Песнь Разрушения (джен)

Элиас пришел в себя с ощущением, будто его мозг выскоблили ржавой ложкой. Глаза открывались медленно, слипаясь от засохших кровавых слёз.

Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь треснувшие витражи с изображением древних казней, рисовали на стенах движущиеся тени — словно кто-то огромный шевелился за окнами.

— Что… что случилось? — его голос скрипел, как несмазанные дверные петли. Язык прилип к нёбу, во рту стоял привкус пороха и разложившейся печени.

Тень в углу неестественно дёрнулась — не так, как должны двигаться тени. Она отделилась от стены, приняв форму Кассиуса, но, его лицо было слишком бледным, с синеватыми прожилками под кожей, глаза отражали свет странно — зрачки сужались и расширялись не в такт; пальцы слишком длинные, с чёрными, будто обугленными ногтями.

— Ты был не в коме, — голос Кассиуса звучал как шёпот из глубин колодца. — Ты был в Пограничье. Три дня твоя душа болталась между мирами.

Он бросил Элиасу бутылку с мутной жидкостью, где плавали крошечные чёрные червячки, на свету сворачивающиеся в руны.

— Пей. Это вернёт тебя в строй. Только не смотри в зеркало после.

Элиас медленно поднял бутылку, пальцы наткнулись на гравировку на донышке — крошечные буквы, выведенные кровью: «НЕ ДОВЕРЯЙ ЕМУ».

Внезапно воспоминания накатили волной: Лира, кричащая что-то, пока её лицо расплывалось, как восковая маска; Годрик, чьи глаза лопнули, как переспелый виноград; зеркало, которое не отражало его, а смотрело на него.

Кассиус наклонился ближе, его дыхание пахло могильной землёй и мёдом.

— Ты видел Его, да? Владыку. Он тебе понравился? — в его голосе звучала не насмешка, а искреннее любопытство.

Элиас отшатнулся, ударившись спиной о стену. Кусок штукатурки отвалился, обнажив скрытую надпись: «ОН ВСЕГДА ЛЖЁТ».

Кассиус театрально вздохнул.

— Ох, Лира… Всегда любила оставлять следы. — Он повертел бутылку в руках. — Ну что, будешь пить? Или предпочитаешь остаться сломанным?

Где-то в глубине академии раздался глухой удар — будто что-то огромное упало. Или проснулось.

Лира стояла у окна, её рыжие волосы казались неестественно яркими на фоне гнилостно-серого неба, словно последний огонь перед вечной тьмой. Её пальцы с почерневшими ногтями перебирали арсенал, разложенный на подоконнике: кинжалы с лезвиями, покрытыми рунами, которые шевелились, как живые; флаконы с ядами, где жидкости пульсировали в такт её дыханию; стеклянная банка с человеческим ухом, которое время от времени дёргалось.

— Мы не можем победить их в лоб, — её голос звучал слишком ровно, слишком спокойно для того, что они задумали. — Но у нас есть преимущество — они не знают, что я выбралась.

Она медленно повернулась, и Элиас впервые увидел — левый глаз Лиры теперь был чёрным, полностью, без белка и радужки, как кусок ночного неба, застрявший в глазнице.

Годрик сидел в углу, его доспехи покрывали пульсирующие руны, светящиеся приглушённым багровым светом. Шрам на шее — ровный, аккуратный, как от хирургического скальпеля, — дышал, выпуская тонкие струйки чёрного дыма.

— Ты… перерезала мне горло, — его голос звучал как скрип ржавых петель, но в нём не было злости, только пустота. — Я помню. Я чувствовал, как душа отрывается от тела. А потом… Оно вернуло меня.

Лира сжала кулаки, её ногти впились в ладони, оставляя кровавые полумесяцы.

— Я не смогла убить тебя до конца. В последний момент Оно шепнуло мне, как сделать так, чтобы ты вернулся. Я не хотела, но… — Она замолчала, глядя на свои дрожащие руки. — Я думала, мы сможем использовать это.

Кассиус смеялся. Тихо, беззвучно, только плечи дрожали. Его тень на стене делала то же самое, но гораздо громче — хриплый надтреснутый смех раздавался из пустоты.

— Очаровательно, — он развалился на столе, его суставы хрустели, как ломающиеся ветки. — У нас есть два варианта. Первый — идём к декану, падаем на колени и молим о пощаде.

Лира резко фыркнула, из её носа брызнула струйка чёрной жижи.

— Декан? Тот самый декан, который в полночь снимает кожу и вешает её сушиться в кабинете? Отличный план.

Кассиус ухмыльнулся, блестя слишком белыми, слишком острыми зубами.

— Второй вариант — мы используем то, что они считают нас слабыми. Студентами. Детьми. Они ждут атаки от могущественных врагов, но не от жалких учеников.

Элиас поднялся, его голова ещё кружилась, но в глазах горел огонь безумия и ярости.

— Мы можем ударить изнутри. Они не ожидают предательства от тех, кого считают своими. — Он посмотрел на Годрика. — Ты с нами? Даже после… всего?

Годрик медленно поднял голову, его глаза были пустыми, как окна заброшенного дома.

— Я уже мёртв. Что они могут сделать со мной?

Тишина. Даже Кассиус перестал улыбаться. Где-то за стеной что-то большое и тяжёлое протащилось по коридору.

Лира взяла свой кинжал и воткнула его в стол.

— Тогда решаем сейчас. Кто за?

Молчание. Потом Элиас положил руку на рукоять. Годрик кивнул. Кассиус вздохнул и улыбнулся — впервые искренне, почти по-человечески.

— Ну что ж. Давайте умрём громко.

А за окном тени сгущались, принимая формы тех, кто уже шёл за ними…

Лира развернула пергаментную карту на грубо сколоченном столе. Бумага была испачкана бурыми пятнами — то ли ржавчиной, то ли засохшей кровью. Линии коридоров извивались, как кишки, образуя странные символы при определенном угле зрения.

— Библиотека запретных текстов, — её палец с ободранной кожей ткнул в искаженное изображение западного крыла. — Там, под плитой с семью печатями, лежит «Песнь Разрушения».

Элиас прищурился, разглядывая крошечные отметины вокруг библиотеки.

— Это… ловушки? Или чьи-то останки?

Кассиус, развалившийся в углу на бочке с непонятным содержимым, захихикал:

— И то и другое. Последнего вора нашли в пяти разных аудиториях одновременно. Интересный опыт.

Годрик скрестил руки на груди, его доспехи скрипели странно — будто что-то шевелилось под металлом.

— «Песнь разрушения» уничтожит не только их, но и нас. И, возможно, пол-Академии заодно.

Лира ухмыльнулась, её новый черный глаз сверкнул.

— Ты говоришь так, будто это плохо.

Элиас провел рукой по лицу, ощущая под пальцами шрамы, которых не было три дня назад.

— Есть варианты поаккуратнее? Может, яды? Или…

Кассиус резко наклонился вперед, его суставы хрустнули неестественно громко.

— О, конечно! Давайте устроим чаепитие с деканом! Обсудим его планы по уничтожению мира за печеньками! — его голос сорвался в истерический смех, отражающийся эхом в пустом кувшине на столе.

Тишина повисла тяжелым пологом. Где-то за стеной что-то скреблось, повторяя ритм их дыхания.

Элиас взял ржавый нож со стола, его рука дрожала ровно настолько, чтобы это было заметно.

— Тогда решаем сейчас. Кто за?

Лира медленно положила ладонь на его руку. Её кожа была холодной, как могильный камень, но в глазах горел огонь последней надежды.

Годрик кивнул, его шея хрустнула, и из шрама просочилась капля черной жижи.

Кассиус улыбнулся — впервые без насмешки, без притворства, просто устало:

— Ну что ж. Давайте умрём громко.

В этот момент без причины погасла свеча. В темноте что-то задышало слишком близко. Когда огонь вернулся, на карте появилась новая надпись кровью: «ОНИ УЖЕ ЗНАЮТ».

Ночь в Академии была неестественно густой, будто воздушное пространство сгустилось до состояния чёрного сиропа. Лунный свет, пробивавшийся сквозь витражи с изображением древних казней, ложился на каменные полы кровавыми бликами.

Лира шла впереди, её рыжие волосы (теперь с прожилками пепла) светились в темноте, как предупреждение. Она знала эти тайные ходы — щели в стенах, потайные люки под лестницами, коридоры, которые меняли своё направление, если идти по ним задом наперёд.

— Здесь, — её шёпот звучал хрипло, будто горло исцарапано изнутри. Она приложила ладонь к стене, где камень был теплее, чем должен быть. — Проход откроется, если произнести…

Элиас перебил её, бешено озираясь.

— Ты слышишь это?

Тишина. Потом — лёгкий шорох, будто что-то большое и мягкое ползёт по камням где-то над ними. Капли липкой жидкости упали с потолка, оставив подпалины на полу.

Лира стиснула зубы и прошептала слово, от которого у Элиаса заложило уши. Стена раздвинулась, обнажив узкий проход, полный паутины и костей мелких животных.

Вот она — «Библиотека запретных текстов». Воздух внутри библиотеки был настолько холодным, что дыхание замерзало в лёгких. Полки с книгами стояли криво, будто их корни уходили глубоко под пол. Некоторые фолианты шевелились, судорожно вздрагивая в такт невидимому пульсу.

— Вот оно, — Лира указала на массивный том, закованный в цепи, которые пульсировали, как жилы. На обложке — руна Владыки, та самая, что Элиас видел в кошмарах. Она светилась тусклым зелёным светом, будто кто-то притаился внутри и смотрел наружу.

Элиас протянул руку, его пальцы дрожали.

— Цепи… живые?

Лира кивнула, её чёрный глаз сверкнул.

— Они чувствуют нас. Если мы сорвём печать неправильно, они разорвут нас на части и скормят книгам.

Внезапно — шёпот. Сначала тихий, потом громче. Он шёл не из уст, а из самих стен, из страниц книг, из трещин в камне:

— Они здесь… они здесь… они здесь…

Элиас вдохнул глубже и коснулся цепей. Те вздрогнули, заскрипели — и разорвались сами собой, будто испугавшись чего-то внутри него. Книга раскрылась со стоном, как раскрывается рана. Страницы зашевелились, обнажая текст, написанный не чернилами, а чем-то тёмным и вязким, что медленно стекало по пергаменту.

Дверь библиотеки с грохотом распахнулась. На пороге стоял не страж. Не декан.

Это было нечто в форме человека, но кожа была слишком белая, прозрачная, как пергамент на фонаре, рот слишком широкий, полный кривых зубов, растущих в разных направлениях, глаза… Глаз не было. Только пустые впадины, из которых капало что-то чёрное.

Оно не двигалось. Просто стояло, дыша слишком громко, слишком влажно. Потом его голова повернулась к ним — медленно, с хрустом, как ломающаяся шея.

Лира схватила книгу, её руки обожгло, но она не отпустила.

— Элиас… беги!

Существо шагнуло вперёд. И в этот момент все фонари в библиотеке погасли.

Тьма сомкнулась над ними, полная шёпота, скрежета зубов и обещаний той книги, что Лира теперь держала в руках…

Декан не вошел — он разлился в дверном проеме, как чернильное пятно, принимая форму. Его кожа была не просто белой — она отражала свет странным образом, создавая мертвенные блики, будто натянутая на нечто гораздо большее, чем человеческий скелет.

Лира вскинула кинжал — лезвие с рунами вспыхнуло адовым багрянцем, освещая слюну, капающую с клыков декана (слишком длинных, слишком острых), тени на стенах, которые не совпадали с реальными очертаниями, страницы «Песни разрушения», корчившиеся в руках Элиаса, как живые существа.

Декан двинулся вперёд — не шагом, а резким рывком; тело растягивалось как резина. Его руки вспороли воздух, оставляя после себя чёрные полосы, как разрывы в реальности.

Лира нырнула под удар, её клинок вонзился в живот декана, но кожа лишь прогнулась, как мембрана, и выплюнула лезвие обратно, обдав Лиру струёй едкой чёрной жижи.

— Мило, — прошипел декан, его голос раскалывался на сотни шёпотов. — Ты попробовала убить меня тем же кинжалом, что и своего друга?

Элиас вскрикнул, книга в его руках внезапно заговорила: буквы отрывались от страниц, впиваясь в его кожу, выжигая заклинания прямо на костях.

За спиной декана материализовался Кассиус, его лицо теперь было лишено маски человечности: уожа трескалась, обнажая пустоту под ней, пальцы удлинились, превратившись в костяные лезвия, тень жила собственной жизнью, обвивая ноги декана.

— Они мои ученики, — прохрипел он, вонзая когти в спину Декана. — Ты не имеешь права.

Чёрная кровь брызнула на стены, но декан лишь рассмеялся — звук разорвал стеклянные витрины с артефактами.

Элиас завыл от боли, когда книга начала пожирать его руку; кожа слезала лоскутами, обнажая рунические узоры на костях, воздух загустел, наполняясь запахом горящей плоти и серы, голоса из книги запели хором, пол затрясся.

Лира поняла: они не успеют. Она вскочила, прыгнула на стол и с диким криком вонзила кинжал себе прямо в чёрный глаз, который ей подарили в Долине.

Кровь — настоящая, алая — брызнула на книгу.

Библиотека взорвалась светом; декан взревел, распадаясь, как мокрый пергамент.

Кассиус схватил Элиаса, оттаскивая от эпицентра.

Лира… Лира стояла в центре урагана, её тело разрывалось на части, но она улыбалась.

Последнее, что увидел Элиас, — стены Академии начали рушиться и из разлома в полу полезли те самые руки, что он видел в зеркале…

А потом тьма накрыла всё, и остался только шёпот:

— Это не конец.