Бункер 49: Темнеет (гет)

Грэм Ньютон бросил записку, только что доставленную из IT. Он покусывал уже обгрызаную губу и наблюдал, как записка лениво падает вниз, присоединяясь к другому мусору, разбросанному по полу его отсека. Записка гласила немного, но иного и не требовалось. «Мигающие красные огни» были единственными словами на полоске грубой и неровной бумаги. Для постороннего эти слова ничего не значили, но для Грэма, главы IT, они кричали, что ему нужно собраться с мыслями.

Работники IТ — те, кто был на смене — были под впечатлением, ведь мигающие красные огни сигнализируют о конкретной неисправности на серверах, требующей особого вмешательства руководителя. С его паролями и картами-ключами он был единственным, кто мог восстановить хрупкое равновесие на важнейших серверах.

Само собой разумеется, что это всё чушь. Они — знак того, что кто-то позвонил ему из другого бункера, и, скорее всего, звонок был из бункера номер один. Ему нужно было спуститься, проделав долгий путь на 29 уровней вниз, и причем быстро. Но сначала ему нужно приготовиться.

Его подготовка к разговору с первым бункером перешла почти на уровень ритуала. Это совсем не удивляло Грэма. Он понимал ритуал лучше, чем большинство жителей их бункера, возможно, даже лучше, чем любой из них. Вся его роль в этом мире заключалась в том, чтобы всё шло одинаково всё время, чтобы ритуал жизни был непрерывным, гладким и ненарушимым. А когда он прерывался, его обязанностью было рассеивать рябь посредством другого, гораздо более тёмного набора ритуалов. Внутри бункера имела значение только непрерывность, потому что непрерывность означало выживание. Под землёй не было места для ошибок, не было места для изменений.

Он выполнял одни и те же действия перед каждым общением с бункером номером один. Он понятия не имел, был ли он просто действительно хорошим лжецом или этот маленький ритуал отлично работал, но ему пока везло. Зачем катиться по рельсам? Он лгал всё больше и больше с годами, и в последнее время его общение с ними было лживым до безобразия. Но это было необходимо. Никаких сомнений. Проблема заключалась только в том, чтобы делать это умело и правдоподобно.

Во время его самого первого общения с первым бункером, много десятилетий назад, его дядя дал ему, подростку, последний и беспроигрышный совет, прежде чем они открыли шкаф и спустились в скрытые комнаты, которые изменили его жизнь навсегда. Этот совет был: обязательно говори абсолютную правду.

Его дядя посмотрел ему прямо в глаза, крепко положив руки на плечи Грэма, и сказал:

— Грэм, я серьёзно. Они поймут, если ты солжёшь. Просто скажи правду.

Грэм согласился, больше смущённый тем, что ему напоминают о честности, чем страшась мнимых последствий. Только после этого звонка, после того, как его приняли в качестве официальной тени главы IТ, его дядя рассказал ему о причинах своего серьёзного предупреждения. Только тогда он понял, что его дядя был готов тихо убить его отравленной чашкой чая, если он провалит своё важное собеседование. Он сделал бы это с сожалением, но он сделал бы это, как того требовал Устав и правила, изложенные на его страницах. Это дало Грэму много пищи для размышлений в отношении к своей новой карьере, когда он узнал столь болезненную правду.

Конечно, вопрос честности был одним из тех, которые почти немедленно пришлось переосмыслить. Его дядя, как только узнал, что у него есть доверенное лицо и партнёр, обучил Грэма всем вещам, о которых нужно лгать, и как это делать. Его предшественник, по-видимому, сделал то же самое для своего дяди в свою очередь. Это была традиция, почти такая же старая, как и сам бункер, как оказалось.

Для его дяди, крупного мужчины с довольно странным именем Ньют Ньютон, трюки, которые срабатывали, были такими: надевать слишком тесные ботинки, добавлять в чай каплю-другую успокоительных препаратов, используемых в системе водоснабжения бункера, или класть небольшие подушечки между наушниками и головой. Иногда требовалась комбинация всех этих вещей, когда он знал, что будет нести очередную чушь.

В одном довольно серьёзном случае, как он со стыдом признался, он на самом деле принял лекарство забвения, которое редко использовали в бункере и которое было мощным по своему эффекту. Его жена контролировала процесс. Он рассказал Грэму, сколько он принял и как заставить его работать. Всего одна или две дозы, а затем постоянное повторение событий, которые он хотел забыть, проносилось в его голове или даже воспроизводилось вслух, — вот и всё, что было нужно. Оно не стирало всё полностью, но снимало весь стресс, делало события туманными и похожими на сон. Что упростило враньё о чём угодно.

Его жена, по словам дяди Ньюта, не должна была ничего знать, но она была проницательной женщиной с наблюдательными глазами и знала гораздо больше, чем ей следовало бы. Тот самый дядя — тот, который не мог хранить секреты от собственной жены — предостерег Грэма быть лучшим руководителем IT и всё же сохранить свои секреты. А ещё лучше — просто не жениться, добавил он ему со смехом.

Со временем выяснилось, что Грэму не нужны были большинство трюков, на которые полагался его дядя. Оказалось, он был прирожденным лгуном. Его трюк заключался в том, чтобы просто рационализировать всё, о чём он говорил, и истолковать его слова, словно он реально говорит правду. Это было шокирующе легко, но требовало подготовки.

Он мерил шагами свою комнату на уровне 5, отбрасывая мусор со своего пути на каждом круге, пока не проложил непреднамеренный очищенный путь для своих шагов. Проблема была в том, что он не мог подготовиться к тому, чего ещё не знал. Наверняка они захотят получить результаты анализов воды. Они у него были, и он решил, что отчет будет плох для них, но он будет честен. У них может быть решение, которое ему нужно, чтобы избавиться от любых соединений, загрязняющих их воду. Так что никакой лжи здесь не было нужно.

Что касается остального, ну, он не знал, о чём ему следует и не следует лгать для лучшего эффекта. За последние пару лет они были слишком заинтересованы в скорости сокращения населения бункера. То, как они требовали всё больше подробностей, было почти непристойным, как сплетничающие зануды из отделения фабрик или толпа с лестничной площадки, обменивающиеся чужими секретами и слухами. Грэму это показалось скорее нездоровым интересом, чем тем, что говорило об их заботе, как будто их больше интересовало то, что происходит и как это выглядит, а не о том, как исправить их проблему. Смотритель был ролью, которую Грэм мысленно отвёл бункеру номер один, уже многие десятилетия назад, и которая с тех пор растворялась в его глазах.

Должен ли он быть честен, в отчете о странных эффектах лекарства забвения, которые ему было приказано начать выдавать в их бункере? Должен ли он солгать о раковых заболеваниях, которые всё ещё поражают жителей? Грань была слишком тонка. Но с тех пор, как бункер номер 12 был уничтожен бункером один, у него возрос страх, что его проблемы здесь могут привести к такому же окончательному решению. Прослушивание— как, по его мнению, и в каждой другом бункере — открыло ему глаза. Они уничтожили шахту, обрушив её и убив всех живших внутри просто потому, что они больше не могли их контролировать. Потому что они сделали что-то, не соответствующее загадочной интерпретации Устава бункером один.

Он походил ещё несколько минут, прокручивая в голове мантру, которая помогала ему успокоиться, настроиться на рациональные мысли и оставаться той невозмутимой скалой, которая держала бункер в безопасности.

Оказалось, всё было бессмысленно.

Грэм суетился, наводя порядок в IT, но остановился как вкопанный, когда увидел Тони-подхалима, выходящего из одной из мастерских. Глаза Тони — жадные глаза человека, у которого амбиций было больше, чем нужно, — загорелись, когда он увидел Грэма.

— Босс! — воскликнул он, нацепив скользую улыбку. — Я так рад, что вы смогли сегодня прийти. Эта ошибка мигала весь день. — Он ткнул большим пальцем в сторону дверей серверной. Он поднял свой вездесущий планшет и провёл идеально ухоженным ногтем по страничке.

Прежде чем Тони мог открыть рот, Грэму нужно было пресечь всё в зародыше. Тони стал почти тошнотворно эффективным и навязчиво подобострастным за годы, прошедшие с тех пор, как умерла тень Грэма. У этого человека был нюх на продвижение по карьерной лестнице, и хотя он не знал подробностей того, чем занимался глава IТ, он знал, что всё было куда серьёзнее, чем казалось. И было ясно, что он хотел заполучить место и нацелился на теневую должность, зная, что в конечном итоге её придётся кому-то занять. Грэм был стар и не мог жить вечно, в конце концов. По мнению Грэма, любой, кто захотел эту работу, был именно тем, кто не должен её занимать ни при каких обстоятельствах.

— Тони, нам нужно будет встретиться позже. Мне нужно исправить ошибку как можно скорее, иначе у нас будет запущена резервная копия сервера. — Ничего подобного конечно, но такой формулировки было достаточно, чтобы вызвать тревогу у Тони, который верил — как и все остальные — что серверы поддерживают работу всего бункера. В этот раз, это также сработало на ура.

— Конечно, босс, конечно! Я должен был сам это понять. Встретимся потом? — спросил он, вежливо и примирительно, его палец завис над планшетом. — У нас довольно большой список дел, — добавил он.

Грэм кивнул, когда он уже проходил мимо Тони, не сказав больше ни слова. Несколько рабочих на смене были заняты и перегружены работой. Он не собирался мешать тому, чем они занимались, поэтому просто помахал рукой, проходя мимо открытых дверей, где они трудились. У внешней двери серверной он увидел мигающие красные огни, отбрасывающие ярко-красный свет в коридор через небольшую панель толстого стекла. По крайней мере, кто бы это ни был, он всё ещё ждал его на линии.

Он использовал свою карточку и код ключа, чтобы отпереть толстую дверь и позволить ей распахнуться ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Остановить открытие дверей, когда она начала двигаться в каком-то направлении, было невозможно, поэтому он предоставил всё машинам, нажав красную кнопку, которая снова её вскоре закроет. Он ждал, пока этот медленный процесс завершится, нетерпеливо постукивая ногой. Главное правило гласило: нельзя оставлять дверь без присмотра, даже если она открыта хоть на самую малость. Он был наполовину уверен, что красные огни перестанут мигать как раз перед тем, как он туда доберётся.

Он посмотрел на камеру, уверенный, что бункер номер один будет наблюдать за ним, если это действительно те, кто его зовёт. Он слегка помахал в сторону тёмного стеклянного глаза. Он поднял палец, показывая, что он доберётся через секунда, и указал на закрывающуюся дверь. Он сделал глубокий вдох и попытался вернуть чувство спокойствия, пока дверь со скрипом закрывалась. Последний мягкий стук закрывшихся дверей отрезал Грэма от последних звуков IT, кроме серверов позади него, и заставил свои ноги двигаться.

Как только он спустился в логово под IT, устроив великолепное шоу, спеша к камерам в серверной, он схватил гарнитуру и вставил штекер в слот для бункера один. Он снова проверил свои нервы, решил, что он не совсем там, где ему хотелось бы быть в плане спокойствия, а затем поправил гарнитуру так, чтобы подушечки были немного отодвинуты назад, едва касаясь внешних изгибов его ушей.

Он увеличил громкость, чтобы компенсировать расстояние, прочистил горло и сказал:

— Это сорок девятый.

— Ожидайте. С вами скоро свяжутся, — ответил ровный, металлический голос. Он был холодным и далёким, затем прервал связь, не дожидаясь ответа.

Над ним красные огни погасли и не вернулись. Короткий ответ и время, которое потребовалось ему, чтобы спуститься в логово, вероятно, означали, что тот, кто пытался его вызвать, устал ждать и теперь его нужно было снова позвать. Он представил себе, как какой-то человек — не совсем мужчина или женщина в его представлении — ёрзает на своём месте с желанием пописать, пока они ждали ответа. Он почувствовал смутное удовлетворение от возникшего образа, но подавил улыбку.

Но оно не успокоило его беспокойство полностью. Волосы на его шее вставали дыбом, когда он слышал холодный и бесполый голос. Так было всегда. Грэм едва подавил желание снова заглянуть в углы комнаты, устраиваясь в ожидании. Он осмотрел здесь всё под IT по крайней мере сотню раз, ища то, что они использовали, чтобы следить за ним. Ему не удалось найти ничего, если вообще что-то существовало.

Было бы разумно предположить, что камеры не было после стольких бесплодных поисков. Но Грэм не чувствовал себя правым, и он знал, что они наблюдали за ним здесь. Почему бы и нет? Он чувствовал, как их глаза зудят по его коже, когда они задавали вопросы, которые всегда, казалось, отражали то, что он чувствовал. Если только они не жили в его теле вместе с ним, он должен был предположить, что они узнавали всё, потому что наблюдали во время их разговора.

Но он оставался любопытным. Никакие правила не могли полностью избавить его от этого чувства. Он знал, что вскоре, когда пройдёт достаточно времени после этого звонка, когда не будет ожидаться никакого контакта и интерес к нему угаснет, он снова будет искать камеры здесь. Тот факт, что большинство камер в бункере были хорошо видны, если кто-то захочет посмотреть, но могли быть почти невидимо спрятаны в таких местах, как кафетерий, заставлял его искать дальше и не позволял ему быть собой здесь, в личных владениях руководителя IТ.

Ожидание их ответного звонка, казалось, длилось несколько дней, хотя на самом деле это были всего лишь несколько коротких минут. Грэму всегда казалось, что время тянется очень медленно, когда он находился в комнатах под IT. Здесь он чувствовал себя наиболее уязвимым, хотя это, безусловно, было самое скрытое место во всем бункере.

Внезапный гул позади него заставил его вздрогнуть, и он чуть не упал с табурета, на котором сидел, выдернув шнур из гнезда в процессе борьбы за то, чтобы удержаться на месте. Он нащупал шнур и вставил гнездо под мигающим светом.

— Это бункер сорок девять, говорит Грэм Ньютон, — сказал он тщательно модулированным голосом.

— У вас готов отчёт? — спросил немного другой голос, такой же дребезжащий и ровный.

За все годы, что он участвовал в звонках с первым бункером, каждый голос звучал почти одинаково. Однако были различия, которые мог уловить внимательный слушатель. Некоторые говорили быстро, а другие медленно, некоторые использовали странные ровные тона в некоторых словах, в то время как другие растягивали гласные. Он никогда не упоминал об этих различиях. У него было чувство, что они хотели, чтобы он всегда думал, что это говорит один и тот же человек, некий высший авторитет, на которого он мог положиться. Но людям там нужен сон так же, как и здесь, не так ли? Ему казалось, что он мог бы лучше с ними общаться, возможно, был бы немного менее нервным, если бы они вели себя с ним более человечно.

— Да, я всё узнал, — сказал он вслух и сделал паузу, чтобы покрепче закрепить гарнитуру на голове, но всё ещё немного в стороне. — Это касается проблемы качества воды, о которой я уже говорил. У меня есть результаты.

— Продолжайте.

— Итоги подтвердили предположение. Уровень грунтовых вод был загрязнён токсинами, соответствующими предоставленной вами информации. Однако результаты неоднозначны.

— Неоднозначны? Объясните, — голос, такой жутко далёкий, звучал не более заинтересованным, чем если бы Грэм объявил, что его любимый цвет — жёлтый. А это, кстати, на самом деле, его любимый цвет и, вероятно, поэтому он всегда питал слабость к курьерам.

— Водозаборы, конечно, получают воду из-под земли на разных уровнях. Те, что находятся глубоко, имеют очень мало загрязнений, но они все равно присутствуют в небольших количествах в исходной воде. Регулярная фильтрация не меняет уровни загрязнения, — сказал он и снова замолчал, так как какой-то далёкий звук щекотал его уши через гарнитуру.

Он ясно слышал шорох бумаги на другом конце линии и слабый шёпот разговора на заднем плане. Человек на другом конце линии, казалось, не замечал этого, поэтому он поспешил продолжить. — Уровни загрязнения увеличиваются в различных водоочистных сооружениях по мере того, как мы поднимаемся по уровням в бункере, с очень высокими уровнями после анализа на самом верхнем этаже. Мы провели корреляцию, о которой вы просили, на основе имеющихся уровней и...

— И?

Грэм перебирал свои бумаги, пока не нашёл сводку, которую он написал только сегодня. Слабые фоновые шумы превратились в слова, и он мог расслышать обрывки разговора на другом конце линии более отчетливо. Он напрягся, чтобы уловить что-то отчётливее, и услышал слова «более не поддерживаемый» и «полностью остановить» среди искажённой речи, эти слова с акцентом поднимались где-то в другом месте в той другой комнате.

Такие слова из другого бункера, в комнате, где существовали люди, которые контролировали их всех, заставили его желудок неприятно сжаться, и он с трудом сглотнул. Он посмотрел на свою бумагу, мимо мокрых следов по краям, оставленных его влажными от пота руками, на слова.

Грэм постарался говорить ровным голосом и сказал:

— Концентрации были проверены по выборке людей, и они действительно коррелируют, по крайней мере приблизительно, с выкидышами и раком. Однако вариаций много. Мы думаем, что знаем причину некоторых из них.

Впервые голос показался заинтересованным и сказал:

— Пожалуйста, продолжайте. Мы хотели бы узнать, что вы нашли. Что-нибудь может оказаться важным. Мы здесь, чтобы помочь.

Грэм боролся с желанием скривиться от одной мысли о том, что они действительно кому-то помогают, и вместо этого зачитал свои пункты.

— Те, кто либо живёт или работает там, где есть один источник воды, а затем работает или живет на другом уровне, где воду даёт другой источник, демонстрируют меньшую склонность к раку и выкидышу, чем те, кто живёт и работает у источника воды с более высокой концентрацией загрязнения. — Он подумал, что слова звучат запутанно, и надеялся, что то, что он сказал, было хотя бы понятно. С другого конца провода не ответили, поэтому он решил продолжить.

— Кроме того, когда я начал... эээ... снова добавлять лекарство, согласно вашим инструкциям, чтобы бороться с ухудшением общего настроения, выкидыши резко участились. Многократно.

— Что вы предлагаете с этим делать? — спросил голос.

— Прекратить поступление лекарства, — прямо ответил Грэм. Он затаил дыхание, боясь, что скажет голос на другом конце, а затем поспешил продолжить. — Что бы это ни должно было сделать изначально, оно, очевидно, делает ситуацию, с которой мы уже имеем дело, ещё хуже.

— Это может привести к ещё более серьёзным проблемам, как ты хорошо знаешь, Грэм. — Голос каким-то образом добавил нотку упрёка к остальным почти невыразительным словам. Грэм не в первый раз задумался, сможет ли он прожить достаточно долго, чтобы добраться до первого бункера, просто чтобы бросить мешок куриного помёта на их датчики. Дозировка лекарств в их воду, которую ему было приказано начать, содержала агрессивную комбинацию успокоительных и небольшую дозу препаратов забвения. Это была комбинация, которую можно было бы использовать в другом бункере, близком к восстанию, с населением, обеспокоенным и агрессивным. Его бункер а не соответствовала этим описаниям даже в малейшей степени.

Он отбросил эту мысль и почувствовал, как жар поднимается к его шее, что, в сочетании с его бурлящим животом, заставило его почувствовать, как будто он может вот-вот извергнуть содержимое своего желудка. Перспектива сделать это в пределах его маленького логова под IT, где запах будет держаться, была неприятной. Чтобы избежать этого, он сосредоточился на том, что говорил ему голос, и отбросил мысли о том, как сильно он стал ненавидеть того, кто владел этими голосами все эти годы. Кем бы они ни были, их, похоже, нисколько не волновало, что они медленно умирают в бункере. Он был совершенно уверен, что там у них не возникает таких проблем.

— На сегодняшний день наше население сократилось до 1563 человек. Вот вам небольшая цифра , над которой можно поразмыслить . Это сокращение более чем на четыреста человек менее чем за год. Некоторые из них были из-за возраста, несчастных случаев или чего-то ещё, но большинство смертей были от рака, дети, которые были слишком слабы, чтобы выжить, или осложнения во время беременности. Они истекают кровью, вы же знаете. Беременные женщины иногда истекают кровью без причины, и она никак не останавливается, и тогда они умирают. Я не могу придумать ничего более серьезного из возможных проблем. Вы знали, что когда-то у нас здесь было более 5000 человек? Похоже, больше никого это не волнует.

— Ты сможешь решить эту проблему, как только мы решим вашу проблему с водой. Эти две проблемы идут рука об руку, Грэм, — произнёс голос, олицетворяющий спокойствие или, возможно, просто отсутствие интереса.

— Возможно, так оно и есть, но воздействие дозы гораздо серьёзнее, чем раньше, и я не могу понять, зачем, — ответил Грэм так спокойно, как только мог, убедившись, что подушечки наушников находятся как можно дальше от его ушей. Он не доверял тому, как они разговаривали с ним, когда он был расстроен. Это заставляло его почувствовать, что есть некая опасность, но, конечно, всегда есть опасность, когда говоришь с бункером один.

На самом деле он хотел накричать на них, вызвать у них что-то вроде человечности или сострадания, а затем умолять о помощи. А если он не мог получить этого, он просто хотел получить ответ на то, что происходит, в который он смог бы поверить. Возможно, тогда он сам сможет что-то сделать.

То, что происходило, не могло вообще происходить. Ни один бункер не был расходным материалом, или зачем вообще было тратить время на строительство всех этих бункеров. Зачем помещать людей в них, укрывать глубоко внутри погибшей земли, чтобы спасти человеческую расу, а затем позволить им умереть? Это не имело смысла. Но с другой стороны, он сидел на этом самом месте, когда бункер двенадцать был закрыт, все внутри были потеряны навсегда. Если первый бункер мог сделать это, то они были способны на что угодно, и любой бункер мог быть уничтожен.

Он знал, что его люди имеют дело не с тем, с чем имели дело другие бункеры, хотя у них были свои проблемы, конечно. Он часто задавался вопросом, если бы ему было позволено выбирать свои проблемы, что бы он выбрал? Выбрал бы он восстания и смерть, которые случались с такой пугающей регулярностью в других бункерах, или медленный и затяжной упадок своего собственного? Правда, по крайней мере, согласно простой точке зрения Грэма, ни то, ни другое не должно было происходить. Для всего этого не было никаких причин.

Его краткие размышления снова были прерваны, и только когда голос заговорил, он понял, что снова слышит бормотание на другом конце провода.

— Воздействие? Будьте конкретны, когда говорите о воздействии, — голос, больше не полностью бесстрастный, звучал теперь заинтересованно, почти нетерпеливо. По какой-то причине это заставило Грэма вспомнить улыбку Тони-подхалима. Длинные белые зубы и жадные глаза. Он вздрогнул.

Грэм слышал больше разговоров на другом конце линии связи, и хотя он не мог разобрать слов, он, по крайней мере, мог сказать, что это были мужчины, и их голоса не были странными, как у того, с кем он должен был говорить. Что бы там ни происходило, ему нужно было убедиться, что они не догадаются, что он их слышит. Он наклонился, схватил блокнот возле стула и перевернул нужную страницу. Он сделал глубокий вдох. Он окажется бесполезен для своего бункера, если у них есть способ устранить его или сделать нечто похуже.

— Некоторые побочные эффекты из-за ухудшения памяти ожидаемы, но всё гораздо хуже. У меня есть список инцидентов, которые выходят далеко за рамки нормы. — Он провёл пальцами по списку в поисках примеров, которые подтверждали бы его точку зрения, и нашёл один. Он ткнул пальцем в строку аккуратного текста и продолжил: — Было подано девять различных отчётов о том, что родители не забирают детей из детских садов, потому что они забыли, что у них вообще есть дети. И это только те, о которых сообщалось, так что, вероятно, есть гораздо больше инцидентов, о которых неизвестно.

— Что-нибудь ещё?

Грэм фыркнул и попытался скрыть это, прочистив горло. Сарказм не поможет, он знал. Но, серьёзно, они думали, что родитель, забывший о существовании своего ребенка, это незначительная ошибка?

— Многие люди не приходят на работу, потому что забывают, что у них есть работа или какая у них работа. Люди, у которым уже диагностировали рак, продолжают приходить и жаловаться на болезнь, потому что забывают, что она у них есть. Можете ли вы представить, что вы слышите эту новость каждый день впервые?

— Возможно, это лучше, чем зацикливаться на полученном диагнозе, — прозвучал совершенно разумный, но в то же время леденящий ответ.

— Хорошо, я соглашусь с вами, но у нас недостаточно медиков для таких ситуаций, и они такие же забывчивые, так что начинается хаос. Каждый раз, когда помощники и обслуживающий персонал затемняют бункер, они находят людей спящими на полу по всему бункеру, потому что они не помнят, где они живут, — продолжил Грэм, а затем сдался. Он захлопнул книгу и снова бросил её на пол. Удар отдался эхом в пространстве и заставил его вздрогнуть.

— Я понимаю ваше разочарование. Это довольно экстремальные реакции, и, вероятно, ослабленное состояние больных делает их возникновение более частым. Или, возможно, есть они преувеличены от эффекта загрязняющих веществ. Я думаю, вам нужно небольшое изменение уровня дозировки. Ждите.

Грэм услышал быстрый и тихий разговор скрытый за громкими звуками чего-то, трущегося по микрофону, но он не смог разобрать никаких конкретных слов. Это было всего лишь короткое мгновение, прежде чем голос продолжил и дал ему новую цель для концентрации, которую он послушно записал.

Затем голос из бункера один спросил:

— А самоубийства?

— Значительное снижение, да. На самом деле, стало гораздо лучше. С момента нашего отчёта в прошлом месяце их не было. Но это может быть просто потому, что осталось меньше людей, которые могут это сделать. У нас и так недостаточно людей, чтобы заполнить любую работу, кроме самой срочной. Это особенно актуально, когда люди не приходят на работу. Целые секции бункера сейчас пустуют, и нет свободных людей, чтобы хотя бы как следует их покрыть. У нас даже нет шерифа! Уже два дня, как.

— Что с ним случилось?

— Рак. Что ещё?

Голос на другом конце провода на мгновение замолчал. Единственными звуками, доносившимися до Грэма, были шёпоты, которые были за гранью понимания. Наконец голос заговорил снова и спросил:

— Почему нас не уведомили о том, что шериф заболел?

По мнению Грэма, этот вопрос больше указывал на то, что бункер один не был уведомлён в полной мере, а не на критическую потерю главного сотрудника правоохранительных органов бункера. Он ответил вежливо, но это было очень трудно сделать.

— Он держал эту информацию в тайне, и я не знал, пока он не умер. Он рассказал об этом очень немногим людям, одному или двум помощникам и другу. Его медик, конечно, знал.

— А как насчёт врождённых дефектов? Ты собрал эти данные?

Грэм кивнул, хотя никого не было, чтобы увидеть это, и он снова перетасовал свои бумаги, чтобы получить нужную страницу. Он немного задержался, напрягая слух, чтобы услышать то, что могло прийти по линии с другой стороны. Какой бы ни была беседа, она либо закончилась, либо уже не была достаточно близкой для того, чтобы он мог её услышать. Он сдался и плотно прижал наушники к ушам, что было неразумно, если он окажется в положении, требующем импровизированного рационализации правды.

Он не знал точно, почему наушники были так важны, но руководители ИТ-отдела передавали друг другу знания о том, что если надеть их криво, но не настолько, чтобы это было заметно, это даст им большую свободу действий в том, как может пройти разговор с бункером один.

— А, я понял, — сказал он и на всякий случай заглянул в бумагу, на всякий случай, если за ним следят. Он зачитал ряд цифр. Число случаев определённых дефектов сердца, лёгких и пищеварительного тракта росло, как и распространённость рождения детей, у которых были трудности с обучением и запоминанием.

— Минуту, — сказал голос, и Грэм услышал щелчок. Этот щелчок обычно означал тишину на другом конце провода, единственным, что могло вырваться наружу, было слабое шипение статики. Его заставляли ждать так много раз за десятилетия, что он научился дремать под такое шипение, пока он ждал. Даже когда он был напряжён до такой степени, что вот-вот сломается, каким-то образом этот немелодичный шум успокаивал его и освобождал его разум для дрейфа.

На этот раз щелчок остановил несколько механические звуки дыхания, которые исходили от голоса, с которым он только что говорил, но не те фоновые звуки, которые он слышал раньше. Они становились громче и отчётливее, как будто отсутствие конкуренции в громкости позволяло услышать больше. Голоса также были очень индивидуальными. Грэм мог бы поспорить, что всё, что они делали, чтобы заставить все голоса звучать одинаково, не было включено на том микрофоне, с которого он слушал их речь. Это нервировало, но и непреодолимо интересовало.

Грэм немного поудобнее устроился на своём маленьком стульчике, как он обычно и делал. Он не хотел, чтобы кто-то, кто мог наблюдать, подумал, что он слушает что-то, кроме тишины. Он не ёрзал и не играл со своими бумагами, как он мог бы сделать в любое другое время, так как это производило бы шум. Вместо этого он отложил бумаги, перевернул микрофон на своей гарнитуре вверх и в сторону от рта, а затем скрестил руки. Он надеялся, что показал им отношение усталого человека, готовящегося к долгому ожиданию, когда он прислонился к стене, закрыл глаза и прислушался.

— ...неустойчиво на данном этапе... — Это раздалось голосом, более низким, чем тот, с которым он говорил, и гораздо более далёким. — ...лучше положить этому конец... — и, наконец, — ...так и не развило устойчивую популяцию...

Другой голос, звучавший моложе и энергичнее, раздался гораздо ближе, и он услышал:

— У нас есть все необходимые данные, по крайней мере, в теории. Мы можем легко противостоять этому же эффекту, если он произойдёт в любом другом бункере. Для данного бункера уже слишком поздно. Это тератогенно (п.п: Тератогенное действие — нарушение эмбрионального развития под воздействием тератогенных факторов — некоторых физических, химических (в том числе лекарственных препаратов) и биологических агентов (например, вирусов) с возникновением морфологических аномалий и пороков развития.). В этом мы достаточно уверены, хотя мы не можем быть абсолютно уверены, не проведя физическое обследование нескольких испытуемых. По очевидным причинам, но это не имеет значения. С нашей точки зрения, такая возможность сама по себе исключена. Это не то, что мы хотели бы, э-э, продвигать вперёд.

— И мы уверены, что это из водосборного озера, а не проблема, с которой они все когда-нибудь столкнутся? — Снова раздалось от более низкого голоса. Теперь куда более четче, возможно, немного ближе.

Молодой голос ответил:

— Разумно. Озеро изначально было довольно большим и глубоким и входило в требования к укрытию. Оно должно было служить готовым источником воды в случае чрезвычайной ситуации, например, пожара или чего-то ещё в одном из бункеров. Для локализации, понимаете? Этот водосбор, а также две впадины, вырытые в других местах вокруг расположения всех бункеров, были на самом деле вырыты для дренажа стоков бункера. По сути, каждый из них заполнен худшими побочными продуктами, которые только можно себе представить, из более чем дюжины бункеров. Плюс тяжёлые металлы и отходы, которые всё ещё там выпадают, скатываются вниз и оседают. Этот бункер находится на краю нашего поля и ближе всего к озеру, или тому, что было раннее озером. А у следующего ближайшего бункера проблем нет. Инженерные отчеты указывают, что это, вероятно, из-за трещины в коренной породе, которая пропускает загрязняющие вещества вниз и через их территорию. По крайней мере, есть достаточный контакт для загрязнения подземных вод.

Грэм чувствовал, как в нём нарастает страх, пока он слушал людей на другом конце провода. Он знал, о чём они говорили. У него была карта, и на этой карте был изображен водоём, в стороне, около их бункера. Это был достаточно большой водоём, чтобы его можно было разделить пополам краем бумаги, оставив только этот неровный частичный контур синего цвета. Он никогда не знал, насколько он может быть большим или маленьким.

Он также знал, что они сдаются, и его мысли переместились на семьдесят второй уровень и к секрету, спрятанному внутри толстых бетонных стен бункера. Большие металлические пластины закрывали углубления в бетоне и скрывали то, что бункер один мог использовать, чтобы уничтожить их. Внутри были сюрпризы, очень неприятные сюрпризы. Три из этих панелей существовали на этом уровне, и их было бы достаточно, чтобы покончить со всеми их проблемами раз и навсегда, если бункер один решит их использовать.

Грэму вдруг стало холодно и невыносимо жарко одновременно. Он не знал, как именно работает эта система, но его воображение предоставило ему более чем достаточно пищи, чтобы прокрутить в голове несколько визуальных образов, каждый из которых был ужаснее предыдущего. Он сглотнул и сосредоточился на том, чтобы держать глаза закрытыми, не сжимая их.

На другом конце провода наступила короткая тишина, и он задался вопросом, обнаружили ли они, что он может их услышать. Если так, то они наверняка уничтожат их бункер, прямо сейчас. В конце концов, у них больше не было никого здесь, кто мог бы его контролировать, по крайней мере, он не знал ни одного.

Наконец, низкий голос заговорил, снова становясь слабее, как будто человек, обладавший этим голосом, отходил от микрофона:

— Значит, мы все согласны?

Грэм услышал неясные бормотания и слова согласия от нескольких голосов. Он не мог поверить в то, что слышал, и его разум начал быстро прокручивать в голове всё, что он мог бы сказать или сделать, чтобы остановить их, когда он услышал новый голос.

— Хоть я и согласен, я хотел бы отложить сие действие, пока не получу больше данных. У нас их много, но у нас нет данных с самого начала, до того, как была отмечена какая-либо проблема. По какой-то причине они не хранят медицинские данные на своих компьютерах, поэтому у меня вообще нет к ним доступа. Поскольку мы знаем о загрязнении воды и, вероятно, могли бы ввести протокол тестирования в других бункерах в качестве нового требования, мы могли бы обойтись без записей, но...

— Было бы полезнее получить больше информации. Вы совершенно правы. Я бы не стал классифицировать этот бункер как угрозу программе. Они нежизнеспособны, но и не особенно опасны.

Более низкий голос закончил заявление за другого, и послышалось ещё больше ропота ответного согласия. Грэм постарался не вздохнуть с облегчением.

Глубокий голос продолжил:

— Сэр. У вас есть наши рекомендации, но решение за вами. Мы хотели бы собрать все медицинские данные, скажем, за последние тридцать лет. Только эти данные, если у нас осталось мало времени. Больше всегда лучше. Это даст нам информацию о молодых людях. После этого мы рекомендуем остановить работу бункера.

В трубке раздался слабый и прерывистый кашель, а затем глубокий голос спросил:

— Хотите что-то добавить?

Скрипучий голос, напомнивший ему голос его дяди, когда рак бушевал в нём, теперь говорил тоном терпеливого учителя или родителя, который мягко ругал ребёнка.

— Вы не думали о возможных последствиях остановки? Если это вызвано какой-то трещиной в скале или структурной слабостью, то падение бункера может просто распространить данную проблему и на другие бункеры?

Низкий голос, который Грэм теперь называл голосом мистера Мрака, ответил:

— Джордж, это возможно?

Молодой голос ответил, и теперь у Грэма было имя и для него, Джордж.

— Бункеры обрушиваются только изнутри, каждый уровень опускается на следующий. Мы просто запускаем процесс удалённо отсюда. Первоначальные взрывы наверху и в середине бункера инициируют процесс, а вес конструкции делает всё остальное. Он спроектирован так, чтобы можно было бы использовать способ для обрушения небоскреба в многолюдном месте, обрушаясь внутрь и вниз, а не распространяясь наружу. Но...

— Но что? — прервал его мистер Мрак.

— Ничто не идеально. Если это трещина или серия трещин, то вполне возможно, что напряжение от обрушения бункера может расширить её или изменить направление. Это риск, — ответил Джордж, его слова были неторопливыми, а голос неуверенным.

Грэм снова услышал голос, с которым, как он был уверен, он разговаривал. Было что-то в том, как он собирал слова, и в скорости его речи, что показалось Грэму знакомым. И теперь он знал, что это был мужчина. Простой мужчина. Он сказал:

— Спасибо, джентльмены. Хорошая работа. Давайте, отключим мой звук, ладно?

На линии раздался слабый звук, на этот раз явно из уст близкого к микрофону рта. Грэм знал, что лучше всего отреагировать соответствующим образом, поэтому он открыл глаза, когда голос сказал:

— Ты ещё здесь, Грэм?

— Да, я здесь, — сказал Грэм и подумал, что ему неплохо удалось притвориться. На линии повисла пауза, а затем он услышал слово «нервный» от далёкого голоса.

— Послушай, Грэм, я понимаю, что ты обеспокоен и, возможно, напуган, но я думаю, что мы очень близки к решению твоей проблемы.

Ему хотелось стиснуть зубы и назвать голос лжецом, но вместо этого Грэм набрался спокойствия и тоже начал лгать, немного отодвинув наушники назад под видом того, что надевает их на голову.

— Я знал, что у вас найдется решение, сэр. Что мне делать?

Грэм хотел услышать, как они собираются совершить это великое убийство и заставить его действовать как обычно разумно, не становясь ничуть мудрее.

— У нас здесь есть несколько хороших врачей, и они говорят, что очень скоро смогут предоставить вам формулу, которую вы сможете отнести своим химикам. Она должна решить все проблемы с водой, помочь с родами и снизить будущие раковые заболевания. Тем временем мы хотели бы, чтобы вы загрузили все свои медицинские записи за последние 30 лет на компьютер, чтобы мы могли их просмотреть. — Нотка упрёка снова прозвучала в голосе, когда он продолжил: — Мы ведь просили вас перейти на электронные данные некоторое время назад, не так ли?

Этот вопрос смутил Грэма, вдобавок к тому, что он ужаснулся тому, как спокойно человек на линии лгал ему.

— Э-э, нет, сэр. Это обсуждалось несколько лет назад, но я не смог убедить администрацию бункера, что это было желательно. При таком небольшом количестве людей, которые могли бы выполнять дополнительную работу. Если вы помните, в нашем бункере в прошлом были проблемы с некоторыми вопросами конфиденциальности. Это был закон, принятый полностью вне сферы моего контроля, чтобы совершать и хранить физические записи...

Грэм услышал быстрый шёпот из того же открытого микрофона где-то в другой комнате, но не смог разобрать никаких конкретных слов. В конце концов голос вернулся и сказал:

— А, да. Мои извинения. Но нет никаких причин сейчас не попросить кого-нибудь отсканировать эти документы, когда они были бы так полезны для вас всех. Сделайте это. Затем свяжитесь с нами снова, чтобы мы могли убедиться, что у нас есть к ним доступ.

— Я сделаю это, сэр. Если это поможет. — Грэм сдержался, чтобы не начать обзывать мужчину отвратительными словами и не хлопнуть его гарнитурой по столу. Он был близок, но сдержанность победила.

— Так и будет. К тому времени, как вы это сделаете, у нас уже будет для тебя формула. Отключаемся.

Подтекст был таким же ясным, как и отключение от линии связи. Они собирались отложить их мнимое решение проблемы, пока не получат то, что хотели, а затем, бах, бункер рухнет. Он почувствовал на себе осуждающие взгляды, поэтому осторожно повесил наушники, собрал бумаги и прибрался в комнате перед уходом. Его взгляд невольно упал на маленькие белые цифры над рядом гнезд и остановился на числе 40, но он на время отбросил искушение. Сейчас было не время. Он хотел закричать, но ему нужно было думать. И ему нужно было сделать это в месте, где за ним вряд ли будут наблюдать. И ему нужен был кто-то, кому он мог бы довериться, чтобы рассказать всё.

Грэм изо всех сил старался вести себя как обычно, но только благодаря силе воли он смог приблизиться к своему прошлому состоянию. Ей и тому, что он проводил время, прячась в своём отсеке и раскладывал пасьянс, когда было возможно. Это помогало ему поддерживать хоть какой-то привычный вид со стороны. Для него стало сюрпризом то, как трудно было вести себя так, как он вёл бы себя в любой другой день. То, что ситуация была беспрецедентной — сущая правда, но его работа, по сути, была просто одним бесконечным днём, и он прекрасно справлялся с любым количеством возникших серьёзных ситуаций.

Для его работы, которая, возможно, была самой важной в бункере, требовалось наличие реальных навыков. Одно из которых было его поведение, оно заняло первое место в списке. Притворство, будто всё было под контролем и его ничего не волнует. Время от времени совершение действий, которые в любом другом случае можно было бы счесть абсолютно предосудительными, замкнуло его тройку лидеров.

По словам его дяди, тщательное воспитание публичной личности, которая сочетала в себе мудака-карьериста, было бонусом, но не обязательно требовалось в качестве четвертого навыка для его работы. Дядя Ньют был весёлым парнем с искренне заботливым стержнем и острым чувством юмора дома. Когда Грэм впервые увидел своего дядю на работе, пока следовал за ним хвостиком, и при этом совсем не подозревал, что его оценивали для работы, которую он занимал сейчас. Он был поражён тем, насколько по-другому вёл себя дядя. Он не был подлым, просто совсем не был мил. И люди, казалось, боялись его.

Грэм сильно опозорился в свой первый день, когда начал плакать в кабинете своего дяди, слушая, как тот кричит на кого-то за дверью. Вернувшись в кабинет, дядя Ньют опустился на колени перед креслом, в котором Грэм устроился, едва касаясь ногами пола, и снова превратился в того милого мужчину, которого Грэм всегда знал. Он был прав, когда сказал Грэму, что тот должен быть таким по причинам, которые маленький мальчик не сможет понять. Он был также прав, когда сказал ему, что когда-нибудь он поймёт, если всё пройдёт хорошо.

Увы, Грэм не был создан для мудачества любого рода. Он был твёрдым, когда нужно, милым, когда позволялось, но всегда хорошим человеком. Даже его жена была милой, приносила подносы с выпечкой или какими-то угощениями и передавала их из офиса в офис, справляясь об их семьях.

За десятилетия его работы в качестве главы они пережили всего четыре чистки, последняя из которых была фактически проведена под давлением из бункера номер один, потому что прошло слишком много времени с момента предыдущей чистки. Даже тогда он выбрал кого-то, кто был близок к смерти и не имел близких родственников, тщательно разбирая каждую запись в поисках нужного человека. Она была так одинока, как только мог быть кто-либо в бункере, где все были связаны кровью и близостью в той или иной степени.

Он сидел у постели женщины, рассказывая ей о беспокойстве в бункере, грязных датчиках и своих страхах. Он рассказал ей секрет мира в бункере: чистки. Она вызвалась тогда, и Грэм почувствовал себя грязнее, чем датчики, которые она вскоре очистит от мусора. Это была та грязь, которая поселилась в его душе и которую невозможно было смыть.

Она сказала те самые слова и пошла в камеру. Когда Грэм убедился, что в её шлеме установлен мешочек с передозировкой экстракта мака, чтобы она не почувствовала боли, она подмигнула ему. Прежде чем они надели ей шлем и её лицо навсегда исчезло из виду, она положила свою иссохшую от болезни и возраста руку на руку IT-работника, чтобы задержать его на мгновение. Она повернулась к маленькому круглому окошку, через которое наблюдал Грэм, и прошептала одними губами: «Спасибо». Грэм не смог остановить поток слёз и ответил ей тем же, заслужив смущённый и смутно подозрительный взгляд шерифа, стоящего рядом.

То, что она увидела снаружи, было лучшим из того, что когда-либо делал его народ. Настоящее произведение искусства. Она была учителем, его учителем когда-то давно, когда он был совсем маленьким. Он спросил её, что ей больше всего нравится в детских книжках, после того, как она согласилась произнести те слова и подписать себе смертный приговор.

Она задумалась, её глаза смягчились от воспоминаний, и сказала ему, что ей нравятся птицы. Она подумала, что было бы замечательно получить возможность летать и не пользоваться лестницей всё время. Он спросил её, может ли она сохранить секрет, и она кивнула, широко раскрыв глаза от мимолётной улыбки на его лице. Он наклонился низко и прошептал ей на ухо так тихо, словно мимо пролетевший ветер, но она услышала его, и её собственная улыбка была душераздирающей в своей вере и надежде. Он прошептал, что у неё будут птицы.

Поэтому он заставил программистов добавить птиц, много-много невероятных птиц. Он добавил птиц, которые летали высоко, низко и даже добавил разноцветных, кружащих вокруг датчиков, заманивая её туда своими цветами и щебетанием. Они гарантировали, что она последует поставленной процедуре очистки и останется поблизости от датчиков. Она так и сделала.

Но она была последней, кто очистил датчики, и Грэм больше ничего не сказал на счёт новых очисток, когда бункер номер один вновь поднял ту тему. Они не были настойчивы, хотя датчики, показывавшие населению их вид на выжженные земли снаружи, были покрыты пылью. В бункере не было и намёка на восстание, так что незачем было беспокоиться. С его населением, которое так сокращалось, и восстание оказалось бы столь же глупо, сколь и не нужно. Почти никто даже не поднимался на Уровень 1, если ему не нужно было туда идти. Даже шериф и его заместитель переместили свои главные офисы на Уровень 5.

Когда он перетасовал карты для очередной игры в пасьянс, карты были мягкими и потертыми от использования, он подумал, что ему действительно следует выйти и попытаться сделать хоть что-то по работе. Было просто трудно заставить себя открыть дверь и снова выйти из своего отсека. Внутри он чувствовал, что все его внутренности устроили вечеринку и танцевали в его груди, не заботясь о той, которая надёжно удерживала их внутри.

Не раз он чувствовал, как грудь его сжимается так сильно, что перехватывает дыхание, и он боиялся, что стресс от хранения секретов убьёт его. Тем не менее, он делал всё возможное, чтобы приберечь дрожь и заламывание рук для тех случаев, когда он будет полностью уверен, что он один и в месте, где его вряд ли кто-то увидит, например, в душе или здесь, во время игр в карты в полном одиночестве.

Грэм швырнул колоду карт на стол. Хватит хандрить, решил он. С чистым платком, вытащенным из чистой стопки белья — или того, что он считал чистой стопкой, — он вышел в коридор. Немного общения, немного личного времени с рабочими и немного движения пойдут ему на пользу и ускорят время, пока бункер один наконец не забудет о нём. Пока он шёл по коридору к площадке, он чувствовал себя хорошо, почти улыбался.

Прежде чем он добрался до лестничной двери, он встретился с соседом, жившим через пару отсеков. Мерибелл одарила его одной из своих очаровательных улыбок и остановилась, чтобы обсудить ведение домашнего хозяйства на их этаже. Лекарство забвение хоть добавь ещё, хоть нет, Мерибелл была вихрем организации и, казалось, была постоянной движущей силой поддержания их этажа в каком-то подобии порядка. Она выстраивала своих детей по этажу, регулярно убирая мусор и заставляя остальных чувствовать себя виноватыми. Поэтому остальные и стали им помогать. Она была хорошей.

— О, Грэм, тебя-то я и искала. Найдётся минутка? — спросила она, отщипывая невидимую ворсинку от своего безупречного розового комбинезона и подходя к нему.

— Конечно, — ответил он, пытаясь улыбнуться.

Она увидела страдальческий взгляд и спросила:

— С тобой всё в порядке?

— Всегда, Мерибелл. Всегда, — ответил он. — Я просто был занят. Ты же знаешь, как это бывает.

Она кивнула, на её лице отразилось сочувствие. Грэм знал, что она всё прекрасно понимает. Они все были заняты.

— Ладно, — сказала она, и её тон снова стал деловым. — Нам нужно установить более регулярный график уборки этого уровня, чем тот, что у нас есть. Место становится отвратительным и остаётся таким дольше между днями уборки. Ты так не считаешь?

Грэм огляделся и увидел, что она права. Правда в том, что он привык уже и по-настоящему разглядел всё только тогда, когда стало реально противно. Мешки из мешковины с растительным материалом, готовым к отправке на компост, валялись в коридоре. Среди них были мешки для другой переработки или просто мусор, некоторые из них оставляли тёмные пятна на полу. Большие коричневые мешки, предназначенные для грязного белья, стояли на страже у каждой двери отсека, некоторые из них вываливали своё содержимое в проход между ними. Перегоревшие или мерцающие лампы придавали всему коридору заброшенный вид места, которое скоро просто забросят.

— Всё очень плохо, да? — Это был неубедительный ответ, и он это знал.

— Я пыталась поговорить об этом с Уоллисом, но он тоже всегда занят. Кроме того, я не думаю, что нам нужен мэр только для того, чтобы заставлять людей убирать свой собственный уровень. Мы должны быть в состоянии сделать это сами. — Это было разумно, но Грэм видел разочарование на её лице и слышал его в её голосе.

— Ты не могла бы составить список? Не могла бы проверить графики их работы и поговорить с людьми? И конечно, можешь включить меня в список. — Он задумался на мгновение и добавил: — На самом деле тут не хватает техподдержки, чтобы продвинуть твой вопрос.

Она постучала пальцем по подбородку, оценивая коридор, поджав губы. Наконец, она кивнула и выпрямилась.

— Ты прав. Мы должны позаботиться обо всём, о чем сможем позаботиться.

Мерибелл остановилась и посмотрела на Грэма, её выражение лица было серьёзным. Её голос был мягким, когда она снова заговорила.

— Мы должны заботиться друг о друге, не так ли?

Её слова поразили Грэма в самое сердце, хотя Мерибелл не могла знать о произошедшем. Она была невозможно права. Её слова попали в самую суть вопроса, даже если она этого не осознавала. Если они не позаботятся друг о друге, то кто? Настала его очередь встать на защиту жителей, и вместо того, чтобы думать о ситуации — приступить к своей работе — он сидел в своём отсеке, играл в карты и жалел себя. Он хотел сказать что-то глубокомысленное, но когда он попытался ответить, желание выпалить то, что он пытался скрыть, было таким сильным, что он задохнулся. Он вытащил платок из кармана и прижал его ко рту с такой силой, что казалось, будто он пытается засунуть его себе в рот, сквозь стиснутые зубы.

Момент прошёл, а вместе с ним и желание. Мерибелл посмотрела на него сначала с беспокойством, а затем с зарождающейся тревогой. Он попытался объяснить произошедшее.

— Извини, — выдавил он, его голос был напряжён, как барабан. — Я посчитал, что вот-вот чихну на тебя. — Это было глупо, но это единственное, что он смог придумать.

Взгляд Мерибелл был оценивающим, и он попытался сгладить напряжение на своём лице. По её выражению лица, он не очень хорошо справлялся. Наконец, она слегка покачала головой и сказала:

— Грэм, не беспокойся. Всё не так уж плохо. Я позабочусь обо всём. Ты иди.

Он сделал всё возможное, чтобы проигнорировать её затянувшийся тревожащийся взгляд, и поспешно зашагал прочь, помахав в последний раз. Так неловко и невероятно опасно. Он не поднимал головы, пока шёл в администрацию, чтобы зарегистрироваться и получить список работ, которые ему нужно было разобрать для своей команды в IТ. Всё, что он мог предложить, — дать всем послабления, где только мог, хотя с его стороны требовалось выполнить несколько задач, чтобы добавить её больше к списку работ в IТ.

Когда он вошел в IT со своими списками в руках, появился Тони. Это было почти как если бы у него был какой-то датчик, специально настроенный на Грэма. Он сделал ровно один шаг мимо турникетов, когда подпевала издал свой раздражающий звук прочищенного горла и сказал:

— Привет, Босс.

Грэм почувствовал, как его челюсть напряглась. С усилием, но он нацепил на лицо отстранённую улыбку — улыбку босса — и продолжил идти к своему кабинету. Он кивнул, чтобы Тони проследовал за ним, и молодой человек поспешил за ним, держа планшет наготове.

Он знал, что с его стороны было несправедливо не любить Тони так, как он. Ведь парень был очень хорош в том, что делал, и, вероятно, заслуживал занять место тени, чего настоятельно требовал бункер один с момента смерти его бывшей тени.

Но данный вопрос сейчас спорным, поскольку у него были другие задачи, однако даже до этого было что-то в Тони, что заставляло его съёживаться. Если такой как станет следующим в очереди на пост главы, казалось, как будто абсолютная власть бункера номер один нашла идеального слугу для владения всеми.

— Присаживайся, Тони, — сказал Грэм, садясь за стол и поднимая стопку сообщений с поверхности. — Уверен, нам предстоит многое сделать, но я собираюсь дополнить этот список, так что нам лучше начать.

Менее чем через десять минут взволнованный Тони ушёл с гораздо более обширным списком дел и целой кучей организационных задач. Это заставило Грэма почувствовать себя почти нормальным, зная, что больше ничего не станет хуже и необходимые задачи для бункера будут выполняться даже без него.

После этого, его самочувствие улучшилось, ведь сегодня день не был потерян. Пока он мог делать то, что нужно было делать удалённо, используя безличную связь проводов, он мог поддерживать свой прежний фасад. Он мог делать вещи без человека, на которого все смотрели, и не убегать, если бы его неловкость привела к ошибкам. Кроме того, написание слов с «нечленораздельным криком» не имело того же эффекта, что и фактический диалог, поэтому он не испытывал искушения общаться и по связи.

Он с облегчением подключился к каждой из водоочистных установок, чтобы снизить уровень добавок лекарств. Конечно, они понятия не имели, что это такое. Они были помечены как добавка для воды, как и любая другая добавка, но обычные работники водоочистных установок могли регулировать концентрацию на кондиционирующих машинах. Хорошо, что они могли, потому что у него было достаточно забот. Он всё силился понять, как последний оставшийся IT-агент, работающий в химии, сможет изготовить и доставить следующую партию добавок, не говоря уже о том, как тот же парень доберётся до каждой установки, чтобы просто покрутить ручку или нажать кнопку.

Он знал из жизненного опыта, как быстро дозировка начинала действовать, когда её добавляли, и как быстро она исчезала, когда её исключали. Он мог ожидать небольшого улучшения сразу, но улучшение часто было сомнительной формой добродетели. Всегда был кто-то, кто вырывался из воспоминаний о горе или чьё замешательство могло проявиться в действиях нарушающих устав.

Его опыт принятия наркотика был как личным, так и профессиональным. В детстве он ничем не отличался от любого другого члена бункера, пока его дядя не решил, что он станет хорошим преемником. До этого момента он подвергался воздействию всего, что могло быть добавлено в воду, как и все остальные.

Небольшое восстание, которое произошло, когда он был маленьким, не затронуло его лично и не сделало ничего, кроме некоторого замешательства в его юном уме. Это было в основном словесное противостояние, прерываемое отдалёнными стычками, за власть между почти идентичными фракциями в администрации и законе. Но оно привело к множеству чисток.

В воду во время события были добавлены успокоительные, что действительно положило конец всему быстрее, чем могло бы стать в противном случае. После этого была введена небольшая доза средства для забвения, и, поскольку Грэм был ребёнком, не сильно пострадавшим от восстания, оно не помогло, а лишь сгладило воспоминания, которые он нёс в себе. Чего нельзя было сказать о других, включая его родителей, чьи туманные воспоминания о том времени были загадкой для его детского «я».

Он вспомнил, что слышал об одной из таких чисток — их было несколько в течение нескольких дней — когда тот, кто был снаружи, решил, что месть не заканчивается смертью. По-видимому, уборщик сделал всё, что ожидалось, но затем споткнулся, как слепой, шаря по земле, как человек, ищущий потерянную записку в темноте. В конце концов, он нашёл и упал на другого недавнего уборщика и начал бить и пинать труп, пока, наконец, не сдался. Согласно истории, которую он услышал позже, когда он стал достаточно взрослым, чтобы понять её, это вызвало равное количество веселья и гнева у населения, но в итоге, тому случаю особого внимания не уделили.

Даже тогда, будучи молодым подростком, ещё не осознающим всех истин, которые он узнает в предстоящие годы, он был потрясён, когда кто-то смеялся над чем-либо, связанным с чисткой. Но такие истории всегда, казалось, были предназначены только для молодежи или тех, у кого не было личных чувств к ситуации. Если бы он был умнее, или немного циничнее, он бы узнал больше об этом мире, прежде чем ему всё разжевали. Может, он бы понял, прежде чем стало слишком поздно и он стал его частью.

Позже, в годы его наблюдения, его дядя рассказал ему о лекарственных добавках, когда они вводились и для чего. Тогда он понял реакции или отсутствие реакций, которые он видел у окружающих. Существовало больше, чем одна форма дозировки, и более сильная версия использовалась только тогда, когда требовалось полное стирание памяти. Средство воздействовало на те участки памяти, о которых человек часто думал и которые вызывали негативные чувства, а не на всю память человека.

По крайней мере, это то, что он должен был делать и делал до последнего введения. Если что-то не беспокоило тебя или не вызывало плохих чувств, воспоминания оставались почти нетронутыми и просто немного сглаживались. Воспоминания были, но без эмоций, и он думал, что это, вероятно, объясняет, почему юные и не вовлечённые в процесс люди лучше помнили важные события, чем те, кто пережил их во взрослом возрасте.

Сильные и длительные дозы препарата забвения использовали, чтобы оставить человека полностью открытым для переписывания всей его жизни в новую историю, которую человек никогда не подвергнет сомнению. Такого не было в сорок девятом бункере, насколько знал Грэм, но в других бункерах это происходило с регулярностью каждое поколение или около того. С другой стороны, как он вообще мог узнать, было ли такое? Интересная мысль.

Никаких восстаний не было ни во время пребывания Грэма на посту, ни даже во время его адаптации в тени, но ему было приказано использовать дозировку несколько раз за эти годы, когда присутствовали определённые стрессовые ситуации. Приказ был ясен почти в каждой ситуации, и дозировка часто была первым ответом, который они давали. Слова «См. данные о дозировке» были указаниями для IТ-руководителей после наибольшего количества событий, просто слишком.

Было бы почти смешно, если бы не было так плохо.

Грэм послушно отправился в самый верхний медицинский отсек и встретился с последним оставшимся на станции медиком. Он был удивительно заботливым молодым человеком — хотя сорокалетнии на самом деле не были такими уж молодыми, если не считать Грэма которому было далеко за шестьдесят — и он прекрасно справлялся с заботой о жителях верхних уровней. Его память была повреждена, как и у многих других, но он делал всё возможное, чтобы не отставать. Они говорили в кафетерии на первом уровне о записях и его намерениях. Было странно находиться там, в кафетерии, пустом даже в час пик рабочего дня.

Вид, открытый на стене в проекции с датчиков снаружи, был тусклым и коричневым. Песок и грязь на абляционной пленке, которая предохраняла датчики от эрозии, теперь сами были мутны и полностью загрязнены. Была небольшая дыра, протертая в плёнке, края которой были неровными, создавали впечатление, будто смотришь в глазок. Если бы ситуация внутри бункера 49 была нормальной, то Грэм наверняка знал, что ему придётся под большим давлением найти чистильщика датчиков и привести открывающийся вид в порядок.

Всё, что он мог разглядеть, за коричневатой дымкой, это то же самое поле с развевающейся грязью и пылью, которое он видел всю свою жизнь. Небо было болезненного цвета синяка, зажившего до коричнево-желтой стадии, и сам воздух, казалось, кипел от ещё большего количества пыли, которую поднимали гораздо сильнее, чем когда-либо, раздули кондиционеры бункера. Он вздрогнул, когда внезапный порыв ветра бросил сплошную стену тёмно-коричневого песка в сторону датчика. Он исчез так же быстро, как и появился, направляясь к тому месту, что, как знал Грэм, где находились другие бункеры. Хотя никто больше этого не знал.

Медик, который также смотрел на экран, пока они говорили, отвернулся от датчиков после внезапного порыва, как будто он не мог вынести мысли увидеть воочию ещё больше затемняющей грязи на датчиках. Грэм закашлялся, как будто пыль защекотала ему горло, и вернул своё блуждающее внимание к медику.

— Значит, вы можете найти все необходимые записи? — спросил он, надеясь, что молодой медик скажет, что не сможет.

Он кивнул, улыбаясь и выражая радость от того, что смог оказать помощь.

Губы Грэма дрогнули, но он быстро сдержался и прочистил горло.

— Ну, и сколько времени это займёт?

Медик задумался, на мгновение устремив взгляд в сторону вида с датчиков, а затем сказал:

— На самом деле, я должен сказать, что смогу их найти, но они не всё будет на месте. — В ответ, на взгляд Грэма, он добавил: — Мы не храним все записи вечно. На это потребовалось бы много бумаги. Через несколько лет мы создаём сводную таблицу для одобрения, а затем перерабатываем записи. Только сокращённое количество информации с общих данных — вот что сохраняется навсегда.

Грэм старался не улыбнуться. Простая сводная таблица для каждого человека сохранялась для использования при одобрении брачных союзов по мере смены поколений, но в ней не содержалось никаких подробностей. Прекрасно.

Он не хотел рисковать, что этот энергичный молодой человек начнёт сканировать документы и, возможно, даст другим то, что им нужно, прежде чем он будет готов к этому, поэтому он сохранял серьёзное выражение лица, отдавая свои указания. Он должен был быть очень осторожным, в своей тактике затягивания процесса. Он хотел создать впечатление, что он делает именно то, что ему приказали голоса в бункере один, несмотря на то, что у него не было абсолютно никакого намерения когда-либо закончить любую подобную задачу к их удовлетворению.

После того, как медик ушёл, торопливо спустившись по первой спирали лестницы и скрывшись из виду, Грэм сидел в тихом кафетерии один. Он наблюдал за видом с его бесконечным проявлением грязевой смерти снаружи и потягивал чай из своей фляги. Он думал о том, что он сделал, что он планирует и как он дошёл до этого.

Даже если бы разговор, который он подслушал, не был тем, который завершился решением уничтожить его бункер, он бы откладывал или не выполнял их задачу. Он чувствовал себя преданным, но не только за себя. Он чувствовал предательство за всех, кто жил в бункере 49. Его заставили поверить, что каждый бункер был драгоценен и представлял последнюю надежду человечества. Ему сказали, что всё, что они делали, было ради будущего. Он верил во всё и оправдывал каждый плохой поступок, каждую чистку и каждую ложь, потому что он верил в это.

Оказалось, что всё совсем не так. Его люди стали интересным набором медицинских обстоятельств, которые нужно было собрать, сопоставить и заархивировать. Бункер один не заботился о них, как о людях. Для них не имело значения "наследие", потому что эти люди, какими бы больными они ни были, всё ещё были семенами наследия. Для них имело значение идеальное наследие, а этот бункер был испорчен на основе их идеальных стандартов. Испорчен, больше не нужен и нуждался в утилизации. Он не хотел этого. Он не допустит этого.

Он не знал точного момента, когда он перестал верить в абсолютную правоту бункера один. Он думал, что его вера разрушалась поэтапно, отпадая от него слоями, как ржавчина, которая, казалось, стирала кости бункера по одной тонкой чешуйке за раз. Из-за этого ему было очень трудно определить какой-либо конкретный момент времени потери своей веры, но он знал, что все чешуйки его оставшейся веры отпали вместе с подслушанным разговором. Теперь, когда он услышал их такими, какие они были, без тщательно подобранных слов, которые они использовали, чтобы обманывать и контролировать, он понял, что они были всего лишь безумцами без угрызений совести.

Для Грэма не было другого возможного объяснения, кроме как "безумие". Его воспитывали для той должности, которую он занял в бункере. Он следовал за другими с раннего пятнадцатилетнего возраста и более двадцати лет оставался тенью, даже наблюдая, как другие его возраста продвигались по карьерной лестнице и приобретали авторитет и доверие. Он был терпелив и оставался верен своей цели во всём. Когда его дядя умер от рака, как и многие другие после него, захлебываясь кровью и моля о смерти, Грэм снял ключ с шеи дяди и надел его на себя. Он был уверен в знании своего места в этом мире.

Когда два ключа звякнули под его комбинезоном, он почувствовал себя одиноким, но также странно готовым и уверенным. Он доверял системе. Он винил в устав. Он верил, что всё осуществится так, как должно, если он будет следовать правильному пути.

Вся его вера ушла от него за эти годы, а теперь, последние крупицы развеялись, как пыль снаружи. Он задавался вопросом, чувствовал ли его дядя ту же потерю веры и уверенности. Он вспомнил, но не нашел в своей памяти ничего, что выдало бы его. Как и все руководители IT до него, его дядя обучал Грэма так же усердно, как и то, что скрывать от бункера один, как и то, что им следует рассказывать.

Можно ли это истолковать как потерю веры или это были просто практические привычки человека, который понимал скользкую реальность за такими твёрдыми правилами? Хотя он никогда не узнает наверняка, Грэм думал, что его дядя умер верующим. Он сильно завидовал этому.

А теперь он был стар и в одночасье стал циничным и ужасно напуганным. Прошли десятилетия с тех пор, как он взял второй ключ, и хотя подслушанный обмен репликами перевесил чашу весов его веры и его преданности, он должен был признаться себе, что всякое настоящее убеждение, которое он мог испытывать все эти годы, давно исчезло.

Он снова закрыл флягу и бросил последний взгляд на темнеющий вид снаружи. Он слишком долго сидел на жёстком стуле в кафетерии, размышляя, а день на улице клонился к закату. В это время дня, когда солнце кипело на горизонте и заставляло воздух мерцать, когда светило прямо в датчик, там было почти красиво. Это было то, что он не мог признать вслух, но это всё равно было правдой. Тени были длинными, а комья, состоящие из давно умерших уборщиков или их измельченных останков, были в основном скрыты. Пыли казалось стало куда меньше, и это были просто тени и чарующий глубокий оранжевый свет. Он вздохнул, вставая и спускаясь по винтовой лестнице, осторожно шагая, чтобы не упасть, когда рядом нет никого, кто мог бы услышать крик о помощи.

Его осторожные и в основном одинокие полтора дня прошли без происшествий, и он почувствовал, как знакомые покалывания, которые он ассоциировал с посторонним наблюдением, покидают его, как он и думал. Он не знал, было ли это просто психологическим или какая-то часть его просто поняла их процесс действий достаточно глубоко, чтобы понять, когда они будут наблюдать. Что бы это ни было, он был уверен, что их интерес к нему на данный момент угас. Его шаги ускорились на лестнице.

Они подождут, пока он закончит свою работу, а затем убьют его, но сейчас они перешли к чему-то другому. Он засунул свои мысли о прошлом обратно в глубокие тайники своего разума и приготовился действовать в соответствии со всем, о чём думал весь последний день. Он мог сделать то, что ему нужно было сделать, и получить помощь, которая ему была нужна, чтобы всё вышло.

Его шаги впервые стали легче, когда он обогнул лестничный пролёт на пятом уровне и оставил позади тёмную тишину пустого четвёртого уровня. Все квартиры на четвертом и шестом уровнях теперь были закрыты, на их лестничных площадках было тихо, а внутри темно. Цепи тускло мерцали на ручках больших двойных дверей под светом на лестничной площадке. Было грустно видеть такое, но в конечном итоге это стало необходимостью, поскольку слишком мало людей следили за состоянием пустых этажей. Он быстро сделал то, что ему было нужно в своих апартаментах. Закончив, он почувствовал себя менее обременённым, направляясь к купе именно того друга, который ему был нужен.

Все, кто остался с верхних жилых уровней, за последние несколько лет переехали на пятый уровень. Большинство из них разместились в нескольких отсеках, используя один для сна, а другой как кабинет или место для выполнения многочисленных обязанностей, которые каждый должен был взять на себя по мере сокращения населения.

Грэм не был исключением в этом отношении. Весь IТ был в упадке, поддерживая себя лишь минимально и делая это с помощью основного персонала. Он ненавидел это. Он ненавидел спускаться туда и видеть грязную плитку, грязное стекло и коробки с хламом, разбросанные повсюду. Это заставляло его чувствовать себя неудачником, но он не мог понять, как можно правильно распределять рабочую силу, необходимую в другом месте, просто чтобы IТ мог оставаться полностью укомплектованным. Приоритетами были Механика и все аспекты производства продуктов питания. Им требовался самый полный штат. В конце концов, не имело бы большого значения, выживут ли серверы, если бы отключился свет или прекратилась подача еды.

Чтобы выполнить свою часть работы, он также взял на себя несколько дополнительных ролей. Он делал некоторые ремонтные работы для IT, а также был руководителем. Он также брал на себя транспортные обязанности по мере необходимости, что также делали все, кто был физически в состоянии делать. Он дежурил по сменам на посту ночного дежурства, патрулируя, чтобы убедиться, что всё хорошо и тихо на уровнях с первого по пятый.

Как и большинство, он вкладывался туда, где мог, где было необходимо. Иногда он мог помочь отшлифовать ржавчину, загрунтовать и покрасить рельсы или трубы. В других случаях он мог просто понадобиться для административной работы. По-разному, но всегда требовалось больше рабочей силы, чем до этого.

Чтобы сделать всё и при этом ещё и спать, он разместился в двух отсеках и работал из офиса, который когда-то был отсеком, достаточно большим, чтобы вместить целую семью. Больше всего ему нравилось на пятом уровне то, что это были все типовые квартиры, никогда не предназначенные для тех, кто занимал какую-либо определённую должность. Он чувствовал себя там без присмотра и в большей безопасности, чем где-либо ещё в бункере. Он скучал по роскоши квартиры, обычно зарезервированной для того, кто занимал его должность, но такое маленькое пространство было менее заметным. Уже по этой причине он полюбил его.

На том же уровне жил и новый исполняющий обязанности мэра, и, как назло, самый старый друг Грэма. Он был последним из людей, кому он мог доверять так же, как себе, и с кем Грэму нужно было поговорить. Он направился в своё купе.

То, что должно было произойти, было неловко, мягко говоря. Он собирался пойти и сказать своему лучшему другу, с которым они были вместе более пятидесяти лет, что он знал жизненно важные и обширные истины большую часть их лет и никогда не рассказывал о них ему. Да, это будет неловко. Но он почувствовал себя легче, просто зная, что он собирается рассказать всё. Уоллис был болваном, но он был умным и сообразительным болваном. Ему нужен был такой ум на его стороне.

Когда Грэм нёс ведро свежей пропаренной кукурузы к квартире своего друга, он уворачивался от мешков с грязным бельем и мусорных баков с отсортированным мусором, оставленных в коридорах. Техников было немного, так как они в основном приходили из носильщиков, как только у них болели колени или бёдра, так что Мэрибелл была права, говоря, что им нужно было приступить к работе. Без них эти кучи убирали бы только периодически, если бы вообще убирали. Стало ещё хуже. Скоро стало бы так плохо, что либо ему, либо кому-то из его соседей надоел бы запах, и они начали бы стучать в двери, пока все не вышли бы и не взялись за уборку. Но такое случалось недостаточно часто, и воздух был густым от запахов нестиранной одежды и разлагающихся растительных остатков. Когда всё закончится, он обязательно поможет Мэрибелл разобраться с этим.

Путешествие по коридору с едой не была чем-то необычным для Грэма и не была бы нетипичной, если бы за ним наблюдали каким-то образом. Он и исполняющий обязанности мэра вместе учились, поженились с разницей в несколько месяцев и жили практически в тандеме. Даже их родители были верными друзьями. Теперь у них было ещё больше общего. Оба они потеряли жену и единственного ребёнка из-за того, что так или иначе убивало весь бункер. Жена Грэма умерла от рака, а Уоллис потерял свою из-за падения, вежливо описанного как несчастный случай.

Были различия в их жизненных путях, но только в самых душераздирающих отношениях, и они становились ближе друг к другу с каждой новой трагедией. Грэму и его жене удалось забеременеть всего один раз за время их долгого брака. Его дочь была маленькой, но красивее всего, что Грэм когда-либо видел. Её маленький бутончик губ и мягкие черные волосы были чудом для Грэма, но её розовые губы быстро посинели, и чувство потери почти раздавило его, когда она испустила последний вздох так скоро после появления на свет.

Ни один из них не захотел пробовать снова. Ситуация никогда не обсуждалась, но его жена тихонько пошла и вставила себе имплант, который предотвратил бы повторную беременность. Грэм чувствовал крошечную шишку в течение их жизни, но, как и она, никогда не заговаривал об этом.

Для Уоллиса и его жены этот опыт был другим, но Грэм думал, что пережить его было ещё труднее. Беременности следовали одна за другой для их пары, но все заканчивались выкидышами, пока их мальчик, наконец, не появился на свет здоровым и кричащим. Их сын умер в двенадцать лет от рака крови. Всего несколько дней спустя мать мальчика присоединилась к своему сыну, когда она решила скинуться.

С тех пор для двух мужчин стало привычкой чаще обедать вместе и составлять друг другу компанию. Сначала они были в отчаянии, поскольку оба пытались продолжать жить перед лицом такой большой утраты. Когда наступали особые дни, они молча поддерживали друг друга, чтобы пережить день. Когда печаль особенно сильно обрушивалась на одного из них без всякой видимой причины, другой доставал колоду карт, игру или просто отвлекал разговором. В те первые годы искушение рассказать Уоллису правду об их мире было почти непреодолимым. Но он сопротивлялся, и с течением лет искушение ослабевало.

Со временем они оба освоились в новом образе жизни и стали товарищами друг друга, как близкие братья. По-своему, они выработали своего рода смиренную жизнь и помогли друг другу забыть то, что можно было забыть. Если бы только Грэм мог насладиться водой. Если бы только он мог позволить Уоллису сделать то же самое.

Сегодняшнее ведро, ощетинившееся ярко-желтыми колосьями и испещрённое специями, обеспечило Грэму правдоподобное прикрытие, когда он искал помощи у единственного человека, который мог поверить в то, что он скажет, или хотя бы понять его. Грэм почувствовал себя лучше, просто зная, что у него появится союзник.

Он постучал в дверь, а затем протянул ведро в качестве приглашения, когда она открылась. Уоллис похлопал его по плечу в знак приветствия, когда он переступил порог, и сказал:

— Как раз вовремя! Я умираю с голоду.

Он остановился и посмотрел на Грэма, фактически увидев своего друга с его впалыми глазами и напряжённым выражением лица. Он сказал:

— Ты выглядишь так, будто не спал несколько дней. Ты в порядке?

Оказавшись внутри и закрыв дверь, Грэм бесцеремонно поставил ведро на заваленный мусором стол и сказал:

— Мне нужна твоя помощь.