Не проверялось на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Небо выгибалось над пустыней, будто огромная чаша, раскрашенная причудливой вязью серебряных звезд.
Луна заливала холодным светом бескрайние пустоши, посреди которых вздымалась к небосводу горная гряда, похожая на хребет мифического зверя. Гигантский остов распадался на множество позвонков-гор, протягиваясь далеко на запад и запирая с северо-востока границу с малыми странами Дождя и Камня.
Самая большая из гор на всех картах отмечалась как Така-химэ(1), хотя здесь, в стране Ветра, этим именем ее никто не называл, обходясь цветистыми восхвалениями, которые так любили пустынники — что-то вроде Прекрасной, Несравненной и Радующей взоры, а то и все вместе в одной сложной, зубодробительной фразе, словно боялись неосторожным словом привлечь внимание злых духов.
«Видно, много крови попортила Прекрасная беспечным путникам, раз ее даже по имени боятся упоминать...»
Седоволосый мужчина выглянул из-за валуна и хмыкнул, рассматривая лабиринт изъеденных временем и ветрами скал, обрывов и ущелий впереди, потом перевел взгляд на залитую лунным светом унылую равнину слева, которая тянулась до самого горизонта, перемежаясь пологими песчаными холмами с редкими кустиками верблюжьей колючки и костистыми деревцами, скрученными, будто от старческой подагры.
Мужчина привычно потянулся к повязке с металлическим протектором, закрывающим левый глаз, вспомнил о том, чего больше не имел, досадливо поморщился и вгляделся единственным правым глазом туда, где у подножия Така-химэ неровно мигал золотистый огонек да виднелись неестественно прямые и правильные для природных линии постройки человеческого жилья. Седоволосый поднялся и шагнул к краю пропасти — безмолвный и тихий, как лунные тени, лежащие под ногами.
Прыжок.
Длинная фигура распласталась в воздухе, чтобы через мгновение оказаться на другой стороне разлома. Чуткие пальцы ухватились за едва заметный выступ, тренированные мышцы подтянули тело вверх, затем еще раз и еще, толкнули вперед — мужчина мягко откатился под прикрытие валунов...
Луна прошла уже полпути по небосводу, сдвигаясь к югу и указывая, что близился час Быка(2), когда Седоволосый достиг цели. Он вжался всем телом в песок, укрываясь в тени бархана, и долго вглядывался в старую крепость, высеченную высоко в скалах.
Крыша давно обветшала и кое-где провалилась, но фасад и своды, сглаженные временем и ветрами сохранились почти невредимыми. Мощные стены из грубо отесанных валунов, казалось, готовы были простоять еще тысячу лет, массивные ворота из толстых досок выдержали бы любой удар, а единственная узкая тропка была прорублена прямо под крепостью и отлично простреливалась из бойниц.
Вот только тропа оказалась занесена мелким песком, который в свете полной луны казался голубоватым, ворота — распахнуты настежь, над ними раскачивался на крюке и поскрипывал тусклый фонарь, защищенный печатями фуиндзюцу от особенно жестоких весной пустынных ветров.
«Заходи, кто хочешь...»
Седоволосый медлил, вслушиваясь в тишину ночи и ловя малейшие шорохи — неловкое движение, звон оружия, хоть что-то...
Ничего.
Приняв решение, человек пополз по песку, огибая бархан и дорогу, ведущую к подозрительно гостеприимному входу, затем под прикрытием ночных теней вскарабкался по скале, безошибочно цепляясь за трещины и выбоины в камне. Замер на отвесном утесе сбоку от крепостной стены, в трех дзё(3) над бойницами, вгляделся внутрь, ловя чужое движение, и прыгнул.
Тело ударилось о камень, быстро скользнуло вниз. Мышцы застонали от боли, но сильные руки послушно ухватились за нижнюю кромку ближайшей бойницы.
Седоволосый бесшумно подтянулся и нырнул в проем, затем перекатился к стене, вскочил на ноги, вжимаясь спиной в камень, и выхватил кунай из подсумка — вокруг было пусто и тихо...
Не доверяя собственному зрению, мужчина принюхался, улавливая окружающие запахи: пряная полынь и едва слышный медовый аромат джузгуна(4) снаружи, рассохшееся дерево балок, которые поддерживали свод, слой сухого песка под ногами, глина, которой были замазаны щели, ржавое железо... а еще сладковатая струйка разложения из глубины хода, уводящего вниз, под гору.
Мужчина вгляделся в густую вязкую темноту и решительно шагнул к лестнице.
* * *
Тянулись бесконечные минуты.
Пустые помещения, заметенные слоем песка, сменились пустыми и чистыми, лестницы уводили Седоволосого все дальше вниз, туда, где каменная кладка постепенно уступила место вырубленному прямо в скале тоннелю. Проход сузился, потолок навис в шести сяку(5) над полом, заставляя высокого мужчину пригнуться.
Пару минут спустя он оказался в просторной галерее, покатые своды которой поддерживали грубо вырезанные колонны. Вдоль стен с полукруглыми проходами по обе стороны тускло мерцали фонари.
Седоволосый огляделся, понимая, что скорее всего попал в преддверие большого убежища, сотни лет назад укрывавшего население крепости от набегов пустынных кочевников.
«И убежища достаточно надежного...» — мужчина заглянул в ближайший темный ход, который, вполне возможно, уводил в тупик или смертельную ловушку.
С десяток точно таких же проходов-двойников было прорезано в стенах галереи, грозя запутать врагов и защитить хозяев.
«Только хозяева у этого места давно сменились, и их защищать уж точно не следует...»
Седоволосый качнул головой и присмотрелся к фонарю — явной поделке шиноби. Специальные печати фуиндзюцу, приклеенные к основанию, позволяли поддерживать огонь долгое время, не используя масло. Надежная и простая в изготовлении штука... Древним жителям крепости подобные чудеса были не под силу.
«Расчитан на десять дней, но уже потускнел. Неделю назад обновляли».
Седоволосый еще раз оглядел одинаковые проходы и принюхался. Ноздри чуткого носа двинулись, отмечая усилившийся запах из третьего правого хода. Человек уверенно свернул направо.
* * *
Дорога то и дело сворачивала в сторону, петляла, путала, выводила в почти одинаковые пустые галереи и комнаты с несколькими одинаковыми входами и выходами. Полы плавно спускались вниз, уводя на нижние уровни и постепенно открывая перед ним грандиозный замысел старых строителей.
Седоволосый насчитал четыре больших помещения, в которых сохранились крюки в стене и каменные ясли для овец и коз, почти три десятка малых ниш-комнат, просторный зал для собраний или молитв, два колодца, сейчас засыпанных песком, какой-то склад, пол которого был усыпан битыми черепками, и бесчисленное множество отверстий в потолках и стенах, свидетельствующих о развитой системе воздуховодов.
По крайней мере дышалось тут достаточно легко.
Седоволосый по привычке прокрутил в уме с полдесятка возможных планов осады и штурма подобного места — как обороны, так и нападения. Чтобы в конце концов признать, что старые строители вызывают у него чувство уважения...
Идущий под уклон тоннель снова выровнялся, выводя его на следующий уровень, расширился и стал выглядеть обжитым. На пыльном грязном полу все чаще попадались цепочки чужих следов. В тусклом свете фонарей по углам галереи темнели красновато-коричневые плевки бетеля(6), а в нишах валялись какие-то тряпки и битые кувшины.
Один раз ход вывел Седоволосого к клетушке-кладовке, с несвойственной для этого места деревянной дверью, запертой на простую щеколду: в глубине лежало несколько мешков с рисом и ячменем, груда подгнивших овощей, бочонок с солью, веревки, корзины и ветошь.
Мужчина деловито перебрал мешки на полу, достал пару маленьких свитков из подсумка и запечатал понравившееся.
«Пригодится...»
Еще дальше встретился оружейный схрон. Судя по многочисленным следам в пыли, распахнутой двери и разбросанному в суматохе оружию, бежали сюда быстро.
Седоволосый растерянно хмыкнул:
«А убегали — еще быстрей...»
Мужчина поднял с пола позабытый кем-то кунай, пригляделся и равнодушно бросил обратно.
«Дешевая дрянь».
Сваленные в небрежную кучу ошейники, кандалы и цепи у дальней стены заинтересовали его намного больше.
Мужчина присел на корточки, тщательно перебирая железо и пытаясь найти хоть одно клеймо или мон. Так ничего и не нашел, поднялся и вышел из оружейной... Чтобы за соседним поворотом наткнуться на чью-то оторванную ногу в луже засохшей крови, и без малейших догадок, куда делось остальное.
Следующая половина тё(7) больше напоминала поле боя. Несколько фонарей были раздавлены всмятку, словно по ним проехались чем-то тяжелым, в потолке завязла пара кунаев, рядом с которыми виднелись подпалины от огненных техник, стены были прорезаны длинными глубокими царапинами, на полу в подсохших кровавых лужах валялась рукоять сломанного меча и россыпь метательных звездочек.
Седоволосый снова принюхался, уточняя временной промежуток, и кивнул.
«Да. Дней шесть-семь назад».
Перехватив кунай поудобнее, он настороженно двинулся дальше.
Новая лестница вывела его в большую полутемную пещеру, которая явно использовалась для содержания пленников или рабов.
Клетки... клетки... клетки.
Справа и слева. Грубо сколоченные. Высокие, и широкие, низкие, и узкие, как гроб, — опрокинутые, смятые, как бумага...
С раздавленными и разорванными трупами людей.
Сухой воздух смешался с густым жирным смрадом давнишней бойни. Запах гнилой крови, мочи и разложения мгновенно пропитал одежду, намертво въелся в волосы, забил ноздри и глотку.
Седоволосый замер, оглядывая останки и темные лужи на полу. Горькое чувство сожаления свернулось где-то под ребрами тяжелым комом. Рука с кунаем опустилась.
Он безнадежно опоздал...
Мужчина покачал головой и медленно прошелся по пещере: разыскивая, наблюдая и запоминая. Затем вдруг резко развернулся влево, краем глаза заметив светлое пятно в одной из клеток, подошел ближе, присел и осторожно просунул руку в дыру между выдранных прутьев решетки, переворачивая раздувшийся труп лицом к себе. Волосы мертвеца блеснули золотом.
«Яманака...» — сквозь зубы процедил мужчина, на скулах его заиграли желваки.
Седоволосый встал и молча отправился дальше, не оглядываясь...
* * *
Куда он шел теперь? Что искал? Кого?
Он и сам не знал.
То, ради чего он проделал долгий и сложный путь по чужим странам, пустыне и горам, оказалось ложным следом, а люди, которым он мог и хотел помочь, навсегда остались там... в разбитых клетках.
Придется начинать заново.
Но Седоволосый упрямо шел дальше, спускался по лестницам, проходил многочисленные пустые комнаты и залы в поисках ответов.
Привычка доводить дело до конца, приобретенная много лет назад и въевшаяся в плоть, как печать Анбу на плече, вела вперед.
Не было больше печати, не было самого Анбу. Целого мира, в котором он родился и жил, больше не было — а привычки, навыки и опыт остались. И сейчас эти привычки и опыт зудели в крови, отдавались под черепом с каждым новым шагом: «Еще не все! Будь осторожен! Опасность! Враг!»
На развилке, где проход в очередной раз раздваивался, мужчина остановился, спрятал кунай в подсумок и расслабленно опустил руки, подчиняясь чутью, которое спасало его многие годы.
Замер, прикрыв единственный глаз и слушая тишину под горой.
С той стороны, откуда он пришел, послышался далекий дробный скребущий перестук. Шум быстро приближался, становился сильней, множился в сводах тоннеля. То, что его издавало, должно было двигаться с невообразимой скоростью.
Тень чего-то большого и гибкого мелькнула на полу и стенах — Седоволосый, как пружина, подскочил вверх, прижимаясь к потолку. Прямо под ним молнией метнулось длинное многоногое тело, блестящее, как радужная пленка на болоте, и по инерции впечаталось в один из боковых ходов.
Камень взорвался щебенкой, непонятная тварь проскочила дальше по полу, стене и потолку, как по прямой дороге. Затем, не снижая скорости, круто развернулась, и бросилась на него. Седоволосый прыгнул на пол, на ходу складывая печати, и обрушил проход перед тварью. Та врубилась с другой стороны завала, пытаясь добраться до ускользнувшей добычи, недовольно заскрежетала.
Посыпалась мелкая пыль, стены задрожали от таранного удара, следом, почти без пауз, раздался новый, затем снова и снова.
Свод тоннеля просел и медленно, будто в ночном кошмаре, начал обваливаться.
Мужчина одним слитным прыжком нырнул в свободный ход, перекатился вперед, вскочил и бросился бежать со всех ног.
Миг спустя за ним раздался дикий грохот.
Потолок рухнул, погребая развилку и три тоннеля на многие и многие дзё во все стороны...
* * *
Пыль оседала, золотисто поблескивая в свете единственного уцелевшего фонаря.
Неестественная тишина окутала убежище под горой. Сейчас, после недавнего грохота обвала, она казалась почти овеществленной, давила, назойливым комаром звенела в ушах...
Присыпанное землей и камнями тело на полу вздрогнуло и тихо выругалось.
Мужчина перекатился на бок, подтягивая колени к груди и переживая боль в помятых ребрах, затем осторожно приподнялся, заморгал.
Грязь облепила лицо плотной маской, запорошила глаз, набилась в нос и рот. Седоволосый тяжело закашлялся, вытер лицо рукавом и обернулся — в десятке шагов позади него до самого потолка высилась почти монолитная стена камней.
Мужчина встал, принюхался, потом провел рукой по затылку, чувствуя на ладони теплую влагу, хмыкнул и, прихрамывая, зашагал вперед, туда где на мгновение почувствовал едва слышный человеческий запах...
* * *
Вниз. Вниз. Вниз.
Наклонный проход тянулся в камне бесконечной кишкой, не думая заканчиваться, но Седоволосый так и не повернул назад — человеческий запах становился сильней, и осознание этого гнало его дальше.
Пока вдруг к запаху не добавились новые признаки жизни — шорох и тихие голоса. Мужчина замер на мгновение. Чтобы потом поспешить вперед еще быстрее.
Сотня шагов по старому залу с низким потолком, и он вышел к маленькому закутку, почти отнорку, перегороженному решеткой... с живыми людьми внутри.
— Дядька Какаши!!! Эй, дядька Какаши!!! Мы тут!!! — светловолосый голенастый подросток вопил, как безумный, прыгал и размахивал руками...
1) «Така» — высокий, «химэ» — вежливый суффикс, присоединявшийся к именам молодых женщин знатного происхождения, или просто красивых девушек, а также богинь, цариц, букв. «дочь солнца» или «солнечная женщина», так как хи «солнце», мэ «женщина»
2) С 1 до 3 часов ночи
3) 1 дзё — 3,03 м
4) Род многолетних ветвистых кустарников семейства Гречишные. Ареал распространения от пустыни Сахара до пустынь Сибири и Азии. Хорошо растет на песках, выдерживает засыпание почти до вершины. Лепестки белые, розовые, розовато-фиолетовые, зеленоватые, цветки с 12-18 тычинками, душистые. Цветет в середине или конце апреля. Крылатые или покрытые щетинками плоды легко переносятся ветром
5) 1 сяку — 30,3 см
6) Вечнозеленое многолетнее растение рода Перец. Используется в азиатских странах с древних времен для изготовления т.н. бетелевой жвачки. В лист бетеля заворачивают семена пальмы арека катеху (бетелевая пальма) и гашеную известь. Семена пальмы катеху содержат ареколин, алкалоид на основе никотиновой кислоты, который стимулирует слюноотделение (слюна окрашивается в едкий кроваво-красный цвет) и является возбуждающим средством, вызывает наркотический эффект
7) 1 тё — 109 м
— Дядька Какаши, а как вы нас нашли? Вас Тэнгу(1) прислали? Да? Или командир Иномэ(2) попросил? — засыпал старшего шиноби вопросами светловолосый голубоглазый парень Яманака со странным именем Ёсиёси(3), которого Какаши знал по давнишней истории с Летающим городом. — А мы уж помирать собрались! — невесело хохотнул Яманака, потер грязное лицо, расцвеченное поджившими синяками и ссадинами, а затем подхватил на руки и осторожно вынес из разбитой клетки некрасивую рыжую девочку, которая мертвой хваткой прижимала к груди замызганную до неузнаваемости мокрую тряпку, когда-то давно, скорее всего, бывшую нижней рубахой.
Какаши только неопределенно хмыкнул, подавая руку и помогая выбраться двум седоволосым мальчикам лет восьми, похожим друг на друга, как близнецы. От слабости те едва держались на ногах.
Следом, наклонив голову, степенно вышла высокая, сухая, как жердь, смуглая старуха, к коленям которой немедленно прижалась рыжая девочка. Последним клетку покинул пожилой седоволосый мужчина Хатаке со сломанной правой рукой, плотно примотанной к груди какими-то тряпками. Сверху на его плечи была накинута рваная куртка.
Какаши оглядел обступивших его изможденных людей и нахмурился.
— Давайте-ка пойдем... — он заозирался вокруг и наконец махнул рукой в обрезанной перчатке куда-то в противоположный конец зала. — Туда. Там, за длинным ходом, я видел галерею с несколькими арками. Попробуем поискать выход за ними.
— Увы, родич. Мы не сумеем выйти даже за пределы этого зала, — спокойно и буднично, будто рассуждал о погоде, проговорил пожилой Хатаке, повернулся боком и скинул ворот куртки, обнажая плечо с выжженным клеймом в виде трех томоэ(4), переплетенных изогнутыми хвостами. — Печать-блокиратор, отрезает от чакры и привязывает к определенному месту, — лаконично пояснил он и продолжил: — У нас всех такие печати, кроме Момо(5). — Старший шиноби кивнул в сторону маленькой девочки. — Скорее всего, ты сможешь спасти только ее.
— Та-а-ак... — растерянно протянул Какаши, разглядывая печать. — Вот почему тех пленников так легко убили. Сопротивляться они не могли...
Старший шиноби резко развернулся к нему и прищурился.
— Где? — спросил он, на мгновение позабыв, как надо дышать, глаза его горячечно заблестели. Ёсиёси молча шагнул к ним обоим, тревожно заглядывая в лицо одноглазому Хатаке.
— Верхняя пещера, три уровня выше нашего. Много разбитых клеток с трупами. С неделю уже мертвы. Я проверил, Хатаке среди них нет. Видел Яманака... — Какаши обернулся к напрягшемуся Ёсиёси. — Мужчина, невысокий, коренастый, пять с половиной сяку ростом, на левой руке нет мизинца и безымянного.
— Командир моей команды... — губы Яманака побелели. — Только один? А... остальные? Остальные где?!
Какаши отрицательно покачал головой, давая понять, что живых в той клетке не нашел.
— Нас ведь четверо было, — с отчаянием в голосе продолжил голубоглазый парень. — Четверо, понимаете?! Вы давно в деревне не появлялись, дядька Какаши, не знаете еще: мы так уже скоро полгода, как на задания ходим, четверками. Это брат лидера Хаширамы придумал. Для безопасности и универсальности. Сборных команд мало пока. Наша, считай, одна из первых и была. Но так и в самом деле лучше, потерь меньше... — Ёсиёси запнулся, сообразив, что уж в его-то команде, кажется, потери оказались просто катастрофическими, затем неловко продолжил: — Они там были, а меня сюда притащили, потому что мы все тут... эта... бросовый товар. Убирали нас, значит, с глаз долой, подальше от начальства. — Яманака неопределенно махнул рукой, очерчивая большой круг. — У дядьки Таучи(6) вон рука сломана. Шиничи(7) и Шинджи(8) — еще пацаны совсем, ничего толком не умеют. Дети и старики слабосильные этим гадам без надобности. Молодых да красивых женщин сразу караваном отправляют куда-то дальше, вглубь страны, а я... А я сам виноват, что с моими разделили. Побили меня сильно... за длинный язык. Два дня провалялся в беспамятстве. Все, что можно и неможно, отбили. Ур-р-роды. Поэтому и сюда приволокли. Думали, сдохну совсем... я и сам думал. Кохаку-томэ(9) выходила. — Ёсиёси почтительно поклонился старой женщине, затем печально сгорбился и вытер нос тыльной стороной ладони. — Как же так получается, а, дядька Какаши? Я, значит, тут, а моих, выходит, больше и нету...
Какаши утешающе сжал его плечо и взглянул на молчавшего все это время старшего Хатаке.
— А кого потеряли вы?
— Сына...
* * *
В самом конце зала, в одной из комнат-ниш, вырубленных в камне, тесным кружком расположились семеро человек.
Дети, нахохлившись, как воробышки, передавали друг другу флягу с водой и поспешно, но аккуратно, подбирая каждую кроху, жевали разломленную на три части сухую рисовую лепешку, которая нашлась в одном из свитков Какаши.
Взрослые, тем временем, склонились над оголенной спиной Ёсиёси, который сидел на полу, скрестив ноги.
— Сюда бы кого-нибудь из Узумаки... — протянул старший Хатаке и устало потер висок.
— Кукольники Красных Песков делают нечто подобное, но они используют печати для развлечения и кукольных спектаклей, а не ловли рабов. Раньше я даже не знала, что такое вообще возможно сотворить с живыми людьми, — сухо проговорила старая женщина, поводя смуглым пальцем вдоль рисунка на плече Яманака. — Томоэ обычно служит концентратором сил кукольника, привязывает марионетку к ядру чакры хозяина и помогает в одиночку управлять десятком кукол одновременно... Видели бы вы, какие представления кукольные мастера дают в столице во время Горёэ(10) мацури(11). А теперь прекрасное искусство используют для насилия и убийства. Жестокий век... — Женщина замолчала, зябко обхватив себя руками за плечи, и отступила на шаг назад.
— Ну, раз ни кукольников, ни Узумаки среди нас нет, значит будем справляться своими силами, — преувеличенно бодрым тоном воскликнул Какаши и еще раз взглянул на печать. — Полностью снять ее я не смогу, тут нужен настоящий мастер фуиндзюцу, а вот заблокировать на время... Попробуем Игэта-фуин(12) на восемь углов. Фуин-решетка имеет четное число символов, так что теоретически должна внести дисбаланс и нарушить действие фуин с нечетным числом. Ограничительные томоэ потеряют доступ к чакре носителя и перестанут действовать, а удвоение с четырех до восьми углов увеличит время блокировки в два раза. Этого хватит, чтобы добраться до Конохи и попросить помощи у госпожи Мито.
Таучи молча смотрел на него, изучая.
— Ма-а... За долгую жизнь чего только не узнаешь! — непринужденно рассмеялся одноглазый Хатаке, отвечая на незаданный вопрос, затем присел на корточки перед Ёсиёси и серьезно, четко проговаривая каждое слово, сказал: — В общем, так, парень, я эту дрянь на тебе сейчас заблокирую, будет больно, но не очень. Потерпишь? — Единственный серый глаз насмешливо прищурился.
— Да вы чего, дядька Какаши?! — возмутился голубоглазый Яманака. — Как барышню какую уговариваете, чё я маленький, что... ли... — Он замолчал и обернулся к трем детям, которые доели лепешку и во все глаза глядели на взрослых. — Аа-а... Да-да, конечно, потерплю. — Как болванчик, быстро закивал головой он, а потом, красуясь, похлопал себя по крепкому бицепсу на левой руке. — Смотри, малышня, как ведут себя крутые шиноби!
Какаши криво ухмыльнулся, встал и обошел его со спины. Демонстративно поднял руку, показывая детям, подвернул мизинец к ладони и сложил четыре пальца щепотью. Подушечки пальцев засияли голубоватой чакрой. Справа раздался девчоночий писк и едва слышное «Ух ты!» от одного из близнецов.
— Фуиндзюцу: Игэта-фуин! — скороговоркой проговорил одноглазый Хатаке и со всего маху припечатал пальцы к плечу Ёсиёси — тот только вздрогнул — потом чуть развернул руку и ударил еще раз. Вокруг узора из трех томоэ проявилась печать из двух квадратных рамок тесно переплетенных между собою.
Томоэ медленно поблекли и пропали...
* * *
Не прошло и получаса, как все печати на бывших пленниках были успешно заблокированы.
Двое близнецов, поворачиваясь так и этак, восторженно разглядывали новую фуин на плечах друг друга. Рыжая девочка устало прикорнула рядом с Ёсиёси, пока взрослые доедали последнюю лепешку из запасов одноглазого Хатаке.
— Не думал, что так выйдет, — сожалеюще проговорил Какаши и покачал опустевшей флягой. — Иначе захватил бы больше припасов. Еще есть рис, но его здесь не на чем приготовить. А воды больше нет... Как вы вообще протянули так долго без воды?
— Была у нас вода, — пояснил Ёсиёси. — Момо добывала. Ее в стране Рек сцапали, родных убили, а саму притащили сюда с остальными, потом выкинули в отбросы, даже не поняв, кого именно заполучили в руки. И даже ограничительную печать не поставили. Дурни безмозглые. — Парень презрительно скривился. — У нее яркие способности к дейтону(13), дядька Какаши. Во, оказывается, как оно бывает на свете. Сама малявка малявкой, а воду притягивать умеет уже сейчас. Слабовато, конечно, так и она не Рикудо Сеннин. Нашла в углу клетки место, где водяная жила близко проходит, из последних силенок расширила трещину, залезла внутрь и по каплям собирала для нас воду. — Ёсиёси указал пальцем на замызганную тряпку, которую Момо так и не выпустила из рук. — Хорошая куноичи растет. Упорная. — Яманака потянулся вбок и покровительственно погладил девочку по рыжим волосам, заплетенным в тощую косичку.
— А нас страшной сасори(14) хотели скормить! — вдруг выпалила Момо, бледные щечки зарделись румянцем.
— Сасори? — неприятно удивился одноглазый Хатаке.
— Ну тварь такая. Длинная и блестящая, как жучиная спинка. На сколопендру ядовитую похожа, — обстоятельно пояснил один из близнецов. — Собственными ушами слышал, что хотели скормить.
— Мы и кричали, и звали. Лучше лицом к лицу... чем вот так умирать, — не по-детски серьезно добавил его брат и пожал худенькими плечами. — Думали, что про нас забыли...
— Некому было прийти. Все мертвы или разбежались, — равнодушным тоном проговорил Какаши. — А страшную сасори я убил. Если, конечно, она была одна.
Шесть пар глаз смотрели на него с диким изумлением.
— Чьей ты семьи, родич? — наконец тихо заговорил промолчавший все это время старший Хатаке, пристально оглядывая нежданного спасителя с ног до головы. — Три года назад я слышал твое имя от розоволосой девушки-лекаря, с которой свела меня дорога, но ни разу не видел. Кем были твои родители?
— Хм-м... — Какаши смущенно потер седой затылок и добродушно улыбнулся, прищурив единственный глаз. — Разве это так важно?..
Двое седоволосых мальчиков удивленно перевели взгляд с одного мужчины на другого.
— Не хочешь говорить о главном, — разочарованно покачал головой старший Хатаке, — но упорно лезешь в задницу мира, чтобы нам помочь. Что ж... Я слышал о тебе не только от Сакуры. Полгода назад до меня докатились слухи, что неизвестный одноглазый родич мотается по всему континенту, как ветер, вытаскивая из неприятностей, спасая от смерти, а то и просто воруя у работорговцев таких, как мы, чтобы потом переправить в новое селение, построенное Двумя Тэнгу... И собственных псов у тебя нет. Это первое, что я узнал у стаи. Все Хатаке подписывают призыв с самого детства, у всех есть псы-компаньоны... кроме тебя. Так что же мне думать? Единственным, кто потерял право на стаю, был...
— Ты можешь думать что угодно, — отбросив ложное добродушие, перебил его Какаши. — Порой судьба бросает кости весьма прихотливо. Это все, что я могу сказать.
Таучи тяжело вздохнул.
— Чашу, разбитую много лет назад, будет сложно склеить. Большинство за тобой не пойдет... наследник Убийцы.
1) "Небесная собака" или "Небесный страж" — крылатый монстр-ёкай из японских поверий, владыка и хранитель лесов. У него красное лицо и длинный нос, часто носит одежду горного отшельника. Несмотря на комичный, как у Буратино, нос, чрезвычайно могущественный, сильный и опасный. Считается, что Тэнгу научили людей боевым искусствам, являются своеобразными предками ниндзя.
2) Глаза вепря, кабаний глаз.
3) С меня довольно.
4) Круговорот — эмблема бога грома, символ вечности, объединения сил и карателей.
5) Персик.
6) Рисоводческий обряд, посвященный полевым работам, связанным с выращиванием риса.
7) Истинный, честный первый (сын).
8) Истинный, честный второй (сын).
9) "Кохаку" — янтарь, "томэ" — старая женщина, старейшина рода.
10) Букв, «культ душ усопших». Более позднее название Гион. Отличается богатейшей обрядностью и является подлинно народным торжеством, поскольку его основная символика — борьба с болезнями в жаркое время года.
11) Календарный праздник, переводится также как «почитание», «поклонение», «служба», «культ», поскольку в старину им обозначались все действа (подношение даров, в том числе съедобных, танцы, музыка и т.п.), связанные с умиротворением ками.
12) "Игэта" — колодезный сруб, решетка-рамка (символ защиты, покровительства); "фуин" — печать.
13) "Высвобождение грязи", кеккегенкай, комбинация воды и земли.
14) Совр, скорпион. В древности было общим наименованием ряда насекомых: пчел, шмелей, муравьев, мух и т. п.
— А ты? — после долгой паузы бесстрастно спросил Какаши. — Ты пойдешь за мной?
— Я... — задумчиво проговорил Таучи, — достаточно пожил на свете и многое повидал, чтобы перестать быть яростным служителем Закона. И верить предпочитаю в то, что вижу сам. — Большой палец его уперся в грудь, обмотанную грязными тряпками. В этот момент двое седоволосых мужчин, стоявших напротив друг друга, казались отражением в волшебном зеркале. Ёсиёси смотрел на обоих широко раскрытыми глазами. — Ты достойный шиноби... — продолжил Таучи, — кем бы ни был твой отец. И отличный наставник: воспитал замечательную куноичи, которая однажды спасла жизнь моему сыну, а теперь рискуешь собственной жизнью и спасаешь нас. Это то, что я вижу. Мне этого достаточно. — На лице пожилого Хатаке появилась едва заметная, но искренняя улыбка. — Пока живу на этом свете, я буду идти твоей дорогой, родич Какаши.
— Спасибо, — ответил одноглазый мужчина, кивнул и нарочито громко хмыкнул, прочищая горло. — Ну, раз мы все уладили, думаю, пора решать, как будем отсюда выбираться. Кстати, что тут вообще произошло, и как вы все оказались в руках... этих?
— В песчаную бурю накрыли, — первым отозвался Ёсиёси. — Наша команда до этого не бывала в Суне. Не знали мы, как тут бывает. Только, вроде, небо синее, солнце в камешках-голышах отражается, над дорогой горячий воздух, как река, плывет — и, бац, буря налетела. Темно, как у биджу в заднице. Песок этот проклятущий откуда-то взялся, целое море. Хлещет со всех сторон — сверху, и снизу, и сбоку — острый, как стекло. Кажется, совсем без шкуры останешься, до костей обглодает, или от удушья помрешь. Ну мы и забились в какую-то ямку... Там нас и повязали, как слепых кутят(1). — Яманака виновато отвел взгляд и утер нос. Весь его вид кричал о том, как сильно этому подростку шиноби сейчас стыдно.
Какаши развернулся и вопросительно поглядел на старую женщину.
— Я из клана Акаю(2), — с гордостью проговорила Кохаку, но запнулась и тише добавила: — Возможно, последняя...
Высушенное пустынными ветрами угловатое лицо смягчилось от затаенного страдания, и Какаши вдруг понял, что эта женщина, на первый взгляд показавшаяся ему глубокой старухой, едва ли на десять лет его старше.
— Наши земли лежат к югу от страны Рек и к северу от залива Акулы, — продолжила она свой рассказ. — В широкой долине меж скалами, где бьют подземные родники. Вода в них горячая и красная, как кровь, — на картах наши земли иногда обозначают «Чиноикэдзигоку»(3). — Старейшина Кохаку прикрыла глаза, вспоминая и заново переживая произошедшее. — Почти месяц назад на наше селение напали охотники за кеккегенкаем. Их было много, и они привели с собой блестящих тварей... Мы проиграли. Всем, кто хорошо сражался и сумел хоть сколько-то продержаться, поставили клеймо и забрали сюда, остальных убили. Когда нас уводили, мы видели, как огонь пожирал тела наших родных и наши дома...
На несколько долгих мгновений в каменной нише установилась тишина. Все шестеро — и взрослые, и дети — слишком хорошо знали, что такое потери и смерть.
Кохаку резко открыла глаза и выпрямилась, словно не привыкла искать у других снисхождения. Сухие лопатки расправились, вытягивая длинное тело в жесткую прямую линию, а смуглое лицо с высоким лбом, острыми скулами и орлиным носом отвердело, напомнив Какаши потрясающей красоты бронзовую маску, которую он когда-то видел в одном из позабытых древних храмов...
Таучи, стоявший рядом, молча и пристально вглядывался в чеканный женский профиль, словно тоже узнал что-то из своего далекого прошлого, затем, почти нехотя, отвернулся, обвел взглядом тех, с кем свела его судьба, и начал рассказ о собственных злоключениях.
— Нас захватили вскоре после того, как началось восстание крестьян в стране Рек. Мы с сыном возвращались с задания и пытались пробраться в страну Огня. Случайно наткнулись на разоренное повстанцами селение. В схроне, под одним из домов, нашли их. — Таучи махнул рукой в сторону близнецов. — Забрали с собой. А на следующий день нас выследили охотники за кеккегенкаем... Как я понял из разговоров — новички, иначе в эту крепость из нас четверых забрали бы только Куву(4), а меня с мальчиками добили на месте. — Старший Хатаке покосился на сломанную руку. — Еще пару лет назад эта дрянь гребла всех, кто умеет обращаться с чакрой, а теперь забирают только сильных и способных сражаться.
— Зачем? — коротко спросил Какаши.
Старший шиноби задумался и пожал плечами.
— Мне не известно, куда и зачем уводят пленников. Знаю только, что здесь, на границе нескольких стран, была перевалочная база. Вероятно, хозяева не справились со своими... «сасори», и кто-то из них оказался на свободе. Пытались и до нас добраться. За эти дни мы часто слышали их скрежет, но ход, по которому ты пришел, слишком узкий и длинный, поэтому мы все еще живы.
— Их? — спросил Какаши. — Значит, все-таки больше одной?
— Я видел четырех, — ответил Таучи.
— Я дольше всех здесь, — окончательно придя в себя, проговорила старейшина Кохаку, — и внимательно слушала, о чем болтали разбойники. Всего было четыре команды охотников. — В темных глазах на мгновение плеснула жгучая ненависть. — Обычно две охотятся, две отдыхают и охраняют. Еще одна команда — конвой. И двоих тварей оставляли здесь, в той большой пещере, в отдельной клетке, для устрашения. Раз в две-три недели из пленников выбирали несколько человек и уводили куда-то на юг, в сердце пустыни. Если очередную партию забрали до того, как все случилось... тогда в пещерах оставалось четверо «сасори». Если конвой не успел уйти — пятеро... Или еще на две больше, если вернулись обе команды и не успели смениться.
— А может, они все в пустыню уползли? — проворчал Ёсиёси. — И там подохли. От жары.
Двое седоволосых мужчин переглянулись и почти синхронно ухмыльнулись.
— Думаю, не стоит на такое рассчитывать, — проговорил старший Хатаке. — Если сильно повезет, и тварей осталось трое, этого все равно окажется слишком много. — Таучи покосился на детей, сидевших в углу, как мышки, и настороженно переводивших взгляд с одного взрослого на другого. — Даже будь мы все в полной силе и без необходимости кого-то прикрывать. Вспомни. На тварей почти не действуют стихийные техники. Ты сам рассказывал, как вы пытались отбиться. Ваша команда использовала оружие, огонь и воздух? — Ёсиёси кивнул. — Мы с сыном — оружие и землю. Клан Акаю — оружие, яд, огонь и воду. Я сломал меч и руку, когда попытался разрубить тварь танто, усиленным хакко-чакрой(5). Кунаи и сюрикены от нее отскакивают, а один из наших псов умер, когда тварь его ужалила.
— Дядька Какаши, а как вы?.. Ну... эта... Мы слышали грохот... — Ёсиёси не договорил, с надеждой поглядев на одноглазого шиноби.
— Обрушил на нее потолок, — хмыкнул Какаши, потер седой затылок, нащупав корку засохшей крови под волосами, и честно признался: — Хотя и этого оказалось маловато. В общем-то, она добила себя сама, когда своими ударами вызвала серьезный обвал на многие дзё от прохода, где я ее придавил.
Ёсиёси едва слышно выругался и отчаянно замотал головой:
— Да не может такое страшилище родиться на свет от живой матери! Не бывает такого!
— Может, и не бывает... может, и не живое... — задумчиво протянул Какаши.
— Марионетка? — напрягшись, спросил Таучи и поглядел на старейшину Кохаку.
— Красные Пески находятся в двух ночных переходах от границы наших земель, это большая территория, на ней живут несколько родственных кланов, и я мало знаю об их секретах. Тем более, что такого никто никогда для войны не использовал. По поведению тварей и звукам, которые они издают, я бы сказала, что это живые существа, но чудовища слишком совершенны.
— Тварь не пахла живым. — Какаши покачал головой и переглянулся с Таучи, старший мужчина мигом все понял.
— Да, я тоже учуял. Травленый металл и еще что-то едкое.
— Чесночный запах фосфора, — подтвердил высокий мужчина. — И эти радужные пятна на хитиновой оболочке, вместе с фосфорным запахом... Голыми руками лучше не трогать.
— Дядя Какаши... — робко потянул за рукав одноглазого шиноби один из близнецов — тот, что был более щуплым и серьезным. — Дядя Какаши. А если веревочки обрезать?
— Веревочки?
— У кукол всегда есть веревочки — мы с Шиничи на ярмарке видели. За них дергают, а они пляшут.
— Значит, веревочки...
— Как обрезать-то? Их же не видно! — взвыл Яманака, развернулся к Какаши и нахмурил белесые брови.
— А вот это нам и предстоит узнать, если хотим выжить. — Единственный серый глаз иронически прищурился...
* * *
Из узкого хода в просторную галерею тихо скользнула одинокая тень.
Одноглазый мужчина настороженно замер, приготовившись отпрыгнуть назад при малейшем намеке на опасность. Внимательно оглядел проход перед собою, затем стены, потолок и неровные колонны, которые поддерживали свод. Принюхался, пытаясь уловить в мешанине запахов только один, нужный, — непривычный и едкий запах фосфора.
Тянулись бесконечные мгновения...
Из проемов в галерею наползали длинные косые тени. Единственный фонарь, будто обессилев от неравной схватки, тусклым охристым светом отталкивал тьму обратно под арки, в то тяжелое, невидимое и непроницаемое пространство, которое таилось за пределами каменных стен.
Плотная, густая тишина царила в убежище под горой.
Какаши прошел чуть дальше, обернулся и махнул рукой. Пятеро теней, крадучись, вышли за ним: Таучи и Кохаку впереди, за ними — светловолосый Яманака и двое мальчиков-близнецов, один из которых — тот, что был повыше и покрепче, — нес на спине маленькую Момо.
Одноглазый шиноби присел, поднял правую руку, складывая сложную печать, которую когда-то подсмотрел у шиноби страны Звука, приложил вторую руку ладонью к полу и почти беззвучно свистнул, вкладывая в технику свою чакру.
Невидимая волна чего-то, за пределами человеческого слуха, волной ударила следом, распространяясь на полтора ри(6) вокруг по запутанным ходам.
Пару минут спустя Какаши поднялся и обернулся.
— Я знаю, куда идти.
* * *
Хатаке вел своих спутников отдаленными боковыми тоннелями, по широкой дуге огибая центральные коридоры. Объемная карта убежища, созданная при помощи украденной когда-то техники, мерцала перед внутренним взором, стоило закрыть глаза, помогая ориентироваться в изрытой ходами горе. Какаши выбирал самые узкие и тесные из них, пытаясь как можно дольше избегать встречи с блестящими тварями.
Однако бесконечно везти не могло.
Впереди была первая большая зала, куда выводило большинство тоннелей. И, рано или поздно, им пришлось бы выйти на открытое пространство. Нужно было пересечь ее почти по диагонали, чтобы вновь оказаться в безопасном коридоре.
Какаши медлил, пытаясь найти иной способ, но наконец вся группа оказалась именно там, у выхода в большую залу, и, не прошли они и десятка шагов, как сквозь мертвую тишину раздался многочисленный дробный перестук и сердитое шипение.
Из противоположных арок выскочили три длинные, чудовищные на вид твари, окружая беглецов и перекрывая дорогу к спасительному коридору...
* * *
Время замерло, а потом помчало вперед, будто сорвавшийся со сворки(7) пес.
Яркие фиолетовые молнии осветили зал. Электрические разряды на ладони одноглазого шиноби трещали, свистели и пели, как стая встревоженных птиц. Какаши метнул гудящий комок в одну из тварей, та проворно изогнулась — молнии расплескались по одной из стен, проделывая в камне круглую дыру. Многочисленные ноги снова заскрежетали по полу, разворачиваясь...
Кохаку, тем временем, пригнулась в какой-то необычной стойке, разводя руки в стороны, как разъяренная медведица. Старший Хатаке легким текучим шагом отошел вправо, поднимая левую руку.
Мужская и женская ладони соприкоснулись, пальцы переплелись, объединяя две техники и стихии, и пол перед ними потек, как жидкое тесто, поглощая два длинных блестящих тела, оказавшихся на пути, и тут же застывая прочным раствором.
Ёсиёси немедля подхватил обоих близнецов, что было сил швырнул к нужному проходу и пару мгновений спустя прыгнул следом.
Каменный раствор не выдержал, затрещал, разлетелся осколками, и одна из тварей, как стальное ядро, рванула вверх.
Голубоглазый Яманака зажмурился, пролетев в полутора ладонях над щелкнувшими жвалами, упал позади, ловко увернулся от удара сегментированного хвоста с игольно-острым жалом и рыбкой нырнул в проем за детьми.
В то же самое время продолжалась битва Какаши с еще одной тварью.
Они кружили вокруг центральной колонны, как в детских салочках, пока удар огромного хвоста не разбил камень в мелкое крошево. Какаши пригнулся и закрылся рукой, защищая лицо от обломков. На ладони, затянутой в обрезанную перчатку, сформировался новый фиолетовый сгусток, сорвался и с гудением влепился прямо в раскрытую пасть твари, рванувшей на него. Ту на мгновение ослепило, развернуло и отбросило далеко назад, в один из проходов. Многочисленные ноги бессильно заскребли по воздуху...
Цепочка печатей, сложенная умелой рукой, — и выход оказался затянут блестящей, как мыльный шарик, пленкой барьера. Тварь перевернулась на ноги, ударила в такую хрупкую на вид преграду, но барьер спружинил и снова оттолкнул ее в сторону.
В глубине хода раздался недовольный скрежет, эхом прокатился по большому залу...
Какаши развернулся к напарникам.
В этот миг освободившаяся от каменного плена тварь неслась на Кохаку. Таучи толкнул женщину в сторону, та отлетела на одну из стен, как кошка припадая на полусогнутые руки и ноги.
Старший Хатаке подпрыгнул, повторяя прием сородича и пропуская разъяренную тварь под собою. Сложил печать концентрации — треугольные камни, похожие на звериные клыки, последовательно возникли под длинным блестящим телом, используя импульс чужого движения, направляя и отбрасывая тварь под другую арку.
Мгновение — и Какаши начал создавать новый запечатывающий барьер, не заметив в горячке боя, как к нему летит третья тварь.
Последняя из «сасори» окончательно освободилась от каменного раствора и прыгнула на одноглазого шиноби со спины, но, не достав половины дзё, внезапно упала и закружилась на месте — голубоглазый подросток в узком проходе медленно оседал на пол.
Двое седоволосых мальчиков подхватили безвольное тело под руки и затащили поглубже в тоннель.
Тварь недовольно скрипела, щелкала жвалами и кружила, кружила, кружила на одном месте, перебирая сотней ног и судорожно дергаясь, как гиена с перебитым хребтом.
Хвост с ядовитым жалом хлестал по полу, оставляя глубокие дымящие полосы...
1) Разг., щенок, собачонка.
2) Красный кипяток.
3) Досл., ад в кровавом пруду.
4) Мотыга, классическая форма лезвия представляет собой простой прямоугольник из стали с острой передней кромкой. Кува относится к холодному оружию, входит в арсенал кобудо, в свое время являлась достаточно эффективным и популярным оружием, ввиду того, что ее ношение не вызывало каких-либо подозрений
5) Луч чакры белого цвета, благодаря которому Сакумо получил прозвище "Коноха но Широй Киба".
6) 1 ри — 3,927 км
7) Особый длинный поводок из прочного ремня или тесьмы, предназначенный для вождения одной, двух или трех борзых на охоте и позволяющий мгновенно отпустить их при виде добычи
Тварь кружила и дергалась в невидимых путах. Хлестал по полу хвост с ядовитым жалом, разлетались мелкие осколки под сотней ног, а за барьерами шипели и щелкали еще две, такие же...
— Какаши! — вдруг закричала Кохаку откуда-то сверху и сбоку. — За головой! Прямо за головой!
Одноглазый шиноби не раздумывал долго — подпрыгнул, оказываясь на спине твари. Под его ботинками переливался радужными красками первый сегмент. А на нем, за головой твари, темнела маленькая круглая печать-мон в виде двух то ли гусениц, то ли сколопендр, переплетенных, как инь и янь.
— Ёси, убирайся! Немедленно! — Кулак, объятый электрическими сполохами, подождал мгновение, давая Яманака время вернуться в свое тело, и ударил точно в печать-мон на хитиновой оболочке сасори.
Какаши кувыркнулся в сторону, подальше от ядовитого хвоста.
Раздался треск и оглушительный вой. Блестящее тело споткнулось на всей скорости и будто взорвалось изнутри.
Голова покатилась по полу, щелкая жвалами и заливая все вокруг темной вонючей кровью, передние ноги подогнулись в смертной судороге, задние — еще продолжали механически двигаться, толкая безголовую тварь вперед.
Огромное тело врубилось в одну из колонн, разбивая камень вдребезги, перевернулось на спину, суставчатые ноги поджались к хитиновому брюху и окончательно застыли...
* * *
Далеко-далеко за неодолимой толщей скал медленно умирала ночь.
Недра горы еще хранили накопленный за день жар, по капле отдавая озябшей пустыне. Теплый ветер протяжно и жалобно стонал в воздуховодах, нашептывал что-то на непонятном языке, да где-то позади едва слышно скрипели разъяренные твари, потерявшие добычу.
В узкой темной кишке тоннеля сгрудились семеро беглецов.
Тихо, как шелест мотылька, всхлипывала от запоздалого страха маленькая Момо, прижав к губам ладошку. Подавленно молчали седоволосые мальчики-близнецы, крепко стиснув друг друга за руки. Две пары одинаковых серых глаз с расширенными зрачками казались бездонными ямами.
Старейшина Кохаку погладила Момо по рыжей макушке, утешая, скупым росчерком печати запалила тонкий лепесток огня и принялась неторопливо проверять узлы повязки на груди Таучи.
Какаши привалился к стене, позади всех, запрокинув голову и прикрыв единственный глаз, наблюдая из-под ресниц, как на стене пляшут тени от ее рук.
Светловолосый Яманака все утирал и утирал кровь, бегущую из носа. В полутьме тоннеля она казалась почти черной и густой, как земляное масло.
— Не... Ну ваще. Представляете, дядька Какаши, у нее ядро чакровое, как у шиноби. А башка пустая. Как барабан. Две мысли всего — жрать да рвать. И нитка связи от ядра тянется, далеко, толстая такая, только темная и какая-то захирелая. Ну я, не будь дураком, и дернул. А ей хоть бы хны. А я тогда всем телом навалился. Ну не телом, а, как бы объяснить, — это наше клановое, не знаю, чтобы понятнее... В общем, тяну-тяну, почти пупок надорвал, потом хлоп, она совсем треснула, один конец в руках остался, а другой куда-то усвистал и растаял. Я еще раз дернул. «Тпру, — кричу, — скотина!». А она не поддается. Ну чё делать? Заставил тварь на месте бегать, чтоб вас не погрызла. А тут вы, как раз: «Ёси, вали оттуда!». Я и свалил. Здорово вы ее приложили, дядька Какаши! Эх, здорово! Голова — в одну сторону, жо... хвост — в другую, и лапки кверху!
Какаши лениво приоткрыл глаз. Ладонь сложилась в кулак, поднимая большой палец вверх, в жесте одобрения.
— Спасибо, Ёси. Вовремя подоспел. Иначе меня бы сожрали.
Яманака аж засветился от похвалы, широко ухмыльнулся во все тридцать два зуба и снова шмыгнул носом, сглатывая кровь.
Кохаку покачала головой, подползла к нему, ловко перебираясь через длинные ноги Таучи, обхватила за подбородок, довольно бесцеремонно, хоть и мягко, повернула влево-вправо, высматривая что-то, только ей понятное, заглянула в чистые, как родниковая вода, глаза и сердито проворчала:
— Опять все кровью изгваздал, малыш.
Ёсиёси покраснел и промямлил:
— Ну чего вы, Кохаку-томэ...
Женщина только хмыкнула, взяла его за левую руку, последовательно ткнула пальцем в какую-то точку над ладонью чуть выше запястья, затем — в подмышечную впадину ближе к лопатке и по обе стороны от ноздрей. Кровь почти сразу же перестала течь. Кохаку полюбовалась на результат, улыбнулась и потрепала светловолосого парня за щеку:
— Молодец!
Какаши молча разглядывал обоих, тяжелые мысли крутились в голове.
Новая техника, которую он придумал вместо чидори и райкири, когда лишился шарингана и попал в прошлое, — райтон: шиден — не до конца отработана, слишком большой расход чакры. Еще один, максимум два удара, и наступит чакроистощение. Пользы от него будет не больше, чем от седла без лошади, а он основная ударная сила их маленького отряда. Таучи с Кохаку эффективны только в поддержке. Яманака храбрится, но, несмотря на браваду, почти надорвался, удерживая единственную тварь. В свое время пришлось поработать с Яманака, в том числе и на S-миссиях в Анбу, он знал, куда смотреть. Следующая попытка парня попросту убьет. Дети напуганы, и неизвестно, как поведут себя при новой встрече с тварями, — страх порой застит разум даже взрослым. А эта новая встреча обязательно состоится.
Он не стал говорить остальным, хотя Таучи, кажется, тоже почуял: шипение и скрежет доносятся сзади, но впереди фосфорный запах сильнее. Их гонят в ловушку. Может, твари и не слишком умны, но загоняют добычу получше волчьей стаи. Дальше им будет негде укрыться. Верхние уровни создавались раньше, хорошо обжиты, там почти нет узких грубых проходов, как этот: высокие потолки, прорубленные в мягком туфе, широкие галереи, рассчитанные на большое количество народа. Сасори будет, где разгуляться...
Какаши снова поглядел из-под ресниц, как Ёсиёси украдкой вытирает испачканные кровью пальцы о рваные штаны и смущенно отсаживается от старейшины Кохаку поближе к нему, как вытягивают шеи и робко улыбаются дети впереди, глядя на их возню, как недовольно потирает сломанную руку старший родич Таучи, понимая всю тяжесть ситуации и сетуя на собственную бесполезность в предстоящем бою.
«Хорошие люди в дерьмовых обстоятельствах...» — Какаши едва слышно вздохнул и снова прикрыл глаз.
В одиночку он бы выбрался. Тактика уклонения, каменные техники, барьеры и точное знание системы тоннелей. А еще так неожиданно найденная уязвимость хитиновой оболочки за головою твари — на самый крайний случай. Да. Он бы сумел уйти...
Вот только бросить бывших пленников и неожиданных товарищей он не мог и не хотел. И пусть узнал он об их существовании едва ли пару часов назад, но они вместе сражались, выжили и на короткое время стали командой. А своего напарника Хатаке бросал один единственный раз, поплатился за это лучшим другом, полжизни провел у Памятного камня, терзаясь болью и виной, и больше получать такой опыт был не намерен.
Пусть в его жизни было слишком много людей, которых он не сумел защитить, пусть когда-то его называли Убийцей друзей, а эти шестеро никогда не станут для него так же дороги, как команда номер семь, но он не даст им умереть. Не важно, чего это будет стоить...
Какаши выпрямился, развернулся вправо и внимательно поглядел на Кохаку.
Смешки немедленно затихли.
— Как вы узнали о правильном сегменте?
Та подумала мгновение, словно не слишком хотела отвечать или опасалась чего-то, затем наклонилась и начертила пальцем в пыли, почти под ногами у Ёсиёси, две волнистые линии, переплетенные, как инь и янь, — грубое, но узнаваемое подобие того, что он видел на спине твари.
— Кэмуши-мон(1), — коротко пояснила женщина. — Сверху заметила.
— Видели такое раньше?
Кохаку прикрыла глаза и тихо выдохнула:
— Да. В древних свитках... О Конце Света.
* * *
«Только дурацких пророчеств не хватало! — мысленно чертыхался одноглазый шиноби, ведя свой маленький отряд по тоннелю. — Банды шиноби, работорговцы, дележка власти в стране, всеобщая нищета, голод и болезни, теперь еще местечковые мессии... Да уж... Кровавой пены сошло с этого раскаленного котла на краю света — Конохе и не снилось. Попал, так попал. В яблочко...»
* * *
Совсем скоро впереди показалась арка выхода в большую залу для молитв и собраний. Тусклое рыжее пятно света зловеще и неотвратимо ползло навстречу...
Неестественная тишина сгустилась над головами семерых беглецов, заставляя остановиться и прислушаться.
Какаши опустился на одно колено в десятке шагов от края светового круга, прикусил палец до крови и начал быстро чертить на полу заготовку фуин. Сложил печать концентрации — знаки зашипели, будто политые кислотой, частицы крови потемнели, поднялись вверх мелкой пылью, закрутились, свернулись в комок. Одноглазый шиноби подхватил заготовку, сжал в левом кулаке, затем поднялся, еще раз принюхался и крикнул:
— Бего-о-ом!!!
Взрослые похватали детей на спины и выбежали из тоннеля. Какаши махнул рукой, указывая им направо. Сам развернулся в обратную сторону, замер, расслабленно опустив руки и вглядываясь в темное пространство, где, почему-то, не осталось ни одного горящего фонаря. Тишина прерывалась лишь его дыханием и едва слышным шорохом шагов бегущих шиноби. Шум позади него внезапно затих, послышалось тихое «ой!» детским голосом, когда шестеро людей уперлись в тупик.
Из темного угла со стены и потолка немедленно поползли длинные колючие тени, раздалось довольное шипение. Трое сасори стекли на пол, словно огромные капли ртути. Одинаковые головы, укрытые блестящей броней развернулись в сторону добычи и седого двуногого, который стоял у них на пути.
Жвала угрожающе щелкнули, хитиновые сегменты пришли в движение, как из пращи, бросая длинные тела вперед.
Кулак Какаши разжался. Темный ком увеличился в размерах, развернулся — монолитная багровая стена барьера от края до края перегородила проем перед самым носом тварей, затем медленно потемнела, скрывая беглецов от фасетчатых глаз и глуша таранные удары тяжелых тел.
Хатаке повернулся и бросился за остальными, которые столпились у стены, не зная, что делать дальше. Одноглазый шиноби молча сложил печати, пальцы в обрезанной перчатке ударили прямо по центру. Камень провалился внутрь, обнажая темную дыру...
— Здесь проходит один из двух колодцев, которые я видел, когда шел к вам, — спокойно пояснил он. — Они поднимаются от нижних уровней до самых складов. Воды давно уже нет, так что это идеальный путь наверх. Дальше пойдете по моим следам. — Какаши отступил в сторону, давая еще раз взглянуть на отпечаток своего ботинка. — Такой подошвы вы нигде больше не найдете. Поторопитесь!
— А вы как, дядька Какаши? — Щеки Яманака побелели. — Они же вас сожрут! — Момо выглянула из-за его спины, рыжие бровки страдальчески сложились домиком, в карих глазах заблестели первые слезы.
— Не сожрут, а у вас появится шанс. Ну же! Уходите!
Таучи нахмурился и шагнул вперед.
— Я останусь с тобой, они отняли моего сына. — Кулак его сжался. — Хоть одну убить...
— Со сломанной рукой от тебя мало толку, — жестко ответил Какаши. — К тому же, кому-то надо вывести остальных. Ты знаешь дороги, сумеешь найти безопасный путь в Коноху. Веди их на север, через Дождь. Предупреди Мадару и Хашираму. Расскажи обо всем, что тут творится. Я останусь, повожу тварей кругами, пока вы не уйдете... Райтон: Каге буншин!
Перед изумленными беглецами внезапно возникло шестеро их зеркальных отражений, похожих, как зернышки риса, живых и абсолютно реальных...
Какаши снова взглянул на Таучи и на миг сжал его за плечо в скупой поддержке.
— В пещере не было Хатаке. Ты знаешь, что это может значить.
Старший шиноби благодарно кивнул, обернулся и решительно скомандовал:
— Кохаку, Ёси, вы впереди.
Старейшина Акаю подошла к Какаши, долгое мгновение вглядывалась в его лицо. Наконец смуглая рука неловко поднялась и коснулась пластины мужского жилета, напротив сердца.
— Кружит-кружит ветер по свету, облетает моря и земли, но всегда возвращается... — непонятно проговорила она и резко замолчала.
Горбоносое лицо с острыми скулами отвернулось. Женщина тяжело вздохнула и, не сказав больше ни слова, первой полезла в колодец.
Яманака растерянно поглядел ей вслед, затем на одноглазого шиноби:
— Дядька Какаши, не надо кружить, ладно? Вы лучше домой поскорей возвращайтесь. К родным и близким. А то госпожа лекарь мне голову оторвет...
Ёсиёси расстроенно шмыгнул носом напоследок и полез в провал.
Две головы — блондинистая и рыжая — скрылись внутри. Из дыры вдруг робко и тихо донеслось детским голосом:
— Пожалуйста-пожалуйста, возвращайтесь, дядя Какаши!
Шиничи и Шинджи низко, почтительно, как главе клана, поклонились одноглазому родичу и последовали за Ёсиёси с Момо. Снаружи остались только двое седоволосых мужчин.
— Если твой сын жив, я его найду. Обещаю. — Какаши сжал ладонь Таучи на прощание.
Тот серьезно кивнул:
— Пусть ками дорог будут к тебе милостивы, родич...
1) Гусеница — символ трансформации и бессмертия.
Ход в колодец был успешно заделан, и Какаши вновь остался один...
Он никогда не был славным рубахой-парнем, душой компании. И все же, когда-то, в другой жизни, его практически всегда окружало множество людей: соратники, друзья, боевые товарищи, десятки, сотни людей, для которых он, неожиданно для самого себя, стал важным и нужным — командиром, наставником, примером для подражания, героем Конохи, будущим каге. Так много нитей, связывающих с реальностью, так много драгоценных листьев на дереве: Наруто, Саске, Сакура, Гай, команда Ро, Минато-сенсей, Кушина, Рин, Обито... — так много непростительных ошибок.
Всеобщий кумир оказался ложным идолом, не способным защитить то, что по-настоящему дорого.
Что ж, он был ниндзя и, как бы ни было больно, научился принимать неприглядную истину, но уже давно одиночество казалось для него мучительным и почти... желанным.
Если бы он захотел подумать над этим, то, возможно, осознал, что, будучи один, просто больше никого не мог потерять. Было что-то невероятно успокаивающее в мысли, что смерть ждет лишь одного...
Однако именно теперь раздумывать и копаться в прошлом оказалось не время и не место. Гибкое сильное тело напряглось, как натянутая тетива. Мысли заработали четко и ясно.
Стена барьера истончилась, поддаваясь тяжелым ударам, твари бросились на добычу.
Какаши отступил в сторону, запрыгивая на стену, клоны Таучи с Кохаку последовали его примеру, оставляя детей на расправу.
Некрасивое, но живое личико Момо исказилось от страха, тонкие пальчики взмахнули вверх и вперед, заслоняясь, — одна из тварей добралась первой, жвала щелкнули, откусив маленькие руки и голову.
Раздалось тихое «пуфф», истекающее кровью тело исчезло, в последний момент выстреливая ярким разрядом к ладоням двух седоволосых мужчин и сворачиваясь в их руках по большому комку фиолетовых молний, между которыми протянулась и поднялась вверх плотная электрическая дуга, затем упала вниз, как топор мясника и располовинила тварь точно за головой.
Какаши с клоном синхронно прыгнули навстречу друг другу, захлестывая в смертоносную петлю еще одну тварь, та ловко вильнула в сторону — гудящая плеть, запредельно горячая и пылающая, как солнце, скользнула по хитиновой оболочке и отсекла от длинного тела не голову, а всего лишь кусок хвоста с десятком суставчатых ног.
Сасори, брызгая собственной кровью и скользя в темной крови убитой товарки, в последнем усилии рванула к подростку и двум мальчикам у стены, давя ненавистных двуногих тяжелым брюхом. Дикий скрежет раздираемого когтями камня заглушил хлопки уничтожаемых клонов.
Фиолетовая плеть Райдена(1) рвано зашипела, вытягивая остатки чакры, и окончательно погасла. Какаши увернулся от острых жвал третьей сасори, которые щелкнули в шаге от его бедра, запрыгнул на спину все еще сучившей ногами бесхвостой твари, оттолкнулся и бросился к свободному проходу, слыша за спиной звуки развеивания...
* * *
Гонка со смертью длилась слишком долго: мгновения, часы, может быть, вечность... — все смешалось в мутнеющем сознании.
Мышцы налились свинцовой тяжестью, виски ломило от чакроистощения, а коридор перед ним то и дело расплывался грязным рыжим маревом, но Какаши упорно бежал вперед, спотыкался, снова и снова уворачивался от последней твари, давая фору во времени тем, кого, несмотря ни на что, снова пообещал себе защитить.
Разъяренная сасори гнала его кругами по средним уровням, не отставая, не замедляясь, не выказывая ни малейших признаков слабости и усталости.
...Пока дорога не вывела обоих в ту самую пещеру с трупами.
Тошнотворный смрад мертвечины заставил хватать воздух раскрытым ртом, как выброшенная на берег рыба. Какаши метался по пещере, уворачивался, прыгал и наконец нырнул в дыру между вырванных прутьев одной из пробитых насквозь клеток. Тварь на всей скорости врубилась за ним.
Застряла.
Дернулась раз, другой...
Острые жвала щелкнули у самого горла седоволосого шиноби. Сасори снова дернулась, подняла железный короб над полом и тряхнула. Хатаке выпал в противоположную дыру вместе с трупами неудачливых пленников и рухнул на лопнувшее под ним раздутое тело. Тут же перекатился в сторону, вскочил, подхватывая валявшийся рядом железный прут, и бросился к твари, которая все еще дергалась из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть с себя чудовищный ошейник, сшибая все на своем пути и раскидывая вокруг ошметки мертвой плоти...
Дикий грохот, скрежет и вой сотрясали пещеру.
Какаши высоко подпрыгнул, увернувшись от удара ядовитым хвостом, забрался на спину твари и побежал к голове, а потом изо всех сил вонзил импровизированное копье прямо в мон кэмуши, пригвоздив сасори к полу. Вой оборвался. Смертная судорога прокатилась по блестящему хитину. Сасори дернулась в последний раз, вздохнула, совсем как человек, и окончательно затихла...
Хатаке скатился вниз, упав на спину рядом с застывшим телом. В голове все еще гудели отголоски воя и скрежета, а пол качался, как палуба корабля в бурю.
Мужчина переждал острую боль, которая скрутила истощенный очаг и ледяным кипятком прокатилась по чакроканалам, с трудом перевернулся на бок и попытался встать. Дрожащие руки подломились, и он опять рухнул на грязный пол, едва не угодив лицом в лужу гнилой крови. Длинное заковыристое ругательство эхом прокатилось по мертвой пещере...
Какаши пытался снова и снова, наконец привстал на четвереньки и осторожно поднялся. Голова кружилась, пещера уплывала куда-то вбок, нюх оказался напрочь отбит пропитавшими все вокруг запахами.
Мужчина оглядел мертвое тело перед собой, отвернулся и медленно побрел к выходу из пещеры...
* * *
Дорога, наконец, вывела его из подземных тоннелей, и он оказался наедине с тишиной, сотканной из песка, камней и бледного света луны.
Тяжелый вздох отразился под сводами высокого каменного хода. Седоволосый шиноби прислонился пылающим затылком к прохладному камню, оглядывая бескрайнюю пустыню перед собой, затем перевел взгляд на правую руку в обрезанной перчатке...
Ничего не закончилось.
Пять тварей. Всего пять. А должно быть семь. Кто из них жив? Только охотники или еще и конвой? Не совершил ли он страшную ошибку, покинув своих спутников?
Пальцы сжались в кулак.
Нет. Тем путем, которым он попал в убежище, тварей не провести — слишком узкий ход из надземной крепости. А от людей они отобьются. Свиток с рисом он отдал еще на нижнем уровне, до самой Конохи хватит. Ему нужно распутать этот клубок до конца.
Какаши обернулся, окидывая взглядом широкий тоннель, в котором могли разъехаться две колесницы, и исчерченный многочисленными цепочками следов пол. Он хорошо помнил карту, воссозданную техникой Звука. Помнил слова Ёси и Кохаку о том, что пленников уводили на юг, в сердце пустыни. Они должны были приходить и уходить именно этим путем.
Какаши вновь взглянул на правую руку, хмыкнул и решительно шагнул вперед, больше не оглядываясь.
За головой Высокой девы вставало солнце...
* * *
Раскаленное до белизны небо обрушивало на землю свой жар. Вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралось желтое море, изрезанное крутыми песчаными волнами.
Давным-давно, в прошлом-будущем, которого больше не случится, Какаши бывал здесь. Хотя, видят ками, отдал бы многое, чтобы никогда больше сюда не попадать.
Проклятое место.
Проклятое время.
«Хичирики(2) демона» и «Дорога ветра» — именно так называли это место кочевники. Гигантский коридор-труба, зажатый между Така-химэ и Красными хребтами, цепочкой слез рассыпанными по светлому лику Суны. Весной и осенью ветра дуют здесь со скоростью бури.
Если самум застигнет его на равнине, ему конец...
Конечно, идти днем по жаркой безводной пустыне с чакроистощением было безумием, но не меньшим безумием в его положении было с чакроистощением дожидаться в подземном убежище новых тварей вместе с их хозяевами.
Какаши устало сгорбился:
«Один черт...»
Часы сменялись часами.
Жаркий ветер путался в шелковистых метелках серебристо-зеленого ковылька, будто присыпанного прохладным инеем, срывал с гребней барханов песок и закручивал малыми смерчиками, поземкой стлался по склонам, игриво поглаживая выбеленные солнцем кости...
Откуда-то сбоку, с востока, вдруг повеяло свежим запахом молодой полыни.
Мужчина оглянулся.
Позади него у самого горизонта виднелась горная цепь, которую венчал острый клык Така-химэ. Море песка расходилось вокруг плоскими грядами, а впереди уже ало поблескивали Кровавые слезы Суны.
Какаши облегченно выдохнул, потер обожженное лицо тыльной стороной ладони и потащился дальше, затем внезапно замер, задрал голову вверх и прищурился. На мгновение ему показалось, что солнце едва заметно потускнело и подернулось пеленой. По барханам пробежала легкая дымка.
«Облако? Или жара с чакроистощением доконали? Мерещится всякое...»
Мужчина заозирался, щуря воспаленный глаз. Небо по-прежнему было ясным и чистым. Запах полыни усилился, а далеко-далеко на востоке вдруг показалось темное облачко.
Хатаке грязно выругался и из последних сил отчаянно заковылял вперед, оскальзываясь, падая и то и дело срываясь на убивающий измученное тело бег, хотя знал, что от самума сбежать не удастся.
Не в этот раз.
Не с его силами.
Не прошло и получаса, как облако увеличилось в размерах, закрыло небо от края до края. С воем и свистом налетел первый яростный порыв ветра. Мрачное оранжевое солнце в оливковом небе медленно наливалось кровью.
День померк...
Хатаке содрал жилет и упал на землю, укрываясь с головой и вжимаясь в песок, спиной к ветру.
Тучи раскаленных песчинок налетали снова и снова, беспощадно секли землю и человеческое тело под собой. В глухом потустороннем вое пропали иные звуки, дышать стало так тяжело, будто воздуха не осталось вовсе: исчез, испарился от чудовищного жара, поднялся и улетел к дымному красному солнцу вместе с бурой мглой.
Тело налилось тяжестью, рот и глотка пересохли, мельчайшая пыль забила ноздри, и уши, и единственный глаз, легкие горели. Какаши казалось, что на него обрушился огненный дождь.
Сколько длилась бесконечная пытка, он не знал, сознание мигнуло и милосердно погасло...
* * *
В чувство его привел характерный шелест оружия и болезненный тычок щепотью куда-то между лопаток, мгновенно отсушивший обе руки.
Сильные пальцы потянули назад, заставляя упасть на спину, сдернули жилет с лица, лезвие куная прижалось к воспаленной коже у яремной вены. Мужчина моргнул, вглядываясь в темный силуэт перед собой.
Заходящее солнце золотисто-алым ореолом мягко обнимало его Смерть за плечи...
Какаши захрипел, силясь приподняться. Его снова бесцеремонно толкнули в песок, лезвие угрожающе кольнуло шею.
Смерть нависла над ним, молча разглядывая двумя фиалковыми омутами, в которых плескалась жгучая ненависть.
— Кохаку-томэ?..
1) Соединение молний
2) Традиционный старинный духовой японский инструмент из группы гобоев, широко представленный в классической японской музыке. Несмотря на свою миниатюрность, воспроизводит насыщенный и громкий звук. Обычно изготавливается из бамбука.
Сознание вернулось рывком.
Какаши почувствовал, как его дернули за ногу и уронили на землю, а потом привалили спиной к чему-то твердому. Тело, измученное боем и пустынной бурей, болело, будто его долго и с пониманием били, обожженная кожа горела огнем, а рук он по-прежнему не чувствовал...
Шиноби выждал пару мгновений и приоткрыл правый глаз, наблюдая из-под ресниц, как высокая красноволосая девушка в светлом плаще с откинутым копюшоном равнодушно переступила через его вытянутые ноги и шагнула вглубь маленькой пещеры, сложенной из красновато-рыжего песчаника, у самого входа которой она его так бесцеремонно бросила, а затем стянула с плеча объемный тряпичный куль.
Мужчина осторожно огляделся.
Солнце почти скрылось, только узкая неровная полоска догорающими углями тлела вдали за барханами.
Жестокий дневной жар постепенно уходил, растворялся в вечерних сумерках, яркие краски пустыни смягчились и налились палево-голубым светом. Все тени словно исчезли, каждый камешек виделся ясно и четко, как нарисованный.
«До Красных скал было еще далеко, когда налетел самум. Она в одиночку тащила меня по пустыне? Или есть напарники? Тогда для чего они оставили девчонку с пленником наедине?»
Незнакомка, тем временем, устало сгружала у дальней стены тощий заплечный мешок и темно-зеленый сверток с оружием и свитками, в котором он узнал свой жилет, перетянутый ремнем от его собственных штанов. Наклонилась, пристраивая рядом скатку с одеялом. Тонкий плащ из козьей шерсти обрисовал неплохие бедра и два подсумка: полукруглый — на пояснице, длинный и узкий — над левым коленом.
«Меча не видно. Левша?»
Словно почувствовав чужой взгляд, незнакомка быстро обернулась, левая рука ее потянулась к подсумку.
«Левша».
Девушка нахмурилась, заметив, что он очнулся, и вернулась к выходу из пещеры, присела, наклонилась ниже, вглядываясь в его лицо в закатных сумерках. Алые косы двумя шелковыми змеями тяжело упали ему на грудь. Миг — и острие куная замерло у мужчины под подбородком.
— Ты назвал имя... где ты его слышал? — вечернюю тишину разбил голос, прерывистый и резкий, как вскрик испуганной птицы.
Настороженный взгляд фиалково-синих глаз изучил каждую черточку чужого лица, задержался на маленькой родинке у нижней губы, окинул взъерошенную седую макушку и протектор с пустой железной пластиной, скрестился с единственным серым глазом — спокойным и безмятежным.
Губы незнакомки кривились, и странный излом бровей уродовал бледное лицо. У крыльев тонкого носа с небольшой горбинкой, на висках и под острыми скулами затаились глубокие тени...
Девушка перед ним была удивительно некрасива. Хатаке отвел взгляд в сторону.
— Не смей игнорировать меня, чужак! Иначе... — Так и не дождавшись ответа, девушка угрожающе замахнулась кунаем.
— Иначе ты пырнешь меня своей железкой и уже никогда не узнаешь откуда мне известно имя Кохаку-томэ. Не принимай поспешных решений и убери оружие. Я не враг тебе... госпожа из клана Акаю.
Девушка вздрогнула от неожиданности, моргнула и опустила кунай. На тонком запястье с по-детски выступающей косточкой мелькнул темный рубец, какие бывают от кандалов.
— Ты похожа на нее. Сходство слишком велико, чтобы его игнорировать. Я бы сказал, даже не столько во внешности. Это нечто более глубокое. Наследие крови... Когда солнцем в голову напечет, немудрено и обознаться, не правда ли? — светским тоном продолжил Хатаке, серый глаз иронично прищурился. — Кем она тебе приходится? Матерью? Теткой?
— Она моя тетя. Скажи, чужак, ты, в самом деле, ее видел? Где? Она жива? С ней все в порядке?
— Меня зовут Хатаке Какаши. Думаю, это намного лучше, чем какой-то «чужак». Как зовут тебя?
Узкая рука крепче обхватила кунай. Губы сжались в упрямую линию.
— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? Лучше не серди меня. Иначе желание убить окажется сильнее желания получить ответ. Совсем не ценишь собственную жизнь... чу-жак?
— Хатаке Какаши. Меня зовут Хатаке Какаши. А жизнь и смерть — есть одно. Как зовут тебя?
Девушка долго молчала, что-то высматривала в его лице, наконец кивнула, повторив задумчиво и тихо: «...смерть — всё одно», спрятала кунай в подсумок на бедре и снова потянулась к нему, обхватив левой рукой за шею. Длинные чуткие пальцы скользнули по седому затылку и с силой нажали по обе стороны от позвонков.
В глазу вспыхнуло, по нервам прокатила жгучая волна, кончики пальцев закололо.
— Придешь в норму через минуту... Хатаке Какаши. Меня зовут Аяме(1).
* * *
— ...Ну, в общем, так все и было. Сейчас они, должно быть, уже подошли к границе с Дождем. Не стоит волноваться. Таучи сумеет довести их до Конохи.
Хатаке досказал новости последних суток, вытянул к костерку гудящие от усталости ноги и впился зубами в жесткую, как подметка, полоску вяленого мяса из скудных запасов Аяме, с наслаждением прожевал, откусил большой кусок лепешки и еще раз взглянул на девушку, которая сидела напротив. Та молча достала потертую флягу с водой, приподнялась, протянула ему.
На ее груди качнулись, вспыхивая радужными искрами, крупные бусы из заостренных кусочков прозрачных халцедонов и кроваво-красной яшмы. Багровые тени заметались по светлой тунике и бледному лицу с огромными, сухими, глубоко запавшими глазами.
На мгновение мужчине показалось, что он снова видит перед собой маленькую рыжую девочку, запертую в недрах горы, а вокруг скрежещут многоногие радужные твари...
Хатаке подавился и закашлялся. Глотнул воды, медленно и аккуратно закрыл крышечку, словно та была хрустальной, благодарно кивнул и вернул флягу девушке...
Где-то снаружи, во тьме, за границей светового круга размеренно и шумно дышала пустыня. Низкий тяжелый гул окутывал тело, сворачивался глубоко под ребрами, убаюкивал, словно диковинная колыбельная без слов.
— Пески поют... — тихо сказала Аяме, заметив его взгляд. — Отец часто говорил, что у всего на свете есть начало, конец и основа. А песок шелестит и скрипит по ночам потому, что остывает после дневного жара. Только и всего... Но мне все-таки хочется верить, что пустыня поет для людей, чтобы нам не было так одиноко и пусто на земле.
Какаши нахмурился.
— Как ты выжила? — коротко и серьезно спросил он.
— Повезло... в некотором смысле. Когда мы сражались за свой дом, я была ранена. Мы с тетей Кохаку оказались единственными женщинами клана Акаю, которые выжили после бойни, так что нас забрали с нашими воинами в Така-химэ, а на меня даже клеймо не поставили — на женщин, которых планировали продать, печать, почему-то, не ставили. Да я бы и не выжила, если бы меня отсекли от чакры. А так долго лежала в горячке в каком-то закутке, но все-таки выкарабкалась. Еще одно везение в том, что не попала в основную партию рабынь, которых собрали разбойники. Меня рассчитывали подлечить и увести со следующей, но дней десять назад среди охраны прокатились слухи, что в старую крепость должен явиться их Босс. А, как я слышала, ему нужны были только здоровые, способные сражаться мужчины. Всех пленников в клетках спешно осмотрели, кого-то зарезали там же и бросили на съедение блестящим тварям, кого-то отправили на нижние уровни, как тетю Кохаку. Что делать со мной, решили не сразу. Если бы я была простой женщиной — крестьянкой или горожанкой... моя судьба была бы понятной и незавидной. — На дне синих глаз кипятком плеснула жгучая ненависть. — Но я, все-таки, была клановой куноичи. Молодой и сильной. В конце концов главарь разбойников приказал вести меня на рабский рынок вслед за первой женской партией, в расчете успеть попасть к концу большой весенней ярмарки и продать пиратам, пока я хоть чего-то стою. Мне выделили троих в охрану, и мы отправились к заливу Акулы. Туда, на Южный клык, несколько раз в год стекается самое мерзкое отребье нашего мира, чтобы покупать и продавать... Я хорошо знаю эти места — я здесь родилась. А мои охранники были слишком самоуверенными, не считали, что ослабленная, скованная и безоружная пленница может стать хоть сколько-то серьезным противником... а еще желали забрать то, что, по их мнению, с лихвой причиталось за навязанную главарем работу. — Аяме инстинктивно потерла запястье с темным рубцом. — Я убила их и сбежала.
Хатаке приподнял бровь, но промолчал.
Девушка внимательно смотрела на него, раздумывая, стоит ли отвечать на незаданный вопрос. В ее глазах промелькнуло странное выражение. Точно такое же он видел, когда она решила вернуть силу его рукам.
Что это было? Равнодушие? Отчаяние? Покорность? Нет... Пожалуй, так смотрели Анбу, когда знали, что не вернутся.
«Задание должно быть выполнено...»
Аяме, тем временем, решила для себя что-то важное, медленно, демонстративно приподняла руку ладонью вниз и повела пальцами: бусы на ее груди будто взорвались в один миг. Камни развернулись острыми концами в сторону Какаши и зависли в воздухе. На узких гранях хищно заплясали искры от пламени костра.
Мужчина прищурился и угрожающе приподнялся, мышцы напряглись, как тетива, готовясь метнуть тело вниз и вперед...
Каменные острия плавно опустились и поплыли друг к другу, затем выстроились в ряд, будто нанизанные на невидимую нить, и снова легли на светлую тунику...
— Моя мать была из Акасуна.
* * *
— Вот это новость! У моей семьи всегда были непростые отношения с Акасуна, — криво улыбнулся Какаши и прищурил единственный глаз. — Ну, знаешь... такое маленькое недопонимание, которое порой возникает между взрослыми людьми, в силу определенных обстоятельств...
— Нет, не знаю, — сурово отрезала девушка и нахмурилась.
Какаши потер затылок.
— Ладно. Просто неудачная попытка пошутить. Разрядить обстановку. — Кривая ухмылка стекла с его лица, словно ее там никогда и не было. — Начну по-другому. Сейчас ты, девочка, пытаешься поскорей перековать все свое существо в оружие, заострить, как блестящие камешки на твоей шее, отомстить за близких и сгинуть в этих проклятых песках. Верно? — Одноглазый шиноби наклонился вперед и веско сказал, чеканя каждое слово: — Так вот, это неправильное решение.
Аяме вскинулась, возмущенно поглядев на него. Какаши спокойно продолжил:
— Оружие ломают. С таким настроем ты умрешь раньше, чем сумеешь убить хоть одного своего врага. Будь крепче простого оружия. — Мужчина похлопал кончиком указательного пальца по виску. — Используй это. Не спеши. Иди к цели с умом. Ищи возможности. Не имеет значения, как скоро ты отомстишь.
— Как это не имеет значения?! — Аяме порывисто вскочила на ноги, шагнула к нему и опустилась рядом, заглянув в единственный серый глаз. — Они убили всех! Всех, разве ты не понимаешь?! Взрослых и детей, без разбору. — Девушка ухватила Какаши за ворот куртки. — Акаю не боевики. Мы не были им врагами. У нас нет плодородных земель, власти и богатств. И войну нам никто не объявлял. Они просто пришли и уничтожили нас! Растоптали, как траву под ногами! Я видела тела собственными глазами, слышала тошнотворный запах плоти, когда дети горели в кострах, сложенных из обломков наших домов. За что?! Почему именно мы?! Разве это справедливо?! Где были боги, когда случилось такое?! Нет. Я не могу принять такую правду. Если боги не способны исправить преступление, тогда это сделаю я. Найду всех разбойников и убью. Убью, слышишь!!! Мне нечего ждать, и нет никаких возможностей... — Аяме вдруг разжала пальцы, уткнулась в чужое плечо и разрыдалась.
— Ма-а... Ну как же нет возможностей, девочка? — Какаши неловко гладил ее по голове. — Как же нет? Да у тебя самые лучшие возможности в целом свете. У тебя есть я!
1) Ирис.
Высокое, невозможно синее небо изливало на землю сухой зной.
Солнце медленно взбиралось все выше, окрашивая теплым оранжевым светом искривленные пальцы скал, а далеко внизу, в тени, под каменным венцом раскинулась пологая долина, на дне которой среди зеленых островков петляла желтоватая река. По обе стороны ее виднелись маленькие домики, обмазанные белой глиной.
Запахи полыни, жареных лепешек, мочи и навоза, которые ветер донес снизу, подтвердили, что поблизости находится людское жилье и стоянка скота.
Какаши отошел от края скалы и огляделся, задержав взгляд на круглой каменной площадке, расположенной на самой вершине в трех сотнях кэнов(1) от места, где они с Аяме сейчас находились.
Мужчина принюхался, отделяя запахи, задумчиво потер подбородок и хмыкнул, а потом шагнул к пушистому кусту тамариска(2).
— Немного подождем. — Он взглянул на небо, еще раз покосился на круглую площадку впереди и кивнул каким-то своим мыслям. — Надеюсь, порядки не слишком поменяются...
— Ты говорил, что нам стоит начать с Южного клыка, — сказала Аяме и оглядела скалы. — До города путь неблизкий. Может, разбойники уже продали товар и ушли, а мы теряем здесь время и последнюю зацепку...
— Чтобы достичь цели, за ней не всегда нужно бежать, — ухмыльнулся одноглазый шиноби. — Я обдумал то, что ты рассказала вчера, и считаю, что сейчас нам важно посидеть именно тут. — В подтверждение собственных слов он ткнул пальцем в тамариск и уселся под нависающими ветвями, усыпанными крохотными розоватыми бутонами. — Да, думаю, в часок уложимся.
Аяме строго посмотрела на него.
— Не сиди на песке. Сасори тоже любят прятаться под кустами и камнями.
— Мать... — Какаши резко вскочил, отряхивая штаны, и обернулся.
Аяме поджала губы, едва сдерживая смешок, и протянула ему скатку с одеялом. Затем сняла плащ, расстелила рядом и села на колени.
— Объясни, что ты задумал. Я не понимаю, — попросила она.
— Да я и сам не все понимаю, — признался Какаши и опустился на одеяло, вытянув вперед длинные ноги. — Одно знаю точно: эта история дурно пахнет. — То, что рассказала ты и Кохаку. То, что видел я сам. Не вяжется...
Девушка вопросительно посмотрела на него.
— Сколько у вас было человек в клане? — неожиданно спросил Хатаке.
— Сорок восемь.
— А сколько из них могли сражаться?
— Меньше тридцати.
— Сколько забрали?
— Троих мужчин и нас с тетей.
— Та-ак... — Какаши потер затылок. — Ваш клан был настолько слабым?
Аяме сжала кулаки от ярости, щеки ее полыхнули румянцем.
— Неправда! Мы хорошо сражались... пока на нас не натравили двух блестящих тварей.
— Ладно, пусть не шиноби. Красивых девушек, кроме... кхм-хм-м... Кохаку, в клане не было? Юных мальчиков? Совсем некого продать? Настолько некого, чтобы тащить с собой старейшину и раненную куноичи по пустыне, а потом пытаться упрятать одну из них в самом дальнем углу с еще несколькими неудачниками, а другую — тайком вести на рабский рынок, пока никто не узнал? Странно, не находишь? Ты говорила о женщинах, которых отправили на продажу раньше тебя. Много их было? Откуда они взялись?
Девушка обескураженно пожала плечами.
— Может, из других селений.
— То есть, они все были лучшими в своих кланах, как ты и Кохаку, поэтому все, как одна, попали в плен и были проданы? Что ж, Суна — великая страна, раз в ней столько куноичи, способных продержаться против такого противника.
Какаши невесело хмыкнул и сжал ладонь, вспоминая крепкую, как алмаз, хитиновую броню.
Аяме растерянно посмотрела на него.
— Так уж вышло, — снова заговорил мужчина, — что большую часть жизни я провел, убивая всякое отребье, и понимаю, как работают их головы. Для любой банды твой маленький клан должен казаться рассыпанным на дороге золотом. Только дурак пройдет мимо и не попытается поднять. Особенно, если сила на его стороне. Однако ваших людей брать в плен не собирались. Вас пришли убивать... Дома грабили?
— Нет. — Девушка сглотнула. — Сломали и подожгли. Какаши, как же тогда... всё это... Зачем?!
— Не знаю. Но хорошо знаю, что есть кое-что намного дороже золота.
Аяме глядела на него широко раскрытыми глазами.
— Информация, девочка. В смутные времена информация стоит дороже золота. — Какаши криво ухмыльнулся. — Кто владеет информацией — получает все. Давай поразмышляем, что ты и Кохаку могли знать или видеть такого, что перевесило приказ о вашем уничтожении? Для чего главарь банды сохранил вам жизнь, а потом прятал от внимания таинственного Босса?
— Никаких секретов клана мне не рассказывали, — задумчиво проговорила Аяме, — если ты об этом. Мой отец был простым шиноби и даже не на очень хорошем счету, потому что взял в жены чужачку.
— Воздействие на тенкецу? — Какаши осторожно подвигал плечом, будто заново проверяя силу рук.
— Тетя Кохаку научила меня, она лучше всех умеет, но и другие такое могли, это клановая способность. Тогда половину наших надо было забирать.
— Хм-м... что еще ты знаешь?
Девушка огляделась вокруг в поисках подсказки.
— Пустыню хорошо знаю. Почти на четыре ночных перехода от селения, а дальше не была ни разу. Даже моря никогда не видела. Я... я не стою дороже золота.
Синие глаза внимательно и серьезно смотрели на мужчину. Какаши неопределенно хмыкнул и взглянул на двухцветное ожерелье на ее груди.
— Камни?
— Эта способность от матери. Только разбойники все равно не видели, как я ими управляю. Слишком внезапно случилось нападение, не успела добраться до дома, чтобы их забрать. У меня с собой было всего три. — Аяме легко потянула из середины ожерелья светлые опалесцирующие камешки с просверленным отверстием, остальные, как живые, снова сдвинулись в длинную низку.
Какаши мысленно подивился ее контролю, но промолчал.
— Они всегда были при мне, на кожанном шнурке, — объяснила девушка. — Я на них училась и носила, как память. Остальные уже не сверлила. У нас их называют «Слезы Дракона». Говорят, давным-давно огромный дракон упал с неба посреди пустыни. Долго плакал от одиночества, голода и боли, а потом окаменел. Его хребет — Красные скалы. — Аяме обвела рукой вокруг и доверчиво протянула мужчине три камешка на открытой ладони. — А это слезы. Они часто встречаются, дешевые совсем, поэтому и не отняли. Только они голодные все время, как дракон, их чакрой надо напитывать, иначе не слушаются. — Аяме вернула камни в ожерелье, встала, отстегнула с ремня штанов полукруглый подсумок, открыла и показала горку точно таких же красно-белых заостренных камней. — Яшма подороже, но тоже подходит. Их я уже потом забрала, когда вернулась... домой. — Девушка вздрогнула и опустила голову. В этот момент высокая, даже для женщин его времени, стремительная и хлесткая, как нагината(3), Аяме казалась маленькой и уязвимой. — Я не знала, что делать после того, как убила... тех. Надеялась найти своих, верила, что хоть кто-то должен выжить. — Она запнулась, снова опустилась на расстеленный плащ и вздохнула. — Я... вырыла яму, как сумела, и похоронила останки, потом собрала оружие и кое-что из припасов, решила идти к Така-химэ. Спасти тетю и остальных... или отомстить. Недалеко отсюда пряталась перед бурей. Видела, как ты бежал. — Аяме указала на металлический протектор на лбу Какаши. — Блеск привлек внимание... Нужно быть идиотом, легендарным героем или чужаком, чтобы отважиться идти Дорогой ветра днем и в это время года... Ну или все три причины разом.
Какаши смущенно потер седой затылок:
— Не хотелось бы признавать себя дураком из сказки, сойдемся на чужаке.
Аяме неуверенно улыбнулась, резкий излом бровей смягчился, а из глаз на мгновение исчезло затравленное выражение.
Хатаке взглянул на нее, поднялся, подошел к краю скал и осторожно выглянул в долину под ними.
— Ну что же, отсутствие результата — тоже результат. Если решим эту головоломку, приблизимся к цели. — Он внимательно оглядел раскинувшееся перед ним селение и стадо лохматых коз у тонкой нитки реки. — Но в пустыне мы ответа не найдем. Кому тут задавать вопросы? Сусликам и колючкам? — Какаши обернулся и добродушно прищурил единственный глаз. — Поэтому я решил, что стоит начать с самого простого. Поиска нужных людей. Когда-то я бывал у Южного клыка... очень давно. Мои связи... хм-м... утеряны. Можно было бы пойти длинным путем и попытаться установить новые, но это всегда занимает время. Как и обещал, я помогу тебе отомстить, но моя настоящая цель — собрать клан Хатаке. Если сын Таучи жив, я должен его вытащить. В этом деле каждый день и час имеет значение. Поэтому прямо сейчас мы с тобой ищем возможности...
* * *
Шли долгие минуты.
Какаши почти неподвижно сидел в тени серовато-зеленого тамариска, изредка потирая обожженные солнцем уши, и сосредоточенно наблюдал за круглой каменной площадкой.
Аяме сидела рядом, сложив руки на колени, и терпеливо разглядывала скучный однообразный пейзаж.
Но вот, наконец, что-то начало меняться.
Впереди, на фоне неба, вырисовался темный человеческий силуэт. Плотный коренастый мужчина поднялся на площадку откуда-то со стороны селения, опустил на землю свою ношу, встал на колени, подвинул к себе и низко наклонился, будто придавленный раскаленным небом. Некоторое время ничего не было видно, но потом его руки быстро задвигались, перебирая бечеву и подтягивая небольшой круглый предмет.
Блестнул на солнце глазурованный бок пузатого кувшина в тонкой плетеной сетке, мужчина грузно поднялся, снова закинул его на плечо, выкрикнул что-то гортанное и неразборчивое, плюнул под ноги и начал спускаться к селению.
Какаши с Аяме дождались, пока он скроется за камнями, и поднялись на площадку вслед за ним, к самому краю большой глубокой ямы, вырубленной на вершине скалы. Снизу вдруг послышался шорох, ржавый скрежет и поток бессвязных ругательств. Кто-то излишне громко, почти срываясь на крик, запел:
Кру-ужит ветер,
Облета-ает го-оры и моря-я-я.
То-олько ветер,
Ветер зна-ает, где-е любовь моя-я-я...
Песня прервалась сухим лающим кашлем с присвистом и сердитым бормотанием.
Какаши заглянул в яму.
У противоположной стены, прячась в узкой полоске тени от жестокого солнца, скорчился худой красноволосый оборванец. Сбитые пальцы его как великую драгоценность обхватывали щербатую глиняную чашку.
Оборванец медленно покачал ее в руках, любуясь серебристыми бликами на дне, допил воду, легонько потряс чашку над головой, ловя языком последние капли, затем бережно отставил в сторону, потянулся вбок и панибратски похлопал по плечу полусгнивший труп, который, как и он сам, был прикован к стене длинной цепью за шею.
Нижняя челюсть трупа клацнула, отвалившись, изумрудно-лиловая туча мух взвилась в воздух с недовольным гудением.
Красноволосый истерично расхохотался:
— Живем! Живем, братец! Еще один день мой! Кру-ужит ветер, облета-ает...
Он внезапно замолчал, вжался в камень и настороженно поднял голову, почуяв, что за ним наблюдают. Затем вскочил, как ужаленный, осознав, что это не его давнишний мучитель, и отчаянно замахал руками:
— Люди! Эй, люди! Помогите!
Какаши наклонился над ямой.
— Кто ты такой?
— Мондзаэмон(4) меня зовут! — крикнул оборванец. — Недостойные жители этой вшивой деревни схватили меня, избили до полусмерти и бросили в яму. Голову проломили. Вот, посмотрите. — Оборванец развернулся спиной и приподнял короткие грязные пряди, показывая спекшуюся кровавую корку на затылке. — Болит адски. Уж, наверно, половина мозгов вытекла. Вытащите меня отсюда. Из-за простой малости пропадаю.
— Что же ты натворил? — с интересом спросил Хатаке и насмешливо прищурился.
Оборванец замолчал на мгновение, потом нехотя и тихо ответил:
— Взял чужое... козу.
— А этот? — Аяме ткнула пальцем в сторону трупа.
— Этот? Этот поимел...
— Что-о-о?! — возмутилась девушка.
— Козу, говорю, поимел, — как маленькой, четко и внятно пояснил ей оборванец. — Чего непонятного? Я заимел, а он поимел. Как видите, разница не так чтобы большая, но очень существенная.
— Ты! — Девушка захлебнулась от ярости и наклонилась к яме. Карающий указательный палец нацелился на красноволосого. — Ты ничем не отличаешься от своего приятеля, грязный козокрад! Все вы одинаковы. Сами ничего делать не умеете, только у слабых отнимать горазды. Из-за вас старики и дети зимой голодной смертью умирают. Да вам какая беда?! Ворованное пропьете, прогуляете и снова на дело, шакалы. Слезы льете, только когда поймают и в яму посадят: «Нас-то за что?!». Тоже мне, простую малость нашел. А если бы это у твоей матери последнюю козу-кормилицу украли? — Аяме выпрямилась, сердито перекинула длинные косы за спину и уперла руки в бока. — Жулик никчемный. Кого теперь просишь о помощи? Твоя жизнь дорога только мухам и червям! Чтоб тебя сасори закусали, а пустыня забыла, что ты рождался на свет!
Темный злой взгляд со дна ямы ожег девушку.
Оборванец демонстративно оглядел ее с ног до головы, поскреб безволосую грудь под грязными лохмотьями, так что мухи поднялись над ним с басовитым жужжанием, и сплюнул на песок, выказывая свое презрение. Однако демонстрация не удалась — из-за долгого обезвоживания плевок вышел невыразительным.
Совсем не вышел.
Козокрад тоже это понял и торопливо развернулся к Какаши, закрепляя эффект:
— Слышь, Седой, это твоя баба? Приструнил бы ты ее, что ли? Злая, как собака. В мужские разговоры встревает.
Аяме взвилась от ярости и рванулась к краю ямы. На дне синих глаз плеснуло жаркое бешенство. Хатаке шагнул к ней и придержал за плечи, пока та не сиганула вниз. Аккуратно оттащил в сторону, отпустил и лениво пнул маленький камешек под ногами, так что тот улетел ровнехонько в яму и треснул козокрада по лбу. Снизу донесся болезненный вскрик, сопровождаемый грязными ругательствами.
Какаши оглядел медно-красные скалы вокруг и философски заметил, ни к кому, в сущности, не обращаясь:
— Кажется, здешний песок наделяет не только цветом волос, но и некоторыми отличительными чертами характера... Интересно. — Мужчина поднял голову вверх, проследив за солнцем, снова подошел к яме, наклонился, опершись о колени, и приветливо улыбнулся. — Ладно. Я, в общем-то, просто так спросил. Пора нам. Бывай, козокрад. Доброго денечка. — Какаши обернулся. — Пойдем, Аяме, до города еще далеко.
Девушка уже было открыла рот, чтобы возразить, решительно шагнула к напарнику, заглянула в добродушно прищуренный серый глаз и вздрогнула. Она неуверенно подняла голову, наблюдая, как стремительно выцветает небо от жара, покосилась на вонючую яму с мухами и кивнула, в подтверждение обмахнув пальцами разгоряченное лицо.
— Фух. Да-да. Ты прав. Пойдем скорее. Жарко-о-о... — раздражающе-визгливым тоном избалованной столичной дамы внезапно выдала она.
Какаши удивленно приподнял бровь, но ничего не ответил.
Аяме покраснела и пожала плечами.
— Что?! Эй-эй, подождите! — отчаянно закричал козокрад и метнулся к ним.
Цепь натянулась, сдавив ему горло, и оборванец бессильно ударился оземь посреди ямы. Иссохший труп у стены медленно накренился и рухнул на бок. Вывернутый под неестественным углом череп гнусно оскалился навстречу солнцу, как гиена.
— Не уходите! Прошу! — Козокрад с трудом поднялся, загребая руками песок, и пару раз подпрыгнул, привлекая к себе внимание. — Вытащите меня отсюда! Я смогу заплатить! Все, что угодно! Деньги? Информация? Достану. Вам нужно в город? Проведу вас в город. В любой город, на выбор. Все города в этой паршивой стране я знаю, как свои пять пальцев: тайные лазейки, маршруты городской стражи, воровские банды. Сам не знаю — так узнаю. Что хотите! Только не бросайте меня тут! Я отплачу, слово шиноби! Клянусь. Не бросайте... пожалуйста.
Какаши развернулся спиной к яме и совсем по-мальчишески подмигнул...
1) 1 кэн — 1,81м.
2) Южный кустарник или дерево с мелкими, собранными в кисти цветками.
3) Японское холодное оружие с длинной рукоятью овального сечения и изогнутым односторонним клинком.
4) Значение до конца не ясно. Состоит из иероглифов "ворота", "левый" и часть имени, указывающая на звание стражника или воина. В «Кию сёран» утверждается, что иероглифы, составляющие имя, входили в название храма Кинсё-ин, принадлежащего знаменитому монастырю Миидэра в Мии (провинция Оми).
Аяме молча смотрела, как седоволосый шиноби одним касанием разрезал железный ошейник, не задев кожу, потом подхватил козокрада за плечо и прыгнул из ямы.
— За нами пошлют погоню, — вздохнув, проговорила она. — Акасуна очень обидчивы. Какаши, не стоит больше использовать стихийные техники, пока не покинем их земель. Могут отследить. Тебя, козокрад, это тоже касается.
Она взглянула на небо и покачала головой:
— Слишком задержались, теперь придется идти по самой жаре, и идти быстро. — А этот... точно не дойдет босиком по раскаленному песку. — Девичий палец указал на заскорузлые пятки оборванца. — И чакру на охлаждение вы оба тратите неправильно. Ладно, ты, — Аяме перевела взгляд на Хатаке, — из чужих земель, а он будто и не в пустыне рос.
— Видишь потоки чакры? — с интересом спросил Какаши, отряхивая руки от песка.
Аяме не ответила, молча сняла плащ, достала кунай из подсумка и принялась методично разрезать светлую ткань на длинные полосы. Две из них она с отвращением швырнула козокраду, буркнув, чтобы тот замотал босые ноги, затем подхватила один из оставшихся кусков и подошла к Какаши.
— Не вижу. Чувствую кровь. Или что-то вроде того... — нехотя пояснила она. — Я ведь из Чиноикэдзигоку.
Узкая ладонь поднялась вверх, почти обняв седого мужчину за шею, подушечки пальцев мягко мазнули от уха до ключицы.
— Вот сюда. Чакру нужно направлять вот сюда, к сонной артерии. Она питает мозг кровью, справа и слева. Не пытайся охладить все тело разом. С пустыней не воюют. Этого будет достаточно. Дольше сохранишь силы, ясность мысли и не загнешься от жары. — Тряпку сунули ему в руки. — И голову укрой, а то уши отвалятся. Вон, уже обугливаться начали.
Аяме поджала губы, отошла в сторону, присела и деловито склонилась с кунаем над обрезками плаща.
Какаши потер саднящее ухо, посмотрел на светлую тряпку в своих руках.
— Ма-а... Кажется, я начинаю привыкать. — Мужчина ухмыльнулся и подмигнул козокраду, которому бесцеремонно нахлобучили такую же тряпку на макушку.
— Понял, Мондзаэмон? Береги голову, а то потеряешь.
* * *
Уходили тихо и быстро.
Аяме уводила их широким полукругом под прикрытием скал. Несколько часов они пробирались по глубокому ущелью с запутанными ходами, больше похожими на козьи тропы, постоянными подъемами, спусками, скользкими каменными насыпями и узкими лазами.
По ущелью тянуло едкой влажной пылью, полынью и одуряюще сладким ароматом цветов.
Какаши поднял голову, разглядывая узкую голубую полоску неба над собой и невысокие, сплошь усыпанные желто-лиловыми пахучими соцветиями, круглые кустики, которые то тут, то там тянулись вверх прямо из отвесного камня. Солнечные лучи подсвечивали цветочные шары, так что те становились похожими на огромные шелковые фонари, развешанные заботливой рукой к празднику весны.
Из трещины в красном камне навстречу трем путникам вылез первый маленький скорпион и был немедленно раздавлен Мондзаэмоном, метко швырнувшим в него булыжник.
Когда долина с желтоватой рекой осталась далеко позади, Аяме вывела их на пустынное плато.
Застывшее в зените солнце нещадно палило, заливая жаром однообразные красновато-сизые равнины с редкими грядами невысоких скал. Ветер шелестел остовами высушенной до костяного блеска мертвой прошлогодней травы, между которыми уже робко жались друг к другу нежные молодые побеги. Кое-где навстречу солнцу пробивались прямо из песка венки ярко-синих ирисов. Острые листья, как клинки самураев, мужественно грозили жестокому небу:
«Врё-еш-ш-шь — не убьё-еш-шь!»
* * *
Солнце уже начало клониться к западу, а три усталых путника все так же упорно тащились вперед.
Любопытные суслики замирали столбиком, глядя им вслед, затем бежали к своим норам, забавно виляя толстыми задами. Высоко в небе распластал крылья орел. Послышался далекий клекот.
Мондзаэмон не выдержал и рухнул на колени.
— Не могу... Не могу больше... Пить... Я сейчас сдохну... Чертова пустыня! Чертов песок! Чертова жара! — жалобно стонал он, облизывая потрескавшиеся губы.
Аяме остановилась и обернулась, прижала правую руку к боку.
— Ты уже выпил всю нашу воду, проглот! Какаши, он точно нам нужен? От козокрада никакой пользы.
Хатаке остановился рядом, с интересом оглядел обоих и кивнул.
Аяме сердито покусала губу, так и не поняв, то ли согласился он с ней, то ли нет, затем подняла маленький камешек, шагнула к Мондзаэмону.
— На, пососи.
Козокрад рванулся от нее на четвереньках, как от чумной, и вытаращил глаза.
— Пить не так будет хотеться! — отчаянно рявкнула девушка и покраснела. — Это даже дети знают! — Она швырнула камень красноволосому под ноги, отвернулась и зашагала дальше, не оглядываясь.
Некоторое время спустя Аяме остановилась и замерла, снова инстинктивно прижав локоть правой руки к боку — куда, как знал Какаши, ее не так давно ранили.
Девушка несколько долгих мгновений приглядывалась к чему-то, потом сорвалась с места и побежала вперед, к невысокой пирамидке посреди песка, сложенной из темных булыжников.
Аяме внимательно оглядела ее со всех сторон, словно там было, что разглядывать, достала из-за пояса три камешка, непонятно когда и где подобранных, почтительно сложила их у основания и обернулась к остальным.
— Колодец близко. — Она радостно махнула рукой на ближайший холм. — И земли Акасуна закончились. Скоро сделаем привал!
— Ну наконец-то, — чуть шепеляво отозвался Мондзаэмон, перекатывая камешек на языке, и почесал тощую грудь под лохмотьями. — Я и так уже один проглотил.
* * *
Однако надеждам не удалось сбыться так скоро...
Не успели они дойти до вершины холма, как Хатаке, все это время послушно и молча прошагавший рядом с Аяме, внезапно поднял руку, приказывая остановиться. Двое его красноволосых спутников непонимающе переглянулись.
— Что?.. — осторожно спросила девушка и схватилась за кунай. — Там кто-то есть?
Какаши пожал плечами.
— Скот. Люди. Железо. Много тряпок, — лаконично пояснил он. — Кажется, кто-то захотел пить раньше нас.
Мондзаэмон выплюнул камень под ноги, грязно выругался и рванулся вперед.
— Сволочи! Сейчас вылакают всю воду без нас!
Хатаке снова поднял руку, останавливая его.
— Тихо. Сначала проверим. Бой в нашем положении нежелателен.
Он пригнулся, почти ползком добрался до гребня, выглянул наружу. Аяме с Мондзаэмоном последовали за ним.
Далеко-далеко впереди они заметили пестрые пятнышки обтянутых тканью кибиток, в которые были запряжены рыжие, как медь, волы, полтора-два десятка вооруженных всадников на верблюдах и несколько таких же верблюдов с тяжелыми тюками.
Люди торопливо спешивались, разбирали поклажу, кто-то уже проворно наполнял каменную поилку водой из колодца.
— Кажется, куда-то торопятся... Надо подождать, — неуверенно проговорила Аяме и сглотнула. — Когда жара спадает, легче идти, а до ночи еще далеко. Они уйдут...
— Ага. А пока выпьют нашу воду! Пошли к ним. Что они нам сделают? Мы простые путники, обтрепанные и жалкие, как запечная метелка. Окромя бабы, другой ценности у нас нету. Может, еще и разживемся чем вкусным. Нищим принято подавать! — осклабился Мондзаэмон и поправил сползший на глаза самодельный тюрбан, который был обмотан вокруг шеи и головы.
— У тебя все еще есть твоя жизнь. Очень многим такая ценность придется по вкусу, — жестко ответил Какаши, наблюдая за чужими всадниками. — Мы не знаем что у них в кибитках и тюках. Почему они спешат. Лишних свидетелей режут с превеликим удовольствием, сам должен понимать, и чаще всего задаром. Так что закрой пасть и жди, как тебе сказали.
Красноволосый недовольно цыкнул, отполз к подножию холма, развернулся и плюхнулся спиной на песок, мечтательно уставившись в небо.
— А я бы сейчас быка сожрал, того рыжего, без соли...
— Думаешь, как еще одну мать обокрасть? — язвительно прошипела Аяме, скатилась ногами вперед и развернулась к нему. — Как своей в глаза посмотришь?
— Достала! — взорвался козокрад и вскочил на ноги. — Ты не моя совесть и не моя мать! У меня вообще нет матери, понятно тебе! Нет и не было никогда. Кого я должен пожалеть?! Меня кто-нибудь жалел?! Меня родили и бросили, как шелудивую псину, под воротами главного столичного храма, и года тогда не исполнилось. Знаешь, как зовут таких подкидышей, как я? «Отвратные». Найденные под воротами. И это клеймо на всю жизнь! Не сотрешь этот знак, не вытравишь. У «отвратников» никакого будущего нет. Ни чести нет, ни совести. Только жизнь наша. Мы живем, как цветы при дороге.
Мужчина наклонился, сгреб в кулак и сунул под нос Аяме цветок ириса.
— Тянемся к солнцу, прорастаем на песке хрупкими листочками. Верим во что-то... Надеемся, что вернутся за нами родители, и будет у нас большая, дружная семья. Только нет у цветов надежды. — Мондзаэмон сдавил бутон так, что меж пальцев побежал фиолетовый сок, и отбросил смятые лепестки девушке под ноги. — Вот, что я тебе скажу: надежда — самая дрянная шлюха на свете. Поманит, все соки выдавит и оставит подыхать под раскаленным солнцем. Хватит, научен уже! Только моя жизнь имеет значение. Пока я жив, и мир крутится вместе со мной, перемелет меня Большое Колесо, так и мира больше не будет. Что мне эти цветы, если я не могу их видеть? Что мне чужая жизнь, если я не часть ее, всегда за воротами?! А ты мне с этой проклятой козой...
Красноволосый яростно пнул ногою песок.
— Я просто хотел есть, хотел жить. Понятно тебе?
— Ты будешь вести себя тихо и вежливо. — Какаши подошел к нему, наклонился и мягко улыбнулся, прищурив единственный глаз. — Не заставляй меня повторять дважды.
* * *
Ждать пришлось долго. Но, наконец, чужой караван собрался и двинулся дальше на запад, в сторону столицы страны Ветра.
Трое измученных путников выждали еще какое-то время и поспешили вперед...
Колодец посреди пустыни не представлял из себя ничего особенного: круглая яма, обложенная камнями, кое-где выщербленными от старости, деревянное ведро на простой веревке, привязанной к кособокой раме из неошкуренных веток, длинная каменная поилка для скота, лужи вокруг, которые не успели высохнуть. И все же сейчас этот колодец казался самой прекрасной и совершенной вещью на свете.
Аяме подошла ближе, заглянула вниз, принюхалась. Потом ловко наполнила ведро, макнула ладонь в воду, облизала пальцы.
— Пей. — Она протянула ведро Какаши. — Здесь хорошая вода.
Мондзаэмон смотрел на ведро с вожделением.
Хатаке удивленно приподнял бровь:
— Почему мне?
— Сначала тебе, потом ему, потом мне, — пожала плечами девушка, едва заметно накренившись вправо. — Воду в пустыне в первую очередь дают тем, кто не умеет ждать. Сначала поят скот, потом мужчин, детей и стариков.
— А... Кха-кха... — закашлялся седоволосый шиноби, так и не прикоснувшись к ведру. — Ладно. Допустим. Меня ты сейчас к кому приравняла?
Аяме серьезно, без тени улыбки смотрела на него.
— Мужчины, как дети, — пояснила она, — нетерпеливы и всегда следуют своим желаниям. Вы хуже женщин переносите боль и лишения. Это все знают. К тому же, ты наш командир, так что пьешь первым. Проглот, а ну убрал руки от ведра! Или я тебе сейчас их отрежу! — рявкнула она и снова настойчиво протянула ведро Какаши.
Седоволосый шиноби взглянул на усталое девичье лицо, которое будто еще более осунулось и заострилось. Проследил, как капелька пота скатилась по тонкой коже виска с голубоватыми жилками, упала на чуть опущенное, напряженное правое плечо, и аккуратно взял ведро из ее рук.
— Я понял. Спасибо...
 |
|
|
Добрый вечер!
Ещё не читала новую часть, но скоро исправлю это недоразумение) Пы.сы. Не привычно находиться на новом сайте, хех. Но я вас знаю ещё со времён иного сайта) 1 |
|
 |
Maraaniавтор
|
|
Кричащая креветка
Эх, мне тоже непривычно. Пока все настроила... Зато на этом сайте есть обалденная возможность править текст не по главам, а по абзацам. Есть где разгуляться педанту: там запятушечка, там слово не то. Супер! PS: Рада, что вы остаетесь со мной. Решила вернуться к продолжению. Пока со скрипом, одна глава никак не дается, но, может, потихонечку-полегонечку... |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу