Там, где гаснут звёзды (гет)

Гарри снился сон.

Не кошмар. Не было ни криков, ни падений, ни Вольдеморта в балетной пачке. Хотя после того случая с проклятым чайником его разум был способен и не на такое. Это был тот особенный вид снов, где всё кажется одновременно до боли знакомым и совершенно чужим. Как будто ты читаешь главу своей жизни, вырванную из контекста.

Он стоял посреди Большого зала. Но не праздничного, не шумного, не залитого светом свечей и ароматом тыквенного сока. Зал был затянут тишиной. Заснеженный, словно кто-то перепутал окна и стены и засыпал его изнутри. Всё казалось замедленным, покрытым тонким слоем памяти. Рождественские гирлянды свисали с потолка, серебристые, чуть тусклые, как свет, который давно перестал греть.

Потом появилась она. Джинни.

Не как герой из прошлого, не как призрак. Просто — она. Стоит напротив, в старом свитере, который когда-то носил Фред. Волосы чуть растрепались, от снега прилипли к щеке. Живая. Настоящая. И Гарри вдруг понял — это был тот вечер. Тот самый. До писем, до пауз, до всех слов, которые они так и не сказали друг другу.

Она подошла. Он не помнил, кто сделал первый шаг. В таких снах причинно-следственные связи не важны. Важно ощущение: в её глазах было Рождество. Не праздник, чувство. Поцелуй случился медленно, как снежинка, упавшая на ладонь. Сначала неловко, даже по-детски, как в ту самую первую ночь у гостиной Гриффиндора. Но потом, иначе.

И вот в момент, когда он почти коснулся её затылка, заметил...

Это были не волосы Джинни. Это была Гермиона. Она стояла в стороне. Без удивления, без осуждения. Просто смотрела, в самый центр его сна, будто не на поцелуй, а на сердце. В её взгляде не было драмы. Только ясность. И что-то болезненно правдивое.

— Ты не можешь вечно жить в воспоминании и называть это выбором, — сказала она.

Но слова, как вода по пергаменту. Осталось только ощущение, как укол в груди. Он хотел возразить, объяснить, нет, я не убегаю, я просто не знаю, как дальше. Но сон растворялся, и с ним Джинни, зал, всё.

И он проснулся.

Гарри проснулся резко. Как будто внутри что-то сработало. Не будильник, не шум, а внутренний толчок. Знакомый. Как в те дни, когда просыпаешься с чувством, что что-то важное осталось по ту сторону сна, и теперь оно висит над тобой, неуловимое, но тяжёлое.

Он лежал в полумраке, не сразу понимая, где находится. Комната была тёмной, шторы чуть колыхались — видимо, сквозняк. Или замок дышал сам по себе, как всегда. Где-то щёлкнуло дерево, послышался мягкий шорох шагов.

Гарри приподнялся на локтях, щурясь.

— …ты куда? — хрипло спросил он, как будто разговаривал впервые за тысячу лет.

У двери остановилась тень.

Это был Рон. В мятой мантии, с видом человека, которого подняли либо голос совести, либо физиология.

— А ты как думаешь, Поттер? — процедил он с выражением. — В туалет. Конечно. Или ты решил, что я хожу по ночам на свидания с призраками?

— Только не с Кровавым Бароном, ладно? — пробормотал Гарри, уронившись обратно на подушку.

— Да не, он даже не типаж Гермионы, — буркнул Рон и исчез в коридоре.

Тишина вернулась. Но сон нет. Гарри уставился в потолок, чувствуя, как внутри что-то не даёт уснуть. Как будто всё, что произошло во сне. Не просто иллюзия, а напоминание. Об утрате. О вине. О выборе, которого он не сделал. Он вспоминал глаза Гермионы. Они смотрели не осуждающе, просто слишком прямо. Словно она видела его не как героя, не как друга, а как человека, который слишком давно прячется за своими мыслями.

Утро в Хогвартсе было серым, как будто сам замок не до конца решил. Просыпаться или нет. Свет, пробивающийся сквозь витражи, был холодным, почти серебристым. И всё вокруг казалось замедленным, как в тех снах, из которых не хочется выходить.

В спальне девочек Гермиона ворочалась, уткнувшись лицом в подушку. Один локон волос предательски зацепился за край книги — классика. И тут дверь распахнулась с таким грохотом, что даже портрет Мерлина на стене, кажется, вздрогнул.

— ГЕРМИОНА!!!

Она взвизгнула, схватилась за палочку и, не открывая глаз, выдала:

— Протего! Пошёл вон! Что?!

— Это я! Рон! Спокойно! — голос Рона звучал с тем особым надрывом, который бывает у людей, внезапно решивших «начать новую жизнь».

В руке он держал письмо.

Оно дрожало. Возможно, от магии. Возможно, от рук. Гермиона с трудом приоткрыла один глаз.

— Если ты снова потерял носки, я официально отрекаюсь от всех связей с твоим именем.

— Гермиона, я решил. Я его открываю. Письмо. Сегодня. Сейчас!

Она замерла.

Потом уронила голову обратно в подушку.

— Поздравляю. Открывай. Только не здесь.

— Но ты не понимаешь! — Рон уже метался по комнате. — Оно буквально шевелится. Смотри! Оно… как будто зовёт.

Гермиона села, растрёпанная, с видом человека, чьё утро пошло не по плану.

Гермиона нехотя поднялась, глядя на него, как на больного.

— Это от сквозняка. Ты хоть умылся?

— Мне некогда! — с энтузиазмом первокурсника он уже тряс письмо перед её лицом. — Я готов. Я наконец-то готов. Это исторический момент, Гермиона! Давай, иди со мной.

— Куда?

— В гостиную. Или в библиотеку. Или в Запретный лес — если хочешь эпичности.

— В постель. Я иду в постель, — пробормотала она, падая обратно. — Рон, может, всё-таки чуть позже? Позавтракаем. Подышим. Прочитаем по книге.

— Нет! Я буду думать об этом весь день. Я уже думал об этом неделю! А теперь — пора.

Он стоял в дверях, глядя на неё с видом человека, готового к великому квесту. Глаза горели. Пергамент в руках поблёскивал в рассветных лучах. Впервые за долгое время он выглядел не просто Роном, а тем самым Уизли, у которого внутри включился огонь.

Гермиона приподнялась, вздохнула, встала.

— Хорошо. Но сначала — умоемся. И возьмём Гарри. Ты ведь не хочешь, чтобы он пропустил открытие твоей великой судьбы?

Рон помедлил.

— Ну… ладно. Но быстро.

Она покачала головой, но улыбнулась. Её, как всегда, подкупало в нём это — способность поверить в важность простого жеста, словно бы между бутербродом и зачарованной книгой действительно может быть поворот судьбы.

— Иди зови Гарри. А я умоюсь. Потому что идти в экспедицию с растрёпанной головой — это уже за гранью героизма.

Рон уже исчез. Гермиона только и успела услышать, как он что-то бормочет по дороге: «…всё, не откладываем, всё, судьба…»

Она устало улыбнулась. Иногда Рон был невыносим. Но в такие моменты, особенно живым.

Гарри спал глубоко. Тем сном, в который проваливаешься не от усталости тела, а от перегруженного ума. Его щёка чуть примялась о подушку, волосы взъерошены, как будто он дрался с ветром даже во сне. В комнате было полутемно, только тонкий свет раннего утра просачивался сквозь щели между шторами. Из-за открытого окна в комнату тянуло холодком, и за окном то и дело слышались утренние крики сов — уставшие, хриплые, как преподаватели после родительского собрания.

Тишина длилась недолго.

Послышался глухой стук — кто-то споткнулся о чемодан, потом что-то тихо выругался.

— Поттер, — прошипел Рон, склонившись над его кроватью. — Просыпайся. Срочно. Вставай, говорю.

Гарри не шелохнулся. Только подушку подтянул повыше, как будто хотел закопаться в неё с концами. Рон наклонился ближе. Гарри, конечно, не пошевелился. Он только глубже зарывался в подушку, как будто хотел спрятаться от слов, дел и, в целом, от реальности. Рон вздохнул. Встал над кроватью. Склонился. Смотрел на друга, нахмурившись.

— Ну вот как тебя разбудить... — пробормотал он. — Ты же не мёртв, да?

Пауза.

— Хотя, учитывая твою привычку притягивать к себе неприятности, это даже звучит правдоподобно...

— Ты спишь, как привидение в коме. Слушай, если ты не проснёшься, я... — он замолчал на полуслове, задумался, а потом, с решимостью мага, готового на крайности, сунул Гарри палец в ухо.

Результат был предсказуемым и взрывным.

— ЧТО ЗА... — Гарри подскочил, словно его ударило током. Он хлопнул себя по уху так, будто пытался вытащить оттуда змею, и в ужасе уставился на Рона. Его волосы торчали в разные стороны, глаза были мутные, один глаз дернулся, а грудь быстро вздымалась от внезапного прилива адреналина.

— Ты что творишь?! — прорычал он, всё ещё не до конца веря в происходящее. Он метнулся назад, наткнулся на подушку, едва не свалился с кровати и, наконец, застыл, дыша так, будто пробежал марафон сквозь Сахару.

— Проверка на жизнеспособность, — серьёзно ответил Рон, отступая на шаг. — Если бы ты не проснулся, мне пришлось бы звать Гермиону. А она бы применяла какие-нибудь нервно-стимулирующие чары, и потом ты бы два часа говорил голосом Снейпа.. Помнишь?

Гарри ошарашенно моргнул. Казалось, его мозг всё ещё пытался наверстать три стадии пробуждения и хотя бы приблизительно понять, почему он проснулся в таком униженном и оскорблённом виде. Он почесал затылок. Шрам под волосами слегка покалывал, будто напоминая, что жизнь у него всегда идёт через одно место.

— Мог бы просто сказать "доброе утро", — пробормотал он, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Говорил.

Гарри взглянул на него с недоверием и подозрением, как на человека, которому нельзя доверять ничего, включая воздух в комнате.

— Ты псих.

— Ну, хоть не Гермиона, — философски заметил Рон, усаживаясь на край кровати.

Гарри глубоко вздохнул, закрыл глаза на секунду, потом снова открыл.

— И всё-таки... палец в ухо?

— Магия дружбы, — невозмутимо ответил Рон.

Гарри, всё ещё не до конца осознав происходящее, сел на кровати, почесал затылок, потом вытер глаза. Шрам под волосами покалывал. От недосыпа или от бессмысленной тревоги, уже сложно было сказать. Гарри застонал и откинулся обратно на подушку.

— Рон, если ты разбудил меня в семь утра из-за своих философских откровений, я не буду молчать на суде.

— Никаких судов, Поттер. Это — исторический момент. Я открываю письмо. То самое.

Он вытащил из кармана мантии пергаментный конверт, который слегка помялся, но всё ещё светился мягким, почти живым светом, будто хранил внутри себя нечто большее, чем просто слова. Гарри уставился на письмо, затем перевёл взгляд на Рона.

— Ты не мог подождать... скажем, хотя бы до завтрака?

— Нет. Я проснулся и понял — всё. Пришло время. Больше нельзя откладывать. У меня в груди всё сжалось. Я почувствовал зов. Магический. Судьбоносный. Или, возможно, это была овсянка, которую я ел на ночь, но суть не в этом. Гарри провёл рукой по лицу, сел и потянулся за рубашкой. Он выглядел как человек, которого выдернули с другого конца галактики.

— Ладно. Где Гермиона?

— Умывается. Попросила меня принести тебя живым. Или хотя бы относительно функциональным. Так что давай, вставай. Мы идём в гостиную. Или в библиотеку. Или на край мира. Посмотрим, куда заведёт нас эпос.

— Надеюсь, туда, где есть кофе, — пробормотал Гарри, вставая и натягивая один носок.

Один остался спущенным. Он не заметил.

Рон наблюдал за ним с торжественным видом.

— Я готов. У меня дрожат руки. Меня немного подташнивает. Всё, как и должно быть перед судьбоносным моментом.

— У тебя так же бывает перед контрольной, — буркнул Гарри, хватая мантию.

— А вдруг это и есть контрольная? — с серьёзным видом сказал Рон. — Только не по зельям. А по... себе.

Гарри остановился на секунду, уставился на него, прищурился.

— У тебя, случаем, не поднялась температура?

— У меня поднялось сознание. Пошли.

Они вышли из спальни, и коридор встретил их той тишиной, которая бывает только рано утром, когда даже призраки притихают, чтобы не мешать задумчивости замка.

Письмо в руке Рона едва заметно светилось. И Гарри, несмотря на недосып, вдруг понял: да, это может быть началом. Чего-то странного. Или важного. Или и того, и другого. И как всегда, они пойдут в это вместе.