем, химией и проницательным острым взглядом в самую суть и не оставил Дженсену ничего своего. На его новом сердце выгравирован вычурный значок «Шариф Индастриз», окончательно превратив спецназовца в материальное имущество компании.

— Нужен, да? — невесело ухмыляется Адам. — А если я скажу, что больше не хочу работать на вас? Нажмете большую красную кнопку, и какой-нибудь чип производства Шариф Индастриз у меня в голове заставит меня отказаться от своего решения? Сделает меня вашим цепным псом?

— Я не страдаю комплексом маленького члена, — спокойно отзывается Дэвид. — Большая красная кнопка? Зачем? Достаточно кодовой фразы.

— Самое время её произнести. Я больше не хочу ни работать на Шариф Индастриз, ни заниматься расследованием нападения.

Шариф чуть наклоняет голову, наблюдая за снова взвинченным Дженсеном.

— Ещё что-нибудь?

— Да, — бросает Адам, хватаясь за стопку и бутылку виски. Наливает, смотрит на янтарную жидкость, но пока не делает глоток. — И видеть вашу рожу тоже не хочу. Больше никогда в жизни. Даже если требование видеть её по утрам ровно в девять прописано в трудовом договоре.

На Адама вдруг накатывает апатия. Зачем? Сейчас он попробует напиться, но утром будет пялиться в потолок ясным взглядом, не чувствуя похмелья. Снова будет крутить мысленную жвачку. Снова будет тонуть в трясине из стыда, вины и злости. Снова будет задавать вопросы.

Ответы на которые есть у всё ещё не уходящего и смотрящего на него Дэвида.

Но Адам упрямый. Несгибаемый и до зубного скрежета настырный. Студент, который сидит у дверей кабинета, ожидая, пока преподаватель разрешит ему ещё раз переписать работу; сучий потрох, который пробежит кросс, даже если в конце ему придётся выплюнуть лёгкие с хрипом и кровью; невыносимый и несговорчивый, когда его просят отказаться от сигарет (но Меган хотя бы удалось выгнать его на балкон); выскочка, безрезультатно стучащий на Фрэнсиса, протащившего через грузовой лифт в офис мотоцикл.

Ауг, молча чувствующий на ничего не чувствующей спине зуд от взгляда Дэвида. Делающий глоток, чтобы показать, что ему всё равно на присутствие бывшего босса.

Он же только что разорвал свой контракт, да? Поэтому может рухнуть на диван, фривольно раздвинув ноги, и вытащить сигарету. И смотреть в стену, уже куда более ловко высекая искру из зажигалки с кремнием. И скрываться за душным облаком дыма, который уже пропитал запахом и диван, и ковер, и даже обои на стенах. И не делать вообще ничего, больше никогда в своей неправильной новой жизни, только пить, курить и постепенно гнить. Или покрываться ржавчиной?

Диван рядом продавливается под тяжестью человеческого тела. Дэвид успел взять с тумбочки рядом бутылку виски и стопку, игнорируя то, что из неё уже пьет Дженсен. Он отпивает совсем немного и глотает не сразу.

— Попробуй Гленливет, — комментирует Шариф. — Нельзя же вечно пить одно и то же.

Адам задумывается, выпуская дым из ноздрей. Он слишком устал. Дэвид дал ему гореть слишком долго, и закончившаяся злость облепляет внутренности мокрым пеплом.

Мужчина протягивает вперёд протезированную руку.

— Кто-то однажды пошутил, что я заменил руку, чтобы лучше играть на бейсбольных матчах компании.

Он сжимает и разжимает пальцы, не обращая внимания, смотрит ли Адам. Зная, что смотрит. Золотая вязь узоров вспыхивает на гладком черном металле при повороте предплечья.

— У меня не было синдрома Вролика. У меня не было травм, которые превратили бы меня в овощ. Но я знал, что могу быть лучше. Что я могу подарить людям крылья, которые помогут им вырваться из колыбели.

Адам опускает взгляд на собственные руки. В нет них и десятой доли вычурности и изящности протезов Шарифа. В них чёткость и основательность, в переплетении композитных мышц — строгий расчёт и функциональность.

— Мои протезы — это маркетинговый ход, это живая демонстрация моих убеждений, это кровь на мундире генерала, идущего в бой наравне с простыми солдатами. В бой за будущее, в котором аугментации стерли разницу между людьми, уничтожили социальное неравенство. За мир, в котором мы украли огонь у богов.

— Готовились, или удачная импровизация? — без сарказма спрашивает Адам.

— Не испытывай меня, сынок.

Дэвид снова делает глоток. Дженсен поднимается, уходит на кухню за стаканом, не обнаруживает достаточно чистых и смиряется с тем, что пить придётся из одноразового. Потом возвращается, забирает у Дэвида бутылку и щедро наливает себе виски.

Но Дэвид встаёт, отряхивает пиджак и чуть наклоняется, чтобы подвинуть тонкую книжицу с одного края столика на другой, поближе к Адаму.

— Как доберешься до раздела с тренировкой мелкой моторики, рекомендую не читать этот бред и попробовать пайку электрических схем. Заодно разберёшься в контролерах ладони.

Дэвид уходит, не ожидая, что Адам проявит качества радушного хозяина и проводит его до двери. Виртуальный интеллект вежливо выражает радость от визита ему в спину. Некоторое время Дженсен катает во рту виски, и вправду, надоевший до зубовного скрежета. Отставляет стакан на стол, тушит сигарету и берёт в руки «Как жить с аугментациями? Всё, что вы хотели спросить».

* * *

Крестовидная отвёртка микроскопического диаметра крепежного отверстия срывается от слишком сильного надавливания и с неприятным визгом проходится по пальцу Адама. Он рефлекторно дёргается, но боли и в помине нет. Как нет и мысли, что не надо было идти от обратного, лишь бы не слушать босса. Пайка была бы менее проблемной. И ещё не требовала бы покупки набора отвёрток.

Виски стоит нетронутым. Тлеет сигарета в пепельнице, и в мягком свете настольной лампы от неё исходит тонкая прямая струйка дыма. По всему столу разбросаны шестеренки, винтики, пружинки и поблескивающие серебром детали. За окном глубокая ночь, и налепленные на окна листы из пособия для юных радиолюбителей не просвечивают грубыми карандашными пометками.

Адам глубоко вздыхает, поворачивает механизм другой стороной и снова углубляется в сборку только что препарированных наручных часов.