Безумный дом Поттеров (гет)

Теплым летним вечером в беседке, увитой жасмином и розами, царила идиллия. Гарри и Гермиона сидели рядом на скамье, держа в руках по бокалу с холодным лимонадом (от Лили) в руках. Огни-светлячки, запущенные Гарри, мягко мерцали в воздухе. Гарри только что прошептал что-то, от чего Гермиона улыбнулась, а ее щеки слегка порозовели. Он наклонился...

Сириус материализовался из-за густой заросли пионов с таким видом, будто просто прогуливался, а не подкарауливал их последние десять минут:

— Ах! Молодость! Любовь! Идеальное сочетание, как огненный виски и... э-э-э... печаль о несбывшихся мечтах! — Он уселся на ступеньку беседки без приглашения, протягивая свой собственный бокал, явно прихваченный из дома. — Не возражаете, если я присоединюсь к философским беседам о вечном? Например, о природе страсти? Или о том, почему розы красные, а не, скажем, в клеточку? Я вот считаю...

Гарри зажмурился и сдавленно проскрипел:

— Сириус...

— Мистер Блэк, природа страсти в данный момент требует... приватности, — отчеканила Гермиона вежливо, но с ледяным блеском в глазах. — А розы красные из-за антоцианов, если вам интересно.

Сириус махнул рукой:

— Анто-шманто! Главное — атмосфера! Атмосфера, детка! И вот ее-то я сейчас... и улучшу! — Он вдруг вскочил, выхватил палочку и, не дав Гарри опомниться, махнул ею в сторону розовых кустов. — Амур Верборум Флора!

Розы вокруг беседки вздрогнули. Бутоны распустились неестественно быстро, и из них полился шепот. Шепот голосом Сириуса, бархатистым и полным театрального пафоса:

— О, Богиня Разума! Твои глаза — как два заблудившихся в тумане... э-э-э... очень умных светлячка!

— Гарри, сынок, целуй ее так, будто от этого зависит твой запас сливочного пива! Со страстью! С отчаянием! С... легким привкусом мяты!

— Умница! Твои губы — это... нет, не портал! Это... рай для недооцененных ботаников! Да!

Гарри вскочил, багровея от ярости и стыда:

— СИРИУС!!! ИСЧЕЗНИ! ПРЯМО СЕЙЧАС! ИЛИ Я ПРЕВРАЩУ ТЕБЯ В СКУМБРИЮ И ЗАКОПАЮ В ГРЯДКЕ!

Сириус отступил на шаг, делая вид, что оскорблен, но глаза его весело блестели:

— Как грубо! Я же помогал! Создавал поэтический фон! Ладно, ладно, ухожу... Но помни, Гарри, страсть! Страсть — это... — Он сделал паузу для драматического эффекта, но его перебил голос из кухонного окна.

Голос Лили звенел, как сталь, и был громче шепота роз:

— СИРИУС ОРИОН БЛЭК! ПРИПОМНИ-КА СЕБЕ ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР! КОГДА ТЫ ПОПЫТАЛСЯ ОЧАРОВАТЬ ДОРКАС МЕДОУЗ СВОИМИ «ФИЛОСОФСКИМИ БЕСЕДАМИ» О ЛЮБВИ И СУДЬБЕ! ПОМНИШЬ, ЧТО ОНА ТЕБЕ СКАЗАЛА?

Сириус замер, как вкопанный. Его ухмылка сползла. Розы на мгновение притихли.

Лили продолжала, и каждое ее слово звучало, как удар хлыста:

— ОНА НАЗВАЛА ТЕБЯ «НАЗОЙЛИВЫМ МОТЫЛЬКОМ С ПРИВКУСОМ ОТЧАЯНИЯ»! И ПЛЕСНУЛА ТЕБЕ В ЛИЦО ПУНШЕМ! КОТОРЫЙ ТЫ ЖЕ ДЛЯ НЕЕ И НАЛИЛ, КСТАТИ! И ЭТО БЫЛ ТВОЙ ЛУЧШИЙ РЕЗУЛЬТАТ!

Гарри и Гермиона не выдержали. Они прыснули в кулаки, сдерживая взрывы хохота. Сириус стоял, опустив голову, его уши пылали.

Лили добивала, голосом, не терпящим возражений:

— ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ИСЧЕЗНЕШЬ И НЕ ОСТАВИШЬ ИХ В ПОКОЕ, Я РАССКАЖУ ГЕРМИОНЕ ВСЮ ИСТОРИЮ ПРО ТЕБЯ И РУСАЛКУ ИЗ ЧЕРНОГО ОЗЕРА! ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ! С ДЕТАЛЯМИ! И ПЕСНЯМИ, КОТОРЫЕ ТЫ ДЛЯ НЕЕ СОЧИНЯЛ!

Это подействовало лучше любого заклятия. Сириус побледнел, как мел.

— Это… это низко, Лили-цветочек! — прошипел он. — Это черный пиар! Клевета! — Но он уже пятился к дому. — Ладно! Ухожу! Но розы... они хотя бы останутся? Для атмосферы? Они же хорошие!

— Фините Инкантатем! — неумолимо крикнула Лили в сторону беседки. Шепот роз мгновенно смолк. — А теперь — марш на кухню! Мыть посуду! Всю! И подумай о своем поведении! И о русалке!

Сириус исчез в доме, как призрак, преследуемый воспоминаниями о Доркас Медоуз, пунше и, видимо, какой-то особенно позорной истории с русалкой. Гарри и Гермиона, наконец перестав сдерживаться, расхохотались, прислонившись друг к другу.

— Назойливый мотылек... — задыхался Гарри, утирая слезы. — С привкусом отчаяния... О, я умру!

— И русалка! — подхватила Гермиона, всхлипывая от смеха. — Теперь я обязана узнать историю с русалкой! С песнями!

— Позже, — улыбнулся Гарри и притянул ее к себе. — А сейчас...

Он обнял ее, смех постепенно стих, уступив место теплой тишине. Огни-светлячки снова мягко замигали. Розы благоухали, но молчали.

— Сейчас у нас наконец-то есть тишина, — сказал он. — И никаких философских мотыльков.

Они снова устроились на скамье. Воздух был напоен ароматом жасмина и победой Лили над вечным хаосом. А из приоткрытого кухонного окна доносилось громкое звяканье посуды и недовольное ворчание «назойливого мотылька», занятого искуплением своих романтических грехов у раковины.

Сириус отчаянно не хотел взрослеть. За внешним ловеласом скрывалась довольно сложная эмоция. Он боялся, что свадьба Гарри окончательно сделает его стариком. Поэтому флирт с Гермионой стал его последним бунтом, попыткой доказать себе, что он «все еще тот самый».

Но, в то же время, он любил крестника, был всем сердцем рад за него и искренне хотел помочь. Он давал Гарри ужасные советы: «Забудь про цветы! Девушки любят опасность! Дай ей пострелять из моего зачарованного арбалета!», вмешивался в их попытки побыть наедине (как с зачарованными розами) или саботировал романтические моменты молодых, чтобы «продемонстрировать мастер-класс».

Каждый раз его уроки приводили к самым нелепым ситуациям. Гарри, пытаясь быть «опасным», случайно трансфигурировал скатерть в гигантскую летучую мышь.

Гермиона в такие моменты не терялась и не краснела. Как истинная когтевранка, она анализировала методы Сириуса:

— Типичный нарциссический паттерн привлечения внимания.

Или парировала его колкости еще более изощренными:

— Спасибо, Сириус, но ваша техника комплиментов явно устарела. Почитайте новейшие трактаты по психологии обольщения.

— Опять демонстрируешь свой арсенал семидесятых, Бродяга? — издевался Римус. — Гермиона, не обращай внимания, у него кризис среднего возраста.

И Гермиона вовсе игнорировала Сириуса с ледяным спокойствием, что сводило его с ума. Ее полное отсутствие реакции было его самым страшным поражением.

Жара стояла невыносимая. Сириус, одетый в откровенно молодежную (и откровенно нелепую для его возраста) футболку с кричащим «Барнаби жив!» и узкие, почти лопавшиеся по швам джинсы, устроил «водную битву» во дворе. Целью, само собой, была Гермиона, пытавшаяся читать под яблоней.

— Эй, умница! Охлаждение — ключ к вечной молодости! — орал Сириус, прячась за садовую скамейку после очередного залпа из водяного пистолета, стилизованного под палочку. — Позволь старому псу показать тебе настоящие летние забавы! Забудь про свитки! Лови волну беззаботности!

Гермиона отбивалась зонтиком от солнца, превращенным в импровизированный щит. Лицо ее было не сердитым, а скорее... устало-терпеливым. Это продолжалось слишком долго. Эти намеки на «совместные мотоциклетные прогулки» (его старый «Ночной кошмар» пылился в сарае), «вечеринки у озера как в старые добрые» и особенно — постоянные, подчеркнуто «галантные» взгляды и «случайные» прикосновения, когда он «спасал» ее от падающей ветки или мнимого шмеля, — порядком ее изнурили.

Гарри высунувшись из окна чердака, где раскладывал сушиться волшебные травы для маминых зелий, крикнул:

— Сириус! Отстань от нее! Или я запущу тебя на «Ночном кошмаре» в ближайший овраг! Мотоцикл сейчас в сарае и явно выглядит голодным!

Но Сириус лишь отмахнулся:

— Ты учись лучше! Женщины любят внимание! — и запустил струю воды прямо на страницы Гермиониной книги.

Это стало последней каплей. Гермиона медленно встала. Вода стекала с ее волос на пергамент. Она закрыла книгу. Отложила ее в сторону. Сняла очки и аккуратно протерла. Каждое движение было медленным, осознанным, как подготовка к сложному заклинанию. В ее глазах не было гнева. Была ледяная, абсолютная ясность.

— Сириус. Садись. Сейчас же, — проговорила она тихим, но режущим тишину, как стекло, голосом.

Сириус замер с водяным пистолетом наизготовку. Его ухмылка сползла. В этом тоне было что-то... неоспоримое. Как голос МакГонагалл в худшем ее настроении. Он машинально опустился на скамейку.

Гермиона, стоя перед ним, как профессор перед нерадивым студентом, начала:

— Я все проанализировала и поняла. Твои попытки «побыть молодым» сводятся к трем основным тактикам. Первая — физическое вторжение в личное пространство. «Случайные» касания, водные атаки, блокирование путей. Вторая твоя тактика заключается в неуместной романтизации. Взгляды, намеки, приглашения на «вечеринки у озера». По данным Института Магической Социологии, подобное поведение со стороны мужчины старше сорока лет по отношению к невесте его крестника классифицируется как... — она не окончила фразу, увидев, что Сириус уже сделался белым, как полотно. — Все это — лишь проекция собственного страха старения, не так ли? — неумолимо продолжала Гермиона. — Но на самом деле ты не хочешь «быть молодым», Сириус. Ты панически боишься стать старым. Невостребованным. Ненужным. И вместо того, чтобы найти здоровые выходы — такие как музыка или наставничество, или, Мерлин его знает! Коллекционирование говорящих кактусов! Ты лезешь с этой… жалкой пародией на юность. Которая оскорбительна. Для меня. Для Гарри. И, самое главное и печальное, — для тебя самого.

Сириус сидел, опустив голову. Водяной пистолет бессильно висел в его руке. Он пытался натянуть ухмылку, но получилось криво.

— Ой, да ладно тебе, умница... Я же просто...

Гермиона перебила, не повышая тона:

— Ты — Сириус Блэк. Легендарный Мародер. Человек, упрятавший Крауча-младшего в Азкабан и спасший меня от чего-то поистине ужасного. Я благодарна тебе и мистеру Поттеру, Джеймсу, за то, что тогда вмешались и не дали мне узнать, каково стать… источником энергии для темного ритуала. У меня есть все основания полагать, что вы тогда спасли меня от смерти. Сириус, послушай. Ты — музыкант, чьи ритмы заводили толпы. Друг, чья верность не знает границ. Крестный отец, который научил Гарри всему самому важному — кроме, возможно, чувства меры. — Она сделала паузу, давая словам врезаться в ум. — Зачем тебе этот жалкий фарс? Зачем быть... назойливым мотыльком, жужжащим вокруг чужого счастья? Разве ты заслуживаешь такого жалкого самоуничижения?

Тишина повисла густая. Даже птицы замолчали. Сириус не смотрел на нее. Он сжал водяной пистолет так, что пластик затрещал. В его глазах мелькнуло нечто болезненное, настоящее — стыд, растерянность, та самая старая боль, которую он обычно прикрывал клоунадой.

Лили все это время стояла на пороге кухни, держа в руках поднос с прохладным смородиновым морсом. Ее голос был мягким, но твердым:

— Она права, Сириус. Мы любим тебя. Не за эту... личину. А за того парня с барабанами. За того безумца, который гонял на «Ночном кошмаре» под дождем. За того друга, который всегда придет на помощь. Даже если придет, гремя при этом кастрюлями и превращая сов в розовых клоунов. Остановись. Пожалуйста.

Сириус поднял голову. Посмотрел на Гермиону — на ее мокрые волосы, серьезные глаза, на книгу с расплывшимися чернилами. Потом на Лили. На Гарри, который спустился и стоял рядом, его лицо выражало не злость, а тревогу и... понимание.

Он швырнул водяной пистолет в кусты. Встал. Выпрямился. Его поза «вечного подростка» куда-то испарилась. Остался просто усталый мужчина в нелепой футболке.

— Ладно, — хрипло сказал он, глядя в землю. — Все, точка. — Он повернулся к Гермионе. — Прости, Умница. И… спасибо. За… за правду. Она, как удар бладжера прямо в солнечное сплетение. Очень… отрезвляет. — Он неуклюже кивнул и пошел к дому, минуя Лили, не заходя на кухню, а прямо к сараю, где стоял его мотоцикл.

Гарри подошел к Гермионе, обнял за плечи:

— Жестко. Но... нужно было. Он зашел слишком далеко.

Гермиона вздохнула, глядя вслед Сириусу:

— Я знаю. Но видеть его таким... жалким… Это хуже, чем все его дурацкие шутки вместе взятые. Он же Сириус Блэк. Он не должен притворяться.

Лили поставила поднос на стол и убрала мокрую книгу, чтобы позже высушить ее.

— Он услышал. Дай ему время. Он... переварит. Как тот торт на прошлой неделе. Медленно, мучительно, но переварит.

Позже тем же вечером, когда семья сидела на террасе, раздался знакомый рев «Ночного кошмара». Сириус вырулил со двора, одетый в свою обычную, удобную кожаную куртку. Футболка «Барнаби жив!» валялась теперь в мусорном ведре. Он не сказал куда едет. Но когда он вернулся под утро, от него пахло не выпивкой, а бензином, ветром и... свежей краской. На следующий день Гарри обнаружил в сарае старый ударный набор Сириуса — вычищенный и отполированный. А на стене висел ключ от гаража, где стоял «Ночной кошмар», и записка: «Научишься управлять — твой. Без дурацких футболок. Обещаю. Бродяга».

Он не стал «молодым». Он стал просто… Сириусом. Иногда — все еще невыносимым. Но — настоящим. И это было куда лучше. Гермиона, увидев ударную установку, позволила себе улыбнуться. Возможно, «назойливый мотылек» наконец нашел свой настоящий ритм.

За несколько дней до свадьбы Гермиона, спускаясь по лестнице, случайно услышала, как Сириус (слегка подвыпивший) признается Римусу и Джеймсу:

— Черт, она железная! Наш парень попал в хорошие руки... хоть мне от этого и грустно!