Бункер 49: Темнеет (гет)

Они разговаривали до тех пор, пока не настала ночь и в бункере стало тихо, а звуки жизни за дверью отсека стихли. Грэм не вернулся в свои апартаменты, когда они закончили говорить. Он был измотан почти до слёз и не мог бы вынести даже короткого путешествия обратно в свой пустующий отсек. Вместо этого он столкнул с дивана на пол кучу белья и лохматого старого кота, и занял его место в качестве замены кровати. Было неудобно, и, несмотря на усталость, Грэм обнаружил, что его мысли проматывают прошедший вечер и всё, что было сказано.

Грэму казалось, что Уоллис стал больше похож на себя со времён, когда умерла его жена, благодаря долгой ночи разговоров, где Грэму удалось раскрыть ему правду этого мира.

Сначала Уоллис подумал, что Грэм шутит. Потом он решил, что он болен, и зашёл так далеко, что встал со своего места и положил руку на лоб Грэма, чтобы проверить температуру.

После этого он разозлился, но ненадолго, неверие вскоре перешло в принятие. Его естественное любопытство довольно быстро вытеснило гнев и в конечном итоге переросло в интерес и вовлечённость. Всё прошло лучше, чем мог надеяться Грэм.

Грэм пытался быть последовательным и избегать путаницы, как это делал его хранитель во время тех первых острых откровений десятилетия назад. Раскрытие каждой новой истины по одному слою за раз делало процесс менее болезненным и легче воспринимаемым. Так же, как человек готовит поверхность, чтобы она прослужила долго, грунтуя её и давая ей застыть на воздухе перед нанесением первого слоя краски, Грэм пытался раскрыть Уоллису реальность мира в правильном порядке и с тщательным вниманием к деталям.

Эта тактика могла бы сработать для молодой тени, но Уоллис был далеко не юн, как он в прошлом, и у его друга был опыт всей жизни, который можно было бы соотнести с полученной информацией. Он делал скачки и связи между словами, сказанными Грэмом ранее, и собственным прошлым. Чем больше они говорили, тем больше Грэм обнаруживал, что старается поскорее перебить своего друга новыми истинами.

К тому времени, как их глаза стали сухими, как наждачная бумага, а потребность во сне стала не избегаемой, Грэм почувствовал, что он проделал достойную работу по изложению фактов, на принятие которых у него самого ушло десятилетие или больше. Так же, как его собственный хранитель, и как он сам ранее, всё рассказал своей давно умершей тени, он наблюдал за Уоллисом в поисках признаков сломленности. Хотт это было и сложно. Тревожно. Это был уровень стресса и реакция на него, которые нужно было тщательно измерить и проработать.

Пока Грэм пытался найти удобное положение на провисающем диване с пружинами, которые время от времени звенели, он понял, что ни разу не подумал о том, что бы он сделал, если бы Уоллис не смог принять полученную информацию. У него не было оружия, и ему ни разу не приходило в голову, даже мимолетно, что он смог бы причинить вред этому человеку. Грэму казалось, что он либо очень отчаянный, либо очень уверен в психической устойчивости своего друга. Он не осознавал ни того, ни другого. Под аккомпанемент храпа Уоллиса поблизости и звона очередной пружины, Грэм наконец уснул.

* * *

Казалось, прошло всего мгновение, когда он проснулся, так что он, должно быть, крепко и хорошо проспал, несмотря на диван и его звенящие пружины. Он был напряжен и его левая нога онемела. Уоллис сидел и наблюдал за ним со стула всего в нескольких футах от него, одетый только в майку и шорты. Это было тревожное зрелище, для пробуждения.

Уоллис выглядел почти взволнованным, наклонившись вперёд, его глаза светились от всего, что он недавно узнал. Грэм задавался вопросом, спал ли его друг вообще. Даже острые щетинки бороды на его небритом лице, теперь скорее седом, чем каштановом, казалось, стояли прямо и готовые услышать больше.

— Что? Ты в порядке? — спросил Грэм, его голос был хриплым, а рот сухим. Он несколько раз причмокнул губами и попытался выработать немного влаги. Судя по пятну слюны на подушке, он снова спал с открытым ртом. Неудивительно, что его рот высох.

Уоллис, по-видимому, ждал, когда он проснётся. Грэм понятия не имел, как долго он ждал, но этого явно было достаточно, чтобы Уоллис полностью проснулся и был полон вопросов. Если задуматься, было так странно, что Уоллис сидел там, наблюдая, как он пускает слюни и спит.

Прежде чем Грэм успел ещё что-то обдумать, Уоллис пренебрежительно замахал руками и ответил на его вопрос:

— Ладно, ладно, я в порядке. Так что, эти ребята в другом бункере не знают, что вы общаетесь с другими бункерами? Как вам это сошло с рук? Когда это началось? Почему вы не отключили их контроль над 72, если это было сделано на высшем уровне? И как...

Грэм остановил его хрюканьем и вытянутой рукой, затем перекинул свою онемевшую ногу через край дивана. Было странно почувствовать пол, как будто это была не его нога. «

— Подожди секунду, ради бога, и дай мне проснуться. Чай готов?

Уоллис обозвал его большим ребёнком и поплёлся, чтобы нагреть кастрюлю с водой. Он протёр металлический чайник сомнительного вида тряпкой, которую выкопал из кучи вещей на стойке, затем бросил туда немного чая, который сначала понюхал, что также не было обнадёживающим знаком. Он вылил немного воды из раковины на две грязные чашки на стойке, но Грэм заметил, что он сполоснул их от чистой от лекарств воды, которую ему доставили. Грэм широко зевнул и потряс ногой, скривившись, когда первые иголки и булавки начали покрывать кожу, и это дало ему понять, что у него всё ещё осталась живая нога.

Уоллис вернулся и снова плюхнулся в кресло. Он потянулся, чтобы похлопать Грэма по колену, и спросил:

— Ты уже проснулся?

Грэм вздрогнул от глубокого зевка, но кивнул.

— О чем ты спрашивал? По одному вопросу за раз, пожалуйста, если не хочешь подождать, пока я выпью чай.

Уоллис, по-видимому, высмеял идею ожидания и бросил на него взгляд, который ясно давал понять, что он не собирается ждать чаёвничество или чего-то ещё. Он спросил:

— Ладно. Так как вы разговариваете с другими бункерами? Сколько других бункеров в этом замешано? Там действительно 50 бункеров? Типа 50 бункеров, и все заполнены людьми?

Грэм пытался следить за всеми вопросами, но они появлялись быстро и прерывались отрывистым акцентом, сопровождаемыми руками Уоллиса. Он всегда был болтуном руками. Теперь он был нетерпеливым, любопытным и, возможно, перекофеиненным болтуном с болтающимися руками, и это сводило Грэма с ума.

— Да, их 50, но один из них — это бункер номер один, и я не думаю, что он считается. Я общался с несколькими бункерами за эти годы, но некоторые из них могут общаться с другими, с которыми я не могу общаться, и наоборот. Я не уверен, почему, но я не думаю, что кто-либо из них может общаться со всеми остальными. По крайней мере, не тайно, они не могут. Я полагаю, что я мог бы поговорить с любым бункером, с которым бы захотел, просто позвонив им, но это не то, о чем говорят, так что не думаю. Я вообще не планировал ничего тайного, я просто случайно оказался во всём этом, когда однажды раздался звонок.

Грэм пожал плечами, потому что он действительно не был уверен, как всё это произошло или кто это начал. Он знал только, что однажды он услышал жужжание и увидел мигающий свет, который означал, что Бункер 40 вызывает его. Он вставил гнездо, гадая, что это может быть, и обнаружил, что говорит по измененной линии, настолько заполненной высокими визгами, что ему было больно слушать.

— И ты никогда не спрашивал, сколько ещё людей в этом замешано? Ты идиот?

Грэм рассердился на его слова.

— Конечно, я спросил! И мы все согласились, что будем знать только тех, о ком уже знаем или с кем можем связаться позже. Безопаснее, понимаешь? — Грэм замолчал и указал на пар, поднимающийся из кастрюли с водой позади Уоллис.

Уоллис вскочил, более энергичный, чем Грэм видел его, впервые за долгое время, и начал готовить чай. Вид худых старческих ног Уоллиса, спутанных седых волос и костлявых ступней заставил Грэма задуматься, куда ушли годы. Он задался вопросом, выглядел ли он таким же старым, когда Уоллис оглянулся на него, поэтому он посмотрел на свои собственные ноги и ступни. Конечно, они тоже были костлявыми, старческими. Это было довольно разочаровывающе.

Уоллис вернулся, осторожно балансируя двумя чашками на помятой металлическом подносе. Он останавливался и начинал снова несколько раз, из-за чего из чашек каждый раз выплескивалось всё больше воды, когда он начинал идти, потому что он всё время смотрел на чашки. Грэм задался вопросом, говорили ли Уоллису когда-нибудь, что полную чашку можно нести, не расплескивая, только не глядя на неё. Наконец, он опустил поднос и предложил чашку Грэму.

Грэм с благодарностью взял её и постарался не обжечься о горячий металл, обхватив пальцем ручку, на которую был намотан кусочек пряжи, чтобы отвести часть тепла. Он подул на поверхность горячего чая, и пар устремился от него.

Он осторожно отпил, ожидая, пока Уоллис успокоится, а затем сказал:

— Ты воспринимаешь это гораздо лучше, чем я думал.

Уоллис поставил свою горячую чашку и снова наклонился вперёд. Он выглядел взволнованным и нетерпеливым. На самом деле, Грэм подумал, что он выглядел слишком взволновано.

— Разве? Как я должен был это воспринять? — спросил Уоллис.

— Ну, скажем так, я провел 33 дня запертым под полом после того, как мне рассказали лишь малую часть того, что я рассказал тебе вчера вечером.

Уоллис откинулся на спинку стула и с шумом выдохнул, удивленно уставившись на Грэма. Его волосы, уже торчавшие во все стороны непослушными седыми пучками, получили ещё больший беспорядок, когда он провёл руками по бокам головы. После этого он стал похож на козлёнка с рожками, за исключением того, что его рожки были сделаны из волос. Он оглядел Грэма с ног до головы, словно увидел его впервые.

Грэм представил, что он, вероятно, представляет себе шкафы и каморки, подобные тем, в которых они прятались детьми во время игр. В тех тесных местах они сворачивались, сжимали грудь и надеялись, что их найдут первыми.

— Это не было похоже на шкаф или что-то в этом роде. Это был ряд комнат, спрятанных под полом, — объяснил Грэм и увидел, что его догадка была верна по выражению лица Уоллиса. Он пояснил: — Но я был заперт, очень напуган и сбит с толку. А ты нет. Почему?

Грэм наблюдал за Уоллисом, пока тот думал о том, что скажет. Он наблюдал так же, как и за собственной тенью, но без всякого намерения что-либо предпринять, если его друг с криками выбежит из комнаты. Время для такого рода абсурда уже прошло. Ко всему в Ордене теперь нужно было относиться с осторожностью. Возможно, все это было просто мусором и пустой тратой бумаги.

Наконец Уоллис заговорил. Волнение утихло, и в его голосе появился более серьезный тон.

— Я думаю, это потому, что я знаю, что есть и другие, и когда мы умрём, это не будет концом. До сих пор я думал, что мы единственные люди, которые существуют.

Грэм задумался над тем, что сказал Уоллис, на мгновение, затем кивнул. Это было чувство, которое он понял. Оно было и разумным, и правдивым.

Уоллис продолжил тихим и немного грустным голосом:

— Знаешь, до сегодняшнего дня я просыпался каждый день и думал, не в этот ли день у меня внутри зародится рак. Или, может быть, в этот день я не смогу больше это выносить и перепрыгну через перила. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз просыпался без этих мыслей, мелькавших в моей голове.

— А сегодня? — спросил Грэм мягким голосом.

— А сегодня я проснулся и подумал, как мы можем исправить всё это дерьмо.

Грэм улыбнулся его ругательству. Он редко слышал их от Уоллиса. Как сначала учитель, а затем политик, это было то, от чего он отказался, когда они все оставили детство позади. В конце концов, не стоило бы учителю начальной школы отправлять детей домой после школы с таким особым словарным запасом.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — ответил он, всё ещё с улыбкой на лице.

— А как насчёт тебя, Грэм? Не говори мне, что ты не чувствовал то же самое. По крайней мере, в какой-то момент ты должен был.

Он попытался вспомнить, были ли у него когда-либо подобные мысли, и не думал, что были, но он знал, что Уоллис имел в виду их общие потери за эти годы. Мысли, которые проходили через его голову, всегда были окрашены знанием, которое он нёс о других бункерах.

— Нет. На самом деле, мои самые ужасные мысли были полной противоположностью твоим. Даже страшнее, я думаю.

Уоллис отнёсся к этому скептически:

— Страшнее рака или прыжка? Единственное, что страшнее этого, — это медленный рак.

— Я проснулся и испугался, что не заболею. Я знал, что никогда не спрыгну. Моя ответственность полностью исключает это. Я боялся оказаться здесь последним.

Мужчины молчали, размышляя над этой мыслью.

Наконец Уоллис заговорил, выражение лица было ровным, а голос — бесстрастным.

— Я должен сказать: это просто полный отстой, мой друг.

Грэм захлебнулся, когда из него вырвался неуместный смех. Уоллис присоединился к нему после мгновения, из него вырывались потоки смеха, пока он не согнулся и не схватился за живот, заявив, что обмочится, если Грэм не прекратит фыркать. Смех затих, несколько ложных остановок появились и исчезли, когда они снова начали смеяться.

В конце концов Грэм вытер глаза и увидел, что годы скорби сошли с лица его самого старого друга. Морщины всё ещё были, как и седые волосы и всё более кустистые брови, но в морщинах стало меньше боли. Он надеялся, что так и останется.

Как только Уоллис пришёл в себя, он сказал:

— Оставив в стороне шутки, у меня ещё куча вопросов. У меня сложилось впечатление, что они не собираются продвигать вперёд твои планы, ради спасения наших задниц. Если только ты не ищешь помощи, которая заключается в том, чтобы взорвать наш дом. Я так не думаю. Так что, почему бы тебе не рассказать мне, куда нам двигаться дальше, и пусть вопросы решатся сами собой.

— Ладно. Я думаю, это то, что нам нужно выяснить, и я не думаю, что у нас есть много времени на это. Во-первых, бункер номер 40 уже позаботилась о внешних линиях, которые бункер 1 мог использовать для запуска самоуничтожения, — сказал он и поднял руки, чтобы предупредить вопросы, когда Уоллис открыл рот.

— И прежде чем ты спросишь, я понятия не имею, как они это сделали. Это было задолго до меня. Но это только половина системы, и нам нужно беспокоиться о другой её части.

— Это то, о чем ты говорил на уровне 72, верно? — спросил Уоллис.

Грэм кивнул:

— Да. Но вот тут-то всё и становится сложнее. Если мы начнём отключать что-то, они могут понять, что мы что-то замышляем. Вся система, для всего бункера, должна быть отключена сразу. И так же, как это сделали 40, когда они отключили верхние линии, это, вероятно, нужно скоординировать с другими бункерами или что-то ещё, что они сделали, чтобы это было незаметно. Мы не знаем и не имеем реального способа узнать, сколько бункер номер один знает о нас здесь внизу. Я думаю, мы можем быть уверены, что они не позволят себе потерять контроль над нами без борьбы.

—И твой план состоит в том, чтобы не дать им возможности сражаться, да?

— Именно так, — ответил Грэм. — Это значит, что нам нужен ещё один человек, и мне нужно выйти на связь.