Альбатрoс (джен)

12 — 13 апреля 1912 года

Ждать оказалось непросто. Сердце все еще тревожно стучало: Труди понимала, что в поисках ее старая леди и мисс Егер могут пробраться и в третий класс, а ей негде спрятаться. Если уйти из зала, Жак потом может ее не найти, а если долго оставаться на одном месте, это может показаться подозрительным другим пассажиром. Труди притворилась, что задремала: это хоть как-то объясняло бы, почему она все еще здесь.

Вот шаги... Кажется, приближаются... Труди невольно зажмурилась от страха. Нет, шаги тяжелые... Мужские... "А если это любовник мисс Егер?" Она решилась посмотреть — и тут же ее аккуратно взяли за плечо.

— Эй, ты, никак, спишь?

Рядом с Жаком стоял давешний стюард с черной бородкой. Ухмылялся он недобро, но Труди решила пока не обращать на это внимания. Иного выбора, чем принять его помощь, пока не было.

Стюард — Жак называл его Саймоном — повел их вниз. Труди не думала, что каюты могут располагаться еще ниже, чем в третьем классе, однако, когда он отпер дверь, в которую упиралась лестница, они оказались в просторном, хорошо освещенном коридоре, ничем не отличавшемся от любого другого, только странно пустом.

— Здесь резервные каюты, мисс, — сладко улыбнулся ей Саймон. — Не обессудьте, они тесноваты и не самой, хм, обычной формы, но ведь до прибытия в Нью-Йорк осталось не так долго.

Он отпер одну, ближайшую к лестнице. Труди вошла, чувствуя непонятную робость.

Каюта в самом деле была тесной, с косой стеной; полки почему-то напомнили гробы. "Глупости. Условия царские, могли бы и в какой-нибудь чулан засунуть". Саймон вытащил из форменного кармана пару булочек.

— Надеюсь, мисс, вы хорошо переносите чувство голода? Приносить вам пищу я, к сожалению, не могу и часто пускать к вам вашего знакомого — тоже.

— Это не беда, хватит одного раза в день, — в самом деле, у Труди при ее занятиях не всегда была возможность есть чаще. — Спасибо вам. И тебе, Жак.

Он только криво дернул ртом.

— Не за что. Приду завтра, когда сумею. Пошли, Саймон.

Труди заперла дверь, подождала, пока шаги стихнут. Выглянула: дверь на лестницу, по счастью, осталась открытой. Съела одну булочку: аппетита не было совершенно, но нужно было поддержать силы. Затем решилась раздеться и лечь. Следовало отдохнуть.

* * *

Напряжение отпустило не сразу. Труди долго ворочалась, вздрагивала. В каюте было прохладно, пришлось укутаться в платок, и тогда наконец получилось уснуть.

Когда она снова открыла глаза, в каюте уже было светло. Холодом тянуло еще сильнее, но постель за ночь нагрелась. Непривычно было не торопиться вставать, лежать без дела под одеялом, но в положении Труди, пожалуй, это было самое разумное. Неизвестно, когда удалось бы поесть, значит, следовало экономить силы.

Но все же она смогла продержаться недолго. Тело само просило хоть какого-то движения, так что Труди встала, оделась, прибрала постель. Достала из сумки роман, попробовала читать, но поняла, что не может сосредоточиться на тексте. Ожидание выматывало.

Она очень надеялась, что может доверять Жаку. В самом деле, зачем ему помогать едва знакомой девушке, если не по доброте душевной? Вера в чужую доброту могла показаться наивной, но Труди несколько раз встречала действительно хороших людей и предполагала, что не одни они такие. Но может ли она доверять Саймону? Пока что поступки говорили в его пользу, и глупо было бы не доверять ему из-за внешности. Но Труди почему-то не доверяла.

...Время тянулось, как смола. Труди порой принималась выстукивать ритм, ударяя пальцем по одеялу, чтобы хоть примерно понять, сколько минут прошло, но ей быстро надоедало. Сколько раз она мечтала о лишнем дне отдыха — и вот теперь решительно не знала, что делать. Пробовала и читать, и лежала, пытаясь задремать хоть ненадолго, и мерила шагами тесное пространство, и выглядывала в иллюминатор, но не видела ничего, кроме воды и неба. Ей стало казаться, что новый взгляд на них может свести ее с ума. Но и гадать, что же задумал Жак и получится ли у него выкрасть бумаги, было мучительно.

Когда по изменившемуся свету солнца Труди определила, что наконец вечереет, она вздохнула с облегчением, надеясь, что хотя бы в темноте Жак все же решится навестить ее. За дверью, на лестнице, послышались шаги — она пуще встрепенулась. И замерла, потому что, хотя к двери явно приблизились, но не было слышно ни стука, ни голоса.

Труди боялась пошевелиться, даже вдохнуть слишком громко. Кажется, от двери отошли... Но шагов того, кто ушел бы по лестнице наверх, не слышно. Нет, кажется, он идет по коридору. Вот остановился снова.

Кажется, он обходил так все каюты. Только когда шаги отдалились достаточно, Труди наконец решилась опуститься на кровать — как можно тише. Теперь в голове стучала лишь одна мысль: хоть с этим неизвестным, который явно здесь что-то искал, не встретился Жак.

По лицу тек пот, стала мучить одышка. Труди закрыла глаза.

Кажется, она упала на постель, едва неизвестный вправду поднялся наверх, и то ли провалилась в тяжелый сон, то ли потеряла сознание. Проснулась, потому что в дверь стучали, и голос Жака звал:

— Открывай! Ты слышишь меня?

"Неужели сейчас все закончится? Я свободна?" Труди буквально подлетела к двери. Жак ввалился, не очень твердо стоя на ногах, нарядный, как джентльмены из первого класса, и с бумажным пакетом в руках. Там оказались снова булочки, апельсин и фляжка.

— Подкрепись. Проголодалась, наверное? Я присяду, не возражаешь?

Жак плюхнулся рядом с ней на кровать.

— Ну что? — Труди не могла дальше ждать. — Ты придумал что-нибудь?

— Придумал. Но тебе это не понравится.

...Видно, правда о Хокли — тем более, лишь частичная — не помогла мисс Розе победить жадность матери и добиться расторжения помолвки. Вчера вечером бедняжка попыталась утопиться, но Жак, снова вертевшийся в коридоре под видом лакея и заметивший ее, успел ее остановить. Сложилось всё так, что сегодня его даже пригласили на обед в первый класс, а Роза до того несколько часов изливала ему душу.

— Кто знает, может, завтра или послезавтра она приведет меня в каюту. Но точно она сделает это, когда там не будет ее жениха. А мне только этого и надо. Пусть даже старуха остается, по словам Розы, в постели, она не сможет мне помешать.

Действительно, план Жака совершенно не понравился Труди. Может, он и был прав, и иначе выкрасть шкатулку не вышло бы, но как мисс Роза переживет еще одно предательство? Да еще то, которое добавится к открывшейся правде о ее матери...

— А ничего другого придумать нельзя? Мне очень жаль ее.

— На это уйдет время. Его мало. Тем более... — Жак вздохнул. — Не хочу пугать, но тебя ищут. Еще вчера я слышал разговор двух джентльменов о том, где на "Титанике" можно спрятаться.

У Труди побежали по спине мурашки: она вспомнила пугающий случай вечером.

— Кажется, он же спускался сюда. Стоял под дверью и слушал, но не стучался.

Жак тяжело вздохнул.

— Значит, выбора действительно нет. Мне тоже очень жаль ее. Знаешь, она мне напомнила альбатроса со связанными крыльями.

— Ты разве видел альбатроса? Ведь их здесь не водится.

— Не видел. Только мечтаю увидеть. Но вот представляю каждый день. Как только вспоминаю...

Oн начал читать какое-то стихотворение на французском, потом опомнился и перешел на английский:

— Когда в морском пути тоска грызет матросов,

Они, досужий час желая скоротать,

Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,

Которые суда так любят провожать. (пер. П. Якубовича)

Восхищение свободными, беззаботными птицами сменилось в голосе Жака состраданием, смешанным с гневом, когда он стал рассказывать о глумлении над чудом природы:

— Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!

Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!

Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,

Тот веселит толпу, хромая, как и он.

— Это не только образ поэта, — вздохнула Труди, когда Жак закончил. — У нас у всех будто бы связанные крылья, связанная душа. Знаешь, я чувствую в себе столько сил, и ты, наверное, тоже...

— Еще бы! — рассмеялся Жак. — Порой кажется, так бы и взлетел. А приходится копаться в грязном белье да вынюхивать, чтобы одни богатеи не облапошили других. Говорят, правда, что крылья способна развязать любовь. Но я не любил еще ни разу.

Oт его слов Труди почему-то стало грустно.