Пятна на солнце (гет)

Теплый ветер взъерошивал Гермионе лежащие в беспорядке кудри, а соленый воздух щипал щеки. Песок под ногами был еще прохладным — солнце только начинало подниматься, и море пело гулкой тишиной. Здесь не было ни осени, ни холода. Здесь можно было спрятаться от мрачного Лондона и первых недель хаоса, что они создали.

Драко стоял чуть впереди, босой, с закатанными до колен штанинами. В руке черный конверт с золотой печатью со скрещенными волшебными палочками, которую Гермиона узнала сразу. Ее сердце дернулось.

— Рассвет выдался красивым, — заметил он, не оборачиваясь.

— Дурные вести? — сказала она, подходя ближе.

Драко передал ей конверт.

— Приглашение. На похороны.

Изящный пригласительный был напечатан на гербовой бумаге: «В последний путь провожаем Драко Люциуса Малфоя. Торжественная церемония состоится…». Она медленно опустила руку.

— Это… официально?

— Да. Наконец уладили все проволочки, и мое бренное тело предадут земле. Церемония будет. Гроб будет. Цветы, слезы, речи, все как ты любишь, — усмехнулся Драко, наконец посмотрев на нее. Глаза почти прозрачные, как вода. Уставшие, спокойные. — До чего дожили, второй раз уже умер. Смерть все никак не перестанет надо мной издеваться. Хуже только бедолаге Робардсу. Кингсли опять кого-то в этой личине посадил.

Гермиона не сдержала смешка, но потом сразу замкнулась. Были у нее мысли, не дающие покоя.

— Драко, где… он? Он просто исчез из камеры пару дней назад, — спросила она тихо. Она не хотела больше произносить его имени.

Драко не ответил сразу. Ветер поднялся, волна прошлась по песку у его ног.

— Он знал про тебя больше, чем мы думали, — сказал Драко наконец. — Не просто следил. Он держал тебя, даже когда ты думала, что свободна. Это… это не могло продолжаться.

— И ты… — нахмурилась Гермиона, уже и сама зная ответ.

— Я просто ускорил неизбежное, — пожал плечами Драко. — Он бы не протянул там долго.

Она долго молчала, вглядываясь в горизонт. Словно искала там что-то — прощение, оправдание или объяснение. Не нашла. Пыталась понять свои чувства. Ничего сильного или яркого, только чувство, будто отцепился крошечный крючок, о существовании которого не знала и сама.

— Ты рад, — сказала она наконец.

Не вопрос, утверждение. Драко не отвернулся и смотрел прямо в глаза.

— Да.

Он подошел ближе, положил ладонь ей на щеку. Его кожа пахла солью и можжевельником, едва уловимо.

— Я не рад, что он мертв, — продолжил Драко. В его голосе не было триумфа. Ни капли злорадства. — Я рад, что в тебе больше не будет его части. Не рядом, не под его взглядом, не под его весом. Я видел, как он жил в тебе. В том, как ты просыпалась. В том, как ты молчала. Он не заслуживал этого места. И даже в Азкабане он бы его занимал.

Гермиона посмотрела на него. Не с гневом, не с жалостью. С болью, которую не нужно было проговаривать.

— Ты считаешь, я держалась за него?

— Да, — спокойно сказал Драко, не сомневаясь в своих словах. — Пока он сам держался за тебя. Ты просто не могла вырваться. Пока он был жив, он был твоим карцером. Даже если ты это отрицала.

Осторожно взял ее ладонь, вложил в нее свою. Теплую, шершавую.

— Теперь ты свободна. Потому что ты больше не должна ничего — ни ему, ни вашему общему прошлому, ни его теням. Мертвецы не требуют долгов.

Гермиона помолчала. Не могла не подумать о последствиях и рисках. Это вшито к ней на подкорку.

— Сделай так, чтобы никто не узнал. Никогда.

— Конечно, — мягко улыбнулся Драко и коротко поцеловал ее.

Море плескалось рядом, медленно и ритмично, как дыхание спящего зверя. Ветер уносил ее боль и шептал, что вот оно наконец, освобождение. А она думала, что ей это не нужно. Наверное, какая-то часть нее, сломанная и болезненная, должна чувствовать сожаление, жалость, тоску, но она отпустила ее еще в камере.

— Значит хоронить тебя буду я, — наконец сказала Гермиона, закатив глаза. — Как следует, со всеми речами. Я же убитая горем влюбленная. Мерлин, до чего мы докатились. Но в тот же день мы обещали сводить Кэс в кино. Придется вечером.

— Разумеется, — усмехнулся Драко и чмокнул ее в макушку. — Смерть не освобождает от семейных обязанностей.

И ветер подхватил конверт, унес его над водой, оставив после себя только шлейф свободы и соли.

* * *

Они сидели на небольшой веранде и пили чай. Травяной, пряный, с любовью заваренный. Где-то в доме свистел чайник, обещая новую порцию и новые угощения. Тетя никогда не избавится от этих магловских привычек, даже живя в доме, полного волшебников. Черные, выносливые, упрямые гиацинты шелестели рядом с крыльцом, перекликаясь в шумом прибоя.

— Вот здесь добавь немного красного, — посоветовал Тео, указывая на деталь рисунка.

— Здесь? — изумилась Кэсси и категорически покачала головой. — Но здесь он не подходит. Хочу фиолетовый.

Драко почти дремал, откинувшись на перила и слушая их болтовню. Полдень разморил его.

— И в кого она такая упрямая, а? — буркнул вполголоса он, приоткрывая один глаз.

— Да. В кого бы. Генофонд ядреный, — фыркнул Тео и получил пинок под бок.

Гермиона оторвалась от заплетания белокурых кудряшек в косу и смахнула крошки от печенья на лице дочери.

— Не перебивай аппетит, дорогая, — изобразила строгость Гермиона и обвела всю троицу взглядом. — И вы тоже. Скоро обед, а вы уже натрескались.

— Да, мам, — синхронно раздались три голоса и синхронно закатились три пары глаз.

— Ой! — воскликнула девочка и принялась лихорадочно тереть рисунок чистой кисточкой, пытаясь убрать маленькую кляксу на желтом. — Ну что за дерьмовые, дерьмовые краски…

У Гермионы чуть не выкатились глаза из орбит, и она подавилась воздухом.

— Кэс! — сурово воскликнул Драко. — Это что за словечки?

— Но пап, ты же так сказал недавно про… Там что-то было про… — пыталась вспомнить Кэсси, потирая ладошкой лоб, и ее тут же осенило. — А, точно. Про комитет международного сообщения в условиях новой политики. Вот, — сказала она, гордясь, что запомнила такие сложные слова, которые не имели для нее никакого смысла. — Ты сказал, что они дерьмовые сотруднички, и что какой-то Бруствер может катиться в пекло. Вряд ли они хуже этой кляксы.

Она тут же топнула ногой по полу и, высунув язык, принялась оттирать пятно дальше. Тео не сдержался и взорвался в хохоте, пока Драко отводил глаза. Гермиона прочитала новую нотацию о ругани в доме. Все как всегда.

— Может, и не стоит убирать, раз не получается? Это добавляет живости, — философски заметил Тео.

— Думаешь? — задумчиво протянула Кэсси. — Но на солнышке нет ничего серого. Оно желтое.

— Бывает, дорогая. Иногда бывает. По-моему, ты закончила, как думаешь? — спросила Гермиона, оттирая пятнышко краски на лице.

Как только дочь кивнула, наложила на рисунок чары, заставляя краски высохнуть, а рисунок — двигаться. Кэсси, как всегда, не сдержала радостного писка, разглядывая картинку. И, как всегда, поканючила, как же ей уже хочется свою палочку.

— Ну, беги, покажи бабушке, — улыбнулась Гермиона, обнялась с дочерью, и та умчалась.

В доме тут же последовала преувеличенно-восторженная реакция и радостный смех. Гермионе не верилось, что это — реальность. Выстраданная. Из которой она выпала на несколько месяцев. Как будто иллюстрация из другой жизни, которая ей не принадлежит. Где нет страха, нет сомнений, нет притворства. Только близкие рядом и спокойствие на душе, всегда подернутое тонкой пеленой иллюзорности и тревоги.

Ее никто не заберет. Ее не существует. Никто о ней не знает. Гермиона повторяла себе это, как мантру, как молитву. Спрятаны на другом конце земли, чтобы никто не подобрался, не имел рычагов. Единственный человек, который догадался — мертв. А ведь он даже не предположил, что это может быть девочка, сразу же построив в голове картинку о наследии и уверовав в нее.

— Что, прости? — моргнула Гермиона, чувствуя, как Драко переплел с ней пальцы, обращая на себя внимание.

— Тео сказал, что хочет уйти из министерства и окончательно переехать сюда.

— Если ты так хочешь, — улыбнулась Гермиона, обращаясь к другу.

— Да. Возитесь в этой дыре дальше сами, драккл бы их всех разодрал.

— Что там было о непристойных выражениях? — изогнул бровь Драко.

Тео лишь пожал плечами и отпил из блюдца.

— Это при Кэс, — невозмутимо парировал он, почмокав губами. — И твой рот и правда помойка. Я же лишь обогащаю речь и усиливаю образность.

— Какой-какой у меня рот? — угрожающе навис Драко над столом.

Тео выбрал слово покрепче, и завязалась потасовка. Гермиона следила за этим типичным действием крайне нейтрально, ожидая, пока угомонятся. Иногда ничем не отличаются от Кэсси, и Гермиона скучала по этому. Теодор был так убедителен, и она так старалась держаться от него подальше, что до сих пор не вытащила все осколки из сердца. Тогда это казалось таким настоящим, но эта теплая, правдивая действительность была ее лекарством.

— И чем ты займешься? — наконец спросила она, когда «соперники» разошлись по углам.

— О. Наконец вернусь к написанию трактата о влиянии структурных свойств лунного камня на… — блаженно пожмурился Тео и пустился в путанные и воодушевленные разъяснения.

Ему вообще мало что нужно было в жизни. Читать странного вида книги, пускаться в теоретические научные рассуждения, пить вместе чай, играть с Кэс да спать до обеда после ночных изысканий — все его счастье. После пережитого ему даже не нужны люди, кроме них. В Тео было много от безумного ученого, и он разделял философию одиночества после наблюдений за тем, что выстрадали за свою любовь Драко и Гермиона. Но они его не судили. Он часть их семьи и имел право на своих тараканов. Их долгая вендетта кончилась, и Драко мог отпустить паранойю, чтобы Тео больше не приглядывал за ней, когда сам не мог.

— …ты просто мне завидуешь, — фыркнул Тео после нового спора. — Почти всю работу сделал ты, а лавры партизана в осином гнезде достались мне. Хотя ты теперь прямо-таки легенда Аврората. По-моему, они даже хотят поставить бюст на офисе.

— О, да, — закатил глаза Драко. — Именно об этом я мечтаю. Они наверняка все переврут и сделают меня и в половину не таким роскошным.

Гермиона слушала и слушала, периодически подключаясь и отключаясь от реальности, убегая в свои мысли, но трепетные касания всегда возвращали ее обратно.

* * *

Небо разливалось по воде золотом и кровью, когда они снова оказались на пляже, но теперь только одни. После долгой разлуки хотелось утонуть друг в друге, и все было мало. Песок под ними был теплым от закатного солнца, и мягким, будто создан специально для них — для этой минуты, когда мир хоть на секунду переставал держать их за горло.

Драко коснулся ее щеки, провел пальцами по скуле, по линии шеи, — медленно, словно впервые изучал. Наклонился и поцеловал ее — несуетливо, будто наконец можно перестать бежать. Его движения были спокойными, почти торжественными — как ритуал, как клятва, вырезанная в песке.

— Кингсли разрешил нам проваляться тут недельку, кстати, — сообщила Гермиона, поворачиваясь к нему.

— И с каким же условием?

— Все как всегда. Ему нужны наши таланты на следующей неделе, а потом можно взять перерыв, — довольно улыбнулась Гермиона и пропустила немного песка из кулака.

Драко проследил за этим движением, обдумывая сказанное.

— И какие же мои таланты? — сразу ухватил суть.

— О, за кем-то там проследить, что-то выяснить. Черт его разберет.

— Ясно.

В камнях крикнула какая-то птица, и они оба насторожились. Только когда маленькая пташка взмыла в воздух, они откинулись обратно на песок, выдохнув.

— Но он знаешь… — продолжила мысль Гермиона. — Это звучит как предложение, наконец-то. Не приказ.

— Ну, мы с тобой вернули ему должок за наши помилования, так что… — проговорил и хмыкнул Драко.

— Мы давно все вернули, еще во время войны. Это скорее… — протянула она. — За молчание. За то, что спрятал Кэс, Тео и тетю тогда. За нашу дочь и тайну ее рождения. Ведь в конце концов, самое главное — это она, да?

— Да. Так мы договорились тогда с тобой.

Они поклялись, что у нее будут родители и что она будет жить в мире, где ей будет не страшно. Им некуда было бежать, и они не хотели обрекать ребенка на прозябание в какой-нибудь глуши в одиночестве вечно, а потому искали варианты. И нашли, при этом держа ее подальше от Англии, научившись создавать порт-ключи в промышленных масштабах. Они выжили, не загремели в Азкабан и развалили поганое Министерство. Они исполнили условия сделки, а Кингсли пусть правит.

— Еще несколько лет, и мы исчезнем, — обнадежила Гермиона, видя его задумчивость. — Когда подойдет срок выбирать школу. Местная мне не очень, и я хочу переехать за Кэс.

— Бруствер будет уговаривать тебя остаться, — заметил Драко, заправляя локон ей за ухо. — Особенно сейчас, когда я совсем ушел в подполье, а ты имеешь такое влияние.

Гермиона вздохнула.

— Будет, да.

— Можно делать все что угодно, и никто не узнает, — он откинулся обратно головой на песок. — Ой как его будет корежить, отпуская своего цепного пса и кудрявого гения, которая подарила ему то, чего он не добился сам.

Гермиона перевернулась, оказавшись сверху на нем, и отодвинула немного вбок вырез рубашки. Огромный рубец там, где еще немного — и остановка сердца. Пробежала по шраму пальцами.

— Вот пусть он сам себе и находит блудного Пожирателя смерти при смерти, вытаскивает его с того света и занимается его перевоспитанием, а ты только мой. А я принадлежу только тебе и нашей семье.

Как же легко сорвались слова с губ. Те, о принадлежности, которые раньше рвали душу в клочья. Драко просто улыбнулся, проведя по волосам, отряхивая золотую пыль.

— Уверена? — спросил он, заглядывая глаза. Ожидая команды.

Гермиона знала, о чем он спрашивал. Драко всегда ставил ее желания так высоко. Скажи она, что ей это все нравится, и она хочет больше — и он просто кивнет и спросит, чем может помочь, придумав какой-нибудь план вместе с ней и без угрызений совести пополнив свое личное кладбище. Туда же может отправиться и Кингсли, в любой момент, только намекни Гермиона, только брось косой взгляд, и Кингсли знает об этом. Сам сделал их такими, сломал сильнее и перевоспитал, на крови, разрухе и страданиях. Как и знает, кому Драко верен на самом деле. Но они должны остановиться.

Когда у тебя есть все, чего ты хотел, просить большего — опасная роскошь. Жадность — грех.

— Я бесконечно устала, а нам еще скакать на задних лапках несколько лет. К черту Кингсли, Министерство, подполье и политику, и я забуду про них с радостью. К тому же, нет никаких гарантий, что мы чем-то не угодим в какой-то момент и нам не припомнят наши грешки.

— Думаешь, если нас все же запрут, мы оттуда не выйдем? — с иронией спросил Драко, откинув челку со лба. Гермиона залюбовалась этим движением.

Да, посмотрела бы она, как его попробуют арестовать, и что произойдет, если попробуют арестовать ее. Гермиона не сдержала смешка от этой мысли. Если они все же каким-то невероятным образом окажутся на богом забытом острове, он сбежит и оттуда, раз умудрился вытащить заключенного. Кингсли наверняка подозревает и это. Он не идиот. Единственное, что их держит в рамках — это дочь.

Единственная слабость и моральный ограничитель.

— Но ты права, все может пойти наперекосяк. Это долгий срок, — честно сказал он. Гермиона и сама это знала.

— Может, но ты же всегда рядом, чтобы защитить нас, правда?

— Правда, детка, — мягкое касание по позвоночнику. Игривое, приглашающее. — Всегда правда.

— Но хватит болтовни, — отрезала Гермиона и начала расстегивать рубашку до конца, расплываясь в улыбке в ответ. — Поцелуй меня.

Он ухмыльнулся и сжал ее бедра — крепко, горячо, направляя, ведя. Выполняя ее просьбу.

Они будут жить своей маленькой семьей. Только они впятером, и больше им никто из чужих совсем не нужен.

А Кэс наконец явит миру настоящее имя, данное при рождении. Зажжется в ночи небесная царица Кассиопея, когда взрослые потеряют свои имена, растворившись в тенях совсем других городов. Но только когда они будут свободны.

И так хотелось верить, что однажды будут.