Страсть (гет)

Он содрогнулся, вырвавшись из собственного сна с криком. Давно забытый кошмар из далёкого детства снова вернулся опутав тело липкой паутиной. Вслушиваясь в бешеный стук сердца, Итачи перевёл дыхание. Напряжённо всматриваясь в полумрак комнаты, он наблюдал, как страх тает в черноте. Смахнув со лба дрожащей рукой холодный пот, чуть приподнялся и пройдясь по гладкой прохладной простыне, попытался нащупать знакомое тепло, но нашарил лишь пугающую пустоту.

Включив светильник и зажмурившись от слишком яркого света, Итачи чертыхнулся, взглянув на часы и взбитую подушку: Изуми ещё не ложилась. Встав с кровати, он отдёрнул тяжёлые, плотные шторы и стиснул зубы до хруста. Как и ожидалось, в мастерской напротив горел свет. Жена ходила по комнате, крутилась возле мольберта и что-то искала в ворохе коробок на подоконнике. На мгновение она замерла подняв голову, и Итачи показалось, что она его заметила; он слабо улыбнулся и помахал ей рукой, но Изуми, почесав лоб, повернулась и направилась к огромному холсту.

Его никто никогда не спрашивал, почему он просыпается среди ночи и, словно парализованный, смотрит в потолок, только Изуми, услышав тихий стон, вскакивала с кровати и включала свет. Её большие карие глаза встревоженно смотрели, и складка между бровей становилась глубже и глубже. «Тебе нужно к сомнологу. Я знаю хорошего специалиста», — настаивала она, а он лишь отмахивался, говоря, что всё в порядке, привык. Сны преследовали его с детства, с того самого момента, как начались финансовые трудности в семье и возле их дома начали ошиваться странные люди с пугающим оскалом, а потом его привычная жизнь рухнула, и он остался наедине со взрослыми проблемами, из которых едва ли мог выпутаться сам. «Я давно заметила, что ты помешан на контроле, вот тебя и пугает его потеря и неизвестность. Поэтому и снятся падения или утопления. Я буду твоей постоянной, и моя любовь к тебе останется неизменной, поэтому не бойся», — шептала она, прильнув к его груди. И от её простых и искренних слов становилось легче, и вскоре страх отступил, а он и вовсе забыл о его существовании.

Накинув халат и шаркая тапочками, он вышел из спальни. Пон-Пон, лежавшая на пороге, тут же оживилась и, задорно помахивая пушистым хвостиком, засеменила за ним во двор. Год назад Изуми принесла домой грязного щенка померанского шпица. Около месяца она расклеивала листовки, рассылала фотографии в сети, надеясь найти хозяев, но когда поиски ничего не дали, уговорила его оставить щенка. Он не был против животных, однако впоследствии пожалел о своём решении. Итачи ещё ни разу не встречал такую вредную собаку: этот милый на вид белый комок шерсти с невинными чёрными блестящими глазками оказался настоящим исчадьем ада, питавшим особую неприязнь к мужчинам. Пон-Пон грызла все его тапочки, гадила в обувь, а если добиралась до его одежды, то таскала по комнатам. Но больше всего его удивляла странная ревность собаки к Изуми, стоило подойти к жене, как животное заливалось противным лаем. Две недели он ночевал в гостевой комнате, потому что собака выла и царапала дверь спальни, а когда они открывали, Пон-Пон запрыгивала на кровать и, стаскивая с него одеяло, скалилась, как настоящий волк. Однажды, когда его брат зашёл в гости, она испортила его рюкзак, а в штанину тестя вцепилась мёртвой хваткой так, что пришлось буквально отдирать. «Избавься от неё как-нибудь… незаметно», — шепнул ему на ухо, ныне покойный, господин Араи. Он бы и рад, но не хотел расстраивать Изуми, поэтому приходилось терпеть все притеснения. Жена успокаивала, что скоро собака привыкнет и перестанет безобразничать, спустя три месяца ситуация улучшилась, хотя скрытая вражда между ними всё же осталась.

Сейчас, почувствовав с животным единодушие в желании вернуть Изуми домой, он испытал к ней симпатию и, даже догнав, попытался погладить холку, но Пон-Пон отпрыгнула и рявкнула, вызвав у него приступ смеха. Всё же единственной, кого она любила, была Изуми. Возможно, ради неё она и усмирила свой нрав. Глядя, как собака уверенно бежит к мастерской, Итачи ускорил шаг.

На улице было свежо, и тёплый весенний воздух разносил сладкий аромат цветущих пионов. Солнце потихоньку поднималось, окрашивая тёмное небо в пастельно-розовый, но птицы ещё не проснулись: застыли, нахохлившись, на проводах и тонких ветках деревьев. Весна в этом году была ранняя, без резких перепадов температуры и затяжных дождей, и Итачи подумал, что в горах, скорее всего, уже растаял снег и неплохо было бы провести пару дней в загородном домике, который они приобрели два года назад. Отключиться на пару дней от работы (ведь дела никуда не убегут и небо не свалится), может, именно это им сейчас и нужно — побыть вдвоём и снова начать разговаривать, как раньше.

— Всё, хватит, мне это надоело! — зло прошипел Итачи, перешагнув через брошенные на бетонный пол холсты. Его тапочки шлёпали по полу, создавая шум. Шпиц забегал по мастерской, обнюхивая вещи и тыкаясь светлой мордочкой во все скляночки, чихал. — Ты совсем уже крышей поехала из-за своих картин. Ты смотрела на часы!

— Итачи? Что ты здесь…зачем ты притащил сюда Пон-пон, — словно очнувшись ото сна, недовольно прошипела жена, оторвав от холста воспалённые глаза. Собака, услышав своё имя, тут же подбежала к своей любимой хозяйке и, встав на задние лапки, умоляюще заскулила, тычась мокрым носом в её колени в поисках ласки, — она же испачкается, — вернувшись к холсту, она проигнорировала своего любимого питомца.

— Четвёртый час, Изуми!

— Я не хочу спать, мне нужно закончить, я, кажется, поняла, чего не хватает, — Изуми выдавила из тюбика алую краску на палитру, и взяв кисточку, не глядя, обтёрла её о штаны, оставив ещё один след на грязной ткани.

— Очередную картину, которую ты выбросишь в мусорку или разорвёшь. Изуми, — он сел на корточки и, взяв её лицо в свои ладони, повернул к себе. Он встревоженно ловил её взгляд, пытаясь поймать прежний — мягкий и мечтательный, но в её красивых глазах полыхала лишь одержимость, — ты должна лечь спать. Так больше не может продолжаться.

— Я не хочу спать. Если ты хочешь спать — иди! Я-то тут причём, мне нужно дорисовать, — зло на него посмотрев, она резким движением отдёрнула его руки от себя и отвернулась. Кисточка потонула в краске, оставила на полотне жирный, косой мазок.

Эта была не Изуми. Он не видел в ней той нежной и понимающей жены. Женщина перед ним была абсолютно чужой. Итачи сжал кулаки. Внутри него всё кипело, он хотел вернуть себе Изуми, которую безмерно любил. Вырвав из её рук кисть, отбросил на пол. Пон-Пон, решив, что это игра, с радостным повизгиванием принесла кисточку обратно и положила её к ногам хозяина, ожидая новой порции веселья, высунула маленький розовый язык.

— Ты помнишь, когда в последний раз спала, принимала душ и ела? От тебя разит похуже, чем от бомжа со свалки. Ты видела себя в зеркале! — его голос дрожал. — Каждый раз одно и то же, я старался не обращать внимания, не вмешивался, но так больше не может продолжаться. Может, у тебя ничего не получается, потому что ты зациклена. Попробуй не вдыхать целыми днями краску и отдохни.

Изуми резко вскочила с табуретки, случайно задела мольберт, измазав ладонь в краске. Недовольно зашипев, она надула щёки и тяжело вздохнула, явно пытаясь успокоиться.

— Ты меня отвлекаешь, Итачи. Иди спать, я лучше знаю, что мне нужно. Если тебе не нравиться, как я выгляжу, так не заходи, — её пальцы сжались в кулаки.

Пон-пон почувствовав напряжение, затявкала на него, пытаясь поддержать свою хозяйку.

— Мне это надоело! — зло крикнул он, его голос сорвался. Изуми вздрогнула, расширив от удивления глаза. Он был в бешенстве. Пнув ногой захламлённый столик, он с грохотом перевернул его. Стекляные склянки разбились, а грязные тряпки потанули в цветной жиже. Подойдя к остолбеневшей жене, не говоря ни слова, он перекинул её через плечо, и, пропустив шпица вперёд, хлопнул со всей дури дверь. — Я снесу твою мастерскую к чёртовой матери, сожгу все твои картины!

— Отпусти меня, — вопила Изуми барабаня по спине ладошками. Пон-Пон прыгала на него, пытаясь укусить за штаны, и противно тявкала, путаясь под ногами.

— Если ты сейчас не приведёшь себя в порядок и не ляжешь спать. Я клянусь, снесу твою мастерскую завтра! — он занёс её в ванную комнату, и перегородив путь к отступлению, смерил серьёзным взглядом. Кажется, не свойственный ему повышенный тон её пугал.

— Ты правда это сделаешь? — спросила она, закусив губу, смотря на него исподлобья, словно видела впервые.

— Да с огромным удовольствием, камня на камне не оставлю.

— Мои руки… Они так не отмоются, — растерянно посмотрев на свои пальцы, измазанные краской, добавила тихим голосом, — мне нужен растворитель, он в мастерской…

— Сиди здесь, я сейчас принесу, — Итачи повернулся и вышел из ванной, понимая, что напугал её до смерти. Ему совсем не хотелось быть с ней грубым и жестоким, но она сама подталкивала его, переступая грань.

Взяв пару чистых тряпок из коробок и бутыль с растворителям, он вернулся в дом. Смочив ткань, мягко обтёр лицо и волосы, нежно заправил за ухо выбившие пряди.

— Я могу сама, — обиженно протянула она, когда он с лёгким, но настойчивым нажимом стал обтирать её руки. Она сжала губы, отвернувшись, словно это было не весь какое унижение.

— Помолчи, — пробурчал он, стараясь быть нежным и заботливым, но где-то внутри всё ещё кипел гнев. Он извёл почти все тряпки, прежде чем ему удалось удалить большую часть краски с её рук. Неприятный, удушающий запах ацетона осел в горле, вызывая непроизвольный кашель. — Я принесу одежду, лезь в душ. Это выброси в мусорку, — сказал, брезгливо приподняв край футболки.

Изуми вернулась через полчаса, одетая в пижаму и пахнущая свежестью. Она расстроено отвернула одеяло, недовольно шмыгнула носом и, повернувшись к нему спиной, залезла в кровать. Итачи, с тяжёлым вздохом, придвинулся, обнял её и нежно поцеловал в макушку.

— Что с тобой происходит? Пожалуйста, скажи, — тихо спросил он, боясь разрушить хрупкое равновесие.

— Ничего, — Изуми всхлипнула, и его сердце заныло, — я бездарность. Мои картины — ужасны. Мазня пятилетнего ребёнка.

— Что ты такое говоришь? — ужаснулся он, переворачивая её на спину и заглядывая в её заплаканные глаза. Неужели всё это время она переживала творческий кризис?

— Правду, — голос Изуми дрожал, а губы нервно подрагивали.

— С чего ты это взяла? Я, может, ничего и не понимаю в искусстве, но твои картины уж точно не мазня пятилетнего ребёнка, — он говорил мягко и убедительно, надеясь, что его слова хоть немного успокоят её.

— Вот именно! Ты ничего не понимаешь в искусстве, — она с тихим стоном снова перевернулась на бок, и её задушили рыдания.

— Тогда скажи, что мне сделать. Как мне тебе помочь? Я не могу смотреть, как ты изводишь себя.

Изуми затихла, перестала плакать. Она медленно повернулась к нему, протёрла влажные щёки ладонью, и в её глазах вспыхнул странный огонёк, а на губах заиграла безумная улыбка.

— Да! Ты можешь мне помочь, Итачи, — она села на кровати, и, взяв его руку в свою, провела пальцем по его ладони, — точно, и почему я сразу об этом не догадалась. В моих картинах нет страсти, понимаешь? Я должна увидеть тебя с другой женщиной, тогда я смогу испытать ревность, а страсть и ревность похожи. Тогда я смогу оживить их…свои картины.

— Ты больная! — вскрикнул Итачи, чуть не подпрыгнув от неожиданности. Он в ужасе посмотрел на свою жену, которая толкала его к другой женщине, словно это было чем-то обычным, а не из ряда вон выходящем. — Ты хоть слышишь себя?!

— Ты можешь выбрать любую, которая тебе понравится, — не слыша его, продолжала бредить, Изуми смотрела куда-то сквозь него.

— Я не буду этого делать! — зло прикрикнул он, вырвав свою руку.

— Но почему? Это всё ради искусства!

— Почему? Потому что ты сошла с ума! К чёрту твоё искусство! — Итачи отвернулся, чувствуя, как всё внутри полыхает. Сейчас ему хотелось её придушить, — а потом что? Ты заставишь смотреть на тебя и наша спальня превратится в оргию!

— Ты сам сказал, что хочешь мне помочь, — она смотрела на него отстранённо, как изваяние, и в голосе звучал упрёк.

Он хотел помочь, но то, чего она требовала, было абсурдно. Если искусство сводит её с ума, он его уничтожит.

— Вот именно помочь — не разрушить. Ноги твоей больше не будет в мастерской, — отчеканил он каждое слово, стараясь сдержать ярость, которая поднималась в его груди. Это был единственный способ остановить её.

— Ты не можешь запретить мне рисовать.

— Посмотрим.

Когда он проснулся, Изуми не было в постели. Закрыв глаза рукой, он попытался вспомнить, когда всё началось. Медленно погружаясь в воспоминания, он цеплялся за яркие образы последних месяцев и, кажется, нашёл точку отсчёта.

Всё началось четыре месяца назад в пятницу, теперь он точно знал. Вечер, которому он не придал значения, из-за царившей между ним и Изуми гармонии, и был тем плавным поворотом — после его жизнь свернула на другую дорогу, ведущую в никуда.

Заседание акционеров успешно завершилось: все единодушно проголосовали за ребрендинг компании, которой пора было уже давно обновить стиль, дизайн продуктов и создать новую линейку, чтобы расширить аудиторию, привлекая более молодых покупателей. Первое голосование разделило акционеров натри лагеря: консерваторы, центристы и новаторы. Одни считали, что он слишком много на себя берёт, и ему — молодому, не по зубам тот план, на который он замахнулся.«Будь покойный Исида жив, то никогда бы не допустил такого кощунства», — ворчали мужчины с сединой в волосах. Другие же не были против, но сомневались, что изменения приведут к увеличению прибыли, и опасались спугнуть старых клиентов. «Всё же, люди любят постоянство», —парировали они в спорах.Третьи — молодые отпрыски, недавно получившие в наследство долю акций, были за снос всего старого. «Никого не привлекают эти унылые коробки. Молодёжь— вот наше будущее. Мыслите шире», — кричали они особо яро, в ответ на оскорбительное: «помолчи сосунок».

Итачи понимал их страхи, да и сам ценил стабильность. Однако бизнес меняется, и им нужно идти в ногу со временем и подстраиваться под новые тренды. Несколько месяцев он почти безвылазно провёл в кабинете: просчитывал риски, изучал будущую целевую аудиторию, конкурентов, просматривал кучу проектов от дизайнеров и маркетологов. И сегодня наконец-то большинство проголосовало за изменения.

Всё было не зря, и можно на время выдохнуть, прежде чем набрать в грудь воздух — впереди непочатый край работы и бессонные ночи.

Конференц-зал опустел, и Итачи, оставшись наедине с секретарём, позволил себе слегка ослабить галстук, откинуться в кресле и рассеянно провести рукой по волосам, откидывая их назад. С минуту он молчал, пережёвывая до мелочей всё случившееся, а затем, потянувшись к папке, просмотрел документы.

— Восемьдесят восемь «за» и двадцать два «против», — сказал он, взглянув на Шинко, которая выключала интерактивную панель. Год назад он предложил ей перевесить из отдела маркетинга и стать его личным секретарём. Ему необходимы были надёжные люди вокруг, а с Инари Шинко, он был знаком с университетских времён.

— Неплохой результат, господин Учиха. Можно поздравить с началом новой эры.

— Просто Итачи, мы знаем друг друга сто лет, — встав из-за стола, он посмотрел сквозь широкое панорамное окно: машины, люди, здания. Кто бы мог подумать, что однажды доведётся лицезреть всё это свысока.

— На работе ты для меня господин Учиха, за стенами этого здания — Итачи, — улыбнулась она, поправив выкрашенные в пепельно серый цвет волосы.

— Хорошо, — мягко улыбнулся он и спрятал руки в карманах брюк, — я к себе, а потом на обед. Вернусь к двум.

— По проспекту восьмибалльная пробка, не лучшее время для поездок.

— Значит, поеду на метро. Всего три остановки. Пропустить можно, только в случае конца света, — сказал он.

После женитьбы они договорились, что бы ни случилось, завтракать и обедать вместе. Никакие отмазки «я устал» или «у меня важные дела» не принимались. Эти нерушимые правила помогали упорядочить хаос и на короткое время отбросить в сторону дела, наслаждаясь непринуждёнными разговорами.

— Удивительно, что Изуми не забывает, — по-доброму усмехнулась Шинко, — помню, вечно всё путала. Она же даже в воскресенье умудрилась прийти, спутав дни.

— Когда надо, она может быть очень собранной. Просто всё это, — он обвёл глазами комнату, задержав взгляд на документах, — не её.

Итачи засмеялся, вспоминая учиненный ею переполох. В этом была вся Изуми, и за это он её полюбил. Охранник позвонил тогда, сказав, что одна сумасшедшая девица пытается попасть на третий этаж и все его уверения, что сегодня выходной — не работают. Пришлось лично по телефону доказывать, что сегодня воскресенье. Однако девушка упёрто утверждала, что сегодня понедельник, и вдобавок отчитала его за то, что он не на рабочем месте и где-то прохлаждается, словно начальник. Тогда никто не знал, включая его, что Изуми — практикантка с университета экономики, являлась дочерью учредителя и главного акционера компании, в которой он работал. Связавшись с не теми людьми и спустив энную сумму на развлечения, господин Араи отправил дочь на лето в один из филиалов в качестве наказания, преследуя при этом и воспитательные цели.

«Королева провальных отчётов», — так он её назвал, когда проверил пятый неправильный. Итачи хватался за голову каждый раз читая этот ужас, и не понимал, как с такими знаниями можно было вообще дойти до третьего курса. К тому же Изуми медленно соображала и спрашивала по нескольку раз, что значит «рецессия», «маржа» и «фьючерсы». Девушка записывала всё в свой третий по счёту блокнот за неделю и судорожно листала, пытаясь найти значение нужного слова. Ему оставалось лишь вздыхать, подавляя раздражение. «Молода, неопытна…глупа», — успокаивал он себя, раз за разом указывая на ошибки и терпеливо объясняя. Он бы давно плюнул на неё: два месяца и она уйдёт (выскочит замуж, с таким лицом и фигуркой, не составит труда), или подастся в продавцы, правда, с математикой у неё проблемы. «В лучшем случае станет администратором в салоне красоты, — думал он, перебирая варианты её будущего, — но и там долго не продержится: напутает со временем, и здравствуй, увольнение». Но блеск в глазах и упорное стремление понять вещи, казалось бы, недоступные её уму, подкупали. Итачи решил, что к концу практики всё-таки вобьёт в эту симпатичную головушку необходимые знания, тем самым подарит ей шанс на достойную жизнь. Однако вышло всё наоборот: шанс на счастливую и безбедную жизнь подарила ему она, и вбивал он в неё совсем не знания…

Оставляя её после работы, он объяснял материал первого курса и не разрешал уходить, пока не решит правильно задачу. Иногда он задерживал её допоздна, почти до полуночи, и, беспокоясь, что ей, девушке, опасно возвращаться домой в такое позднее время, провожал до дома. Он и не заметил, как стал ожидать конца рабочего дня, подсовывать сложные тесты, чтобы сидела подольше, и наблюдать за ней с глупой улыбкой. У неё был тёплый мечтательный взгляд, чарующий голос и пленительные губы, к которым хотелось прикоснуться, и с каждым днём его тянуло к ней сильнее. Дошло до того, что она начала посещать его во снах в соблазнительном и откровенном нижнем белье.

В вагоне метро было пусто, но он сидел вплотную к ней, задевая бедром её бедро. Это было сумасшествие — он желал практикантку. Только он хотел прикоснуться к её руке и, набравшись смелости, признаться в охватывающих его в последнее время чувствах, как Изуми вскочила и приблизилась к монитору, что был напротив.

— О, я и не знала…сегодня последний день, — она взглянула на часы, нервно прикусив нижнюю губу, — не знаете, сколько до остановки «Янтарный берег».

— Она следующая, — сказал Итачи, удивляясь, как можно каждый день проезжать и не знать.

— Я выйду, провожать не надо.

— Что-то случилось?

— «Выставка до полуночи» — сегодня последний день, есть ещё час, я успею посмотреть, — её глаза горели огнём, и она нетерпеливо сжимала ремешок сумки, то и дело, смотря на дверь.

— Я пойду с тобой. Если что-то случится, я себе не прощу. Интересуешься искусством? — он поднялся и схватился за поручень, вагон медленно тормозил. Диктор объявил: «Янтарный берег».

— Д…да, — замялась она, — я раньше в художку ходила.

И Изуми понесло: она без умолку говорила о художниках, картинах, мазках, цветовой гамме, о революции в искусстве, о тайных посылах. Он слушал заворожённо. Было непонятно, но безумно интересно. Искусство его не привлекало, особенно современное; больше были по душе графики и таблицы. Поэтому, когда Изуми с восторгом рассматривала инсталляцию, он изо всех сил старался изобразить на скучающем лице подобие восхищения.

— Потрясающая, правда? — в голосе звенел восторг.

Сбежав по лестнице Изуми остановилась у светофора и обернулась, на её лице сияла улыбка. Тёплый ветер играл с её волосами, путал длинные тёмные пряди. Она неловко убирала их со своего лица и с трепетом посмотрела на него. Её простая блузка, расстёгнутая на три верхние пуговицы, открывала взгляду краешек кружевного белья, заставляя его сердце учащенно биться. Может, он ничего и не понимал в искусстве, но смотря на её миниатюрную фигурку, слегка покрасневшие от духоты щёки, понимал, перед ним истинная красота, та, которую не найдёшь на полотнах именитых художников или в выточенных до совершенства скульптурах. Подойдя к ней вплотную, он осторожно провёл вдоль скулы, кожа под подушечками его пальцев была гладкой как шёлк. Изуми захлопала длинными ресницами, приоткрыв рот.

— Ты… потрясающая, — ляпнул он, и наклонившись поцеловал.

Шинко задвинула стулья, выключила свет и, собрав весь раздаточный материал, вышла из зала. Итачи последовал за ней. Не успел он выйти, как столкнулся с Томо Мидзуки, человеком старой закалки и лучшим другом его покойного тестя. Он всё не мог смириться с тем, что его сын не женился на Изуми, единственной дочери учредителя компании с самым большим контрольным пакетом акций. Сдержанно старик ненавидел Итачи, внезапно возникшего паренька из ниоткуда, который разрушил все планы на счастливую и безбедную жизнь старшего сына. Итачи, в свою очередь, тоже испытывал неприязнь, правда, больше не к самому господину Мидзуки, сколько к его сыну, которого видел всего лишь раз на какой-то важной встрече.

Порой Изуми просила его быть более грубым: взять её пожёстче сзади, схватить за волосы, отшлёпать и назвать грязно и похотливо. Если против позы он не имел ничего против, но всё же предпочитал видеть её лицо во время секса, то грубость и пошлость его ужасали. Он просто не мог представить, что причинит ей боль или оскорбит, пусть даже это была игра ради удовольствия. И тогда, чтобы больше завести, чем разозлить, она и рассказала, что у неё был непродолжительный школьный роман со старшим сыном Мидзуки — Ютой. Когда родители отправили их в летний лагерь, они в поисках новых ощущений переспали и расстались после поступления в университет. «Он был моим первым. Всё было так неуклюже и волнительно», — как-то мечтательно произнесла она, закатывая глаза. В тот день она получила то, что хотела. Он драл её так, что чуть кровать не сломал, а на её округлых ягодицах красовались красные пятна. От осознания всего, что натворил, было паршиво и стыдно, но Изуми всё понравилось, и к его ужасу даже зареклась как-нибудь повторить и купить стек или плеть.

— Всё же это не честно, — сказал старик, потирая самодовольно подбородок. Его лицо выглядело болезненно и воспалено из-за лопнувших на крыльях носа и щеках тонких капилляров, — я надеюсь, госпожа Араи в курсе дел.

— Госпожа Араи уже как пять лет Учиха, — сдержано сказал Итачи, не выдав раздражения. «Интересно, он в курсе непродолжительного подросткового романа сына?» — задумался Учиха. Мидзуки всегда хотел поддеть его и указать его место, — пять лет, достаточный срок, чтобы запомнить. Будьте уверены, моя жена, — он чуть повысил голос, — в курсе всех дел. И если что-то её не устраивает, она сразу же отзовёт доверенность.

— Ох, я не хотел вас обидеть. Я запамятовал. Изуми я знаю с пелёнок, она росла на моих глазах и большую часть своей жизни она была Араи. Я вас ни в чём не обвиняю, боже упаси, — он наигранно ужаснулся и поправил галстук, его и без того маленькие глаза сузились. — Мне просто показалось странным, что её сегодня не было. Такой важный день, решалась судьба компании. Компании, которую создал её отец.

— Как я и сказал, моя жена в курсе всех дел. По правде говоря, именно она была инициатором ребрендинга.

— О, даже так?!

— Я бы не решился на такой шаг один. Её не было, так как она занята выставкой. Я надеюсь, она не забыла отправить вам приглашение.

— Что-то припоминаю, — прикусил он губу, — к сожалению, не смогу посетить — дела. Передай мои лучшие пожелания госпоже, — он сделал паузу, слегка наклонившись, — Учиха. Будет время, пусть навестит старика.

— И вам всего хорошего, — чуть склонившись, он распрощался со своим недругом.

Подойдя к лифту, Итачи постоял с минуту и прошёл к запасному выходу, решив подняться по лестнице к своему кабинету. Телефон в его кармане завибрировал, когда он захлопнул за собой дверь. На экране высветилось «Беда моя», и улыбка снова тронула его губы. В памяти всплыла Изуми, развалившаяся в его постели, абсолютно нагая. Она кокетливо покусывала губу и накручивала каштановые локоны на палец. После второго раунда ей не терпелось начать третий. Нагота её не смущала. «В теле всё красиво, зачем стесняться. К тому же я столько обнажёнки рисовала в академии», — говорила она, когда он удивлялся её раскрепощённости. А ведь с виду такая скромница, которая при виде члена должна в обморок падать. Проведя языком по гладкой коже, он играючи облизал её розовый ареол, Изуми провела рукой по его волосам и выгнулась, простонав, когда он вобрал сосок посасывая. Слегка прикусив, выбил из неё короткий вскрик и довольно ухмыльнулся.

— Хочу ещё, — прошептала, едва слышно.

— Пощади, — усмехнулся Итачи, скользя ладонями по животу, спускаясь ниже к влажному лону. Изуми задышала прерывисто, приподняла бедра и крепко сжала, — я не могу так быстро. Ты позволишь, — прохрипел он, поцеловав губы.

Она кивнула, поправила подушку под собой. Спускаясь влажными поцелуями, Итачи устроился между её ног. Раньше он не понимал прелести оральных ласк, считая их унизительными как для мужчины, так и для женщины, но с ней всё было иначе. Дарить ей наслаждение было приятнее и стояло выше всяких установок. Изуми достигла пика, всхлипывая и судорожно сжимая простыни. Вернувшись на постель, он поцеловал её в плечо, смахнул испарину над губой и лёг рядом, переплетая дрожащие пальцы. Она повернулась к нему, перекинув ногу через его бедро.

— Теперь я хочу довести тебя до…

— Изуми, не нужно…

— Вредина, — улыбнулась она, положив голову на его грудь.

Телефонный звонок заставил Итачи потянуться к тумбочке. Звонил господин Араи — его тут же передёрнуло. Если он узнает, что вытворяет подчинённый с его драгоценной дочерью, не видать ему хорошей жизни как своих ушей.

— Добрый день, господин Араи, — сказал он, откашлявшись и облокотившись о спинку кровати, сел. Изуми провела пальцами по плечу, ключице и поцеловала мочку уха. В мгновенье оказалась меж его ног. Взглянув на её лукавую улыбку, он понял, что она задумала. Не успел возразить, как она провела языком по всей длине и, взяв в рот, причмокнула. Вцепившись рукой в край кровати, он, стиснув зубы, едва сдержал стон, — да, квартальные отчёты будут, — сглотнув, попытался сосредоточиться на разговоре. «Я накажу эту чертовку».— В понедельник. Да, приезжал…уже всё уладили. Нет, я немного простудился. Спасибо. Практикант… — шумно выдохнув, Итачи зажмурился до мошек в глазах, — справляется. Не всё получается, — он до посинения сжал телефон, — но старается. До свидания, — выдохнул Итачи, отключив телефон. — Ты спятила! А если он услышал, — Изуми вытерла тыльной стороной ладони рот и подбородок. — Ты что… проглотила? — спросил он, расширив глаза.

— Давно хотела это сделать…на вкус так себе. Мог и похвалить меня, — надулась она отстранившись.

— Я и похвалил.

— Не всё получается, но она старается? — передразнила Изуми, закатывая глаза.

— Ты что, злишься на меня из-за этого? Я не сказал ничего плохого, только правду.

— Ты иногда невыносим.

— Да, и почему же?

— Не знаю, раздражаешь — и всё!

Схватив его рубашку, она накинула на плечи. Запахнув, демонстративно отвернувшись, что-то бормотала под нос. Никак проклятья. Он обхватил её со спины, положив голову на её хрупкое плечо, испытывая к ней прилив нежности.

— Я не совсем понимаю твоего отца. Зачем направлять тебя в коммерческий отдел, когда ты ни черта не смыслишь во всём этом. Не лучше ли было отправить тебя к дизайнерам, с твоим образованием. Как вспомню, как я тебя мучил тестами, так сразу плохо становится. И как ты справлялась?

— Я наняла репетитора.

— Ты это серьёзно?

— Да.

— Я так плохо объяснял? — удивился он.

— Нет, я просто рядом с тобой плохо соображала, — она засмеялась, и он повалил её обратно на кровать, нависая над ней. Её рука прошлась по шее, притягивая к себе. — Я видела, мой отец записан у тебя директор ОАО Mira, а как записана я? Дочь директора ОАО Mira?

— Студент-практикант, — прошептал он ей в губы.

— Что? Ты это серьёзно? До сих пор? — возмутилась она.

— Я уверен, что у тебя записан не лучше.

— Босс Аполлон, куда лучше студента-практиканта, — её негодованию не было предела. Он прыснул от смеха, услышав, как она его записала.

— Можно всё исправить, — улыбнулся Итачи, заправляя прядь её волос за ухо, — пишем пять названий и вытягиваем. Согласна?

— Только пиши что-то нормальное, я не хочу быть какой-то злючкой или неучем в алгебре.

Так и появилась «Беда моя» и «Повелитель человечков».

— Ууу, я так волнуюсь, — протянула жена, и он представил, как она нервно дёргает ногой, сидя в кресле. Изуми неизменно звонила перед выставкой, не в силах справиться с нарастающим волнением. Сколько бы она их ни организовывала, всё равно чувствовала себя неуверенно.

— Ой, я тебя не отвлекаю, что-то позвонила, не подумав.

— Я бы не взял, если бы был занят. Ты же знаешь, я всегда отключаю телефон перед важными встречами.

— Как прошло собрание? — взволнованно спросила она.

— Дали добро. Приеду, подробно расскажу, — выдвинув ящик, достал бумажник и ключи от кабинета.

— Там пробка, ты слышал?

— Я на метро. Буду минут через пятнадцать.

— Я так волнуюсь, что кусок в горло не лезет.

— Ты же знаешь, что должна поесть.

— Да, но это невозможно. Всё скручивается, как я подумаю о вечере.

— Я привезу тебе успокоительное и не уеду, пока не увижу, что ты поела. И не нужно себя так накручивать, ты организовала их сотни раз, и все были в восторге, — приободряюще сказал он, выходя из кабинета.

— Хорошо. Я тогда сделаю заказ. Тебе как обычно?

— Да. Целую.

Примечания:

Чет Изуми у меня всегда бедная, решила поменять ролями)

Услышав стук колёс и визг, Итачи тут же почувствовав лёгкую дрожь под ногами, взглянув на длинный тоннель метрополитена и толпы людей, он ухмыльнувшись, с отвращением вспомнил то время, когда приходил сюда поздно ночью, расстилал тонкий картон и, прижавшись к холодной стене, спал, вытянув ноющие ноги. Об этом времени он не рассказывал никому, даже Изуми, ему было стыдно за свою нищету. Казалось, если она узнает об этом, то уже никогда не посмотрит на него влюблёнными глазами. Словно эта нищета была чем-то постыдным и грязным.

«Однажды у нас будет всё, Итачи! Они больше не будут смотреть на нас с высока. Нужно только набраться терпения. Скоро мы заживём, вот увидишь», — мечтательно говорил ему отец, хлопая по спине, когда они проходили по улице мимо роскошных домов, где закованным забором раскидывалась зелёная лужайка с идеально постриженным газоном и клумбами синих гортензий.

Повзрослев, Итачи стал задумываться над словами отца: правда ли тот верил в то, что говорил, или же пытался спрятать своё разочарование в жизни за красивой, но несбыточной мечтой?

Гордыня не давала отцу признать собственные ошибки, и с каждым годом их жизнь становилась всё хуже и хуже: он влезал в долги, утягивая их на дно. Денег на детский сад не было, поэтому мать присматривала за Саске, пока отец пытался реализовать очередной бизнес-проект. А он, возвращаясь после школы, оставлял в узком коридоре рюкзак и спешил сменить мать, которая тут же уходила убирать чужие дома, те самые — идеальные.

«Итачи учись, пожалуйста», — говорила она, растирая спину пахучими мазями, и её лицо кривилось от боли. И он учился, упорно зубря материал. Как только он пошёл в старшую школу, а Саске в среднюю, банк забрал их скромную квартиру, и им пришлось мыкаться по родственникам, которые не особо радовались их появлению на пороге дома. Затем начались скитания по съёмным квартирам в неблагополучных районах города: вечно грязные засанные подъезды, запах канализации и крысы на улицах. Отец стал брать его на стройку по вечерам. Он складывал арматуру и кирпичи в тележку, отвозил их к мусорным бакам, откуда утром, уже рабочие грузили весь этот хлам в грузовик. Учиться стало сложнее, физически измотанный Итачи часто клевал носом на уроках, а иногда и вовсе вырубался, уснув на последней парте. Он был благодарен учителям, которые задерживались после занятий и объясняли ему материал, что не мог освоить сам. Итачи по сей день отчислял некоторую сумму в старую школу и отправлял открытки с благодарностью и деньгами учителям, на Новый год.

Не удовлетворённый жизнью отец начал выпивать и окончательно спился, теряя человеческий облик после внезапной смерти матери. Случайно порезавшись, она занесла инфекцию (сгорела за два дня, они даже не успели осознать). Однажды ночью отец упал на рельсы, и Итачи по сей день задавался вопросом, был ли это действительно несчастный случай?

Времени на скорбь тогда не было: Саске забрали в детский дом, а ему, только окончившему школу, указали на дверь во взрослую жизнь. Единственной надеждой была выигранная стипендия, покрывающая обучение и проживание в общежитии при условии хорошей успеваемости. Стипендия вступала в силу с началом учебного года — оставался ещё месяц. Снять комнату в интернет-кафе было бы лучшим бюджетным решением, но ему хотелось сэкономить, поэтому он решил, что будет ночевать в метро, как делают местные бомжи. Весь день он проводил на стройке, таская тяжёлые мешки, и питался одной лапшой, которая до сих пор вызывала у него тошноту. Умывался он в общественных туалетах, и лишь когда от него начинал исходить кислый запах пота, то ехал к братишке в детский дом и, навещая его, принимал тайком душ. Тот забирал грязную одежду и давал взамен новую, выглаженную. Мысль, что его младший брат может столкнуться с теми же трудностями, заставила его содрогнуться, и он зарёкся, что сделает всё возможное, чтобы обеспечить брату достойную жизнь.

Вынырнув из шумного метро, Итачи бросил несколько купюр уличному музыканту, игравшему на скрипке у выхода. Миновав красивую улицу, он свернул за угол и зашёл в аптеку за успокоительным. Он уже собирался перейти дорогу, как заметил ювелирный магазин. Изуми обожала украшения, и ему захотелось её как-нибудь порадовать. В последнее время он был слишком занят работой и уделял им мало внимания. Окинув взглядом браслеты, Итачи выбрал тонкий, золотой с перламутровым цветком в центре — на её изящном запястье он смотрелся бы идеально.

Изуми, как всегда, сидела у окна, ни на что не обращая внимания. Подперев рукой подбородок, она задумчиво смотрела на картину напротив. Ей очень нравился этот неизменный пейзаж: спокойное море, барханы белого песка и жёлтая, почти соломенная зелень, пробивающая из-под толстого слоя. «В ней столько света, такого тёплого и манящего… Настоящая магия. Только посмотри как тут переданы цвета и эти крупные мазки… Удивительно» — говорила она, мечтательно вздыхая. Не решаясь подойти, он залюбовался её красивым профилем и плавным изгибом спины. Когда жена резко обернулась и, завидев его, мягко улыбнулась, Итачи смутился и покрылся красными пятнами.

— Как прошло, рассказывай? — нетерпеливо спросила она, слегка дотронувшись до его руки.

Итачи не любил демонстрировать свои чувства на людях, и Изуми, зная это, никогда не позволяла себе публичных проявлений нежности. Он понимал, как тяжело ей сдерживать себя, и ценил её за чуткость и уважение к его личным границам. Они были разными: она — открытая, местами наивная, верящая в доброту людей, а он — сдержанный и осторожный, повидавший за свою жизнь многое. Ему совсем не хотелось, чтобы она видела изнанку этого мира, или прошла через все трудности, что и он. Однако порой, он осуждал её за слепоту к некоторым вещам.

— Почти все за. Господин Мидзуки, как всегда, был недоволен и расспрашивал о тебе. Кажется, он считает меня узурпатором.

— Да брось! Он не плохой, просто бывает резок, или ляпнет что-то грубое…но он не со зла. Ты предвзято к нему относишься из-за Юты. Зря я тебе о нём рассказала, — Изуми усмехнулась, повертев в руках перечницу.

— Хорошо, что рассказала. Иначе чувствовал бы себя идиотом, если бы он на что-то намекал, — сказал он, слегка постучав пальцами по столу. «Интересно, как бы быстро Томо забрал бы у неё компанию, не будь его. Оставил бы ни с чем и даже не посмотрел, что она дочь его друга».

— Надо, наверное, его навестить, — задумчиво произнесло она, постав перечницу обратно на стол.

— Кого?

— Господина Мидзуки, конечно. Развеять все недопонимания. И повод есть: Юта пригласил нас на ужин.

— Тебя, наверное? — не скрывая злой ухмылки, произнёс он.

— Нет, нас, Итачи. Юта давно женат, и скоро станет отцом. Он как раз устраивает гендер-пати, — Изуми заглянула в телефон, пробежала пальцами по экрану и продолжила: — в среду в восемь вечера. Пойдём?

— На следующей неделе мне нужно лететь в Эйко. Я думал, ты полетишь со мной.

— В Эйко?! Что я там буду делать? Ты будешь занят делами, а я? Торчать в номере и помирать со скуки!

— Почему сразу в номере? Прогуляешься по городу, посетишь какую-нибудь выставку.

— Выставку в Эйко? Ты шутишь? Скучнее города не сыскать, — пробурчала она и тут же улыбнулась официантке, что поставила две чашки кофе и еду на стол. — Там ничего не происходит и нечего смотреть.

— Уговаривать не стану. Просто решил предложить. Так ты пойдёшь на вечеринку?

— Если не хочешь, я могу не идти, — подвинув к себе салат с тунцом, она ковырнула его вилкой и с неохотой отправила в рот.

— Ты серьёзно? Кофе и салат с тунцом? — недовольно нахмурился он, скептически смотря на тарелку.

— Да, мне правда кусок в горло не лезет.

— Ты понимаешь, что целый день будешь на ногах.

— Знаю, но не могу же я насильно впихнуть в себя, — запротестовала Изуми. Он поставил пузырёк с успокоительным на стол. — Спасибо, — улыбнувшись, она тут же спрятала его в своей миниатюрной сумочке. — Я заказала сэндвичи с собой. Поэтому не беспокойся. Если проголодаюсь, съем в подсобке.

— Не то, чтобы я не хотел, — Итачи вернулся к разговору, разрезая стейк. — Мне не нравится, что ты пересекаешься или общаешься с Ютой. Но… вы друзья, и твоё решение не должно зависеть от меня. Если ты действительно хочешь туда пойти, иди. Я тебе доверяю.

— Но тебя это расстроит?

— Нет, — медленно разжевав мясо, он проглотил кусок и потёр переносицу, — я буду представлять, как вы где-то в закутке зажимаетесь и вспоминаете своё прошлое.

— А говоришь, что доверяешь, — лукаво стрельнув глазами, Изуми тихо улыбнулась.

— Доверяю. Я знаю, что этого не будет, но ничего не могу с собой поделать, — он пожал плечами.

— Тогда пойду. Я правда рада за Юту. И… — она кокетливо подмигнула, а затем провела своей ногой вверх по лодыжке до колена. Он тут же напрягся, отложив столовые приборы в сторону. Коварная улыбка заиграла на её лице и наклонившись, Изуми полушёпотом произнесла, — может, как вернёшься, ты меня накажешь, эм?

Он поперхнулся, осуждающе посмотрел на неё, отчего она тут же убрала ногу и упёрла взгляд в тарелку. Он до сих пор не понимал, почему её так заводила грубость.

— Извини, я пошутила. У нас в последнее время не было, то ты занят, то я, — жена посмотрела в окно на прохожих, не решаясь взглянуть на него, — я иногда вспоминаю то время...у тебя в кабинете. Было всё по-другому.

Вспомнив то время, Итачи поёжился. Он вёл себя как мудак, использующий её для удовлетворения своих потребностей. И он не хотел возвращаться к этому. Она заслуживала большего, чем быстрый секс в кабинете.

Не в его принципах было иметь отношения с сотрудниками, и уж тем более спать с практикантками на стажировке. Всё, что он творил, не поддавалось логическому объяснению и раздевая её в своём кабинете, Итачи рисковал потерять всё, к чему он стремился. Головой-то он осознавал, что такой риск не оправдан, но ничего не мог поделать с собой: при виде Изуми в облегающей чёрной юбке и на высоких каблуках его охватывало болезненное, почти невыносимое напряжение в паху. Тогда он мог думать лишь о завершении рабочего дня, о том, как повалит её на письменный стол, проведёт по стройным ногам и войдёт в неё до основания, выбив толи крик, то ли всхлип. Было что-то в этом неправильное — животное, но её заводило так, что она почти хлюпала, пачкая бёдра. После, он застёгивал штаны и наблюдал, как она натягивает спущенные до щиколоток кружевные трусики, поправляет чулки и тянется к туфлям, что слетели с её ног.

— Со временем всё меняется, и это нормально. Это тебе… — Итачи протянул бархатную коробочку изумрудного цвета. — Просто проходил мимо и подумал, что тебе подойдёт.

Изуми открыла, и её большие глаза заблестели. Она извлекла браслет и тут же надела его, покрутив рукой. Перламутр переливался от нежно розового до кремового.

— Спасибо, он чудесный! Я тоже тебе кое-что приготовила, — Изуми достала из сумочки небольшую чёрную коробку. Внутри лежали часы, явно выполненные на заказ: сдержанные и элегантные, но в то же время в них ощущалась мужская сила и напористость. — Я хотела поздравить тебя с началом нового этапа в компании. Не знаю, понравятся ли… Если нет, я верну и ты сможешь выбрать любые другие.

— Они превосходны...я не знаю, что ещё сказать, — искренне и немного растерянно произнёс он. Сталь приятно холодила кожу.

— Я так рада! Долго работала над эскизом… И ещё кое-что.

— У меня сегодня не день рождения.

— Я решила передать тебе свой контрольный пакет акций.

— Зачем? Я ведь и так работаю по доверенности, — Итачи нахмурился.

— Я хочу, чтобы компания принадлежала тебе. Я всё равно ничего не понимаю в управлении. Это будет честно.

— Изуми, по завещанию твоего отца это невозможно.

— Я знаю. Поэтому поговорила с юристом. Этот пункт можно обойти, если…

— Это твоя компания, а я — всего лишь твоё доверенное лицо. На этом тему закроем. — отрезал он, строго на неё посмотрев. Он дал обещание её отцу и не собирался нарушать слово. — Во сколько у тебя выставка?

— Только не говори, что придёшь. Я не хочу весь вечер наблюдать за твоей кислой миной.

— С меня хватило прошлой выставки. Больше я на это не подпишусь. Хотел прислать цветы к открытию, — они вышли на улицу, Изуми тут же поёжилась и набросила тёмно-синий пиджак на плечи.

— Цветы! Боже, я о них совсем забыла.Не дай бог, привезут не те, — спохватилась она, тут же засуетившись. — Их должны скоро привести, я побежала.

— Подожди, — улыбнувшись, произнёс он, успев схватить её за руку. Он сократил между ними расстояние и провёл нежно большим пальцем по щеке, — Во сколько закончиться?

— В восемь уже все разойдутся.

— Я заеду за тобой, и мы вместе поужинаем в нашем любимом ресторане.

Изуми кивнула и улыбнулась, на прощанье помахав ему рукой.

Если бы он только знал, что их ждёт впереди, он бы посетил эту чёртову выставку в тот день.

Как только Итачи вернулся в офис, он сразу же заказал роскошный букет кремовых роз с доставкой к семи тридцати. Это должно было поднять ей настроение и снять напряжение. Несмотря на то что она почти всегда принимала успокоительное перед выставкой, он знал, как она волнуется перед открытием. За гордой осанкой, мягкой улыбкой и сияющими глазами пряталась неуверенная в себе девушка, боявшаяся облажаться перед великосветской публикой, которая, как ему казалось, понимала в искусстве не больше его.

В первый год их совместной жизни ему стало очевидно, насколько она зависима от чужого мнения. После выставки жена места себе не находила, не зная, куда себя деть: расхаживала по дому кругами, нервно покусывала губы и каждый раз обновляла ленту, чтобы прочитать комментарии посетителей. По этой причине, Изуми долгое время не решалась сама выставляться, считая свои картины недостойными, и постоянно находила в них недостатки. Она не была уверена в своём таланте, боялась критики и осуждения. «Очередная богатенькая, возомнившая себя художником! Вот что они скажут!», — злясь, говорила жена, стоило ему начать разговор о её собственной выставке. После долгих уговоров ему удалось убедить Изуми выставить хотя бы одну из своих картин, и она была успешно продана в коллекцию какому-то толстосуму. О жене даже написали статью, как о молодой, подающей надежды художнице, что в итоге придало ей сил и уверенности в деле, которому она посвящала всю себя.

Телефон завибрировал на столе и с удивлением посмотрев на входящий звонок, Итачи принял вызов и откинулся на спинку кожаного кресла, непринуждённо закинув правую ногу на левое колено.

— Шисуи! Не может быть! — он тепло поприветствовал старого университетского друга.

Он был старше на два курса, звезда университетской сборной по баскетболу. Их пути сошлись на пыльной баскетбольной площадке на территории кампуса. В тот день стояла невыносимая жара, на небе не было ни облачка, сплошная голубая гладь. Воздух застыл, обжигал кожу, и асфальт плавился под ногами как пластилин. Никто не осмеливался выйти на улицу, но Итачи не сиделось: на носу были экзамены, и, чтобы сбросить напряжение, он решил пробежать пару кружков на футбольном поле. Его сосед покрутил у виска, назвав его чокнутым.

Солнце ослепляло, и цикады оглушительно трещали, будто вот-вот взорвутся. Он пробежал один круг, освобождая голову от гнетущих мыслей, и остановился напротив баскетбольной площадки, где ещё один сумасшедший парень оттачивал трёхочковый, раз за разом попадая в кольцо. Итачи протёр футболкой пот с лица вслушиваясь в размеренный стук, только он хотел сорваться на бег, как парень окликнул его, привлекая внимание: «Эй, не хочешь сыграть? Я смотрю, тебе тоже не сидится в комнате». Заведённые игрой, потные и разгорячённые, они отправились вместе в ближайшую забегаловку, где, выпив холодной газировки и съев курицу с рисом, быстро нашли общий язык. Шисуи предложил вступить в баскетбольный клуб. Они потеряли из-за травмы разыгрывающего и искали подходящую замену. Итачи долго не думая согласился, ему нужно было удержать стипендию, и место в сборной прибавило бы ему очки.

Шисуи был чертовски обаятельным и привлекательным парнем, который одной лишь улыбкой располагал к себе. Его лицо часто мелькало на всех мероприятиях и конкурсах, а преподаватели в нём души не чаяли. Он с лёгкостью уговорил коменданта заселить их вместе, выбив самую лучшую комнату. Зная программу наперёд, тот, готовил его к сессии, щедро делясь конспектами. Сам Шисуи был из небольшого провинциального городка, у его отца была небольшая пивоварня, и он мечтал, что однажды сын сможет развить дело до большой сети. Впрочем, тот так и сделал после окончания университета, но поставив всё на поток, бросил всё и начал колесить по свету, покоряя вершины. Горы — были его страстью.

Шисуи пару раз брал его на вылазки, где было несколько его приятелей из клуба скалолазания (неплохие ребята со странным чувством юмора). Возвращаться в то время нравилось Итачи: воспоминания были пропитаны запахом хвои, костра, жаренного мяса, вкусом горького пива, разговорами, и неумелым пением под гитару. Он помнил, как болели пальцы, ноги и спина, но всё отходило на второй план, стоило увидеть пылающий закат и чернеющий лес. И стоя на вершине, его переполняло невероятное чувство свободы и некое превосходство над всем живым. «Это лучше, чем секс», — говорил Шисуи, хлопая его по спине, и он не мог не согласиться.

— Да брось ты, не так уж редко я тебе звоню, — смеясь ответил друг.

— Раз в полгода — стабильно, — Итачи усмехнулся, почесав шею.

— Не может быть?! Мне казалось, я звоню чаще. Как ты?

— Неплохо. Правда скоро начнётся настоящий ад…в хорошем смысле. Мою идею по ребрендингу сегодня одобрили…сейчас пойдут новые договоры, командировки…и…неважно, не думаю, что тебе это интересно, — он взглянул на подаренные часы и заметил на циферблате мелкую надпись «твоё время». Мысленно улыбнувшись, он взъерошил свои волосы.

— Рад слышать, что у тебя всё хорошо… В последнюю нашу встречу ты был подавлен.

— События были нерадостные. Ты же сам знаешь. Когда к нам? Я всё никак не познакомлю тебя с Изуми. Я хотел тогда…но было не лучшее время.

— Думаю, летом приехать на пару недель.

— Отлично, у меня как раз к этому моменту вся суматоха утрясётся. Может, у нас остановишься?

— Да ну, не хочу стеснять.

— Поверь, в нашем доме ты потеряешься, и мы тебя не найдём, — Итачи громко рассмеялся.

— Уговорил, — ответил Шисуи.

— Тогда ловлю на слове и жду тебя летом. Где ты сейчас?

— В Тенко, готовлюсь к подъёму.

— Когда ты успокоишься и осядешь окончательно?

— Когда найду место, куда захочу возвращаться каждый день, или женщину, которая будет привлекать меня больше чем горы, — засмеялся друг откашлявшись. — Как там Саске?

— Одна компания предложила ему работу сразу после окончания университета, он сорвался и уехал в Мори. Теперь приезжает по праздникам. Взрослый стал и самостоятельный, не узнать. Ты бы послушал, как он рассуждает теперь.

— Передавай ему привет. Надеюсь летом с ним пересечься.

— Обязательно.

— Ладно, Итачи, не буду тебя отвлекать от работы. Тут ребята зовут проверять снаряжение. Я рад, что у тебя всё хорошо.

Не успел он отключиться, как в кабинет постучались и в двери показалась светлая голова Шинко.

— Я не отвлекаю.

— Нет, входи, — расслабленно ответил Итачи.

— Не, мне нужно сбегать в отдел рекламы. Я только хотела передать, что господин Мацуда из «Клин Хелс», просил рассмотреть его предложение о сотрудничестве. Я уже рассмотрела и, на мой взгляд, нужно вежливо отказаться. Всё же предложение от «Тан-Тун» мне нравится больше.

— Займусь этим. Спасибо. В четыре соберёмся? Нужно кое-что обсудить перед выходными.

— У нас будут выходные? — улыбнулась она, и как зайчонок юркнула в кабинет, закрыв за собой дверь. Из-за большой нагрузки вся его команда в последнее время нормально не отдыхала. Теперь он хотел расширить штат, чтобы больше не возникало таких казусов.

— Да. Сделаем передышку.

— Куда-то собираешься? — по-лисьи прищурила она глаза, позволив себе вольность, села на диванчик и, облокотившись о подлокотник, подпёрла щёку.

— Хочу пару дней отдохнуть с Изуми в нашем домике. Отключить телефон и перезагрузиться. Мы уже давно не отдыхали вместе, потом командировка и снова дела. Как говорит мой брат, лови момент.

— О, звучит неплохо. Ты знаешь, я её недолюбливала, ну после нашего с ней разговора. Считала избалованной стер...

— Шинко, — он серьёзно посмотрел на неё предостерегая.

Ему не нравилось, когда об Изуми говорили плохо, совсем не зная её настоящую. Хотя понимал, откуда растут ноги. Когда он сообщил жене, что берёт себе в помощницы Шинко Инари, Изуми впервые закатила скандал. Ей почему-то казалось, что у них был роман в студенческие годы, она даже заявилась в офис, заперла Инари в кабинете, завалила вопросами, а потом вышла вся взмыленная и попросила прощения и больше никогда не поднимала этот вопрос. Господин Араи тогда обеспокоенно спросил его, уверен ли он в своём решении или может, лучше подыскать кого-то другого. Желательно мужчину.

— Прости. Но ты не дал мне договорить. Я хотела извиниться, моё мнение о ней изменилось. Я её даже зауважала.

— Даже так, — удивлённо пожал он плечами, — и что же заставило взглянуть на не по-другому?

— Смерть её отца. Я думала, она будет убита горем, по крайней мере, полгода. Но явиться в компанию через три дня, предстать перед акционерами. Я всё не могу выкинуть из головы то интервью, где она даже бровью не повела на вопрос этого наглого журналиста. Конкуренты хотели видеть её сломленной и разбитой, но она держалась, ни разу не ссутулив плечи. Пусть она не понимала в бизнесе ничего, но она не дала акциям компании упасть и тем самым сохранила то, чем жил её отец. Скажи, это ты ей подсказал?

— Нет. Я тоже был удивлён, она с отцом была так близка и внезапно его не стало. Может она до конца не осознаёт, что его нет?— он сомкнул пальцы в замок, вспоминая, как она, закрывшись в комнате, проплакала весь день, а затем, умывшись холодной водой, села за стол, попросив рассказать о делах в компании. — Я хотел поговорить с ней об этом, но она говорит, что всё в порядке, и я надеюсь, что это действительно так.

— В общем, я больше на неё не злюсь, — хлопнув себя по бедру, она поднялась и направилась к двери, — пойду работать.

Стоило ему остаться одному, как неприятные воспоминания охватили его. Тесть был хорошим человеком, и он безмерно его уважал, но порой ненавидел. Итачи по сей день не знал, поверил ли господином Араи в его любовь, или же притворялся ради счастья дочери? Он так и не успел ему доказать, что согласился на брак не только из-за денег и статуса. Итачи презирал себя за то, что засунул гордость куда-то подальше и принял его предложение безропотно. На тот момент он думал лишь о будущем брата, об Изуми к которой ему никогда не дотянуться, и о своём будущем.

«Она всегда была умницей. Почти не доставляла проблем. Бывало, немного покапризничает, но потом сама успокоится и сделает всё, что попросят. Не помню, чтобы она когда-либо перечила мне, ставила мои решения под сомнение или что-то просила. И я не понимаю, что же в тебе такого, что заставило её измениться, бунтовать и не разговаривать со мной неделями. Она даже угрожала уйти из дома, если я не верну тебя обратно в компанию. Разве я могу отказать ей в просьбе? Потерять свою единственную дочь. Плод нашей с Хазуки любви. Итачи, когда я тебя первый раз увидел, ты мне очень понравился. Я видел жажду в твоих глазах, страсть к тому, что ты делаешь. Я давно не встречал таких амбициозных, талантливых и смышлёных ребят. Я подумал, этот парень много добьётся. Но я подумать не мог, что ты способен на такой низкий поступок! У меня нет выхода, как принять тебя. Я не знаю, каковы твои цели, но я дам тебе всё, что ты пожелаешь: выплачу все твои долги и оплачу учёбу брату в лучшем университете страны, только не обижай мою девочку, не ломай её. Она только кажется сильной, но на деле хрупкий цветок. Если ты её обидешь, я тебя уничтожу», — сказал ему господин Араи, когда узнал об их тайных отношениях.

Устремив взгляд в окно, Итачи мысленно возвращался к словам тестя. Он прекрасно понимал его правоту: в глазах отца он выглядел голодранцем, готовым идти по головам. Представляя себя на его месте, будь у них с Изуми дочь, он поступил бы также: оберегал бы её от всего дурного. И если однажды на пороге их дома появился бы парень без гроша в кармане, то он тоже посмотрел на него с опаской, и подозревал в недобром, но ради дочери пришлось бы принять её выбор. Итачи понимал сомнения тестя, но где-то в глубине души всё равно таилась обида: он так и не поверил в искренность его чувств.

Объехав пробку на проспекте, Итачи припарковал машину позади торгового комплекса, ближе к высотке в пятьдесят этажей. Жильё в этом районе могли позволить себе не многие: здесь в основном селились высокопоставленные люди или предприниматели, чьи ежемесячные доходы переваливали за несколько миллионов в месяц. Район был отличный, находясь в самом центре города, каким-то чудом избегал назойливого шума, словно был под куполом. Эдакий оазис тишины и спокойствия посреди бурлящего мегаполиса. С весны и до поздней осени здесь всё утопало в зелени и цветах, а зимой деревья укутывали гирляндами, что испускали тёплый мягкий свет.

В шаговой доступности было всё необходимое: магазины, удобная транспортная развязка, уютные кафе и рестораны на любой вкус, элитная школа, о которой трубили чуть ли не из всех щелей (здесь могли бы учиться его будущие дети), лучший парк в городе в стиле модерн находился тоже тут. Но главное, чем привлекал его этот район по сей день, была близость к работе Изуми. Ей требовалось лишь перейти дорогу, а не вставать не свет ни заря, чтобы не угодить в пробку. Но помниться, он чуть не попал впросак, решив подарить жене на день рождения квартиру в этом жилом доме.

Изуми ни разу не намекнула, что хочет жить в этом районе, но, порой заходя к ней после работы, он ловил её мечтательный взгляд, устремлённый на здание. Ей нравилось гулять здесь, и весной, когда все деревья были в цвету словно в снегу, она тащила его на прогулку в парк. Поэтому на вопрос тестя, что он собирается дарить его дочери, Итачи задумчиво промолчал.

После их с Изуми свадьбы, господин Араи ни в чём его не упрекнул и даже виду не подал, что он ему неприятен. Тесть настоял на назначении Итачи на должность заместителя директора, несмотря на его сомнения и опасения, что не все в компании будут рады. На слова Итачи, тот лишь закусил губу, махнув рукой: «Много они понимают!».

Господин Араи не был мягким человеком, хотя и производил такое впечатление. Порой он отчитывал Итачи так, что ему приходилось краснеть до кончиков ушей, но отчитывал по делу — справедливо, указывая на косяки в работе. Он не давал спуску никому: с конкурентами разговаривал жёстко, а от своих сотрудников требовал полной отдачи. Только находясь рядом с дочерью, он немного терялся, и можно было заметить, как морщинистое немного огрубевшее лицо смягчается и светится любовью. Итачи завидовал жене по белому: у неё с отцом сложились прекрасные отношения, и ему хотелось выкопать из своих воспоминаний, хотя бы мимолётный разговор по душам со своим стариком, но их не было, лишь колкие, холодные фразы: «ты должен», «тебе нужно», «не смей», «терпи». Когда он начинал задумываться о своих детях, то непременно хотел бы стать таким, как господин Араи — не просто отцом, но и другом, готовым поддержать их в любом сумасбродном начинании.

Тесть скептически относился к кредитам и часто говорил, что банки только и делают, что обдирают людей, повышая проценты. Поэтому узнав, что он хочет купить квартиру для Изуми, он, скорее всего, тут же перевёл бы ему деньги (ведь за два года он смог только накопить на первоначальный взнос). Итачи был благодарен тестю за то, что тот выплатил все долги родителей и оплачивал обучение Саске, но обеспечивать жену и исполнять её желания, хотелось самому.

Договорившись с риелтором, он в тот день зашёл за Изуми и уже подходя к парковке, предложил зайти в здание и посмотреть парочку квартир.

— Зачем? — недоверчиво спросила жена, её глаза заскользили по нему, пытаясь его подловить.

— Один партнёр сказал, что здесь хорошая планировка. Хочу убедиться, что он прав, — как можно отстранённо произнёс он, пряча улыбку.

— Нас так туда не впустят, нужно договориться.

— Я уже…

— Ты? — она сделала шаг назад, бросила взгляд на квартиры и усмехнулась, — Итачи, только не говори, что хочешь купить здесь квартиру?

— А ты разве не хочешь? Тут тебе до работы пару шагов, и район тебе нравится. Разве я не прав?

— Нет. Я не смогу здесь жить, — мотнула она головой, и он почувствовал, как она закрылась от него, ссутулившись и сложив руки перед собой.

— Почему?

— Потому что тут невыносимо тесно!

— Тесно? — усмехнулся он. Порой она его поражала. — Там самая маленькая квартира двести квадратных метров. Ты хотя бы посмотри. Высоченные потолки, терраса с мини-садом. И я уже молчу, что это отличное вложение, которое окупится через пару лет…

— Ты не понимаешь меня, — недослушав его, Изуми повернулась к нему спиной, и ветер запутался в её волосах. Постояв так немного, она молча открыла дверцу автомобиля и села, пристигнув ремень. Ему ничего не оставалось, как последовать за ней.

— Ты можешь объяснить? Я действительно тебя не понимаю.

— Ты же знаешь, кто здесь живёт… Все эти люди, они будут каждый раз оценивать тебя, меня. Это давит, я задохнусь от всего этого, — её голос звучал устало.

— Но ты же крутишься в этом с самого детства, — непонимающе сказал он, заводя мотор, — и работаешь на них. Они и так тебя оценивают постоянно.

— Но не двадцать четыре часа! И если я вхожа в их круг, это не значит, что мне нравится их общество. Да, мне нравится, что здесь тихо и уютно, но я больше люблю наш загородный дом вдали от всех. Мне нетрудно встать пораньше и приехать на работу. Хочешь — покупай, но я здесь жить не буду, — насупившись, сказала она, нервно заправив прядь за ухо.

— Если ты там жить не будешь, зачем мне это? — Итачи нахмурился, не понимая, куда она клонит.

— Потому что ты часто задерживаешься на работе. Иметь квартиру в центре для тебя было бы неплохо… ты бы мог там заночевать. Многие так живут, взять хотя бы Кумико.

— Что это за семья такая, — недовольно буркнул он себе под нос, и сжав руль, посмотрел в зеркало заднего вида. О том, что многие так живут, он знал не понаслышке, но никогда не хотел становиться одной из таких семей — отстранённых, уставших, обречённых. Когда уже не любовь и уважение связывают двоих, а нажитое имущество, связи и статус. —Ты считаешь это нормальным? Если я буду каждый раз оставаться на квартире?

— Не знаю, — пожала она тогда плечами, проведя рукой по ремню безопасности и заёрзав в кресле. — Думаю, я смогу понять, ты иногда приходишь так поздно, что я вижу тебя только утром. Пару раз в месяц — небольшая беда. А вот если будешь неделями не ночевать, то, скорее всего, закачу скандал, — Изуми улыбнулась и тихо захихикала.

— И даже тогда ты не переедешь? — прищурился он, наконец выехав с парковки.

— Нет, я запихну тебя в машину и повезу домой.

— Хорошо, что спросил, а то подарил бы тебе клетку на день рождения.

— Ты хотел подарить мне квартиру? — замурлыкала она, повернувшись к нему, и в уголках её глаз, проступили слёзы.

— Ты что, плачешь?

— Я? — она утёрла тыльной стороной ладони глаза и улыбнулась, голос её слегка дрожал, — это так…не знаю, что и сказать, трогательно… Я знаю, что ты копил деньги всё это время, но не думала, что на это, — она дотронулась до его плеча.

— Раз уж об этом зашёл разговор, то чего бы ты хотела?

— У меня всё есть. Я счастлива, что ты рядом, мне этого достаточно, — просто ответила она.

— А если ты хорошенько подумаешь? — настаивал он.

— Домик в горах, — прикусив губу, ответила жена.

— Домик в горах? — поперхнулся он, удивлённо на неё взглянув.

— Помнишь, мы отдыхали как-то у друга отца. Там ближе к дубовой роще, продавался дом. Деревянный такой, ты сказал, что черепица у него прочная — на века. Я уверена, его никто не купил. Я тогда подумала, что было бы хорошо время от времени проводить там время.

Он вспомнил, как господин Араи пригласил их на юбилей своего старого приятеля, в прошлом успешного бизнесмена. У того в шестьдесят лет, что-то щёлкнуло в голове: продав свой бизнес, он раздал всё сиротам и, купив небольшой домик в глуши, стал жить отшельником. Место, правда, было впечатляющим: вокруг хвойные леса, белые скалы с кривыми зубчиками сосен, и звенящая тишина. По утрам они с Изуми гуляли по тёмному, пахнущему хвоей лесу и собирали зачем-то грибы, которые она не умела готовить.

— Ты действительно хочешь дом в горах? — повторил он, не скрывая улыбку.

— Да, а ты вправду мне его купишь? — заулыбалась она, и её глаза, наполнились счастьем.

Итачи перешёл дорогу и направился к зданию, облицованному белым мрамором. Без окон, с небольшой узкой дверью, смещённой от центра к боку, оно напоминало собой коробку. Сейчас, освещённое холодным голубым светом прожекторов, оно привлекало внимание прохожих, и многие останавливались и делали фотографии. Таких «коробок» по стране было всего пять, и уже шло строительство шестой в Юво и он боялся, что в один день Изуми поставит его перед фактом, что её направляют туда (всё к этому шло, начальству она нравилась, и последние выставки, которые она организовала, снискали большой успех), но Юво находился слишком далеко, чтобы он согласился отпустить её. Итачи уже предвидел большой скандал по этому поводу и морально готовился, подбирая аргументы и альтернативы в разных компаниях. Но ничто на данный момент не могло сравниться с галереями Кагуи Ооцуцуки, которая считалась самой влиятельной женщиной страны. После внезапной смерти своего мужа (поговаривали, что смерть не была случайной), она быстро взяла в оборот его бизнес и всего за пять лет утроила состояние. В одном из интервью Итачи прочитал, что Кагуя всегда тянулась к искусству, которое казалось ей почти недосягаемым. Поэтому, почувствовав, что способна привнести в этот мир нечто большое, она начала открывать галереи, где ежемесячно проводила выставки, открывая миру новые имена.

По правде говоря, ему Кагуя не нравилась — эксцентричная, холодная в общении женщина, с манией величия. Но женщины, в особенности Изуми, боготворили её, считая её чуть ли не эталоном красоты и элегантности. Так же считали, что она олицетворяет мудрость и силу в суровом мире мужчин.

— Я хочу у неё работать, но моё резюме даже не рассматривают, — сказала она как-то ему, вздыхая в кровати и массируя виски.

— Ты могла бы открыть собственную галерею. Я бы помог тебе на первых этапах организовать бизнес-процесс.

— Я не хочу так, — юркнув под одеяло, она положила голову ему на грудь и обняла. Он погладил её по волосам, как маленького ребёнка. — Не хочу, чтобы обо мне говорили, что папочка всё устроил. Я не хочу стыдиться перед камерами и выдумывать истории, как мне тяжело всё досталось. К тому же работать у Кагуи — это такой несравненный опыт.

— Плюнь ты на них. Ты думаешь, если будешь работать у Кагуи, тебе не скажут, что отец пристроил.

— Но я буду знать, что это не так. Мне будет легче.

— Изу, зачем выдумывать истории о тяжёлой жизни? Почему человеку не может достаться что-то легко? Почему ты не можешь принять то, что у тебя есть, и жить без угрызений совести. Да, отец проспонсирует твою галерею, но её популярность будет зависеть только от тебя. Думаешь, Кагуя начинала с нуля? Чем ты отличаешься от художников, которые ищут спонсоров? Тебе просто повезло найти его быстро. Посмотри на вещи под другим углом.

— Я хочу знать, чего я на самом деле стою.

— Тогда иди и нагло ворвись в её кабинет, или стой под окнами. Выцарапай эту должность, — приободряюще сказал он, приобняв за плечи. — Уверен, она оценит.

— Нет… ну это, как-то нагло? — слегка приподняв голову, она посмотрела на него с лёгкой усмешкой.

— Но разве не наглость и дерзость присуще почти всем её выставкам?

— А ведь ты прав! — ошеломлённо произнесла она, чуть не спрыгнув с кровати.

Она попросила разыграть с ней сцену, где он был в роли непреклонной и строгой Кагуи. Изуми решительно открывала дверь в спальню и что-то несвязно пищала, доводя его до слёз от смеха. Пару раз в него полетела подушка, а потом она вовсе надулась и ушла спать в одну из комнат для гостей.

Всё, на что у неё хватило духу — нарисовать плакат с просьбой устроить интервью и стоять возле двери галереи, привлекая внимание прохожих. Узнав об этом, господин Араи вызвал его в кабинет, попросив образумить дочь, а потом, выслушав его, потёр переносицу и позвонил кое-кому. «Ни слова», — пригрозил он, и Итачи кивнул в знак согласия.

— Господин, прошу прощения. Выставка уже закрыта, — окликнул его охранник, когда он вошёл в пустой холл. Со второго этажа доносились звуки арфы. — Прошу прощения, не узнал. Проходите, господин Учиха, — улыбнулся пожилой мужчина, тот работал здесь третий год, и Итачи любил перекинуться с ним парой фраз, пока ждал Изуми. — Ваша жена сегодня была великолепна. Я влюбился в неё и написал стихи, а я, между прочим, не писал их уже двадцать с лишнем лет.

— Даже так. Тогда не смейте читать их ей, а то уйдёт от меня к вам, — ухмыльнулся Итачи, гадая, во что была одета Изуми, что так впечатлила старика.

Она говорила, что тематикой будет Древняя Греция и её мифы. Он надеялся, что Изуми не предстала перед публикой полуголой. Сама она на такое не решилась, но если бы Кагуя настояла, то могла бы надеть что-то откровенное.

Лестница была устлана оливковыми ветвями, по белой стене, зазывая, змеилась красная лента. Звуки арфы стихли, стоило войти в помещение. Итачи замер, его внимание тут же приковала девушка, облачённая в белый хитон из тонкого шёлка с позолоченными вставками, ткань была почти прозрачная, и в ярком свете отчётливо прорисовывались все изгибы её тела. Это было волнующе и соблазнительно. Он сглотнул, пытаясь унять нарастающее возбуждение, но его взгляд снова скользнул по её фигуре. Он проклял всё на свете, что не подождал Изуми в холле, и пытаясь хоть немного отвлечься, зацепился глазами за золотой венок в её каштановых волосах.

— Итачи, ты уже освободился? А я ещё не успела переодеться, — улыбнулась девушка, и прежде чем подойти к нему в последний раз коснулась струн.

— Изуми, — изумлённо произнёс он, не сразу признав в девушке жену. Казалось, перед ним нимфа, сошедшая со страниц легенд. Из-за сандалий она потеряла в росте и доходила ему лишь до груди. Коснувшись его руки, она вывела его из транса и сморгнув пару раз, на него накатила злость. «Какого чёрта она творит». — Ты что, не надела бельё?

— В Древней Греции не было белья, — захлопала она невинно глазами, и он не понимал, издевается ли она над ним, или действительно не видит в этом ничего предосудительного.

— Ты это серьёзно?

— Ты разве не знал? Нижнее бельё появилось только в четвёртом веке.

— Ты в самом деле не надела бельё? Изуми, ты переходишь все границы. — Он уже представил заголовки в интернете, где все обсуждали надела ли его жена трусы или нет.

— Дурак ты, Итачи, — закатила она глаза и, коснувшись груди, произнесла, — здесь силиконовые накладки, а здесь ультратонкие стринги. Могу показать, — и начала поднимать ткань, оголяя ногу.

— Иди лучше переодевайся, — вздохнул он, — а я пока посмотрю, что вы тут навыставляли. Где твоя картина?

— Где-то там, — без энтузиазма ответила она и это показалось ему странным. Она рисовала её на протяжении года и когда завершила не могла налюбоваться. Хоть он и не смыслил в искусстве, картина ему очень понравилась, и он в действительности считал её одной из лучших её работ.

— И ты не говорила, что играешь на арфе.

— Да? Разве я тебе не говорила, что ходила в музыкалку.

— Ты сказала, что играешь на пианино.

— Да? — задумчиво протянула она, сняв сделанный из золота венок. Что-то было странное в ней, она выглядела то ли потерянной, то ли уставшей, — мама любила звуки арфы, и я научилась сама. Не так сложно на самом деле, — она слегка хихикнула, покачнувшись, и он подхватил её.

— Вечер ещё не начался, а ты уже пьяна.

— Я немного выпила, видимо, шампанское крепкое и ударило в голову. Ты присядь, я быстро.

Только сейчас обратив внимание на обстановку, Итачи удивлённо огляделся. Как же интересно здесь всё было оформлено: вдоль стен выстроились огромные амфоры, расписанные сценами сражений, воинами с копьями и сладострасными женщинами, что сплетались телами с мускулистыми мужчинами. Скульптуры из мрамора, изображающие богов и героев были расставлены по периметру. По полу были разбросаны лепестки цветков и продолговатые листья оливкового дерева. Стеллажи с картинами, закручивались спиралью, образуя лабиринт. Он вошёл в него, пробегая по полотнам взглядом, где оживали фрагменты легенд, и выискивал картину жены. В самом центре, освещённая белым светом, висела она: кремовые колонны подпирали небо, залитые светом руины амфитеатра — приковывали внимание, отвлекая зрителя от мужчины и женщины, придающихся страсти в тени кипарисов. Это было красиво, волнующе и будоражило воображение. «Страсть» — именно так она её назвала. И он был с ней полностью согласен.