Директор Хогвартса (джен)

— Еще раз, Драко! Соберись! Легиллименс!

Малфой снова дрогнул и захрипел от натуги. В его мерцающем сознании понеслись отрывочные картинки…

Люциус холодно отчитывает маленького сына и отправляет его в комнату, лишив ужина. Драко уныло бредет по бесконечным коридорам Малфой-мэнор в полном одиночестве, иногда останавливаясь и с яростью пиная воздух, будто желая сделать кому-то очень больно. Потом с силой хлопает дверью и бросается на кровать, вниз лицом, чтоб через мгновение начать колотить по ней крепко сжатым кулаком...

Лицо маленького Гарри Поттера, сидящего на диванчике в купе «Хогвартс-экспресса», с ним рядом — глуповатая физиономия Рона Уизли, который только что набил полный рот сладостей и поэтому не может произнести ни слова…

Снова пустой Мэнор с его гулкими, холодными коридорами. Люциус смотрит на сына критически, потом бросает чуть презрительно: «Выпрями спину и расправь плечи, Драко. Члену семьи Малфой не пристало иметь такой вид, будто ты чистильщик обуви. Даже если тебе страшно, неуютно или холодно, этого никто не должен замечать. Никогда. Ни при каких обстоятельствах». Драко послушно делает то, что велит отец, поднимая вверх подбородок и стараясь скопировать выражение равнодушной брезгливости, застывшее на лице Люциуса…

Снова лицо Поттера — раскрасневшееся, охваченное невероятным азартом. Через мгновение — ликующая команда Гриффиндора обступает Поттера со всех сторон, с объятиями, воплями восторга и хохотом…

Всё рушится. Сквозь все разноцветные картинки проползает гигантская змея Нагайна и, раскрыв пасть, словно пытается проглотить… Страх, всепоглощающий, убивающий, парализующий, заполняет каждую клеточку тела. Все становится бессмысленным. Весь мир превращается в холодную, скользкую змею и готовится к смертельному прыжку…

— Это никуда не годится, — резюмировал Снейп, опуская палочку. — Никакой концентрации. Драко, ты понимаешь, почему ты здесь? Почему я трачу свое время на то, чтобы научить тебя закрывать сознание от постороннего вторжения?

— Понимаю, сэр, — буркнул Драко. — Это очень… Сложно. Но я хочу попробовать еще.

— Продолжим завтра, — ответил Снейп. — В это же время. Постарайся сделать так, чтобы о дополнительных занятиях никто не узнал. Сегодня вечером ты выполнишь те упражнения, которые мы проходили. Учти: если не приложишь усилий, последствия будут очень печальными. Твоя мать хочет, чтобы ты научился. Чтобы у тебя был шанс… на новую жизнь. Надеюсь, ты ценишь усилия своей матери и мое время, Драко.

— Да, сэр, — ответил Драко, поднимаясь на ноги. — Спасибо. До завтра, сэр.

Драко вышел из кабинета.

Снова воцарилась обволакивающая, плотная тишина.

Если по-честному, то у Драко дела с окклюменцией шли не так уж плохо. Не так, как у Поттера два года назад. Он явно был заинтересован в успехе, он старательно делал все упражнения, он прилагал усилия. И кое-какой прогресс уже был: картинки стали обрывочными, перемешивались, как обрезки разноцветной бумаги. И из этого мысленного мусора довольно трудно было выудить что-нибудь полезное… Что ж, начало положено. Кажется, у Малфоя гораздо больше способностей к окклюменции, чем у Поттера. Хоть в чем-то этот заносчивый наследник родовитой семейки превзошел Избранного. Которого так ненавидел, так мечтал обойти все последние семь лет… Хотя…

В воспоминаниях Драко странным образом постоянно всплывали эпизоды с Поттером. Причем, не стычки, даже не квиддич — а какие-то сцены, когда Гарри окружен друзьями, дурачится и хохочет с Роном, спорит с Гермионой, потом, стоя в заснеженном школьном дворике, Гарри, смеясь, отбивается от близнецов, которые надевают на него нелепую шапку, больше похожую на смертельно больную мандрагору… И все в таком же духе. Малфой постоянно наблюдал за Поттером. Незаметно, с равнодушным лицом, а внутри у него все кипело.

«Кто бы мог подумать, — сказал Снейп сам себе, — что это высокомерный эгоист способен на такую мучительную зависть. На такие сильные чувства… Он будет отрицать, он скорее отрежет себе язык, умрет, но никогда не признается, что все эти годы неистово мечтал дружить с Поттером — так, как Рон, как близнецы, как неуклюжий Лонгботтом. Ненавидел эти свои мысли, отгонял, но все равно наблюдал и, каждый раз глядя на радостное тепло, которым Гарри и его друзья щедро делились друг с другом, невыносимо мучился от зависти, от безысходного, ледяного одиночества. Такого привычного, такого понятного и такого опостылевшего…

У Поттера были совершенно другие воспоминания… Перед глазами замелькали картинки, которые он наблюдал во время тех мучительных и бесполезных занятий. Собака тетки Мардж, загнавшая мальчишку на дерево. Запертая душная кладовка и мальчик, тихонько плачущий в подушку. Его немой ужас, граничащий с паникой — Дадли запер дверь туалета и с хохотом погасил свет… Тяжелый подзатыльник дяди Вернона, от которого он падает и больно ударяется о стену… Постоянное, непроходящее чувство голода. И еще больше — тоскливое одиночество, в котором нет малейшего просвета… Вот, он лежит, завернувшись в одеяло и все равно дрожит — у него явно высокая температура и озноб. Кто-то открывает дверцу, ставит на полку стакан с водой и кладет пачку аспирина. И дверца сразу захлопывается…

— Неужели ничего не дрогнуло внутри, пока ты смотрел на все это, Северус? — тихо спросило ехидное зеркало.

Он снова стоял, глядя в глаза своему отражению. Он ненавидел это зеркало, но в то же время испытывал сильную потребность снова и снова приходить сюда, чтобы продолжить мучительный и бесконечный разговор с самим собой. С собственной памятью. С собственной совестью…

— А ты как думаешь? — хмуро ответил он вопросом на вопрос. — Только конченый подонок может равнодушно наблюдать такое.

— Но сострадание, видно, было слабее привычного раздражения, — ухмыльнулось зеркало. — Раз ты не прекратил цепляться к нему.

— Нужно было сбить с него спесь! — резко рявкнул Снейп. — Он совсем как отец…

— О, только не надо лукавить! — взмолился голосок. — Внешне он, конечно, здорово похож на Джеймса. Но в остальном… Мальчишка, который видит в зеркале Еиналеж не кубок мира по квиддичу, не горы золота, не заголовки газет со своим именем, а папу с мамой, — где там спесь? Ты, Северус, всегда видел в мальчишке лишь то, что хотел увидеть. Смотрел на его лицо, а ненавидел только собственные воспоминания. Только вот страдал от этого ребенок, который не сделал тебе ничего плохого. Которому и без твоих придирок и ядовитых шпилек хватало неприятностей… Зачем? К чему все это?

— Чтоб корона на голове не выросла, — глухо ответил Снейп. — Чтоб слава и всеобщее внимание не вошли в привычку, не стали насущной потребностью. Чтоб не возникло даже мысли, что ему положены какие-то особенные привилегии. Пока все остальные прыгали вокруг него на задних лапках, я относился к нему так же, как ко всем студентам. Не давал ему никаких поблажек.

— Как ко всем студентам? Ты? — зеркало фыркнуло и рассмеялось неприятным скрежещущим смехом. — О, конечно. Никаких поблажек и привилегий. Но в остальном… Входя в класс, ты искал глазами именно его. Задавая вопросы, ты чаще всего смотрел именно на него. И именно ему тебе приятнее всего было ставить плохие оценки и назначать наказания. А уж твои неустанные упражнения в остроумии…

— От остроумия еще никто не умер, — раздраженно ответил Снейп. — Даже от ядовитого.

— Конечно же, нет! — ухмыльнулся голосок. — Поэтому ты в свое время, едва попав в школу, возненавидел всех и каждого, кто отпускал шуточки про твои поношенные мантии и немытые волосы… Ты тоже вроде не умер от избыточного остроумия в свой адрес. Просто замкнулся, ожесточился и принялся копить обиды и злость. Много лет. И в какой-то момент накопил такой заряд, что однажды погожим летним днем…

— Заткнись! — завопил Снейп. — Не смей! Слышишь? Ты думаешь, я этого не помню? Я каждую минуту про это помню! Одно слово… Оно вырвалось…

— Ты отлично знаешь, что это было не просто слово, — тихо заговорило зеркало. — И дело было не вовсе не в том, что ты тогда крикнул. Это был лишь финальный аккорд. Последний гвоздь в крышку гроба, в котором ты похоронил свою дружбу с ней. Все разрушила именно твоя злость, вечная обида на всех и вся. Твое желание мстить и разрушать… Что ж, оно сбылось, как видишь.

— Замолчи, — неожиданно тихо произнес Снейп. — Пожалуйста. Просто замолчи. Не надо… Это…

Он закрыл руками лицо и некоторое время стоял молча, пытаясь овладеть собой. Потом снова взглянул в черные глаза напротив.

— Я все помню, — произнес он. — Всех, кого убил, кого предал. Их имена, их голоса. Их лица. Я ничего не могу изменить. И расплачиваюсь за это каждый день. Каждую ночь на протяжении последних 18 лет. И… Столько усилий. Но все, что я делал все эти годы. Я хотел… Исправить хоть что-то. Защитить ее сына, раз уж не смог спасти ее саму.

— Необычный способ исправить совершенное зло — мучить мальчишку, который благодаря тебе стал сиротой, — ухмыльнулось зеркало.

— Я не святой! И никогда не претендовал… Да, у меня тоже есть слабости. И чувства, с которыми я не всегда могу… Да, катись ты к дьяволу! В конце концов ты…

— Всего лишь ты сам, Северус, — вздохнуло зеркало. — И, уверяю тебя, ты не первый, кто хочет послать к черту самого себя, увидев собственное отражение. Чего больше в этом желании — стыда или страха?

— Страха? — удивился он.

— Страха, — повторил голосок. — Перед его внимательным, чистым взглядом. О, ты с первого дня понял… И с тех пор неистово оборонялся. Прилагал невероятные усилия, чтобы держать его на максимальном расстоянии. Чтобы вызвать в нем антипатию, и этим оттолкнуть. Потому что с первого дня, как ты его увидел, ты больше всего боялся одного: что те ледяные стены, которые ты так старательно выстраивал всю свою жизнь, могут рухнуть от одной улыбки этого мальчика. Что один его взгляд разрушит твою надежную тюрьму, в которую ты запер сам себя и проглотил ключ. Ты боялся увидеть в его взгляде свет Лили Эванс. И, забыв обо всем, ринуться на этот свет, не разбирая дороги…

— Один раз я ринулся, увидев свет, — едва слышно проговорил Снейп побелевшими губами. — Это стоило ей жизни. Больше я никому не позволю… Пусть лучше он меня ненавидит. Я буду защищать его. Даже от самого себя, пока хватит сил. Впрочем, сейчас все это уже не имеет значения. Скоро…

Он вдруг поперхнулся. Тряхнул головой. Включил воду, умылся и принялся старательно вытирать лицо.

— Ты больше не можешь защитить его, — проговорило зеркало, вздохнув. — Финал уже близок. Мальчик, где бы он сейчас ни был и чем бы ни занимался, усердно приближает собственный конец… И тебе придется увидеть это. Дамблдор не смог заставить себя пережить смерть Гарри Поттера и предпочел умереть раньше него. Ты сможешь?

— Я должен, — глухо произнес Снейп. — Если мы хотим покончить с этим, каждый заплатит свою цену. И только тогда будет шанс. Только тогда все эти жертвы, слезы и усилия будут не напрасны.

— Отлично сказано. Почти гриффиндорским стилем, — не удержалось зеркало. — Но-но, не злись. В приличных кругах это комплимент. Ты не хотел бы разыскать его и поговорить начистоту? Расставить все точки над «и»?

— Нет, — резко отрезал Снейп. — Когда придет час, я найду его и сделаю то, что должен. Но об остальном… Поттер никогда не узнает. Ни к чему. Да и какое это имеет значение, если…

— Пожалуй, для него это имеет большое значение, — протянул голосок. — Поттер не из тех, кто любит таскать в себе ненависть. Его это тяготит. Возможно, ему было бы легче пройти через это…

— Никакие сентиментальные излияния не могут облегчить семнадцатилетнему мальчишке дорогу к его собственной казни, — прервав фразу, парировал Снейп. — Ни мои. Ни чьи-либо еще. Я не стану рисковать и тратить силы на то, что заведомо лишено смысла. Поздно сожалеть. Поздно исповедоваться и тем более поздно просить об отпущении грехов. Все решения уже приняты.

— Да, его путь определен и почти завершен, — вздохнуло зеркало. — А вот что будешь делать ты сам? Когда все будет кончено…

Снейп промолчал. Он снова тряхнул головой и стремительно вышел.

Это было, пожалуй, самое страшное. Представить себе жизнь после того, как Мальчик-Который-Выжил выйдет навстречу Волдеморту и встанет под его убивающее заклятие… Никто на всем белом свете не знал, что будет дальше.