Дьяволы (джен)

Время на «Летучем Голландце» текло, как вода сквозь пальцы — ощутимо, но неуловимо. Дни? Недели? Уилл Тёрнер давно оставил попытки их считать. Вечный зелёный сумрак глубин, неизменный ритм работы, еды, короткого сна под скрип корабельных балок — всё это слилось в одно бесконечное «сейчас». Уилл привык к шумной суете палубной команды — к боцману Джимми Легсу, вечно ворчавшему, достаточно жестокому с нарушителями, но справедливому; к болтливому Тоби; даже к грозному старпому Маккусу, чей голос резал воду острее абордажного крюка. Они были его единственной реальностью в этой подводной вечности. Матросы-палубники, "побегушники", как они сами себя называли с усмешкой — те, кто мог выходить «наверх», в мир живых, под видом кошмаров.

Но «Голландец» оказался куда больше и сложнее, чем казалось.

Открытие пришло неожиданно, во время перекура (если так можно назвать перерыв на глоток странной солоноватой жидкости из бочонка, заменявшей ром). Тоби, развалившись у грот-мачты, махнул рукой куда-то вниз, в тёмные зевы трюмов. Он только что рассказал про побегушников, и интерес Уилла, кажется, пришёлся ему по душе.

— А ты, Уилл, ещё и трети нашей братии не видел! — заявил Тоби, вытирая рот рукавом. — Мы, палубники — это так, ширма. Универсалы. А настоящая жизнь — там, внизу. Или вовне.

Уилл заинтересованно склонил голову. И Тоби, важно надуваясь, начал рассказывать. Его слова рисовали картину невидимого города внутри корабля-призрака.

Темнушники. Они жили в самых нижних трюмах, куда даже Зелёный Свет Тритона пробивался слабо. Те, кто был слишком изуродован при жизни или просто не выносил вида поверхности — все они прятались по углам и предпочитали свежести подводной палубы заплесневелые помещения внутри. При всплытии «Голландца» темнушники буквально сливались с кораблем — их тела покрывались плотными наростами кораллов и ракушек, становясь частью обшивки или переборок. Обычно темнушники чинили то, что не требовало выхода на палубу, ухаживали за самыми мрачными уголками корабля.

— Хозяйственные гномы, только страшненькие, но к этому можно привыкнуть, — пояснил Тоби.

Охотники или рыболовы. Почти не появлялись на борту. Их стихия — открытая бездна морских глубин или чарующего дна. Они патрулировали бескрайние подводные пустоши в своём самом «монструозном» облике, сливаясь с океаном, ловя рыбу светящимися сетями, собирая моллюсков с подводных скал, выкапывая съедобные водоросли. Их видели лишь мельком, когда они передавали улов на борт — скользкие, покрытые илом и глубоководной слизью тени. Иногда, правда, они посещали палубные мероприятия.

— Весёлые, только если тебя не воротит от сильного запаха рыбы, — подмигивая, хихикнул Тоби.

Грамотеи. Самая загадочная группа. Они обитали в каютах-кельях возле капитанской рубки и никогда не выходили наружу. Занимались… документацией. Ведением бортового журнала (о чём писать вечному кораблю, Уилл не знал), подсчётом «собранных душ» (включая Уилла, как он с горечью понял), возможно, переписыванием старинных морских карт или даже нот для капитанова органа.

— Самые бесполезные и самые важные одновременно, — философски заметил Тоби. — Капитан их терпит, значит, зачем-то нужны. Хотя бы для того, чтобы было на кого перекладывать неудачи.

Уилл слушал, поражённый. Его маленький мир на палубе рухнул, открыв бездну сложности. «Летучий Голландец» был не просто кораблём, а целым микрокосмом со своими кастами, законами и тайнами.

Мысль о темнушниках, добровольно замуровывающихся в стены при всплытии, вызывала леденящий душу трепет. Неужели кто-то и правда может настолько слиться с кораблём? "Часть корабля"... Теперь эта фраза, которую Уилл часто слышал из уст экипажа, обрела свой, жуткий и пугающий, смысл.

При мысли о том, что где-то там, под его ногами, под свежевымытыми дёгтем полами, находились люди — да и люди ли они уже? — которые могли, вживляясь в стены, следить за ним, Уилл чувствовал внутреннюю дрожь. К счастью, пока что он не видел ни одного темнушника и не особо горел желанием увидеть. И мысленно, елозя щёткой по палубе, думал — как же хорошо, что его определили в "палубники".

Однажды, когда Уилл помогал Легсу проверять состояние запасных блоков у грот-мачты, боцман хмуро крякнул:

— Нужны новые тросы. И добротная смола. В трюме должно быть. Пойдём, новичок, подсобишь тащить.

Спуск вниз был путешествием в другой мир. Зелёный Свет Тритона слабел, сменяясь мерцанием редких светящихся грибков на балках и тусклым сиянием подвешенных фонарей, заполненных живыми микроскопическими рачками. Воздух-вода стал гуще, пахнуло сыростью, старым деревом и чем-то… затхлым, как в забытой гробнице. Тени сгущались, превращаясь в непроглядную черноту по краям узких проходов. Уилл чувствовал на себе невидимые взгляды, вызывающие дрожь. Шаги их эхом отдавались в тишине, разбавляемые лишь глухим звуком обтекающих "Голландец" течений где-то снаружи, да скрипами корабля под водным давлением. Уилл вертел головой, никого не видел, но старался быть поближе к боцману. Чисто на всякий случай.

Легс привёл его в просторный отсек, заставленный бочками, ящиками и огромными бухтами канатов — в общем, всем тем, что, вероятно, нужно было на палубе.

— Вон там, у переборки, должны быть катушки с новым линем, — пробурчал Билл, кивая в сторону дальнего угла. — И бочонок со смолой. Чертовски тяжёлые, оба.

Они нашли нужное: огромную катушку толстого, пропитанного чем-то тёмным троса и здоровенную дубовую бочку, от которой шёл знакомый резкий запах. Легс попытался приподнять бочку, но лишь крякнул от усилия.

— Чёрт побери, засмолили на совесть… Тёрнер! — рявкнул боцман, обернувшись. Уилл уже приготовился подойти, но Легс смотрел не на него. Его голос, усиленный акустикой трюма, гулко прокатился под низкими сводами: — Тёрнер! Отвлекись от уборки карцера, помоги тащить! Шевелись!

Его крик был обращён вглубь темноты. И из этой чёрной щели между горами старого такелажа и гниющих бочек вдруг шевельнулась тень. Нет, не тень — человек. Он двигался странно: не плавно, а как будто его конечности с трудом отрывались от палубы, словно магнитом притягивались к кораблю. Его фигура была сгорбленной, одежда — лохмотьями неопределенного цвета, сливавшимися с полумраком. Лицо скрывали длинные и спутанные седоватые пряди волос, но даже в этом сумраке Уилл разглядел глубокие морщины, впалые щёки и пугающе цепкий взгляд. Это был один из темнушников — в этом не было никаких сомнений.

— Да, да, старина Джимми, не кипятись, — прозвучал хрипловатый, но ещё крепкий голос. — Несём, несём твои сокровища.

Легс удовлетворённо хмыкнул.

— Вот так-то лучше. А то новичок, — он кивнул на Уилла, — ещё не привык к тяжестям. Ты, Прихлоп, помоги мне с бочкой. А ты, новичок, — Легс посмотрел на Уилла, — тащи катушку. По силам?

Уилл кивнул автоматически, его мозг ещё обрабатывал услышанное. Прихлоп. Это прозвище… оно било в виски, как молот кузнеца. Где он мог его слышать?

Джек!

Воспоминание пронеслось, как молния. Ответ Джека, тогда, на палубе "Перехватчика". Его ухмылка и слова, больно ударившие по осознанию тогда ещё ничего не знающего Уилла:

— Мало кто знал его, как Уильяма Тёрнера. Остальные звали его Прихлоп. Прихлоп Билл. Добряк... хоть и пират. Вы на одно лицо.

Уилл стоял, вцепившись в ручку тяжёлой катушки с тросом, но не чувствуя её веса. Он смотрел на спину темнушника по имени Прихлоп, который, помогая Легсу нести бочку со смолой, что-то говорил боцману своим хрипловатым голосом.

— … а у нас вон, под килем, трещина полезла, — доносилось до Уилла. — Старина Грохот с ребятами латает. Говорит, каракатица здоровая врезалась, дура…

— На палубе тоже не сахар, — отвечал Легс, кряхтя под тяжестью. — Маккус опять на взводе. Капитан вчера что-то мрачное играл, часа два… Видать, шторм наверху нешуточный.

Диалог был самым обыденным, бытовым. Но для Уилла каждое слово, произнесённое тем хрипловатым голосом, было громом. Отец. Он здесь. Он… темнушник. Часть корабля. Вечный матрос на «Летучем Голландце».

Гнев и обида на Джека, предавшего его, смешались с дикой, невероятной надеждой и новой волной страха. Сказать? Крикнуть? Броситься к нему? Но что это изменит? И как отреагирует отец, не видевший сына с младенческих лет? И как отреагирует команда? Боцман?

— Эй, новичок! — резкий оклик Легса вырвал его из оцепенения. — Ты что, полип — застыл там? Тащи катушку, а то старпом нагонит — нам всем влетит!

Прихлоп обернулся, в свете приглушенного фонаря показалось его лицо — измождённое, но с живыми, хитроватыми глазами. Он хрипло посмеялся, глядя на замершего Уилла:

— Ох-ох, пацан, впервые в трюме? Ничо, не робей. Все мы через это проходили. Темнота, тени… голова кругом. Потом привыкнешь. Шевелись, а то Маккус и правда придёт — тогда прилетит так, что и мёртвые вздрогнут! — он засмеялся громче, явно оценив свою же шутку про мертвецов, которым и сам являлся.

Этот смех, это «пацан»… Уилл моргнул, пытаясь совладать с дрожью в коленях. Он не узнал его. Совсем. Хотя... Почему он должен был узнать? Уилл был младенцем, когда отца убили. А Прихлоп… он видел перед собой просто нового, растерянного матроса с палубы. Еще одного побегушника в вечной команде.

— Да… да, слушаюсь, — сипло выдавил Уилл, с трудом отрывая катушку от пола. Она была неимоверно тяжёлой, но он заставил мышцы напрячься. Он двинулся за Легсом и Прихлопом, которые уже шли к трапу, продолжая обсуждать трещину под килем и нрав старпома.

Уилл шёл сзади, его взгляд так и прилип к спине отца. К тому, как ложились тени на его поношенный камзол, потёртый водой и временем, обросший водорослями, как двигались его плечи под тяжестью бочки. Уилл впитывал каждый жест, каждый поворот головы, каждый звук его голоса. Настороженность, шок, невероятная жалость и целый улей вопросов — всё это клокотало внутри.

Отец. Он здесь. Он не ушёл. Он… служит. Вечность на «Летучем Голландце» обрела новый, невероятно личный и болезненный смысл. И пока он тащил свою ношу вверх, из мрака трюма в вечный зелёный сумрак палубы, Уилл Тернер понимал лишь одно: ему нужно поговорить с отцом. Тайно. Без свидетелей. И как можно скорее. Но как подойти к темнушнику, который сливается с кораблём и не подозревает, что сын находится у него за спиной?