Коротко и непонятно (гет)

Примечания:

Однее = ОДиНокЕЕ

Тяжёлые дубовые двери особняка Ноттов скрипнули, словно кости старого склепа, когда Теодор переступил порог. Дом встретил его не просто запустением — он ждал.

Здесь не было ни фамильного серебра, ни портретов, ни даже свечей на каминной полке — министерские псы вычистили всё. Остались только зеркала.

Старые, в потёртых рамах, слившихся со стенами, они висели в каждой комнате, и с каждым днём Теодору казалось, что его отражение задерживается на секунду дольше.

Сначала он думал, что это усталость.

Потом заметил, как его зеркальный двойник моргает, когда он сам стоит с широко открытыми глазами.

Потом — как губы в отражении шевелятся, шепча что-то, чего он не говорил.

А однажды, поднимаясь по лестнице, он увидел в зеркале мальчика.

Себя.

Лет семи, в том самом нарядном костюмчике, в котором он стоял, когда отец впервые ударил его за непослушание.

— Ты вернулся, — прошептало отражение.

Теодор отпрянул, споткнулся, упал. А когда поднялся — в зеркале был только он, взрослый, с паникой и ужасом в глазах.

Но с той ночи оно стало приходить.

Сначала — холодок за спиной. Потом — шёпот из угла. После — оно явилось в лунном свете у его кровати.

Тонкое, полупрозрачное, с его лицом, но неправильным — как в кривом зеркале: слишком вытянутым, слишком голодным.

— Я — Однее, — сказало создание его голосом, но в нём он расслышал и другие: отец, кричащий «Crucio!»; мать, просящая его спрятаться за мгновение до зелёной вспышки; его собственный детский плач в пустой комнате. — Я — твоё одиночество. Тот, кого ты оставил здесь, когда сбежал.

Теодор попытался схватить палочку, но пальцы не слушались.

— Не надо, — Однее коснулось его лба ледяными пальцами. — Я не враг. Я — ты. Тот, кого ты запер в этом доме.

— Я… не оставлял тебя…

— Оставил. Когда сбежал в Хогвартс. Когда закрыл сердце. Когда позволил им забрать всё, лишь бы не возвращаться.

Однее наклонилось ближе. В его глазах была не пустота.

Там был мальчик.

Маленький Теодор, прижавшийся к стене в тёмной кладовке, где его наказывал и запирал отец.

— Ты мог забыть меня. Но дом помнил.

Теодор зажмурился. Воспоминания хлынули, как ледяная вода:

Отец, сжимающий его запястье. Мать, корчащаяся на полу. Зеркало в каминном зале, в котором он однажды увидел, как его отражение плачет, хотя сам он стоял спокойно.

— Чего… ты хочешь? — прошептал он.

— Ты знаешь.

Однее протянуло руку.

Теодор понял.

Он мог бежать, и тогда оно останется здесь, голодное, злое, с каждым годом становясь сильнее.

Или…

Он поднял дрожащую ладонь.

— Прости меня, — сказал он тому мальчику в глубине чужих глаз.

Их пальцы соприкоснулись.

Холод пронзил тело, словно нож, — не боль, а вспоминание.

Он семилетний, прижавшийся лицом к стене, а отец над ним, держит палочку в руке.

— Ты ослушался меня. Опозорил! — шипит тот, и боль первой раны пронзает спину. Но теперь Теодор не сжимается. Он оборачивается и смотрит.

Он одиннадцатилетний, в купе Хогвартс-экспресса. За окном мелькают холмы, а он стискивает зубы, чтобы не заплакать.

— Не смей быть слабым, — шепчет он себе. Но теперь он позволяет слезам течь.

Он шестнадцатилетний, стоящий над телом мёртвого магла. Отец стоит за спиной вместе с Лордом.

«Никто не придёт. Не поможет», — думает он. Но теперь он знает — кто-то придёт. Он сам. Тот, кто не даст ему забыть.

Холод достиг сердца и вдруг стал теплом.

Однее не исчезло. Оно вошло в него, как вода в иссохшую землю.

Теодор упал на колени, всхлипывая, — это были слезы не боли, а освобождения.

— Я помню, — прошептал он. — Я помню тебя.

Себя.

Зеркала в доме задрожали.

В каждом маленький Теодор улыбался ему и растворялся, как утренний туман.

Дом вздохнул.

Старые балки затрещали, став просто деревом. Зеркала потускнели, став просто стеклом.

А когда Теодор поднялся, на полу у его ног лежала лишь одна вещь — потрёпанная игрушечная сова, подарок матери, которую он когда-то прятал от отца под подушкой.

Он поднял её, осторожно, будто боясь, что она рассыпется.

Не рассыпалась.

Сова уютно устроилась в его ладони, как будто ждала этого момента все эти годы.

Теодор вышел из особняка Ноттов, захлопнув двери.

На пороге остался лишь слабый отпечаток детских ног.

Примечания:

Алексей Галинский feat. Ярослава Дегтярёва — Однее