Страсть (гет)

Итачи помог снять жене лёгкое пальто и, пока она прихорашивалась около зеркала в массивной бронзовой раме, пошёл сдавать вещи в гардероб. Швейцар с добродушной, но усталой улыбкой, протянул номерок и пожелал хорошего вечера.

Изуми подкрашивала губы, когда он подошёл и приобнял её за талию. Она недовольно пробурчала о неровном контуре и, изогнув правую бровь, стёрла большим пальцем розовый след помады. Жена была обворожительна в своей милой и по-детски наивной злости, что не удержавшись, Итачи поцеловал её в висок, затем в щёку, убирая прядь волос за ухо. Её лицо тут же озарилось тёплой улыбкой, и она прижавшись к нему спиной, довольно промурлыкала, нежно касаясь пальцами его подбородка. На мгновение ему захотелось развернуть её и убраться из этого пафосного ресторана, где роскошь давила на него слишком сильно, а от обилия позолоты, хрусталя и бархата рябило в глазах. Он бы с удовольствием провёл вечер дома, наслаждаясь обществом друг друга без всей этой мишуры. К тому же Момо, их личный повар, могла приготовить ужин не хуже ресторанного.

Когда Изуми впервые привела его сюда, он почувствовал себя неуютно. Всё здесь было вычурное, помпезное, а во рту играл вкус приторно-сладкого пирожного. Он всегда с недоумением просматривал меню, где одна тарелка салата была равна месячной зарплате его сотрудников. Однако Изуми была влюблена в это место. Ей нравился расписанный фресками потолок, изящная альфрейная роспись на стенах, мраморная лестница с серыми прожилками и кованые позолоченные балясины. Она даже хотела покрыть мраморной мозаикой полдома, но он отшутился, сказав, что будет чувствовать себя как в музее. И, конечно же, жена была очарована вековой историей ресторана, которая не обошлась без трагической любви: мужчина не мог обручиться с любимой женщиной из-за разного социального статуса, поэтому решил построить самый прекрасный дом во всей округи для неё, чтобы никто не смел указывать пальцем и называть её нищенкой. Он выписал лучших мастеров, заказал камень за границей и начал строительство. Проект был таким масштабным, что занял десять лет. Его любимая заболела чахоткой, и когда мастер закончил расписывать потолок, умерла, так и не увидев всего великолепия. Мужчина тоже в скором времени помер от скорби, и этот дом купил один предприниматель и превратил его в ресторан. Когда Изуми предложила проводить здесь значимые события в их жизни, и назвала это место «любимым рестораном» и пытала вопросами: понравилась ли ему еда и атмосфера. Он соврал, решив, что может потерпеть дискомфорт, ради счастливой улыбки жены.

— Добрый вечер, господин и госпожа Учиха, — заулыбалась девушка за стойкой администратора. — Прошу...

— Мы знаем дорогу, не утруждайтесь, — скромно улыбнулся он, и девушка отвела взгляд, густо покраснев.

— Она довольно миленькая, и ты ей определено нравишься, — сказала Изуми полушёпотом, когда они начали подниматься по лестнице. Её каблуки звонко зацокали по мраморной поверхности.

— Возможно, — сдержанно ответил он, — но я в отличие от тебя, ничего не делаю для привлечения внимания. А вот ты явно заигрываешь с администратором, когда он на месте.

— Я просто приветлива,— насупилась она, — не буду же я букой, когда мне так улыбаются.

— Приветлива, — ухмыльнулся он и провёл рукой по её спине. Он не ревновал жену к юному мальчишке, просто сегодня ему захотелось немного её подразнить, а то после выставки, Изуми выглядела чем-то обеспокоенной и всю дорогу молчала, сказав, что утомилась.

— А как по-твоему я должна себя с ним вести. Не здороваться? Надменно поднимать подбородок и с презрением смотреть? — она остановилась на ступени выше, повернулась и с возмущением посмотрела на него.

— Не кокетничать, — коротко бросил он, поравнявшись с ней, целомудренно поцеловал в лоб.

— Я не кокетничала.

— Вам очень идёт этот цвет. У вас такие необыкновенные глаза, — пытаясь изобразить её восторженные возгласы, сказал он с лёгкой улыбкой на лице.

— Не кокетничала я, а говорила правду! Ему идёт синий, он оттеняет. И я впервые видела человека с гетерохрамией... И разве говорить комплименты плохо?

— Но не мужчине?

— Мужчина не человек?

— Ты ни разу не говорила мне комплименты, — заявил он задумавшись.

— А это уже наглая ложь.

— Значит, до этого была не совсем «наглая ложь»?— парировал он, ехидно улыбаясь.

Изуми зыркнула на него недобрым взглядом, и он засмеялся в кулак. Звуки рояля заставили их на миг замолчать, и они вошли в зал, где тёплый, мягкий свет окутал их обоих. Официанты, словно призраки, бесшумно скользили между столами, уносили грязную посуду, наполняли бокалы вином и принимали заказы. Итачи посмотрел на огромную люстру в центре зала, она его всегда пугала, казалось, сорвётся и раздавит половину посетителей, поэтому бронировал столик в самом дальнем углу.

— Ты придираешься к словам! Я часто говорю тебе какой ты умный, красивый, понимающий и самый лучший муж на свете.

Он галантно отодвинул для неё стул, приглашая сесть. Изуми, устроившись поудобнее, расправила льняную салфетку на коленях и вопросительно на него посмотрела. Положив руки ей на плечи и решив в последний раз её поддеть, прошептал:

— Так это были комплименты? Я-то думал — хитрый стратегический ход: подготовка к неприятностям, в которые ты вляпалась. В последний раз ты говорила мне все эти слова по телефону, когда твоя машина встала с пустым баком посреди дороги. А когда Пон-Пон испортила мой костюм, таская по всему дому, я искал пятый угол от твоих комплиментов. Особенно меня позабавило твоё: «ты такой чуткий». В обычной жизни ты жалуешься, что я тебя не понимаю и не вижу очевидных вещей.

Жена глубоко вздохнула и жестом подозвала официанта. Тот быстрым выверенным шагом, оказался подле них и поставил меню на стол.

— Но если так подумать, ты тоже не щедр на комплименты.

— А тут ты уже врёшь. Не уходите, мы готовы сделать заказ,— сказал он официанту, который собирался повернуться к ним спиной и обслужить другой столик. — Шардане...

— Нет — вмешалась Изуми и быстро раскрыла винную карту, её указательный палец бегал по буквам, — Каберне-Совиньон, жаренную утиную грудку под соусом из брусники, жаренное фуа-гра и...у вас есть гамбургеры?

— Г-гамбургеры, — поперхнулся официант и растерянно посмотрел на посетителей, — я могу попросить шеф-повара сделать для вас персональный заказ.

— Вы такой душка, я обязательно замолвлю за вас словечко перед вашим начальством, — подмигнула она, широко улыбаясь.

— А вы господин?

— Луковый суп и раз берём Совиньон, то фуа-гра, — удивлённо косясь на жену, сказал Итачи. Изуми не любила кислые, сухие вина. Избегала жаренного. И то, что она заказала, был набор несочетаемых продуктов, к которым она не притронется. — Что это было?

— Мой заказ, — пожав плечами и убрав прядь за ухо, она вздёрнула подбородок, потрогала мочку уха, а затем кольцо.

— Гамбургер? Ты серьёзно? У парня чуть обморок не случился. Ты всё это не ешь...

— Ты преувеличиваешь, нормальный заказ. Хочу попробовать что-то новенькое.

— П-подожди, — ошеломлённо произнёс Итачи, теряя дар речи, — ты... ты так хочешь мне намекнуть, что беременна!

— Что?! С чего ты взял! — вскрикнула жена, и её глаза стали как блюдца. Она посмотрела по сторонам с извиняющей улыбкой на лице.

— Это их тянет на всё странное.

— Во-первых, у нас не было секса, почти два месяца, — шёпотом произнесла Изуми, — а во-вторых мы эту тему с тобой обсуждали. Я пока не готова.

— Тогда это странно, — протянул он, изучая красивое лицо жены, — что-то случилось, я ведь прав?

— Почему обязательно что-то должно случиться. Почему я не могу заказать что-то другое! Зачем искать скрытый смысл там, где его нет! Я же не устраиваю тебе допрос, если ты задерживаешься на работе или слишком рано приходишь, или когда просишь Момо испечь банановый кекс, — разозлившись не на шутку, протараторила Изуми, и в её глазах заиграли слёзы. Скрестив руки на груди, она дала понять, что не хочет разговаривать.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. Я беспокоюсь вот и всё.

— Господи, какое оно кислое, — сморщилась Изуми, сделав глоток, затем посмотрев на него, осушила бокал.

— Ваш луковый суп, — заявил официант, поставив на стол тарелку, — жареная утиная грудка, и шеф просил узнать, какой соус вы предпочитаете?

— Соус? Эм...

— Классический, — сказал Итачи, заметив замешательство жены.

— Нет, классический слишком простой. А что вы можете мне предложить?

— Сырный соус с пивом и халапеньо, йогуртовый соус с огурцом и мятой, карамелизированный луковый соус с мёдом.

— Сырный соус с пивом и халапеньо, звучит интересно.

Итачи опустил взгляд, озадачено потерев лоб. Он окончательно перестал понимать, что происходит.

— Тебе не кажется, что у тебя живот заболит.

— Не начинай. Не люблю, когда ты включаешь папу, — предупредила его Изуми, и, отправив последний кусок фуа-гра в рот, надела одноразовые перчатки и стала поедать гамбургер, часть содержимое которого вывалилась на тарелку. Её лицо стало красным от перца, но она назло себе или ему продолжала есть, запивая всё кислым вином.

— А ты ребёнка.

На улице было холодно, ветер пробирал до костей. Сняв своё пальто, он закутал в него пьяную Изуми, и прижав к груди, поцеловал в макушку. Она покачивалась, постоянно выскользая из его объятий. Пить она не умела и от двух бокалов, порой могла чудить так, словно влила в себя три бутылки. На собственной свадьбе перевернула торт и упала на сцене, сломав руку, решив подарить ему танец. Это сейчас она смеялась над всем этим, но тогда лила крокодиловы слёзы.

— Может, сам сядешь за руль?— промямлила она.

— Я выпил, Изуми. Скоро подъедет такси. Ты можешь ровно стоять.

— Я стою.

— Ты качаешься.

— Как кораблик по волнам, — засмеялась она и, оттолкнув его, чуть не упала. — У меня болит живот, — снова вырвавшись из его объятий, она села на тротуарный бордюр и надула губы.

— Я не удивлён. Такси подъехало, — сказал он, пытаясь её поднять.

— Я не поеду, мне не нравится цвет машины, — нахмурилась она и запыхтела.

Он возвёл глаза к звёздному небу. Пьяной она была невыносима и неуправляема.

— Изуми, поехали домой. Пон-Пон одиноко без тебя.

— Моя Пон-Пон, — икнула жена и ухватилась за его руку. — Мне так плохо, — постанывала Изуми прислонив голову к стеклу, — меня мутит, — и при этих словах водитель сбавил скорость и с испугом посмотрел на них, ему не хотелось оттирать за пассажирами.

— Не беспокойтесь, я оплачу клининг. Я открою окно и станет лучше, — свежий воздух наполнил салон. Изуми упала головой на его колени и обхватила его ноги рукой.

— Ты был прав, ты всегда во всем прав, — захныкала она, — не нужно было столько есть. Чтобы я без тебя делала. Ты всё, что у меня есть. Я так люблю тебя. Ты знаешь, что я люблю тебя?

— Знаю, — ответил он и нежно провёл по её волосам, открывая лицо.

— А ты меня любишь?

— Люблю.

— Хочешь я тебе отсосу, — сказала она громко, водитель закашлялся, а он покрылся краской смущения. Когда она потянулась к бляшке ремня, он понял, что она не шутит.

— Изуми, чёрт возьми. Перестань, — сквозь зубы прорычал он, пытаясь бороться с её цепкими пальцами.

— Ты меня не хочешь?

— Изуми, мы в такси!

— Вы не против, если я отсосу у своего мужа, — крикнула она. Водитель стал пунцовым и чуть не врезался в машину. Итачи закрыл лицо рукой, пытаясь не сгореть со стыда. — Молчите...молчание, знак согласия.

— Простите, она сильно пьяна и несёт бред.

— Я уже понял. Женщина в здравом уме такое не предложит, — ухмыльнулся таксист.

— Я предлагаю, — заявила Изуми, поднимая руку.

— Изуми, пожалуйста, помолчи, — процедил он, пытаясь её угомонить.

— Я тебе говорила, что люблю тебя, — дотронувшись до его подбородка, она спустилась к галстуку и потянула вниз, заставив его наклониться. — Я так люблю тебя, Итачи...что могу умереть.

Её рука ослабла, и она вырубилась. Он вздохнул с облегчением, подложив ей под голову шарф, натянул пальто на плечи. Иногда она говорила вещи, которые его пугали до чёртиков.