Панацея: Королева и Мэр (джен)

— Я... Я не понимаю, — выдавила из себя Риджина, голос сорвался, горло пересохло, словно песок попал внутрь. — Что значит «меня не стало»?

Королева подошла ближе, ее движения были мягкими, бесшумными, словно у хищника. Замерев у края постели, она задержала взгляд на лежавшей женщине. Холодная властность, всегда присутствующая в ее глазах, нынче уступила место растерянности и хрупкости.

— Это значит, что я прекратила существовать, — ее голос зазвенел едва слышимым звонком, точно хрустальная грань раскрошилась. — Был миг, когда я была, и вдруг — пустота. И виновница этого — ты, госпожа Мэр. Ты изменила свою судьбу и, как следствие, мою, стирая наше общее будущее.

Мэр пошевелилась, желая поднять корпус, но острая боль пронзила позвоночник, отдаваясь огнем в каждой клеточке тела. Надеясь почерпнуть мужество, Мэр пробежала взглядом по фигуре Королевы, лихорадочно ловя признаки той страшной мощи, что она исподволь источала. Все напрасно: облик противницы приобрел оттенок меланхолии, скорее грустный, чем угрожающий.

— Не понимаю, — Мэр запнулась, нервозность дрожью отразилась в каждом слове. — Помню казни, сражения, смерти близких... Но я не припоминаю, чтобы ты когда-то еще отделялась от меня или у меня была возможность уничтожить тебя.

— Ты не убила меня буквально, — мягко возразила Королева, покачав головой. — Ты выбрала другой путь, и в реальности, которую ты создала, для меня не было места. Я стала… Ненужной. И я хочу понять, как это произошло. Я хочу понять, что заставило тебя отказаться от того, кем ты была. От того, кем мы были.

Она протянула руку, но не коснулась Риджины. Ее пальцы замерли в воздухе, словно она боялась причинить ей боль.

— Я не отказывалась от себя, — с трудом произнесла Мэр, её голос звучал как шёпот, едва пробивающийся сквозь завесу страха. — Я лишь пыталась выжить. Каждый выбор, каждое решение — было борьбой. Я не могла позволить себе думать о том, что будет дальше, о том, что было раньше, имело значение лишь то, что Дэниел не отомщен.

Королева наклонила голову, её глаза, полные печали, искали в лице Мэра Миллс хоть каплю понимания.

— Но ты не понимаешь, — тихо произнесла она. — Мы были единым целым. Ты и я — две стороны одной медали. Когда ты отвергла свою судьбу, ты отвергла и меня. Я стала тенью…

— Я не знала, что наложение проклятья приведёт к твоему исчезновению, — прошептала она, её голос дрожал от эмоций. — Я думала, что делаю правильный выбор. Я думала, что спасаю нас обеих.

Королева сделала шаг назад, её лицо исказилось от боли.

— Спасение — это иллюзия, — произнесла она, её голос стал холодным, как лед. — Врешь, ты спасла лишь себя, желая будущего без меня. И теперь, когда я здесь, когда я снова перед тобой, ты должна признать: что ты была слаба. Непримирима, слаба и хрупка. Ты молила о помощи в тяжелую минуту, и я защищала тебя. Ты была… Мной. А потом ты захотела другой жизни. И я хочу знать, почему. Что заставило тебя отказаться от силы, от своей сущности? Что заставило тебя стать… Доброй?

Слово «доброй» произнесено было Королевой, как ругательство, и Мэр почувствовала, как по ее щекам потекли слезы. Она не знала, были ли это слезы боли, или слезы понимания. Или, возможно, слезы сожаления.

— Я... я не могу объяснить, — честно созналась Мэр, голос потерял уверенность. — Просто наступила усталость от постоянных войн, конфликтов, ненависти. Захотелось изменить судьбу, почувствовать настоящее человеческое тепло, удовольствие от простых радостей.

Королева горько усмехнулась, и звук смеха принес боль сопернице.

— Радостей? Ты думаешь, счастье можно найти, отказавшись от себя? Ты думаешь, мир обретает краски, когда ты прячешь свою истинную природу? Голос Королевы звенел. Ты ошибаешься, счастье нельзя приобрести, отвернувшись от собственной природы, — подчеркнула Королева суровым тоном. — Красочность мира приходит не в миг, когда внутреннее пламя затухает, а в моменты, когда оно пылает во всю мощь! Иначе от чего в этом мире заиграли бы блики? Ты заблуждаешься, полагая, что мир меняется сам по себе, он меняется от чего-то.

Глаза Королевы снова заблестели странными огоньками, но на этот раз в них не было ни меланхолии, ни растерянности. Во взгляде Королевы была решимость. Решимость вернуть все на свои места. И Мэр, несмотря на свою слабость, почувствовала, как внутри нее зарождается знакомое чувство — предчувствие надвигающейся бури.

— Нужно найти другой способ говорить друг с другом, — задумчиво прошипела Королева, едва заметно поводя плечом. — Мое время почти закончилось, а новые методы убеждения должны быть эффективнее предыдущих.

Медленным движением, достойным истинного правителя, она протянула руку и щелкнула пальцами. Мир замер, мгновение остановилось, и комната начала медленно таять, превращаясь в размытое пятно света и тени. Когда зрение Мэра вернулось, она оказалась окружённой густым лесом, чьи ветви нежно шелестели на легком ветерке.

Окинув взглядом пейзаж, Мэр увидела узкую тропинку, ведущую к небольшой поляне, укрытой тенями деревьев.

В центре поляны стоял столик, покрытый белой кружевной скатертью, на котором были расставлены изысканные приборы, а в центре услужливо расположился дымящийся чайник. Возле стола разместились плетеные стулья, украшенные вышивкой.

— Прекрасное местечко, правда? — произнесла Королева, усаживаясь на одно из них. — Думаю, нам здесь будет уютнее общаться, чем в тесной спальне падчерицы.

Место завараживало, однако очарованию мешал внутренний протест Риджины. Мэр растерянно огляделась, стараясь осмыслить происходящее. Лес казался живым существом, внимательно следившим за каждым ее движением. Птицы щебетали высоко в кронах деревьев, солнечные лучи пробивались сквозь листву, создавая причудливые узоры на земле.

— Где мы находимся? — нарушила благоговейную тишину Мэр, сердито устремив взгляд на Королеву. — И зачем ты вытащила нас сюда?

— Вы боитесь? Нет нужды опасаться. Этот лес красив и тих, как и мой чай совершенно безвреден. Хочешь удостовериться? Могу показать пример первой, хотя ты уже брала из моих рук напиток...

Королева отпила из чашечки, равнодушно пожав плечами.

— Ах, дорогая моя, это лишь маленькая демонстрация моей силы, — раздраженно продолжила Королева, непринужденно попивая чай. — Видишь ли, иногда перемены необходимы, чтобы взглянуть на вещи иначе.

Она отставила чашечку и взглянула прямо в глаза Мэру.

Помедлив секунду, Мэр осторожно приблизилась к столу и неуверенно взяла предлагаемый ей стаканчик. Сердце билось быстрее обычного, разум терялся между страхом и любопытством. Однако необъяснимая тяга к познанию неизведанного заставляла продолжать.

Она поднесла стаканчик к губам, чувствуя тонкий аромат трав. В этот момент Королева продолжила, ее голос стал более мягким, почти гипнотизирующим:

— Ты говоришь, что устала. Устала от ненависти. Ты хотела счастья. Но что такое счастье, госпожа Мэр, если оно построено на отказе от того, кем ты являешься на самом деле? Ты думаешь, что, став "доброй", ты обрела покой? Дэниэл отпустил тебя, значит ты можешь встать на сторону этих мародёров?

Мэр сделала маленький глоток. Чай был теплым и успокаивающим, но слова Королевы заставляли ее сердце сжиматься.

— Я… Я не знаю, — снова прошептала она, чувствуя, как слова застревают в горле. — Я просто… Хотела, чтобы все было иначе. Чтобы не было боли.

— Боль — это часть жизни, — Королева поставила свою чашку с легким стуком. — И сила — тоже. Ты обладала огромной силой. Силой, которая могла изменить мир. Но ты выбрала другой путь. Ты выбрала путь самоотречения. И теперь ты потеряла себя. А я…

— Но я не потеряла себя, — вновь возразила Мэр, хотя ее голос звучал неуверенно. — Я просто… Нашла другой путь. Путь, где есть место любви, а не только желанию отомстить. И в этом мире у меня появился ребенок, такой, какая я сейчас, мой сын принимает меня. Я живу дальше, как и просил меня Дениэл, все хорошо, и мой ребенок любит меня!

Королева склонила голову, ее взгляд стал пронзительным. — Любовь? Ты называешь это любовью? Это его манипулирование тобой, дорогая. Его любовь — твой самообман. Ты ошибаешься в том, что он принимает тебя настоящую. Ты не настоящая — ты просто спрятала свою истинную сущность, надеясь, что она исчезнет. Но этого не произойдет.

Она сделала паузу, наблюдая за реакцией Мэра. — Устала от борьбы? Что такое борьба, если не способ утвердить себя? Что такое ненависть, если не отражение любви?

Выпрямившись, Мэр Миллс впивалась взглядом в Королеву, сердце бешено стучало, кровь приливала к голове. И вот, молчание, тяжелое и звенящее, заполнило пространство. За спиной Королевы развернулся простор дивного леса, красота которого пленяла душу и манила забыть обо всех невзгодах. Лишь одно беспокоило Риджину: чувство близости к чему-то большему, чем обычная беседа.

Однажды она испытала подобное чувство — в дни ученичества у Румпельштильцхена. И в те мгновения, когда они перебрасывались колкостями, она ощутила это чувство впервые.

— Ты не ответила, где мы находимся? — заговорила Мэр, сердито устремив взгляд на Королеву.

— Мои личные владения, последняя цитадель.

— Последняя цитадель? — недоверчиво переспросила Мэр, озираясь по сторонам.

Зрелище перед ней действительно поражало воображение: высокая зелень старых деревьев создавала природный свод, легкий ветер шевелил травинки, щедрое солнце рисовало игру света и тени. Всё это рождало ощущение первозданной гармонии, прекрасного одиночества и полного комфорта.

— Оригинально устроено, должна признать, — пробормотала Мэр, беря себя в руки. — Хотя судя по оформлению, дела совсем плохи, раз кроме леса и мебели ничего не осталось?

Расхохотавшись, Королева моментально забыла о чём говорила и оценивающе взглянула на собеседницу.

— Хмм, какой очаровательно язвительный комментарий! Да и после кончины я совсем не ожидала встретить кого-то столь остроумного, как я! Никогда раньше мне не доводилось получать такого приятного ощущения от чаепития, даже имея тело. Оказывается, некоторые радости заслуживают ожидания даже после смерти. Столько интересного хранит в себе мир!

Насмешливый тон Королевы вызвал раздражение у гостьи, которая обратила внимание на сказанное прежде:

— Подожди минутку... Ты только что упомянула смерть, говоришь, что ты призрак моей прошлой жизни... Мы умерли?

— Ах, милая моя, значит по твоему, моим бренным останкам выпала честь визита уважаемой дамы? Будь добра, в этом случае, оставить венок рядом с входом, если прихватила. Так же меня лично больше привлекает сладкое, нежели спиртное, так что рекомендую принести конфету-другую, дабы выразить должное почтение.

Поразмыслив над услышанным, Мэр невольно поморщилась, почувствовав головокружение от абсурдности ситуации. Однако, приняв решение не поддаваться эмоциям, она решила продолжить беседу.

— Признаться, не захватила с собой ничего подходящего. Цветы забыла дома, а даров при себе вообще никаких нет. Остается надеяться, что твоя душа удовольствуется искренней улыбкой.

Эта улыбка сияла подобно редкому цвету весеннего сада, ядовито-красному маку, чья ядовитая пыльца источает сладковатый аромат. Покосившись на выражение лица собеседницы, Королева поняла, что попытка шутить насторожила собеседницу ещё сильнее.

— Мы в подсознании, миссис Мэр, — решила наконец ответить Королева.

— Ну что же... Знаешь, от этого вся наша беседа кажется ещё более абсурдной... Ты говоришь о смерти, о прошлом, но я вижу тебя здесь, живую и, как всегда, полную коварства. Объясни мне, как это возможно?

Королева склонила голову, её глаза блеснули в лесном полумраке.

— Как это возможно? — повторила она с лёгкой иронией. — Моя дорогая, участь — это то, что мы сами себе выбираем. А я всегда выбирала самое лучшее. И если ты думаешь, что какая-то жалкая нить судьбы могла положить конец моему существованию, то ты, как и многие другие, сильно ошибалась. Я не исчезла, я просто... Нашла новое убежище, как я уже сказала. Место, где моя сила не скована цепями чужих законов и предрассудков.

— Мы один человек, ты никуда не могла бы уйти, — Мэр скептически приподняла бровь. — И это убежище — всего лишь поляна с парой стульев? Не очень-то похоже на царство, даже для одной из личностей королевы.

— Царство не в мебели, а в возможностях, — ответила Королева, её голос стал чуть более серьёзным. — И здесь, поверь мне, мои возможности куда шире, чем когда-либо прежде. Я больше не связана, не вынуждена терпеть тебя. Я свободна. И эта свобода — мой истинный венец.

Она встала со стула, и в её глазах мелькнул тот самый огонь, который Мэр помнила с давних пор — огонь амбиций и безграничной власти. Гостья прикусила язык, глядя в глаза Королеве. Она знала, что все происходящее — ловушка. Она знала, что не должна верить ей.

— Итак... — Королева улыбнулась, и в её улыбке было что-то зловещее. Взглянув на Риджину, которая всё так же проявляла чрезмерную осмотрительность, Королева поставила чашку Риджины на стол и провела пальцем по краю.

Шокированная и возмущённая этими откровениями, Мэр рванулась со стула, громко выкрикивая:

— Что за мерзость ты подсунула мне?

Её негодование вызвало лишь лёгкий смешок Королевы, эхом отзывающийся в воздухе.

— Довольно театрально получилось, признаться, не ожидала подобного эффекта. Вижу, моя сущность пришлась тебе по вкусу.

Напиток и вправду показался Риджине особенным, непохожим на обыкновенные сорта чая. Его вкус поражал утончённостью и необычностью, одновременно будоражащей и успокаивающей чувства.

— Этот напиток изготовлен непосредственно из материала самой цитадели. Иначе говоря, каждая капля этого настоя состоит из частиц моей сущности. Да и раньше ...

— Остановись! Как мне выбраться отсюда?

— Чтобы проснуться от сна, нужно либо захотеть проснуться, либо быть разбуженным. Однако, даже если кто-то пытается разбудить тебя извне, это тело теперь моё, а разбудить себя из чужого сна — ещё более сложная задача. Таким образом, ты не сможешь проснуться, пока мне не захочется отпускать тебя, и я сама не решу проснуться, я полагаю.

— …Тогда, ты на самом деле…

Риджина вздрогнула от простых слов Королевы.

Цитадель Королевы, смысл этого слова теперь обретал ясную форму. Захваченная личность Мэра теперь была у Королевы в руках. Безумные замыслы Королевы, от которых бежала Мэр Миллс , — теперь распространялись по её разуму.

— Не собираешься отпускать меня?

— Нет, не совсем. Я отпущу тебя, если ты хочешь. Не я была той, кто тебя позвал сюда, это ты сама пришла и выпустила меня, в конце концов.

Атмосфера исказилась, и бескрайний лес вдруг начал гореть. Небо треснуло, мир за горизонтом начал разлагаться. То, что осталось между ними, было местом между креслами, в которых они сидели. Было достаточно близко, что можно было коснуться, стоит лишь протянуть руку.

Мэр смотрела, как мир вокруг неё рассыпается в прах, и каждая трещина в небе отзывалась болью в её собственной душе. Она чувствовала, как ускользает контроль, как цитадель Королевы поглощает её, словно зыбучий песок. Страх парализовал её, но ещё сильнее был гнев — гнев на саму себя за то, что позволила этому случиться.

— А что же ты? — прошептала она, её голос дрожал. — Ты предлагаешь мне вернуться в кошмар, в псевдосвободу, зная, что ты здесь, внутри меня, отравляешь каждую мысль, каждое чувство?

Королева молчала, и в этом молчании Мэр почувствовала не торжество, а какую-то странную, непонятную грусть.

— Я не хочу, чтобы ты страдала, — вдруг произнесла Королева, и в её голосе впервые прозвучала искренность. — Но я не могу просто исчезнуть. Я — часть тебя. Вернуться в этот мир — значит принять обе стороны себя, свет и тьму, и найти способ жить с ними в гармонии.

— Обманываешь! Ты не хочешь сосуществовать, тебе ведь хочется быть главной?

В знак согласия Королева склонила голову, её глаза блеснули в полумраке.

Риджина смотрела на неё, пытаясь осмыслить происходящее. Она чувствовала, как её собственная воля истощается, как её личность растворяется в этой чужой, но такой притягательной реальности.

— Но… Я хочу вернуться, из нас двоих должна вернуться я, — прошептала Риджина, и в её голосе звучала такая слабость, что она сама испугалась.

Королева рассмеялась, её смех был похож на звон разбитого стекла.

— Ты уверена в этом? — спросила она, приближаясь к собеседнице. — Здесь ты можешь быть счастливей, ты можешь быть кем угодно. Ты можешь быть сильной, могущественной, любимой. Ты можешь забыть всё, что причиняло тебе боль. Ты можешь стать мной, и никто тебя не осудит.

Мэр отшатнулась. Стать Королевой? Это было последнее, чего она хотела. Она была Риджиной Миллс, а не этим чудовищем, которое пожирало её изнутри.

— Нет! — воскликнула она, и в её голосе появилась новая сила. — Я не хочу быть тобой! Я хочу быть собой!

Королева остановилась, её улыбка исчезла. На её лице появилось выражение разочарования, а затем — гнева.

— Ты говоришь о власти, — сказала Мэр, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Но истинная власть — это не подчинение других, а контроль над собой. И ты, Королева, потеряла этот контроль.

Королева рассмеялась.

— Ты смеешь говорить мне о контроле? — прорычала она. — Ты, которая не можешь контролировать даже свои собственные мысли?

— Я могу, — ответила Риджина, и в её глазах загорелся огонь. — Я могу контролировать себя, идти не по пути саморазрушения, а путем гармонии. И я не позволю тебе украсть мою жизнь.

— Гармония? — Королева усмехнулась сквозь слезы, эта идея казалась ей такой же далекой и нереальной, как звезды, до которых не дотянуться. — Ты говоришь о гармонии, когда ты растоптала все, что мне дорого? Когда ты превратила мою жизнь в пепел?

Королева приблизилась, и Риджина почувствовала прикосновение ее ледяной руки к своей щеке. В этом касании не было злобы, лишь тихая, всепоглощающая печаль.

— Твою жизнь? Это ты украла мою! Ты превратила меня в козла отпущения и теперь во всем зле, что было совершено, повинна я! Неужели ты забыла, что, рыдая от слов матери, ты молила меня о помощи, просила меня защитить и отомстить? Или ты хочешь сказать, что смерть Леопольда — моих рук дело? Как же ты привыкла прикрываться мной! Риджина — герой, а Королева — зло! Мы были едины, были совершенны, но потом ты решила, что ты главная, что вправе изгнать меня на край сознания и быть единственной, кто принимает решения. Ты говоришь, что хочешь измениться ради сына, так ли это? Ведь Охотника за Снежкой послала не я, его послала ты. И случилось это уже после того, как ты решила избавиться от меня.

— Ты лжешь! — выкрикнула женщина в офисном костюме, чувствуя, как внутри неё разгорается ярость, но она не давала ей захлестнуть себя. — Ты искажаешь правду, как всегда! Я хочу защитить Генри, а ты желаешь лишь власти и мести! Ты манипулировала мной, моей болью, моей ненавистью, и теперь пытаешься вернуть себе контроль, потому что боишься потерять меня навсегда!

— Потерять тебя? — Королева снова рассмеялась, и в смехе её звучала горечь. — Ты никогда не была мной. Ты лишь жалкое подобие, которое я создала, чтобы не чувствовать себя одинокой. Ты — моя тень, моя слабость, и я не позволю тебе уничтожить меня. Я — Королева, и я всегда буду править! Я была первой, кто появился!

— Нет, — твердо сказала Мэр, поднимая голову. — Ты, может, и была первой. Но теперь первая я, и я — Риджина. И я выбираю свой путь. Путь, где нет места твоей тьме.

— Я причинила боль многим, мисс Мэр. Я знаю, что уничтожаю возможное счастье. Но разве ты не понимаешь, что я тоже страдаю? Я была заперта в темнице разума, питаясь лишь твоим отчаянием и страхом. Я тоже хотела быть любимой, хотела быть свободной. Но ты использовала меня и изгнала, когда посчитала, что справишься сама. И это произошло задолго до того, как ты наложила проклятье. Так ответь же на вопрос, почему ты приняла такое решение?

Риджина заглянула в глаза Королевы и увидела в них не отражение своей ненависти, а бездонную пропасть одиночества. Она осознала, что Королева — это не отдельное существо, а ее искаженное, израненное отражение собственной души.

— Может быть, ты и права, — прошептала Мэр Миллс, и голос её дрогнул от нахлынувших чувств. — Может быть, мы действительно должны принять друг друга. Но как? Как нам жить вместе, после всего, что произошло?

— Как жить вместе? — Королева усмехнулась, и в её глазах мелькнул тот самый огонек, который Риджина так хорошо знала, огонек, который предвещал бурю. — Ты спрашиваешь меня, как жить вместе? Ты, которая пыталась стереть меня из самой сути существования? Ты, которая думала, что сможет стать кем-то другим, забыв обо мне, о той, кто дал тебе силу, кто научил тебя бороться?

Она наклонилась вперед, и Мэр невольно отклонилась в чернеющую пустоту.

— Ты хочешь забыть, кто ты на самом деле? Ты хочешь стать просто Риджиной, слабой, испуганной, той, кто плачет у ног самопровозглашенных героев? Но я — это ты и я тоже Риджина. Я — твоя сила, твоя ярость, твоя жажда власти, которая позволила тебе выжить. Ты отвергла меня, но не можешь от меня избавиться, потому что я — это ты.

— Но я не хочу быть такой! — воскликнула Мэр, её голос снова наполнился решимостью. — Я хочу быть лучше. Я хочу быть той, кто защищает, а не разрушает. Я хочу быть той, кого любят, а не боятся, я хочу измениться!

Мэр Миллс протянула руку, дрожащую от переполнявших ее чувств, и коснулась лица Королевы. "Но я тоже виновата," сказала она, и слезы потекли по ее щекам. "Я боялась тебя, боялась своей собственной тьмы. Я думала, что изгнав тебя, я смогу стать лучше, но я лишь оставила себя беззащитной перед лицом своей боли, ведь Генри все равно решил, что одной меня недостаточно."

Королева вздрогнула от прикосновения и посмотрела в глаза Риджине. Впервые она увидела в них сострадание. "Может быть, мы сможем попробовать сосуществовать," прошептала Мэр, и в ее голосе появилась надежда. "Может быть, мы сможем научиться жить вместе, не причиняя друг другу боли."

Мэр Миллс крепко сжала руку Королевы. "Я хочу попробовать," сказала она. Она обняла Королеву и внезапно поняла, что падает.

— Только теперь я буду главной личностью, и тебе все равно придется вспомнить, зачем ты меня отослала. — Разнеслось в темноте.

* * *

Риджина открыла глаза.

Она сидела в своем кресле, в той самой комнате, где начался этот кошмар. Солнечный луч пробивался сквозь окно, освещая пылинки, танцующие в воздухе. На столике стояла недопитая чашка чая, остывшая и безвкусная. Королева глубоко вздохнула, ощущая, как напряжение покидает ее тело. Она была дома у падчерицы.

Но воспоминания о подсознательном мире были слишком яркими, чтобы их можно было просто отбросить. Она чувствовала себя опустошенной, но в то же время — удивительно сильной. Она прошла через ад и вернулась.

Женщина посмотрела на свои руки. Они были ее собственными, не принадлежали никому другому. Она была собой. И это было самое ценное, что у нее было.

Королева встала, чувствуя легкую слабость в ногах. Она знала, что эта битва еще не окончена. Но теперь она была готова.

Она подошла к окну и посмотрела на мир снаружи. Весенний сад, тот самый, который Белоснежка так любила, цвел во всей красе.

Она улыбнулась. Улыбка была не ядовито-красной, а скорее цвета свежего розового листа. Она была готова к следующему шагу. Она была готова к тому, чтобы продемонстрировать Мэру, какого это застрять в глубинах разума. И она знала, что на этот раз она не позволит ей себя обмануть. И пока Мэр способна лишь наблюдать, она найдет ответы на свои вопросы.