Дорога ветра (гет)

Сознание вернулось рывком.

Какаши почувствовал, как его дернули за ногу и уронили на землю, а потом привалили спиной к чему-то твердому. Тело, измученное боем и пустынной бурей, болело, будто его долго и с пониманием били, обожженная кожа горела огнем, а рук он по-прежнему не чувствовал...

Шиноби выждал пару мгновений и приоткрыл правый глаз, наблюдая из-под ресниц, как высокая красноволосая девушка в светлом плаще с откинутым копюшоном равнодушно переступила через его вытянутые ноги и шагнула вглубь маленькой пещеры, сложенной из красновато-рыжего песчаника, у самого входа которой она его так бесцеремонно бросила, а затем стянула с плеча объемный тряпичный куль.

Мужчина осторожно огляделся.

Солнце почти скрылось, только узкая неровная полоска догорающими углями тлела вдали за барханами.

Жестокий дневной жар постепенно уходил, растворялся в вечерних сумерках, яркие краски пустыни смягчились и налились палево-голубым светом. Все тени словно исчезли, каждый камешек виделся ясно и четко, как нарисованный.

«До Красных скал было еще далеко, когда налетел самум. Она в одиночку тащила меня по пустыне? Или есть напарники? Тогда для чего они оставили девчонку с пленником наедине?»

Незнакомка, тем временем, устало сгружала у дальней стены тощий заплечный мешок и темно-зеленый сверток с оружием и свитками, в котором он узнал свой жилет, перетянутый ремнем от его собственных штанов. Наклонилась, пристраивая рядом скатку с одеялом. Тонкий плащ из козьей шерсти обрисовал неплохие бедра и два подсумка: полукруглый — на пояснице, длинный и узкий — над левым коленом.

«Меча не видно. Левша?»

Словно почувствовав чужой взгляд, незнакомка быстро обернулась, левая рука ее потянулась к подсумку.

«Левша».

Девушка нахмурилась, заметив, что он очнулся, и вернулась к выходу из пещеры, присела, наклонилась ниже, вглядываясь в его лицо в закатных сумерках. Алые косы двумя шелковыми змеями тяжело упали ему на грудь. Миг — и острие куная замерло у мужчины под подбородком.

— Ты назвал имя... где ты его слышал? — вечернюю тишину разбил голос, прерывистый и резкий, как вскрик испуганной птицы.

Настороженный взгляд фиалково-синих глаз изучил каждую черточку чужого лица, задержался на маленькой родинке у нижней губы, окинул взъерошенную седую макушку и протектор с пустой железной пластиной, скрестился с единственным серым глазом — спокойным и безмятежным.

Губы незнакомки кривились, и странный излом бровей уродовал бледное лицо. У крыльев тонкого носа с небольшой горбинкой, на висках и под острыми скулами затаились глубокие тени...

Девушка перед ним была удивительно некрасива. Хатаке отвел взгляд в сторону.

— Не смей игнорировать меня, чужак! Иначе... — Так и не дождавшись ответа, девушка угрожающе замахнулась кунаем.

— Иначе ты пырнешь меня своей железкой и уже никогда не узнаешь откуда мне известно имя Кохаку-томэ. Не принимай поспешных решений и убери оружие. Я не враг тебе... госпожа из клана Акаю.

Девушка вздрогнула от неожиданности, моргнула и опустила кунай. На тонком запястье с по-детски выступающей косточкой мелькнул темный рубец, какие бывают от кандалов.

— Ты похожа на нее. Сходство слишком велико, чтобы его игнорировать. Я бы сказал, даже не столько во внешности. Это нечто более глубокое. Наследие крови... Когда солнцем в голову напечет, немудрено и обознаться, не правда ли? — светским тоном продолжил Хатаке, серый глаз иронично прищурился. — Кем она тебе приходится? Матерью? Теткой?

— Она моя тетя. Скажи, чужак, ты, в самом деле, ее видел? Где? Она жива? С ней все в порядке?

— Меня зовут Хатаке Какаши. Думаю, это намного лучше, чем какой-то «чужак». Как зовут тебя?

Узкая рука крепче обхватила кунай. Губы сжались в упрямую линию.

— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? Лучше не серди меня. Иначе желание убить окажется сильнее желания получить ответ. Совсем не ценишь собственную жизнь... чу-жак?

— Хатаке Какаши. Меня зовут Хатаке Какаши. А жизнь и смерть — есть одно. Как зовут тебя?

Девушка долго молчала, что-то высматривала в его лице, наконец кивнула, повторив задумчиво и тихо: «...смерть — всё одно», спрятала кунай в подсумок на бедре и снова потянулась к нему, обхватив левой рукой за шею. Длинные чуткие пальцы скользнули по седому затылку и с силой нажали по обе стороны от позвонков.

В глазу вспыхнуло, по нервам прокатила жгучая волна, кончики пальцев закололо.

— Придешь в норму через минуту... Хатаке Какаши. Меня зовут Аяме⁽¹⁾.

* * *

— ...Ну, в общем, так все и было. Сейчас они, должно быть, уже подошли к границе с Дождем. Не стоит волноваться. Таучи сумеет довести их до Конохи.

Хатаке досказал новости последних суток, вытянул к костерку гудящие от усталости ноги и впился зубами в жесткую, как подметка, полоску вяленого мяса из скудных запасов Аяме, с наслаждением прожевал, откусил большой кусок лепешки и еще раз взглянул на девушку, которая сидела напротив. Та молча достала потертую флягу с водой, приподнялась, протянула ему.

На ее груди качнулись, вспыхивая радужными искрами, крупные бусы из заостренных кусочков прозрачных халцедонов и кроваво-красной яшмы. Багровые тени заметались по светлой тунике и бледному лицу с огромными, сухими, глубоко запавшими глазами.

На мгновение мужчине показалось, что он снова видит перед собой маленькую рыжую девочку, запертую в недрах горы, а вокруг скрежещут многоногие радужные твари...

Хатаке подавился и закашлялся. Глотнул воды, медленно и аккуратно закрыл крышечку, словно та была хрустальной, благодарно кивнул и вернул флягу девушке...

Где-то снаружи, во тьме, за границей светового круга размеренно и шумно дышала пустыня. Низкий тяжелый гул окутывал тело, сворачивался глубоко под ребрами, убаюкивал, словно диковинная колыбельная без слов.

— Пески поют... — тихо сказала Аяме, заметив его взгляд. — Отец часто говорил, что у всего на свете есть начало, конец и основа. А песок шелестит и скрипит по ночам потому, что остывает после дневного жара. Только и всего... Но мне все-таки хочется верить, что пустыня поет для людей, чтобы нам не было так одиноко и пусто на земле.

Какаши нахмурился.

— Как ты выжила? — коротко и серьезно спросил он.

— Повезло... в некотором смысле. Когда мы сражались за свой дом, я была ранена. Мы с тетей Кохаку оказались единственными женщинами клана Акаю, которые выжили после бойни, так что нас забрали с нашими воинами в Така-химэ, а на меня даже клеймо не поставили — на женщин, которых планировали продать, печать, почему-то, не ставили. Да я бы и не выжила, если бы меня отсекли от чакры. А так долго лежала в горячке в каком-то закутке, но все-таки выкарабкалась. Еще одно везение в том, что не попала в основную партию рабынь, которых собрали разбойники. Меня рассчитывали подлечить и увести со следующей, но дней десять назад среди охраны прокатились слухи, что в старую крепость должен явиться их Босс. А, как я слышала, ему нужны были только здоровые, способные сражаться мужчины. Всех пленников в клетках спешно осмотрели, кого-то зарезали там же и бросили на съедение блестящим тварям, кого-то отправили на нижние уровни, как тетю Кохаку. Что делать со мной, решили не сразу. Если бы я была простой женщиной — крестьянкой или горожанкой... моя судьба была бы понятной и незавидной. — На дне синих глаз кипятком плеснула жгучая ненависть. — Но я, все-таки, была клановой куноичи. Молодой и сильной. В конце концов главарь разбойников приказал вести меня на рабский рынок вслед за первой женской партией, в расчете успеть попасть к концу большой весенней ярмарки и продать пиратам, пока я хоть чего-то стою. Мне выделили троих в охрану, и мы отправились к заливу Акулы. Туда, на Южный клык, несколько раз в год стекается самое мерзкое отребье нашего мира, чтобы покупать и продавать... Я хорошо знаю эти места — я здесь родилась. А мои охранники были слишком самоуверенными, не считали, что ослабленная, скованная и безоружная пленница может стать хоть сколько-то серьезным противником... а еще желали забрать то, что, по их мнению, с лихвой причиталось за навязанную главарем работу. — Аяме инстинктивно потерла запястье с темным рубцом. — Я убила их и сбежала.

Хатаке приподнял бровь, но промолчал.

Девушка внимательно смотрела на него, раздумывая, стоит ли отвечать на незаданный вопрос. В ее глазах промелькнуло странное выражение. Точно такое же он видел, когда она решила вернуть силу его рукам.

Что это было? Равнодушие? Отчаяние? Покорность? Нет... Пожалуй, так смотрели Анбу, когда знали, что не вернутся.

«Задание должно быть выполнено...»

Аяме, тем временем, решила для себя что-то важное, медленно, демонстративно приподняла руку ладонью вниз и повела пальцами: бусы на ее груди будто взорвались в один миг. Камни развернулись острыми концами в сторону Какаши и зависли в воздухе. На узких гранях хищно заплясали искры от пламени костра.

Мужчина прищурился и угрожающе приподнялся, мышцы напряглись, как тетива, готовясь метнуть тело вниз и вперед...

Каменные острия плавно опустились и поплыли друг к другу, затем выстроились в ряд, будто нанизанные на невидимую нить, и снова легли на светлую тунику...

— Моя мать была из Акасуна.

* * *

— Вот это новость! У моей семьи всегда были непростые отношения с Акасуна, — криво улыбнулся Какаши и прищурил единственный глаз. — Ну, знаешь... такое маленькое недопонимание, которое порой возникает между взрослыми людьми, в силу определенных обстоятельств...

— Нет, не знаю, — сурово отрезала девушка и нахмурилась.

Какаши потер затылок.

— Ладно. Просто неудачная попытка пошутить. Разрядить обстановку. — Кривая ухмылка стекла с его лица, словно ее там никогда и не было. — Начну по-другому. Сейчас ты, девочка, пытаешься поскорей перековать все свое существо в оружие, заострить, как блестящие камешки на твоей шее, отомстить за близких и сгинуть в этих проклятых песках. Верно? — Одноглазый шиноби наклонился вперед и веско сказал, чеканя каждое слово: — Так вот, это неправильное решение.

Аяме вскинулась, возмущенно поглядев на него. Какаши спокойно продолжил:

— Оружие ломают. С таким настроем ты умрешь раньше, чем сумеешь убить хоть одного своего врага. Будь крепче простого оружия. — Мужчина похлопал кончиком указательного пальца по виску. — Используй это. Не спеши. Иди к цели с умом. Ищи возможности. Не имеет значения, как скоро ты отомстишь.

— Как это не имеет значения?! — Аяме порывисто вскочила на ноги, шагнула к нему и опустилась рядом, заглянув в единственный серый глаз. — Они убили всех! Всех, разве ты не понимаешь?! Взрослых и детей, без разбору. — Девушка ухватила Какаши за ворот куртки. — Акаю не боевики. Мы не были им врагами. У нас нет плодородных земель, власти и богатств. И войну нам никто не объявлял. Они просто пришли и уничтожили нас! Растоптали, как траву под ногами! Я видела тела собственными глазами, слышала тошнотворный запах плоти, когда дети горели в кострах, сложенных из обломков наших домов. За что?! Почему именно мы?! Разве это справедливо?! Где были боги, когда случилось такое?! Нет. Я не могу принять такую правду. Если боги не способны исправить преступление, тогда это сделаю я. Найду всех разбойников и убью. Убью, слышишь!!! Мне нечего ждать, и нет никаких возможностей... — Аяме вдруг разжала пальцы, уткнулась в чужое плечо и разрыдалась.

— Ма-а... Ну как же нет возможностей, девочка? — Какаши неловко гладил ее по голове. — Как же нет? Да у тебя самые лучшие возможности в целом свете. У тебя есть я!

1) Ирис.

Вернуться к тексту