Осколки личностей (джен)

— Я очень нервничаю из-за учёбы, — чуть тише проговорил Эндрю.

Ложь.

Причина его нервных тиков, панических атак, прочих других проблем сидела прямо перед ним, закинув одну ногу на другую. Мать держала в руках телефон и куртку, изредка поправляла спадающую прядь волос. Глупая улыбка, из-за чего к горлу поступал невидимый ком ненависти; фальшивая забота, которая исчезнет, стоит только перешагнуть порог кабинета; наигранный смех, вырывающийся порой не в совсем ненужные моменты — всё это застыло на немолодом лице матери. Она уже выпила.

Эндрю ненавидел себя в такие моменты. Он не отрицал, что вёл себя как слабак. Мог бы плюнуть на мнение матери и рассказать обо всей ситуации врачу, не задумываясь о последствиях. Однако что-то его останавливало. То ли дело в страхе, что по приезде домой получит по шее, то в ли чувстве долга перед матерью, то ли мерцающие огоньки любви просыпались в потаённых уголках души. Чёрт его знал.

— Ну, я пропишу такие лекарства, — задумчиво произнесла невролог, ткнув пальцем в листок. — И вот мой совет: не переживай о школе. Просто старайся распределить свои силы. Направь внимание на одно, а если уже устал для другого, тогда оставь на потом. Не стоит так паниковать из-за оценок.

— Вот мы про что и говорим! — поддакивала мать.

Эндрю невольно прикусил губу, отвёл взгляд в сторону. Хотелось разреветься, взвыть от боли, посеянной в душе, и убраться отсюда прочь. Однако силы сдержаться нашлись. Просто кивнул, но телефон в руке сжал сильнее. Нажал на кнопку — включился экран, на котором высветилось время. Пять минут шестого.

— Вот, видите, какое у него состояние, — произнесла мать, глядя на него.

— Да, я вижу, — подтвердила невролог.

Он бросил на мать взгляд, полный возмущения и ненависти. Давит присутствием, не даёт возможность сказать правду, так ещё и смотрит с хитрыми огоньками в глазах! Сама невинность! Аж тошно смотреть.

Ходить здесь по неврологам не было никакого смысла. В школе как-то проходила диспансеризация, и тогда Эндрю высказался врачу о состоянии, только в ответ получил рецепт с курсом успокоительных. И запись в больничном листе о необходимой явке в поликлинику. Мать как узнала, так заявила, что позвонит в психбольницу. Нередкое обещание, пустые слова, которые никогда не исполнятся. Может, к лучшему, а может и наоборот.

Верил он неврологу, к которому пошли с бабушкой в родном городе. За деньги, конечно, но другого выхода не предстало. Там всё и рассказали. Врач отнёсся с пониманием, пояснил, что было бы странно, если бы при такой обстановке вообще ничего не происходило в организме. Поставил заодно диагноз — тревожное стрессовое расстройство. Порекомендовал обратиться к психологу, в лучшем случае, к психотерапевту.

Наконец мучения закончились. Они вышли из кабинета, Эндрю завернул за угол и снял с вешалки пальто, уютно пристроившееся среди всех остальных. Мать тем временем застёгивала куртку. Спускались на первый этаж в полной тишине.

На улице темно. И неудивительно — конец зимы. Уличные фонари тускло мерцали, снежинки падали с неба, мелькали перед светом, а позже исчезали во мгле. Люди выходили из поликлиники, стиль дома которой напоминал средневековый замок. Мать говорила, что она построена в двухтысячные.

— Мне вообще не понравилась она, — с недовольством проговорил Эндрю, пряча нос в воротник пальто, пока мать зажигала сигарету.

— Чем же? — спросила мать, делая затяжку.

— Лезет с непрошенными советами, — буркнул он.

— А вот я с ней согласна, — заявила мать, выдохнув, отчего дым от сигарет взмыл вверх. — Ты слишком нервный. Зачем так париться насчёт учёбы? В ней же дело?

Эндрю промолчал. Говорить о скандалах бесполезно. Мать слишком гордый человек, чтобы признаться в собственных ошибках и извиниться за них. В её манере просто небрежно махнуть рукой, сказать: «ерунда», вернуться к делам, которыми ранее занималась. За всю жизнь, сколько Эндрю помнил, перед ним мать извинилась всего три раза. И то, обещания бросить пить всегда нарушались, а потому он смело расценивал это как предательство.

— Я пытаюсь сам справиться с болезнями, — тихо произнёс Эндрю, глядя куда-то вдаль. — Но мне помощь нужна. Поддержка.

— Не нужен тебе никто, — мать небрежно фыркнула, бросив окурок на землю, — ты сильный, справишься и без психологов.

Подобные слова нанесли последний, решающий удар. Если раньше в груди теплилась маленькая надежда на то, что ему помогут родители, что им всё-таки небезразлично на него (в большем случае надежда направлена на мать), то сейчас её не стало. Они слишком заняты собой, чтобы поддержать ребёнка. Эндрю нахмурился, поправил очки на переносице, достал телефон из кармана куртки и набрал сообщение бабушке. Жаловаться на несправедливость жизни.

Сев в автобус, который, к его счастью, переполнен людьми, и мать не видела его расстроенное выражение лица, Эндрю включил переписку с бабушкой и начал описывать все события. Она ответила мгновенно. Поблагодарила за то, что он первый рассказал обо всех событиях, ибо при разговоре с матерью, та перевернёт всё в собственную пользу.

Она — единственный человек, которого он любил так сильно, что готов отдать жизнь без раздумий.

* * *

Эндрю стоял на заднем дворе калмекак, оперевшись спиной о колонну. Солнце ярко светило, лучи падали на его лицо, согревая кожу. Послушники проходили мимо, скрывались за углами, выносили на улицу кувшины с растениями или другим содержимом. Бросали любопытные взгляды, но тут же возвращались к делам.

У учителя-жреца наконец появилось время. Приготовления к ритуалам и жертвоприношениям уже завершили (ближайших праздников, вроде как не намечалось), указания послушникам розданы, вопросы в Совете старейшин решены, а потому сейчас он мог обсудить проблему, связанную с местонахождением Эндрю. С ним находился Иолотли, просил пустить в пограничный батальон.

Пограничный батальон, насколько ему известно, создан ещё две с половиной тысячи лет назад Первым Хранителем — неким образом божества. Солдаты размещались на границе с внешним кольцом, играющим роль некого защитного барьера, патрулировали, жили. Отводили грамотным людям роли счетоводов, чтобы те вычисляли всплески энергии эрозии, но в большинстве случаев их умозаключения редко сбывались.

Иолотли наконец вышел из комнаты. Убрал руки за спину, шёл размеренно, не спеша, с загадочной улыбкой на лице. Пытался создать интригу. Эндрю за несколько секунд подошёл к нему чуть не вплотную. Иолотли протянул ему пергамент с неизвестным содержанием.

— Что это? — спросил Эндрю, беря пергамент.

— Э-э-э, своего рода документ, который принимает тебя за своих, — Иолотли улыбнулся. — Учитель разрешил мне проводить тебя до человека, занимающегося пограничным батальоном.

— Здорово, спасибо…

— Только вот он не знает, что я пойду с тобой! — второпях произнёс Иолотли, посматривая в разные стороны.

— Что? — Эндрю не мог поверить. Он всё думал, что Иолотли шутил, но услышанное повергло его в шок. — Нет, я против!

— Ну, в этом вопросе твоё мнение ничего не значит, — последнее слово Иолотли пропел и положил руку на плечо Эндрю. — Так что терпи меня, дорогой друг.

Выйдя из калмекак, они направились домой. Родители Иолотли об их разговоре не знали и, как понял Эндрю, не узнают, что очень тревожило. Беспечность или, скорее, легкомыслие друга немного раздражало. В какой-то степени он делал его ответственного за будущее ранение или, не приведи Господь, смерть. Невольно в голове появлялись мысли о выражении лица, выражающими злость, упрёк, обиду и неверие, и словах взрослых. Но Эндрю старался лишний раз не думать о плохом.

Всё будет хорошо.

Дома в кратчайшие сроки собраны вещи. Иолотли небрежно бросил в сумку сменную одежду, надеясь, что она пригодится в пути к столице, откуда потом пограничные батальоны направятся к внешнему кольцу. Сверху положил пару кукурузных лепёшек, которые незаметно стащил из кухни, пока Читлали находилась в гостях у соседки. Лечебные настойки, корень мыльного дерева оказались в той же сумке.

Перед тем, как идти, Иолотли опустился на колени перед алтарём и молился. Эндрю не мешал. Он не очень-то верил в Бога, а тем более в нескольких, но не отрицал их существования. Есть они, нет их и, верит в них кто или не верит — дело каждого.

— Ты точно уверен, что пойдёшь со мной? — заново спросил Эндрю, когда они оба вышли из дома.

— Моё решение поменяет только солнечное затмение, — ответил Иолотли, усмехнувшись.

Эндрю оглянулся назад, бросил взгляд на дом, невзрачный среди остальных, но навсегда оставшийся особенным в его сердце. Хотелось запечатлеть в памяти каждый момент, проведённом в этом месте: доброжелательность хозяев, вкусная еда, тёплая постель, даже словесные перепалки между ним и братом Иолотли, которые сейчас казались чем-то забавным.

На центральной площади собралась толпа людей. Родители провожали сыновей (в большинстве молоденьких и неопытных, но грезивших получить большую славу), строго махали указательным пальцем, давали напутствия: «Слушайся командира, не нарушай дисциплину, не смей позорить имя отца и матери». Жестоко, но в какой-то степени справедливо.

Иолотли потянул его через всю площадь, и вскоре они оба оказались возле высокого мускулистого мужчины, на теле которого — многочисленные шрамы после сражений. С плеч свисала шкура ягуара, на голове у него красовался череп животного. По всей видимости, командир пограничного батальона. Он разговаривал с молодым солдатом, по-видимому недавно участвовавшему в боях, но почти сразу переключил внимание на них.

— Вижу, ко мне пришли совсем юнцы, — с усмешкой произнёс командир. Он одарил Эндрю вопросительным взглядом, но тот без каких-либо слов протянул ему пергамент от старейшины. — Что ж, Некалли, этих новобранцев поручаю тебе.

Солдат кивнул и, отдав честь, повёл их за собой. Они миновали центральную площадь, несколько жилых кварталов, вышли к стенам города, где уже ждали другие новобранцы, сидя на земле, разговаривая друг с другом, проверяя целостность мяча, чтобы в свободное время поиграть в подобие волейбола.

— Завтра идём в столицу, — произнёс Некалли, остановившись. — Как вы поняли, я — ваш командир, поэтому жду от вас полного послушания.

— Мы поняли, — ответил Иолотли, скрестив руки на груди.

— Вечером будет перекличка. А пока можете пока быть свободны. Старайтесь не уходить далеко. — сказал Некалли прежде, чем развернуться и уйти.

Эндрю бросил на него любопытный взгляд. Для воина тот недостаточно мускулист. Смуглое лицо украшали три вертикальные точки под глазами. Похожи на слезинки. На запястье уютно устроилась татуировка в виде солнца. Знак чего-то. Чего — Эндрю прослушал. Среди копны волос цвета молочного шоколада затерялась красная, чуть ли не бордовая прядка. Одно плечо укрыто плащом, второе оголено.

Почему-то он был уверен в том, что

Некалли окажется и хорошим командиром, и другом.