Книжный госпиталь (джен)

Алина очень хорошо помнила свои чувства в тот день. Тогда как раз прошёл год со смерти дедушки. И ровно год она не была в «Книжном госпитале». Да, в библиотеке приняли решение оставить комнатку в том виде, в котором она была при жизни Матвея Леонидовича. Как музей. Но Алина не могла физически туда прийти — слишком больно. И, однако, её всё равно туда тянуло. Целый год она сомневалась, плакала, боялась, но вот она всё же здесь.

Переступив порог библиотеки, ответив на сердечные приветствия сотрудников, она, наконец, оказалась у заветной двери. Отворив тихо скрипнувшую дверь, вошла. Всё было, как прежде: книги, глобус, шахматный столик и кресло в углу. Не было только дедушки. Не было главного.

Алина почувствовала, как защипало в глазах, и резко выскочила обратно за дверь — наверное, она просто слишком рано пришла. Надо больше времени…

Её поспешный почти побег едва не обернулся бедой: стремительно выбежав, она едва не сбила с ног сухонькую старушку в чёрном платочке. Соседка. Вера Петровна.

Алине стало жутко неудобно: Вера Петровна недавно, недели две как, схоронила любимого супруга. С мужем они жили душа в душу, и сейчас на Веру Петровну было больно смотреть.

— Простите, Вера Петровна, — повинилась Алина. — Не смотрю, куда лечу…

— Ничего, деточка, — Вера Петровна погладила её по плечу. — Понимаю тебя, тяжко… Тоже вот, пришла, забыться хотелось, мой-то охоч до чтения был, и меня пристрастил. Книги они помогают-то забыться.

Алина подумала, что сейчас бы точно не помешала помощь дедушки — он бы нашёл нужные слова, успокоил растревоженную тоскующую душу Веры Петровны. Впрочем, она задумчиво посмотрела на дверь в «Книжный госпиталь» — возможно, сможет помочь...

— Вера Петровна, — попросила она. — Посидите здесь, я сейчас.

Во второй раз войти в комнату оказалось легче. А может, это потому, что у Алины цель конкретная была. Оставалось только надеяться, что «цель» эта ещё здесь.

И надежды не были напрасны. Алина с трепетом достала из ящика завёрнутый в бумагу альбом. Гербарий, если быть точно. Но не совсем обычный. На каждом развороте — засушенное растение и небольшое стихотворение о любви, семье или доме. Максим Леонидович принёс его незадолго до своего ухода и не успел им заняться — гербарий был не в очень хорошем состоянии, осыпались лепестки, в некоторых местах строчки стихотворений были чуть видны. Иногда и книги умеют плакать…

Алину будто что-то вело: она почти уверена была, что этого хотел бы дедушка. Осторожно вынесла она свою добычу Вере Петровне:

— Невыплаканное горе. — Она осторожно положила альбом на колени Вере Петровне, раскрыв на первом развороте. — И вам, и ему нужно пережить это. Ваш муж… Я знаю, вы вместе занимались садом, может быть, вы сможете заново наполнить этот гербарий своими цветами… Вы выращивали их вместе, они достойны того, чтобы украшать собою эти строчки…

Вера Петровна осторожно провела пальцами по странице, беззвучно шевеля губами, читая строчки стихотворения. Одна слезинка медленно скатилась и упала на застывший, почти осыпавшийся василёк на развороте. Как ни странно, совершенно не повредив тому.

— Может быть, Алиночка, — она подняла голову, посмотрев на Алину увлажнившимся взглядом. — Кажется, я точно знаю, какому цветку здесь место.

Вера Петровна унесла с собой гербарий. Алина смотрела ей вслед и думала, может быть, тоска её станет чуть более светлой, а книга станет не застывшим памятником ушедшего, а памятью о большой и чистой любви. Сзади скрипнула дверь в «Книжный госпиталь» — Алина улыбнулась, развернулась и пошла на своеобразный зов — у неё ещё были там дела…