Какие-то паранормальные явления (джен)

Дом Хьюстон и Остина словно противился наступившим холодам. На одном отоплении такого огромного здания можно было бы разориться, поэтому Хьюстон поступила как и в прежние года: включила маленький контур, охватывавший только часть первого этажа. Из-за этого Остину пришлось переселиться из своей комнаты с выходом на балкон. Впрочем, долго горевать он не собирался — весь декабрь прошёл в методичной подготовке к Новому году, поскольку Остин выразил непоколебимое желание отметить этот праздник в самом прототипическом его виде.

— Вот знаешь, чтобы с селёдкой под шубой, оливье, холодцом, мандаринами, шампанским…

— Ну, давай ты будешь пить шампанское, а я пиво, — предложила Хьюстон.

— Нет, я не пойму, тебе что, сложно что ли? Пиво своё выпьешь утром первого, а в новогоднюю ночь всё должно быть согласно традициям. Ты много раз Новый год отмечала?

— Достаточно.

— Вот! А я в первый раз! И я хочу, чтобы всё было по правилам!

Так что Хьюстон ничего не оставалось, кроме как согласиться.

К концу декабря Остин купил живую ёлку высотой почти с него самого. Они с Хьюстон поставили её в центре кухни и до трёх ночи наряжали старинными стеклянными игрушками, найденными во время уборки. Их было так много, что на эту ёлку поместились не все, и на следующий день Остин принёс в свою комнату ещё одну, правда, поменьше. Хьюстон не пришла от неё в такой же восторг, как от первой, но всё ещё с удовольствием помогала украшать. Но когда Остин притащил третью и объявил, что та будет стоять в комнате у Хьюстон, глаз потихоньку начал дёргаться.

— Ну вот зачем? У нас даже игрушки кончились! — попробовала она отвоевать и без того дефицитное свободное место в своей комнате.

— О, это не проблема, — бросил Остин через плечо, впихивая ёлку вместо табуретки. — Не помнишь, где был синий чайный сервиз, который ты хотела выбросить?

— На кухне . Во втором шкафу от окна.

Едва дослушав, Остин вышел из комнаты и долго где-то пропадал. Сначала он действительно гремел посудой на кухне, но потом отправился в другие комнаты, что-то передвигал, открывал и закрывал дверцы шкафов. Хьюстон махнула на это рукой, не стала его дожидаться и расположилась за длинным столом заканчивать очередной перевод. Вернувшись в свою комнату через несколько часов, она обнаружила Остина с гордым видом любующегося своим произведением искусства.

Шесть кружек из сервиза вместе с заварочным чайником и сахарницей он за ручки привязал к веткам разноцветными атласными лентами, которые несколько месяцев назад с особым рвением спас от Хьюстон, вооружившейся мусорным пакетом. К счастью, вся посуда была достаточно миниатюрной, чтобы деревце могло её выдержать. На верхние тоненькие веточки Остин надел кольца из бабушкиной шкатулки. Все найденные там же бусы он соединил в одну длинную верёвку и обмотал ею ёлку, как мишурой. Теперь они свисали изящными дугами и блестели в свете люстры. Тут и там на ветках виднелись журавлики из оригами, которые Остин сложил из старых пожелтевших газет, а на макушку он повязал огромный украшенный жемчугом бант.

— Красиво? — поинтересовался Остин.

— Признаю́, что-то в этом есть.

— Хотел ещё повесить «Молнию», но не нашёл. Ты не помнишь, где она?

— Да мне-то откуда знать? Ты её куда-то спрятал, — не очень убедительно ответила Хьюстон.

Во время подготовки к Новому году она больше всего боялась, что Остин заметит отсутствие часов. Может, он и не догадается, какой именно подарок его ждёт, но вдруг что-то заподозрит. К счастью, он не придал пропаже внимания, в самом деле решив, что просто забыл, куда положил «Молнию».

Обе свои вылазки в мастерскую Хьюстон тщательно скрывала, и по другим поводам из дома тоже не выходила. Не сказать, что ей хотелось вновь прогуляться по городу, но разговор с Есенией из головы всё никак не шёл.

* * *

— Видишь, на самом деле ничего страшного, — сказала Хьюстон не то Есении, не то себе, выходя из магазина.

— Не то что бы совсем ничего, — ответила Есения, держа коробку с гитарой за ручку из скотча, и обе девушки двинулись прочь. — Ты видела, они смотрели на меня так… по-снобски.

— Тебе показалось. Да и вообще не думаю, что это намного страшнее, чем разговор с крысой-мутантом.

— Я бы предпочла крысу-мутанта, если ты подразумеваешь себя. Кстати, можно сфоткаться на память?

— Сфоткаться? Со мной?

— Ну да.

— А зачем?

— Говорю же, на память. Ты типа местная знаменитость. Ты не знала?

— Слышала что-то такое, — ответила Хьюстон, припоминая слова Остина, но про заколдованную принцессу решила промолчать. — Только не пойму, за какие такие заслуги.

— Да ни за какие. — Есения проводила взглядом проезжающую мимо машину. — Просто ты, скажем так, очень заметный житель нашего города. Не скрою, некоторые тебя побаиваются, да ты и сама должна была это заметить. Но остальные относятся к тебе с интересом, который ты неосознанно подогреваешь, ведя затворническую жизнь. Многие ломают голову над вопросами, которыми я не собираюсь тебе докучать.

— Ты имеешь в виду, почему я такая?

— Да, что-то в этом духе.

— Даже если ты спросишь, я не отвечу. Я и сама хотела бы знать.

— Понимаю, — Есения кивнула каким-то своим мыслям. — Может быть ты слышала, но у тех, кто интересуется тобой, есть обычай загадывать желание, если они видят тебя на улице. За разговор, наверное, полагается все десять. Но знаешь, это нечестно, если загадывать желания буду я одна, ведь, наверное, ты вышла в город не ради собственного удовольствия.

— Ты права. Я сделала это для одного очень дорогого мне человека. Если бы не он, я ни за что бы не пошла.

— Ты поступила храбро и великодушно. Не только по отношению к нему, но и ко мне тоже. Мало кто среди обычных людей отнёсся бы серьёзно к моему страху. Я это тебе говорю со всей уверенностью, потому что уже не в первый раз приходила к музыкальному магазину, но так и не решалась зайти. Бог, карма, вселенная, закон бумеранга — не важно, во что ты веришь — обязаны тебя вознаградить. Так что я предлагаю тебе тоже загадать желание.

Хьюстон подняла глаза к белому небу и задумалась. Попросить себе человеческую голову? Невыполнимый абсурд. Такие желания не исполняются, это она выучила уже годам к шести. Но больше ей ничего и не было нужно. Просить что-нибудь для Остина? Что ж, самое главное его желание уже исполнилось, а новые с тех пор не успели появиться. Впрочем, он пока был неподдельно счастлив и радовался каждому дню.

Перед внутренним взором, как плёнка киноленты, пронеслись воспоминания, которые успели накопиться за время жизни с Остином. Вот он ревностно оберегает очередную старинную безделушку; вот он, вернувшись из театра, возбуждённо рассказывает о предстоящей постановке; а вот он, весь извозившись в муке и из красного став нежно-розовым, как поросёнок, с гордостью зовёт Хьюстон поглядеть сквозь стекло духовки на его подрумянивающийся пирог. Все эти моменты запечатлелись в памяти так ярко, что все другие, и без того тусклые воспоминания, принадлежавшие прежней Хьюстон, на их фоне почти стёрлись. Даже дом, в котором она провела всю свою жизнь, в этих новых воспоминаниях больше не был мрачным и пугающим, он скорее напоминал ворчливого старика, чьё лицо, наконец, осветила улыбка.

Действительно, дом как будто был чем-то бо́льшим, нежели просто домом. Он всю жизнь разговаривал с Хьюстон скрипом половиц и свистом ветра в трубах, пением сверчков под окнами и шорохами за стенкой. Вместе с ней он радовался и грустил. Чаще, конечно же, грустил. Он пугал её, но только для того, чтобы ей не причинили боль призраки, жившие в глубине, и позвал, когда был уверен, что теперь Хьюстон готова к встрече с ними.

И если уж Хьюстон смогла выбраться из беспросветной пучины прошлого, а Остин оставил позади огни ада, то их дом, в котором, было, пожалуй, больше человеческого, чем в некоторых людях, тоже заслуживал обрести своё счастье.

— Ну что, загадала? — спросила Есения.

— Да, — ответила Хьюстон. — Просто очень долго формулировала.

* * *

С каждым днём декабря настроение Остина всё улучшалось, и утром тридцать первого он проснулся в самом прекрасном расположении духа. Весь день он горланил праздничные песни, то и дело путая слова, а ближе к вечеру, когда он вместе с Хьюстон нареза́л салаты, стал рассказывать забавные истории о своей жизни в аду.

— Вот угадай, как меня звали коллеги, с которыми я работал в одном кабинете.

— Разве не Сатмонг? — удивилась Хьюстон.

Остин в ответ только рассмеялся:

— Вот уж нет! До недавних пор моё настоящее имя знало только высокое начальство, впрочем как и все наши имена. Поэтому мы придумывали друг для друга клички. Угадай, какая была у меня.

Хьюстон задумалась.

— А у меня вообще есть шанс?

— О да! Это очень просто, буквально на поверхности.

— Может быть, Язык Без Костей?

— Что? Ну нет! Давай, попробуй ещё раз.

— Ну тогда… м-м-м… Сеньор Помидор.

— А это ещё почему? — Остин удивлённо поднял брови.

— Ты же красный.

— Такими темпами ты никогда не угадаешь! На самом деле меня звали Ослиное Ухо.

— Нечестно! Ты не дал мне трёх попыток! Это был мой следующий вариант! — Хьюстон искусно изобразила негодование, но Остин положил ей в рот полкружочка колбасы и одержал техническую победу из-за неспособности оппонента возмущаться дальше.

По мере приближения полуночи на смену беззаботному веселью Остина пришла серьёзность, которая не очень сочеталась с цветной гавайской рубашкой и полосатыми шортами, которые он выбрал в качестве праздничного костюма. Как уморительно он выглядел, когда в таком виде накрывал на стол и накладывал еду со строгой торжественностью, а «Голубой огонёк» смотрел с таким вниманием, с каким студенты слушают последнюю лекцию перед экзаменом.

Ради Остина и этой передачи Хьюстон даже воскресила старый, похожий на ящик телевизор, не включавшийся уже несколько лет. Сначала Остин хотел пригласить мастера, но пока он искал специалистов по допотопной технике, Хьюстон уже всё починила при помощи видео с ютуба и четырёхэтажного мата.

— К следующему Новому году обязательно надо купить нормальный телевизор, — произнёс Остин во время застолья, и словно в ответ на эти слова экран погас. — Эй! Ты куда?! Вернись! Я пошутил!

— Без паники, — перебила его Хьюстон, твёрдым шагом направившись к телевизору.

— Да как тут без паники?! До Нового года семь минут! — Остин указал на стоявшие на полке электронные часы.

— Без паники, — ещё медленнее и спокойнее повторила Хьюстон.

Она повертела антенну, но это не дало результата. Тогда она взялась за провод и по очереди согнула его в разных местах в надежде, что появится контакт — всё равно никакого эффекта. В отчаянии подскочил Остин и треснул по телевизору кулаком — тоже не помогло.

— Как же мы теперь будем кричать ура в двенадцать часов?! Это ведь обязательный пункт программы! — запричитал он.

— Не переживай, пожалуйста, — попыталась успокоить его Хьюстон, поглаживая по плечу. Она явно не ожидала такой реакции. — Вот же у нас есть часы. Новый год точно не пропустим.

— Ну и какой от них толк? А как же следить за стрелками?

Вид у Остина был такой, будто он вот-вот расплачется. Хьюстон просто не могла смотреть на это, поэтому она пулей выскочила из комнаты, успев только бросить через плечо:

— Жди здесь!

Когда она вернулась, изнервничавшийся Остин встретил её словами:

— Ну где же ты? Осталось всего две минуты! — но тут же осёкся, заметив в её руках маленький красный свёрток, перевязанный ярко-жёлтой лентой.

— Хотела отдать тебе это после курантов, но из-за чрезвычайной ситуации пришлось немного изменить планы, — пояснила Хьюстон улыбаясь.

Остин с трепетом взял предмет и дрожащей рукой (всё-таки это был его первый новогодний подарок за пять тысяч четыреста шестьдесят девять лет) потянул за ленточку. Плотные складки подарочной бумаги расправились, как раскрывается бутон, открыв взору «Молнию». В начищенном до блеска стекле часов отражались увешанная гирляндами кухня и глаза Остина, которые загорелись ярче любых огней. Он не смог вымолвить ни слова, только крепко обнял Хьюстон, отпустив её лишь за десять секунд до полуночи. Они оба не отрывали взгляд от стрелок, завершавших оборот. Тик-тик-тик — бежала секундная по своему маленькому циферблату, а минутная меж тем беззвучно дошла до двенадцати.

Далеко на улице раздались звуки салюта, Хьюстон с громким хлопком открыла шампанское, а Остин всё стоял неподвижно.

— Ты их починила?

— Ну, как видишь, — ответила она, едва скрывая смущение.

— Нет, я не в этом смысле. ТЫ их починила?

— Конечно нет. Это же не телевизор, — Хьюстон едва сдерживала смех. — Мне пришлось отнести их к мастеру.

— Отнести? Неужели ты выходила из дома?

— Чего не сделаешь ради тебя… — ответила Хьюстон и хотела добавить кое-что ещё, но не смогла, потому что Остин вновь крепко стиснул её в объятьях.

— У меня тоже есть для тебя подарок, но он не такой впечатляющий, — произнёс он ей в плечо.

Отпустив Хьюстон, Остин принёс два свёртка. В одном из них оказался фотоаппарат, а в другом — альбом для фотографий в винтажном стиле.

— Я знаю, что с этим местом у тебя связано много неприятных воспоминаний, — произнёс Остин, обводя рукой помещение. — Поэтому я решил, что тебе необходимо обзавестись новыми. Я согласен взять на себя роль курьера, и отдавать фотографии в печать.

— Нет уж, — с мягкой улыбкой ответила Хьюстон, — теперь я и сама могу это сделать.

Настала её очередь заключить Остина в крепких объятьях. О продолжении застолья никто и не подумал — всё внимание забрала себе камера. Хьюстон и Остин сделали множество снимков у главной ёлки, стараясь перещеголять друг друга в изобретательности. Остин особенно гордился фотографией, где он был запечатлён замотанным в мишуру, как мумия, и сразу с двумя парами рогов: своими собственными и мягкими оленьими рожками с бубенчиками. И всё же он был готов признать, что Хьюстон победила в этом соревновании, правда, совершенно случайно. Она хотела сфотографироваться рядом с ёлкой, стоя на руках, но в последний момент не удержала равновесие и упала совершенно нелепым образом. Потом она уверяла, что это было специально, и Остин даже делал вид, что верит ей.

Но около часа ночи их весёлое уединение было нарушено звонком в дверь.

— Мы кого-то ждём? — поинтересовался Остин.

— Тебя хотела спросить, — ответила Хьюстон, и пожав плечами направилась в прихожую.

Она прильнула к глазку, но тут же отстранилась, поманив Остина пальцем со словами:

— Ну-ка посмотри.

Остин долго глядел в глазок, то ухмыляясь, то хмурясь, и в общем, пребывая в полном замешательстве. Наконец, он снова перевёл взгляд на Хьюстон.

— Разве от бокала шампанского бывает такое? — спросил он.

Вместо ответа последовала очередная трель звонка, и Хьюстон открыла дверь. На пороге стоял странный гость, за спиной которого виднелось ещё три силуэта. У пришедшего, совсем как у Хьюстон, была крысиная голова, красные глаза, голубоватая шерсть по всему телу и длинный хвост. Глядя на внушительный рост и крепкое телосложение, Хьюстон решила, что это мужчина.

— Здравствуйте. Здесь живут Остин Петров и Хьюстон? — спросил он, хотя по его тону было понятно: он и так видел, что пришёл по адресу.

— Да, это мы, — ответила Хьюстон, изумлённо рассматривая незнакомца.

— Тогда мы к вам. Можно войти?

Хьюстон кивнула и отступила в сторону. За первым гостем в прихожую вошёл второй, очень на него похожий, только ниже ростом. Следом порог переступила девушка с синей кожей. От мороза фиолетовый румянец окрасил её щёки и кончики заострённых ушей. За спиной у неё виднелись сложенные перепончатые крылья и длинный хвост с кисточкой, а голову венчали два тонких, острых и слегка изогнутых рога — не таких длинных, как у Остина, но тоже весьма впечатляющих. Четвёртую гостью Хьюстон сначала приняла за обыкновенного человека. У неё не было ни хвоста, ни крыльев, и даже кожа была приземлённого бежевого цвета. Впрочем, очень скоро выяснилось, что это не так. Незнакомка размотала шарф, замотанный до самых глаз, и стало заметно, что вся нижняя половина лица и шея у неё красные, изо рта выглядывают два острых клыка, а ноздри вытянутые и расширяющиеся книзу, как у скелета. Под шапкой у неё тоже оказались два миниатюрных рога. У обеих девушек волосы имели иссиня чёрный цвет, как и у Остина, но у первой они были подстрижены под каре, а у второй волнами спадали почти до самого колена. Когда гостья откинула их назад, стали видны её перепончатые ушные раковины.

Когда все разместились на кухне, самый высокий крыс вновь заговорил:

— Меня зовут Виктор, а это мой брат Дмитрий, — он указал на второго крыса. — Недавно мы услышали о вас, Хьюстон, и поняли, что нам стоит, если не держаться вместе, то хотя бы знать друг о друге.

— Мы хотели написать вам сообщение, — продолжил Дмитрий, — но решили, что вы можете подумать, будто мы вас разыгрываем или что-то в этом роде, поэтому рассудили, что лучше всего встретиться лично.

— В наши намерения вовсе не входило сваливаться на ваши головы в новогоднюю ночь, — снова заговорил Виктор, — но так уж вышло, что нам пришлось проехать полстраны, и разные обстоятельства задержали нас в пути. В этом городе нам совсем некуда идти, поэтому у нас не было иного выбора, кроме как потревожить вас в праздник.

— А с этими двумя девушками мы познакомились в дороге, — добавил Дмитрий. — Они тоже направлялись к вам.

— Моё имя О, — сказала гостья с синей кожей. — Просто О, без всяких лишних букв. Когда-то я работала вестником в аду, — с этими словами она пошевелила сложенными за спиной крыльями, — но вот уже несколько лет живу в этом мире, и смею предположить, что уже стала человеком.

— А меня зовут Кальга́, — представилась девушка с клыками. — В прошлом я демон двуличия и эгоизма, но меня понизили до обычной секретарши по причине профнепригодности, и из-за разногласий с начальством я тоже решила покинуть ад. Честно говоря, иногда здесь бывает одиноко — глупо надеяться, что все люди смогут нас принять. Я сейчас говорю не только от себя, но и от всех здесь присутствующих. И раз вы вдвоём уже объединились, мы осмелились попроситься к вам.

Остин присвистнул и после недолгого молчания уточнил:

— Давайте немного перефразируем. Вы ехали к нам через полстраны, чтобы основать Общество поддержки бывших чертей и крыс-переростков?

— В общих чертах так, — согласился Дмитрий. — Что думаете?

— Да я всегда за любой движ! — воскликнул Остин. — Хьюстон, а тебе как идея?

Но Хьюстон не спешила с ответом. Через открытую дверь кухни она смотрела в коридор, освещённый ярким жёлтым светом. Она впервые заметила, что ламбрекены в противоположном его конце напоминают прикрытые глаза, а узор на тюле под ними будто бы складывается в умиротворённую улыбку. Содержать такой огромный особняк в одиночку и даже вдвоём — непосильная задача. И если дом действительно живой и обладает душой, чего ещё он может пожелать, кроме большого количества заботливых хозяев?

— Я думаю, что это хорошая идея, — наконец подала голос Хьюстон. — И дом тоже так думает.

— Дом? — переспросила Кальга.

— Да, дом, — ответил Остин. — Не переживайте, вы поймёте со временем. Я вот, кажется, уже понял.

С этими словами он подмигнул, глядя прямо в полуприкрытые глаза-ламбрекены.