Тангор (гет)

Несмотря на жару, беглец закутался в длинный плащ — это уже выдавало его, тем более, что носить такие плащи он не умел, привыкнув к модным коротким, и путался ногами в тяжелых складках. Фетровая шляпа с простым черным пером затеняла лицо, но Ринигер все равно узнал его. Заодно он заметил, что Ивиммон при шпаге — она задирала плащ слева. Порой из-под темно-серой ткани мелькали судорожно стиснутые пальцы в перчатках. Ивиммон шел, не оглядываясь и не ускоряясь без нужды, но явно тревожился.

Народу на улице хватало, зато ближайший проулок между трехэтажными, давно не белеными домами казался тихим. Ринигер надеялся, что Ивиммон струсит и сдастся сразу, но могло случиться иначе. Порой страх придает человеку такие силы, о которых он сам прежде не знал.

— Добрый вечер, сударь, — негромко сказал Ринигер, заступая Ивиммону дорогу.

— Не имею чести знать вас, сударь, — пробормотал тот, но заметно побледнел, пальцы его вновь задрожали.

Он попытался проскочить мимо Ринигера — и тут же поморщился от крепкой хватки.

— В кишках Аирандо я видел такую честь, — бросил Ринигер, не выпуская его локтя. — И все же вам придется пойти со мной. Нет, не трудитесь оглядываться и звать стражу. Как вы думаете, кому на помощь они придут — вам или мне? Я скажу, что, будучи солдатом гвардии его величества, задержал преступника именем королевы.

Ивиммон побледнел еще пуще — на сей раз от злости, поскольку глаза его сверкнули, а рот искривился, словно готовый изрыгнуть брань. Не иначе, его задело упоминание женщины, некогда отвергшей его, а теперь отдавшей приказ о его аресте.

— Не имею че… Не знаю вашего имени, сударь…

— Роскатт, — любезно подсказал Ринигер.

— Так вот, господин Роскатт, — продолжил Ивиммон с дерзостью, которая оказалась сильнее страха, — не советую вам препятствовать мне и задерживать меня. У меня могущественные покровители…

— Ваши могущественные покровители, кем бы они ни были, — Ринигер с трудом сдерживал клокочущее в груди воодушевление пополам с яростью, — отступятся от вас, когда будет нужно. В свой срок они сами ответят за свои преступления, как и вы — за свои. Но довольно болтовни. Где письмо, которое писала вам год тому назад ее величество?

Теперь Ивиммон вспыхнул, глаза его забегали, и Ринигер понял, что попал в цель. Все вышло так, как и рассчитывали они с Эдит: трусливый хлыщ побоялся избавиться от единственной улики, способной оправдать его. Но Ивиммон не был бы собой, если бы не стал упираться.

— Не понимаю, о чем вы говорите. — Он вновь попытался вырваться. — Нет никакого письма.

— А если найду? — Ринигер уже привел Ивиммона в переулок и теперь прижал к отсыревшей стене дома. — Не трудитесь лгать, сударь, вы только что выдали себя. Ложь вам привычна, но сейчас вы испуганы по-настоящему, и ваше искусство изменило вам. Поэтому отдайте мне письмо и следуйте за мной.

— Я никуда не пойду! — Ивиммон слегка повысил голос, поглядывая на улицу. — Я очень спешу, сударь…

— Знаю, — кивнул Ринигер. — Я тоже спешу, и мое дело более спешное. Письмо, сударь! И шпагу заодно.

— Извольте!

Невероятным усилием Ивиммон вывернулся. Ринигер бросился за ним — и вовремя успел отпрянуть от клинка. Признаться, такого проворства он не ожидал.

— Теперь я вас вспомнил, сударь, — самодовольно процедил Ивиммон, рисуя финты кончиком шпаги. — Первый задира в гвардии его величества. Что ж, гвардия ничего не потеряет с вашей смертью. А я успею сесть на корабль.

Ринигер ничего не ответил, но выхватил оружие и бросился в бой. Взор его заволокло гневом — и на Ивиммона, и на себя самого: надо было сразу обезоружить, а не тратить время на болтовню. Порой даже придворные щеголи умеют не только лаять, но и кусаться, особенно если приперты к стене.

Однако внезапная храбрость Ивиммона весьма уступала его умению фехтовать. В пять секунд Ринигер прощупал его оборону, в две пробил ее. Ивиммон застонал и рухнул на выщербленные камни переулка, выпустив шпагу и сжимая обеими руками раненое бедро.

Ринигер обтер шпагу плащом противника и вернул в ножны. Ивиммон, непривычный к ранам и боли, все еще корчился на земле. Ринигер склонился над ним.

— Теперь не мешайте мне, сударь, — сказал он, расстегивая серый дублет Ивиммона и вытаскивая его рубашку из штанов. — И уберите руки. Не бойтесь, не умрете. Если бы вы сразу подчинились мне, ничего бы не случилось.

— Будьте вы прокляты… — простонал Ивиммон, кусая губы.

— Знали бы вы, в который раз я это слышу, — ответил Ринигер, пока отрывал подол от его рубашки и перетягивал кровоточащую рану.

Ивиммон продолжал стонать — не столько от боли, понял Ринигер, сколько от ужаса и отчаяния. Кто знает, как и чем запугал его Тангор, да и придет ли он на помощь своему пособнику? Ринигеру вспомнилась Диерна Элардис — влюбленная, встревоженная — и его обещание ей защитить Ивиммона. Что ж, защита порой бывает жестокой. И еще неизвестно, что скажет король — и что сделает Тангор.

Когда с перевязкой было покончено, Ивиммон лишился чувств, перед тем процедив очередное ругательство. Ринигер от души ответил, вспомнив излюбленные отцовские выражения, и занялся поисками письма. Карманы дублета оказались пусты, не считая кошелька — изрядно полегчавшего, видимо, от дорожных расходов и высоких расценок капитана Гзиры. Письмо нашлось на груди Ивиммона, кое-как зашитое в изнанку рубашки. Первые же строчки, написанные знакомым летящим почерком ее величества, убедили Ринигера, хотя читать дальше он постыдился. Сложив письмо, он спрятал его под мундир, поморщился от запаха благовоний, пропитавшего бумагу. По всему телу разлилось тепло удовлетворения наряду с усталостью, но впереди еще оставалось немало дел.

Всего в сотне шагов от переулка отыскались двое стражников, которых Ринигер попросил, предъявив приказ королевы, присмотреть за раненым преступником. Стражники охотно согласились, предвкушая награду, а Ринигер поспешил в порт, туда, где дожидалась отплытия «Ланмея». Капитану он сказал, что пассажир «нежданно прихворнул» и никуда не поедет. Гзира, казалось, ожидал чего-то подобного и ничуть не огорчился, лишь изобразил понимающую ухмылку. О возврате уплаченных Ивиммоном денег никто из них не упомянул.

Возвращаясь к своему пленнику, Ринигер взял наемный экипаж — не самое удобное средство для перевозки раненого, но лучше, чем пешком или верхом. С помощью стражников он погрузил Ивиммона, уже очнувшегося, в экипаж и велел возчику ехать к «Рыбаку и рыбе». По дороге он приказал остановиться у первой же вывески с изображением бешено скачущего всадника с сумкой на шее.

«Я отыскал нашего приятеля, письмо при нем. Правда, приятель слегка захворал, поэтому могу задержаться на день или два. Жди меня там, где мы договаривались». Это послание Ринигер велел как можно скорее доставить в Эгламид, господину Паэну Вартаниссу, который остановился в одной из гостиниц близ городской площади. Гонец обещал, что отправится немедленно, и не соврал: вышел вместе с Ринигером и тотчас зашагал к конюшне.

Экипаж медленно трясся по мостовой, поскольку народ на улицах пока не думал расходиться. По дороге Ивиммон несколько раз терял сознание. Ринигер понял, что не зря упомянул в письме про возможную задержку — сегодня вряд ли получится отправиться в путь, да и завтра тоже. Проклиная мысленно глупость Ивиммона, полезшего в драку, он с горем пополам довез его до гостиницы.

Все расспросы Гинтафа и его не менее любопытных слуг Ринигер пресек. Вместо этого он велел хозяину послать мальчишку к аптекарю за целебной мазью из травы ноан и каплями из ортенды на случай лихорадки. Сам же, сняв мундир и закатав по локоть рукава рубашки, устроил Ивиммона в своей комнате и приготовился ходить за ним — благо, он имел достаточный опыт в лечении ран.

Ночь он провел без сна, опасаясь, как бы пленник не вздумал покончить с собой, чтобы избежать допроса и казни. Впрочем, Ринигеру мало верилось в то, что Ивиммон решится на такое. У него не хватило бы духу навредить себе, да и в покровительство Тангора он, похоже, верил крепко.

И все же вынужденная задержка беспокоила Ринигера — как и внезапно нахлынувшее ощущение неведомой опасности, каким недавно делилась с ним Эдит. Впрочем, за себя он не особо тревожился. Лишь бы довезти пленника до Паридора живым — и лишь бы с сестрой во дворце ничего не случилось.

* * *

Задумчивый человек лет тридцати, стройный, русоволосый, похожий на самого заурядного горожанина, провожал взглядом открытый экипаж, где сидели Ренайд Ивиммон и рыжий юноша в мундире королевской гвардии. Прохожие рядом ворчали, бранились, порой толкались, всадники и возницы кричали: «С дороги!», а он все стоял и думал. Впрочем, ему платили не за думы, а за действия, и он предпочел действовать — быстро зашагал вслед за экипажем, продолжая размышлять.

То, что Ивиммона выслеживают, стало ясно еще днем: не каждый день в портах ошиваются королевские гвардейцы. Странно, что этот рыжий парень приехал один, — или безумно храбр, или уполномочен кем-то важным. И надо же было дать промашку: кто знал, что юнец уже напал на след Ивиммона? Нет бы следить за ним, глаз не спускать вместо того, чтобы бегать по кабакам и дознаваться у хмельных моряков, не расспрашивал ли их о некоем беглеце молодой рыжий гвардеец. Хотя моряки-то подтвердили, а вот капитан Гзира сделал честные глаза и уверил, что слыхом ничего не слыхивал и видом не видывал. Врал, конечно, — что еще взять со старого пирата и контрабандиста? Зато время ушло. А потом стало поздно.

«Еще не поздно», — улыбнулся мысленно шпион, глядя, как рыжий гвардеец выходит из почтовой конторы: видно, отправил кому-то весточку. «Что ж, самое время тоже отправить, и тогда посмотрим, чья возьмет. Опасное это дело — вмешиваться в планы его светлости канцлера Тангора».

Как только колеса экипажа вновь застучали по мостовой, шпион зашагал следом. Он видел, как гвардеец вел в гостиницу «Рыбак и рыба» бледного, хромающего Ивиммона, а потом гостиничный мальчишка-слуга во всю прыть помчался к аптекарю Далетту и вскоре вернулся, нагруженный склянками. Шпион улыбнулся — не так уж скверно все оборачивалось.

Итак, Ивиммон и его страж застряли в Фаррейге, Создатель весть, как надолго. В голове у шпиона вмиг пронеслось с десяток возможных планов — скажем, нанять отчаянных молодцов, каких полно везде, и напасть на гостиницу. Нет, слишком шумно; кроме того, может пострадать Ивиммон, а его светлости он, похоже, нужен живым. Поэтому пусть его светлость и решает.

Шпион отыскал ближайшую почтовую контору и, потребовав бумагу и перо, принялся писать:

«Сообщите его светлости, что Ивиммон арестован в Фаррейге королевским гвардейцем — имени не знаю, но сам молодой, с рыжими волосами. Ивиммон ранен, поэтому они наверняка задержатся в порту на некоторое время. Как только получите это послание, немедленно доложите его светлости, не тяните. Жду ответа и его распоряжений в Гарми, в гостинице "Фальшивый самородок". Буду там через два дня. Диатар».

Письмо он адресовал Эдьеру, товарищу по службе, который официально числился каким-то последним помощником последнего секретаря его светлости — у канцлера хватало таких формальных должностей-личин. А поскольку Эдьер служит во дворце, канцлер получит весть вовремя — если почтовый гонец поспешит, то дня через три-четыре.

Гонец в самом деле поклялся поспешить — его подстегнула двойная цена. А сам Диатар двинулся к своей гостинице, чтобы расплатиться и забрать лошадь. Хотя уже вечерело, а сам он целый день бил ноги по всему Фаррейгу, времени на отдых не было.

* * *

Под утро у Ивиммона случился легкий приступ лихорадки. Но раненый был в сознании и подчинялся Ринигеру с угрюмой покорностью, совсем не шедшей к его смазливому лицу. Он молча глотал лекарство каждые четверть часа и терпел перевязки, хотя глаза его порой злобно посверкивали, а сквозь стиснутые от боли зубы вырывалась брань.

— Поверьте, сударь, — сказал ему Ринигер, не выдержав, — я утомлен вашим обществом не меньше, чем вы — моим. Поэтому постарайтесь скорее набраться сил. Чем раньше это произойдет, тем раньше мы отправимся в Паридор. И тем скорее вы избавитесь от моего общества — к обоюдной нашей радости.

На сей раз Ивиммон удостоил его ответом.

— Скорее бы, — процедил он, утирая с бледного лица пот. — А вы, Роскатт, двадцать раз пожалеете — и о том, что задержали меня, и об этом. — Он кивнул на перевязанную ногу. — Вы еще не знаете, кому перешли дорогу…

— Знаю, сударь, — улыбнулся Ринигер, — и мне это весьма по душе. Вы же сами изволили вчера назвать меня первым задирой в гвардии. А теперь замолчите и пейте.

День выдался невыносимо долгим, как и вторая ночь. Спать себе Ринигер по-прежнему не позволял, заняться было нечем — шпагу он вычистил и наточил еще вчера вечером, не доверив это гостиничным слугам. Чтобы не умереть от скуки, он представлял мысленно, что скажет королеве, что — королю и что — сестре. Недавние тревоги поблекли, хотя не ушли, и он прогонял их, воображая себе физиономию разгневанного Тангора и поневоле слегка сочувствуя растяпе Ивиммону. Впрочем, первые строки злополучного письма ее величества сполна уверили его, что этот господин не заслуживает ни капли жалости.

Наутро Ринигер убедился, что лихорадка ушла и раненый в силах перенести дорогу. Гинтаф, хозяин «Рыбака и рыбы», раздобыл для Ивиммона серую кобылу, не слишком крупную, смирную и легконогую. От души поблагодарив и щедро наградив его, Ринигер пустился в путь со своим пленником. Он не выпускал из рук поводья его лошади, хотя Ивиммон не пытался бежать — сидел в седле с тем же угрюмым видом, сжав руки под плащом и стиснув побледневшие губы. Не то обдумывал месть, не то страшился собственной участи.

К вечеру пятого дня путешествия Ринигер прибыл в Тьеду, назначенное место встречи. На постоялом дворе «Голова Адато», названном в честь древнего героя, подло захваченного и казненного врагами, дожидался Паэн — как оказалось, почти два дня.

— Знаешь, — сказал он после приветствий и поздравления с успехом, — я с самого начала был уверен, что именно ты найдешь его. Ты, а не я. Мне было радостно получить от тебя весть. Можешь вообразить, как счастлива она будет, когда узнает?

Со стороны могло показаться, что речь идет о ее величестве королеве. Но Паэн, разумеется, имел в виду другую женщину.

— Думаю, счастливы будут они обе, — улыбнулся Ринигер, — и не только они. А ты, если хочешь оказать мне услугу, посторожи нынешней ночью этого хлыща. Не поверишь — с тех пор, как я захватил его, я ни на миг не сомкнул глаз.

— Малоприятное занятие, — поморщился Паэн, который весьма недолюбливал Ивиммона. — Но я потерплю. Тебе правда не помешает отдых — ты на вид не румяней его, как будто сам ранен.

Ринигер лишь криво улыбнулся в ответ, но от души поблагодарил друга и отправился спать, уже не в силах бороться с многодневной усталостью. Не раздеваясь, он рухнул на кровать и проспал до самого утра. Паэн же провел весьма неприятную ночь, присматривая за Ивиммоном, который в тщетной надежде попытался склонить его на свою сторону — и не выбирал выражений.

— Вы же благородный человек, Вартанисс, — говорил среди прочего Ивиммон, сверкая глазами. — Что взять с этого грубияна Роскатта? Какого участия ждать от худородного провинциала, который имел наглость явиться ко двору в драных штанах и стоптанных сапогах? Но истинный дворянин всегда поймет другого…

В ход шло все — от щедрых посулов до угроз: видимо, теперь, когда до Паридора оставались считанные мили, все страхи пленника воскресли и сделались сильнее веры в «могущественное покровительство». Король Легард хоть и не так гневлив и жесток, как его покойный отец, но за попытку очернить королеву и наследного принца он не пощадит виновника.

Паэн так и не ответил Ивиммону, и тот, отдышавшись после своей тирады и выругавшись напоследок, наконец уснул — или сделал вид, что спит.

Они отправились в путь, когда солнце почти поднялось над восточным горизонтом. Отдохнувшие кони бодро мчались по дороге, а двое из троих всадников надеялись до наступления сумерек прибыть в столицу и предстать перед королем. Ивиммон, похоже, ни на что уже не надеялся. Ринигер по-прежнему держал поводья его лошади, давно привыкнув к угрюмому молчанию пленника. Но беседу они с Паэном вели вполголоса, едва различимо из-за стука копыт по дороге.

— Вчера весь вечер ходили тучи, — говорил Паэн, — и хозяин уверял, что сегодня непременно будет дождь. Хвала Создателю, что его нет.

— Дождя-то нет, зато на сердце у меня хмуро, — признался Ринигер. — Не знаю, отчего. У нас все получилось, но меня что-то тревожит. Думается мне, за все ответит этот пустоголовый бедняга, а истинный виновник так и останется в тени.

— Знаешь, — медленно произнес Паэн, — нынче ночью он кое-что сказал, и это заставило меня призадуматься. Я расскажу тебе потом, когда приедем. Но у меня крепнет убеждение, что ты все же прав насчет… сам знаешь, кого.

«Конечно, я прав», — хотел было ответить Ринигер, и тут слова замерли у него на губах. По телу пробежала обжигающая волна тревоги: впереди затаилась опасность. Хотя до Паридора не так далеко, перекресток с постоялым двором и селение Мальс остались позади, до следующего — мили три, не меньше. Лесов здесь не было, но кое-где попадались гельновые рощицы. Одна такая раскинулась справа, ветер шумел листвой, заглушая все звуки кругом, а дорога, будто назло, опустела — ни встречных, ни попутчиков.

Чутье заставило Ринигера осадить коня — пришлось даже бросить поводья кобылы, на которой ехал Ивиммон. Кобыла зафыркала, пленник радостно охнул и, видимо, подтолкнул ее в бока, надеясь сбежать. В тот же миг из рощи раздались выстрелы.