Письма из огня (джен)

У фамилии Нотт был вкус железа. Запах старых залов, гравированных кресел, правок в Уставе о чистоте крови. Это имя произносили шёпотом, даже годы спустя — не потому что боялись, а потому что в нём не было надежды. Только память и обвинения.

Лора знала это с детства. Она знала, кто её дед. Она знала, кто её отец. И знала, что её имя всегда будет стоять в списке подозреваемых, прежде чем станет в списке заслуженных.

Когда на уроке защиты от тёмных искусств ученики обсуждали магические рода, одна из девушек — Мелисса Хэтч — тихо бросила:

— Не знаю, как бы я жила, если бы мою семью ассоциировали с Пожирателями смерти.

Лора не ответила. Она просто собрала вещи и вышла из класса.

Позже, в кабинете, Гермиона листала старые учебные ведомости и отчёты о поведенческих отклонениях. У Лоры не было ни одного выговора. Ни одного пропуска. И при этом — не было ни одного друга.

Когда она вошла, Гермиона сказала прямо:

— Я знаю, каково это — когда твоё имя работает против тебя.

Лора опустила взгляд.

— Не думаю, что вы правда знаете.

— Грейнджер, — спокойно ответила Гермиона. — Имя, с которым я пришла в Хогвартс. Мудрая Шляпа колебалась между Гриффиндором и Равенкло. Я выбрала храбрость. А потом всю войну меня называли грязнокровкой. И не только враги.

Молчание повисло между ними. Лора сжала кулаки.

— Моя мать умерла, чтобы я не повторила судьбу отца. Но я всё равно его дочь. И как бы я ни старалась — они видят не меня, а его след.

— И всё же ты выбрала путь сюда, — сказала Гермиона. — Ты носишь это имя. Но ты — не оно.

В ту ночь Лора взяла зеркальце, принадлежавшее её матери. Заговоренное — оно показывало отражение не в моменте, а в контексте. В нём можно было увидеть себя — глазами тех, кто помнил.

Она смотрела на себя долго. Сначала — будто на чужую. А потом — будто на кого-то, кого нужно понять, прежде чем судить.

На следующий день она села к Мелиссе за завтраком. Слов не было. Только взгляд. Но и этого хватило, чтобы одна из стен рухнула.

На собрании кружка «Живая Память» она прочитала вслух новое письмо:

«Я — Лора Нотт. Дочь того, кто предал, и наследница той, кто боролась. Моё имя — не приговор. Это вызов. Я не отрекаюсь от прошлого, но и не сдаюсь ему. Я здесь, чтобы доказать — память может не только разрушать, но и лечить.»

Учителя слушали молча. А потом кто-то — не разобрать, кто — начал аплодировать. И эти аплодисменты длились дольше, чем ожидалось.

Позже Гермиона писала в дневнике:

«Настоящее наставничество начинается тогда, когда ты не боишься смотреть в глаза тени. И когда даёшь другому право быть больше, чем его прошлое.»