Гарри Поттер и Вечерний дом (джен)

— Гарри, что, черт возьми, происходит? — хмуро бросил Рон. — Ты в последние две недели ведешь себя крайне странно. Джинни уже жалуется вслух, что необычно… Да что там, мы все встревожены! Я знаю, что ты можешь очень долго изображать каменный утёс. Но, может, все-таки поговорим?

Они были на кухне в доме на площади Гриммо. Ужин только что закончился, Гермиона и Джинни остались в гостиной с детьми, а Гарри принялся по своему обыкновению убирать со стола, мыть посуду и приводить кухню и столовую в порядок. Рон охотно взялся ему помогать, ибо рассчитывал все-таки расшевелить друга и получить объяснения.

Гарри поднял на него пронзительный взгляд и снова принялся усердно мыть тарелки.

— Да, пожалуй, — наконец, после затянувшейся паузы тихо сказал он. — Только не здесь. Не сейчас. Прогуляешься со мной в Ивнинг-холл? Далековато, но это единственное место, где нам точно никто не помешает. И где точно никто не подслушает.

— Значит, все и правда серьезное, — откликнулся Уизли, вздохнув с облегчением. — Да, давай. Заканчивай тогда со своей уборкой, а я предупрежу девчонок.

Через четверть часа, вспыхнув голубым сиянием, жестяная банка из-под чая, превращенная в портал, перенесла их к уже знакомой каменной беседке с витражами. За последние дни Гарри успел расчистить среди розовых зарослей узкую дорожку, ведущую к двери. Они вошли внутрь, Гарри взмахом руки зажег настенные лампы и сел на широкую скамью у стены. Рон сел рядом.

— Ну? — хмуро спросил он. — Что у тебя происходит?

Гарри вздохнул.

— Есть две вещи, о которых я не могу пока говорить с Джинни, — сказал он. — Одна хорошая, а вторая плохая. С какой начать?

— Ну, давай с плохой, — ответил Рон.

Гарри порылся во внутреннем кармане и достал оттуда несколько голубых конвертов и сунул их в руки другу.

— Вот, — бросил он. — Прочти. Это началось после того морского пикника. Приходит примерно раз в неделю. Иногда два раза, а потом — длинный перерыв.

Рон открыл конверт, помеченный единицей.

В нем было три листка — один, отпечатанный на машинке, желтоватый. И два в клетку, исписанные от руки чьим-то аккуратным, округлым почерком. Писала явно девушка…

«Привет, Гарри. Знаешь, наверное я понемногу схожу с ума. Ежедневно пишу все это, отлично понимая, что ты никогда не прочитаешь. Ты вообще не знаешь о моем существовании. И никогда не узнаешь. Но я все равно каждый вечер открываю эту тетрадь и пишу тебе… Не могу иначе. Мне нужно говорить с тобой. Хотя бы так, мысленно, письменно. За многие годы это стало не просто привычкой — это, как глоток воды…

Сегодня был совсем обычный день, очень скучный: ни визитов, ни происшествий. Я успела немного поработать с утра, но потом маме понадобилась кое-какая помощь в саду. Потом я готовила обед, наводила порядок. Как всегда. Как, кажется, делала миллион раз. Одно и то же изо дня в день. Те же стены, те же тарелки, те же слова, произнесенные за столом. Замкнутый круг, в котором я обречена вращаться вечно, до самой смерти. У меня нет надежды вырваться из него, что-то изменить. В этом царстве тоскливой обреченности, ежедневной рутины у меня лишь два источника света: ты и моя мастерская. Дорогой мой, родной мой человек. Я несу твое имя в глубине сердца, как сияющий шар из тончайшего хрусталя. Шепчу его, как благодарность. Повторяю про себя, будто молитву. Ты каждый день, каждую минуту спасаешь меня от отчаянья и смерти, даже не подозревая об этом… Я просыпаюсь и первым делом прошу небеса благословить тебя. И перед тем, как заснуть, я молюсь, чтобы ты был здоров и счастлив. Чтобы все опасности и искушения обошли тебя стороной. Я прошу сохранить чистым твое сердце. Чтобы оставался ясным твой великолепный ум, чтобы ты никогда не потерял твою невероятную доброту и великодушие. Не превратился в обычного взрослого циника. Не потерял этот свет, которым сияют твои глаза… За эти годы ты стал для меня совершенно родным. Гарри, ты никогда не узнаешь об этом, но я буду молиться за тебя, пока существую. Это все, что я могу сделать… Я лишь безвестный огонек, который горит только потому, что на свете существуешь ты… Ты — мой свет, Гарри. Мой воздух. Мое солнце. Самое дорогое сокровище, самый родной человек на земле.

Те люди, которые находятся с тобой рядом, даже не осознают, насколько им повезло. Они могут видеть тебя каждый день. Говорить. Видеть твою улыбку, слушать… Что ж, надеюсь, они заботятся о тебе, любят и понимают. Ведь за всем этим шумным всеобщим почитанием, за крупными заголовками газет и красочными журнальными разворотами скрыто очень много боли. Я вижу это по твоим глазам на всех фотографиях… У меня много твоих фотографий, знаешь. Из газет, из журналов… У меня есть книга о тебе, которую я уже выучила наизусть. О, если бы я могла хотя бы немного облегчить твою ношу! Хоть чем-то помочь. Скорее всего, я просто грежу наяву, я и сама это понимаю. Но все же иногда я чувствую что-то такое… Неуловимое. Неясное. То, что связывает меня с тобой. Я словно сквозь время и пространство ощущаю твою усталость и опустошенность. Словно могу впитать их, отвести от тебя, хотя бы часть забрать себе… О, Гарри, все, о чем я мечтаю в тишине своей комнаты — это охранять твой покой. Избавить тебя от тревоги и боли. О, если бы судьба позволила мне однажды просто заварить для тебя чай, испечь шоколадные кексы, угостить, провести рядом несколько минут, даже просто болтая о погоде… Впрочем, даже это для меня невозможно. Ты — великий волшебник, равный Дамблдору и Мерлину. А кто я?.. Невидимка, обреченная на одиночество и безвестность… Но даже невидимки имеют право немного помечтать, правда? Об этом никто не узнает, а значит, это никогда никому не навредит.

Я никогда никому не рассказывала о тебе. Ни своей единственной подруге. Ни даже матери. Впрочем, моей матери давно наплевать — ее мысли далеко отсюда. Мы уже много лет почти не разговариваем…

Мысленно обнимаю тебя, родной мой. С радостью забираю твою усталость и горечь и отдаю тебе всю свою нежность и силу. Благослови тебя Бог…»

Рон дочитал рукописные листки и поднял ошеломленный взгляд на друга.

— Эээ, — неопределенно протянул он.

Гарри тяжело вздохнул и запустил пальцы в свою непослушную шевелюру.

— Остальные примерно такие же, — глухо произнес он. — Это даже не похоже на письма — просто страницы из дневника, выдранные и вложенные в конверт. Там кое-где есть упоминания событий, по которым можно понять, когда была сделана запись.

Рон развернул желтоватый лист, напечатанный на машинке. Текст был совсем короткий. «Вокруг тебя много людей, Гарри Поттер. Ты не видишь меня, но я наблюдаю за тобой. Всегда наблюдаю. Помни об этом».

Рон снова сложил листки в конверт.

— Пока я не готов обсуждать это с Джинни, — проговорил Гарри. — Она и без того встревожена случившимся на пикнике. Если узнает про эти письма, вообще покоя лишится.

— Да уж, — протянул Рон. — Это, конечно, не мое дело, дружище. Но лучше бы ты выложил ей все, как есть. Неизвестность хуже самой горькой правды. А ты в последнее время так старательно держишь невозмутимое лицо, что ей в голову лезут самые нелепые глупости… А насчет автора. У тебя есть идеи, кто это может быть?

— Абсолютно никаких. Ты сам знаешь, мне постоянно пишут… И всякое уже было. Но это…

Он помолчал и добавил:

— От этого у меня голова кругом. Одни загадки. Кто эта незнакомая женщина? Почему она посылает все это? И почему одни страницы написаны от руки и выдраны из дневника, а другие напечатаны на машинке? Это, кстати, копия. Не оригинал. Я попытался восстановить содержание предыдущих страниц — они продавливаются через бумагу, когда пишешь. Но тут нет следов. Кто-то просто скопировал и переслал мне.

Рон почесал затылок, потом снова взял конверт, внимательно просмотрел листки и, отложив в сторону, произнес:

— Знаешь, если проглотить все остроты и отодвинуть всю лирику… Странное впечатление. Трудно объяснить. Но… Тебе не кажется, что автор сама себе противоречит? С одной стороны, она говорит, что ты ничего не узнаешь о ее существовании и тому подобное, а с другой — «Я наблюдаю за тобой, не забывай об этом». Мда… Если это какая-то сумасшедшая, то у тебя большие проблемы, приятель. Нет ничего хуже, чем дамочки, спятившие на придуманной любви.

— Будто я не знаю, — проворчал Гарри. — И если учесть этот эпизод с оборотным зельем… В общем, ситуация паршивая. И пока я не понимаю, что с этим делать. Таскаю с собой эти письма, чтобы Джинни не нашла. Ломаю голову и каждый день жду какой-нибудь пакости.

— А Джинни не понимает, почему ты замкнулся, и мучается, — закончил за него Рон. — Возможно, на то и был расчет, что эти письма внесут разлад в твою счастливую семейную жизнь, и у влюбленной незнакомки появится шанс? Может, она так прокладывает себе дорожку к твоему сердцу?

— Мерлин великий, что ты говоришь! — рявкнул Гарри. — Шанс… Скорее в аду станет холодно! Тьфу. Аж мороз по коже… Но в одном ты прав. Нельзя позволять всему этому влиять на нас. Я поговорю с Джинни. Покажу…

— Вот и отлично, — улыбнулся Рон. — С плохой новостью вроде немного разобрались. Теперь выкладывай хорошую, герой-любовник!

Гарри с шутливым возмущением ткнул его кулаком в плечо. Рон со смехом перехватил его за запястье, завязалась шумная возня и еще несколько мгновений они мерились силой, как двое подростков. В конце концов, расхохотавшись, друзья снова уселись на скамью. На сердце у обоих стало гораздо легче.

— Хорошая тоже касается Джинни, — сказал Гарри, улыбаясь. — У нее, как ты знаешь, день рождения через несколько дней. И я готовлю сюрприз. Очень важный…

Гарри принялся объяснять, с удовлетворением наблюдая, как лицо Рона расплывается в одобрительной улыбке.

— Великолепный план, Гарри! — воскликнул Уизли. — Ну ты даешь! С большим удовольствием поучаствую, если позволишь.

— Любая помощь приветствуется, — улыбнулся Гарри. — Только не проговорись ей, умоляю! Я хотел рассказать Джинни про письма только после дня рождения, но, боюсь, придется пораньше…

* * *

День выдался погожий. Дул легкий ветерок, солнце щедро разливало августовское тепло по густым кронам деревьев и узким лентам гравия, которые уже успели появиться вокруг усадьбы. Солнце проникало в старый дом через распахнутые окна, разноцветными брызгами раскрасило темные стены фамильной часовенки, скрытой в глубине большого одичавшего сада…

Примыкая к боковой стене часовни, за невысокой каменной оградой, находилось небольшое кладбище, где покоились, кажется, все владельцы Ивнинг-холла. За три десятка лет дорожки между могилами сильно заросли, старинные каменные надгробия были повреждены влагой, покрыты мхом, поэтому некоторые имена было трудно разобрать. Гарри нашел это место пару недель назад, почти случайно, когда расчищал тропинки и принялся изучать заброшенный сад. Часовня была явно старинная, ее черепичную крышу полностью поглотил ярко-зеленый мох, а потемневшие от влаги и времени каменные стены были почти неразличимы в полутьме, среди огромных деревьев. Он с любопытством обошел строение и…

Вдруг сильно заколотилось сердце. Он коснулся палочкой ржавого замка на калитке и толкнул. Та с громким скрежетом сдвинулась, Гарри втиснулся в образовавшуюся щель и медленно пошел вдоль старых могил. Коснулся ладонью нескольких заросших лишайниками камней, наклонился, чтобы разобрать надписи…

Флимонт Поттер и Юфимия Поттер (урожденная Хамбл). Их надгробие, одно на двоих, сохранилось лучше других. Серый невысокий камень. Даты смерти с разницей всего в три дня… Октябрь 1979 года. «Если пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла, ибо Ты со мной…» — Гарри прочитал эпитафию и глубоко вздохнул, пытаясь унять сильное волнение, вдруг охватившее его.

С небывалой остротой он вдруг ощутил, что теперь он по-настоящему дома. Эти стены, деревья, дорожки, даже эти могилы… Все, кто мирно покоился здесь, скрытый сенью вековых дубов, были его предками. Он стоял у могилы бабушки и дедушки, которые умерли до его рождения, но, судя по всему, успели познакомиться с невестой единственного сына и даже погулять на свадьбе Джеймса и Лили… Гарри судорожно перевел дух — у него было чувство, будто незримые тени родителей прошли рядом с ним. Да, их похоронили в другом месте, на церковном кладбище в Годриковой впадине, в сотнях километров отсюда, но сейчас он явственно ощущал их присутствие. Именно здесь. Где все члены семьи Поттеров уже много веков обретают свой вечный приют…

Коснувшись холодного серого надгробия Флимонта и Юфимии, Гарри начал разглядывать другие могилы. В шаге от них был похоронен Генри Поттер с женой Кэтрин (урожденной Смит). Гарри наклонился и, очистив надпись от грязи и мха, прочел: «Для Флимонта, Дороти и Кэролайн ты была самой нежной матерью. А для своего безутешного мужа Генри — несравненным сокровищем. Покойся с миром!»

В этом странном знакомстве с предками, как ни парадоксально, было очень мало смерти. Здесь царила спокойная, густая тишина, напоминающая тот светлый покой, который он испытал на сияющей платформе Кингс-Кросс, когда упал в Запретном лесу после убивающего заклятия… Сейчас Гарри тоже не чувствовал ни горя, ни страха, ни даже подавленности. Лишь сильное волнение. Он был, как мальчишка, которого привели для знакомства в новый дом, и он нервничает, теребит пуговицы на своем пиджачке и старается вспомнить все хорошие манеры, которым его научили. Чтобы никого не разочаровать и произвести благоприятное первое впечатление…

Гарри тихонько вышел с кладбища, снова нарушив тишину громким скрипом ржавых петель. Через несколько мгновений он отпер и толкнул тяжелую дверь часовни. Дверь неохотно подалась и из полутемного маленького помещения пахнуло застарелой холодной сыростью. Гарри поежился и зашел внутрь. Проверил на прочность ближайшую скамью, осторожно сел. Чувства, сильные и противоречивые, поднялись из глубин памяти и переполнили сердце. Все одиночество и боль, которые довелось познать в аккуратном доме Дурслей. За 16 лет, которые он провел у тетки, он ни одной минуты не чувствовал себя так, как сейчас, посреди этого заброшенного сада, в старинной часовне, в которой десятки лет не ступала нога человека… Окруженный тенями давно ушедших предков, он в полной мере осознал себя частью огромной семьи. Его назвали в честь прадедушки, который ругался с министром магии и обожал свою жену, которая в девичестве носила самую обыкновенную фамилию Смит. И, вероятно, была из самой обыкновенной магловской семьи... А у дедушки Флимонта были две младших сестры. Кто знает, что с ними стало? Где затерялись их следы…

Он вдруг ощутил ужасную горечь, даже злость. Ведь если бы не Волдеморт, его родители не покинули бы семейное гнездо. И он родился бы здесь, в Ивнинг-холле. Вырос среди эти этих камней и деревьев, окруженный любовью и заботой. С детства научился бы дружить с призраком тетушки Айрин и заговорщицки шептаться с портретами предков… Гонял бы наперегонки с Сириусом над бескрайним зеленым морем окрестных лесов, не опасаясь, что кто-то увидит… На одной из мётел из превосходной фамильной коллекции, которую он обнаружил в подвале, в полной сохранности…

Сколько было отнято у него. Сколько было сломано и исковеркано…

Он решительно тряхнул головой, отгоняя бесплодные сожаления. Не было смысла сокрушаться о том, что он не мог изменить. Главное, что сейчас он здесь.

— Я вернулся домой, — неожиданно для самого себя проговорил он вполголоса.

И в это мгновение пространство вокруг Гарри встрепенулось и ожило — совсем так же, как это было с каменной беседкой в его первый визит... С едва слышным хрустальным звоном затхлая полутьма осела, подобно пыли. Разноцветными брызгами вспыхнуло впереди большое витражное окно — там, где раньше располагался алтарь. Диковинные цветы, пылающие фениксы, а посередине — очень красивое изображение женщины в серебристом плаще, накинутом поверх голубого платья. Женщина с любовью прижимала к себе маленького черноволосого мальчика…

Это было пронзительно и обжигающе. Словно объятия матери. Гарри смотрел на старинный витраж, уже не пытаясь справиться с волнением и удержать слезы. Он сейчас был этим самым мальчиком на руках у мамы. Он был дома, среди своих. Он ощущал любовь, которая из века в век воспламеняла сердца и рождала новых и новых Поттеров. И, в конечном итоге, соединила Джеймса Поттера с Лили Эванс. Которые подарили ему жизнь… Дважды. Когда произвели на свет и когда погибли, защищая его от Волдеморта…

Он был дома. Он был принят, обласкан и любим.

Теперь он был не просто владельцем прекрасного объекта недвижимости (за такой лакомый кусок дядя Вернон позволил бы отрубить ему левую руку) — Гарри понял, что всегда любил этот дом, этот сад, эту часовню, эти заброшенные теплицы и одичавшие розы… Всегда любил. Просто не подозревал об этом. Все это жило где-то в глубине его сердца.

Все встало на свои места. Это был его настоящий дом.